Текст книги "Невозможное в науке. Расследование загадочных артефактов"

• Мы подозреваем, что мощные электромагнитные поля и токи могут вызывать трансмутацию элементов, но еще не уверены.

• Мы знаем, что трансмутационные процессы происходят с выделением энергии. Которая как раз и может питать «динаму» вихря.

• Мы знаем, что одна из гипотез шаровой молнии говорит нам о том, что она представляет собой тороидально-плазменный вихрь.

• Мы знаем, что после пролета «огненных шаров», порой на местности оседают непонятные конкреции, состоящие из целой кучки химических элементов, которые непонятно, откуда взялись.

• Мы знаем о странном воздействии молний и полей на живую ткань.

• Мы знаем, что скорость плазмоидов может быть очень большой, и что вихри могут таскать предметы и оставлять на поверхности странные следы, иногда именуемые «кругами».

И вот, казалось бы, самое время настало заплести все эти знания в одну косичку, но мы снова отвлечемся и поговорим о науке. И о кризисе, в который она попала.

Часть 7. Кризис в науке

Глава 1. Как устроена наука?

О каком таком кризисе в науке сейчас все чаще говорят? Почему некоторые мыслители пишут горькие строки о грядущей разрывности в знаниях? На чем стоит научное знание?

Наука всегда строилась и до сих пор строится на нескольких базовых вещах – так называемой воспроизводимости результата и попперовском принципе фальсифицируемости. Сначала о втором.

Философ Карл Поппер, провозвестник Открытого общества, большим поклонником которого является, кстати, Джордж Сорос, однажды сформулировал принцип фальсифицируемости. Вы его наверняка знаете. Он звучит примерно так: если утверждение, гипотезу или теорию можно опровергнуть, то она научна. Если теория неопровержима, а догматична, к науке она отношения не имеет. Это религия или типа того – фрейдизм какой-нибудь или марксизм.

Вот Эйнштейн взял и разработал теорию относительности. Десятки профессоров дали на нее отрицательный отзыв. Из теории, меж тем, вытекало предсказание об искривлении луча света в гравитационном поле. Если бы опыт этого не подтвердил, вся теория пошла бы к чертовой матери, оказавшись научной, но ошибочной. Однако вышло наоборот – опыт подтвердил искривление луча, как и попросил у природы Эйнштейн. И теория, оставшись научной, оказалась еще и верной.

А вот марксизм (фрейдизм, христианство и пр.) – это не наука. Маркс много раз обделывался, его предсказания не сбывались (о том, что пролетарские революции должны случиться в самых развитых странах капитализма, а случились в отсталых; о грядущем обнищании, обострении нужды и бедствий пролетариев, а вместо этого благосостояние последних только росло и пр.), но марксисты плевать хотели на реальность и после каждого провала лишь неустанно ставили заплатки на рваную теорию. И до сих пор размахивают этим своим штопаным марксизмом, утверждая его научность.

С фальсифицируемостью разобрались.

Следующий принцип – воспроизводимость. Он тоже понятен. Вот сообщает какой-нибудь ученый: друзья, я поставил интересный опыт, и он дал вот такие-то неожиданные результаты. Дайте мне немножко нобелевской премии!

Другие люди кидаются опыт проверять. Раз, другой, третий… Если опыт дает тот же результат, вне зависимости от того, кто, где и когда его проводил, опубликованный первооткрывателем факт становится достоянием науки. Вот вам нобелевская премия!

А если опыт воспроизвести не удалось?

Как говорила в школе наша физичка, когда у нее не получился какой-то эксперимент:

– Спокойно! Сотня неудавшихся опытов ничего не доказывает. Один удавшийся доказывает все.

И тоже была права! Потому что руки могут из задницы расти. Прям по Жванецкому с его миниатюрой «Тщательнее надо!» Помните? «Может, руки надо помыть тому заскорузлому пацану, что колбу держит?..»

Помойте руки. Вытрите их насухо. Перекреститесь… Неудавшийся эксперимент может не получиться по тысяче причин! Особенно если эксперимент тонкий и дорогой. А представьте себе, что опыт зависит от места его проведения, времени года или прецессии земной оси? Или, допустим (о чем мы будем говорить в дальнейшем), эксперимент требует очень точной настройки тех параметров, о которых не враз и сообразишь, и которые тем не менее, будучи, вроде бы, второстепенными, тем не менее кардинально влияют на результат. У первого экспериментатора вышло случайно! А другим не повезло. И первый даже не знает, как им помочь…

В общем, давайте поговорим о воспроизводимости и современном состоянии науки. Поскольку состояние это напрямую влияет на вопрос воспроизводимости и дальнейшего развития научного знания. И мне тревожно за науку!

В так называемой доказательной медицине, чтобы исключить подсознательное влияние внутренних (неосознаваемых) ожиданий, от врачей, дающих больным лекарство, часто скрывают – лекарство они им суют или плацебо.

А если этого сделать нельзя? Если речь идет о таких областях знания, где нет никаких контрольных групп? Есть ведь области знания, где вообще эксперимент поставить нельзя, как, например, в астрономии. Это чисто наблюдательная наука. Какое кино покажет природа, то и смотрят.

А если оборудование настолько дорогое, что его не воспроизведешь и в другом месте эксперимент не поставишь? Ну не построишь ведь второй адронный коллайдер, на котором открыли бозон Хиггса! Можно только сменить команду ученых и попробовать еще раз на том же приборе в том же месте. А если и команду нельзя сменить? Если речь о таких узких специалистах, что нет на планете других?

И ведь мы идем все дальше в эту сторону – наука с ростом энергий при проникновении в микромир не только дорожает, но и «разваливается» – возникает столько узких областей, что вскоре встретятся и пересекутся два процесса – рост количества этих областей (расширение фронта науки) и завершение демографического перехода, то есть выход населения планеты на максимум с последующим его сокращением. А ведь именно из населения рекрутируются ученые. И процент гениев не растет. То есть их абсолютное число увеличивалось только с ростом количества «пустой породы». Как там у Маяковского?

 
Поэзия – та же добыча радия:
В грамм добыча, в год труды.
Изводишь единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды.
 

Только здесь не руды, а людской массы… Возможно, нам помогут искусственный интеллект и нейросети. Если успеем их довести до ума, конечно, перед окончательным разрывом фронта знаний.

А ведь на этом тонком льду воспроизводимости и невоспроизводимости очень легко поскользнуться и сломать себе шею, потеряв научную репутацию – и тогда тебя отнесут к лжеученым, чьих результатов никто не может воспроизвести и потому водиться с ними никто не хочет: мамка-наука не велела.

Именно так, несмотря на обилие подтверждающих фактов и даже сбывшихся предсказаний, традиционная наука пока еще относится к металлогидридной теории Ларина (а также к десяткам успешных, но трудно воспроизводимых экспериментов с холодной трансмутацией элементов). Хотя не ученые, а государственные органы Австралии уже выдают лицензии на добычу природного водорода по Ларину. То есть практики готовы поверить в «лженауку»! А вот сама наука консервативна, и в этом ее плюс. А поскольку наши положительные черты – это продолжение наших недостатков, такая консервативность грозит тем, что важный эффект может быть упущен. Просто в силу тонкости процесса, о котором может не догадываться даже сам первооткрыватель. Или он может намеренно скрывать эти тонкости, надеясь на фору, которую хочет использовать для коммерциализации своего открытия.

Тем не менее, от воспроизводимости уйти невозможно, нельзя же принимать чьи-то результаты только на веру! Воспроизводимость столь важна, что ввела в лексикон науки такое слово как «объективность». Мир считается (нами) объективным, то есть объективно существующим (существующим независимо от нас), но при этом признают-то и детектируют его существование субъекты! Сам мир на это не способен. Мир не может вынести о себе никакого суждения. Субъекты – могут. Но субъекты могут и ошибаться – и в целом, и по мелочам. Причем субъекты об этом знают! Поэтому чтобы избавиться от природной кажимости, присущей субъектам, ученые и применяют прием воспроизводимости. Ведь все же сразу не могут ошибаться и галлюцинировать!

Если опыт получается у всех, кроме тех, у кого руки растут из жопы, значит, мы можем говорить об объективности полученного знания. Хотя само понятие знания – чисто субъективное, субъектное. Объекты, типа табуретки, ничего знать не могут. А субъекты могут, как могут и ошибаться – с точки зрения других субъектов. Но когда мы с помощью воспроизводимости результатов согласуем этот мир в профессиональной тусовке, то тем самым как бы ставим на получившийся пакет со знаниями клеймо объективности. И с этого момента начинаем считать, будто мир таков, каким мы его договорились считать.

Однако для того чтобы ученые кинулись что-то воспроизводить и повторять, они должны сначала узнать, куда им кидаться и что делать. Для этого странные результаты необычного эксперимента должны быть опубликованы. А как их опубликовать, если они слишком странные? Если результаты совершенно ординарные, что-то там по мелочи уточняющие, их к публикации примут без вопросов. А если они противоречат всему существующему знанию? Их скорее всего развернут рецензенты, покрутив пальцем у виска.

Самый высший шик в науке – опубликоваться в так называемых рецензируемых журналах. Там, где статьи предварительно проходят научную цензуру. Такие публикации считаются качественными. И чем больше научные звезды на погонах цензоров, тем лучше авторам статьи. Уж генералы-то откровенную лажу, противоречащую основам, не пропустят! Про вечный двигатель, телепортацию или трансмутацию соврать не дадут.

Поэтому некоторые сенсационные статьи пробиться на бал в высший свет не могут, и их авторы вынуждены публиковаться в журналах второго-третьего сорта. Где их в этой сероватой зоне никто и не увидит. Но хоть так!

И все мною описанное выше было справедливо до недавнего времени. А «после недавнего» перестало быть таковым. Потому как в последние десятилетия в научных исследованиях начала шквально расти невоспроизводимость…

Глава 2. Шквал неприятностей

Почему? В чем причина роста невоспроизводимости в научных экспериментах – в организации научного процесса, в системе рецензирования, в новых тайнах природы, которые столь тонки, что хватать их заскорузлыми пальцами Жванецкого нельзя?

Что вообще происходит?

Мы можем догадаться, почему невоспроизводимость результатов возникает в той области науки, которую я выше упомянул вроде бы в положительном смысле – в доказательной медицине. Там действительно, кто платит, тот и заказывает музыку. А поскольку по понятным причинам почти все исследования новых препаратов организуют и оплачивают их производители, как-то так невзначай выходит, что результаты эти практически всегда великолепно-положительные. Отличный препарат мы сделали!

Вот сразу пример. Однажды специалисты большой американской фармацевтической фирмы «Амджен» (это биотехнологическая компания, которая занимается разработкой и производством препаратов на основе методов генной инженерии) опубликовали в журнале Nature статью о предклинических испытаниях антираковых препаратов. Статья получилась интересная и разоблачающая, поскольку не сама фирма «Амджен» эти препараты разрабатывала, а взяла те, которые им предложила загрантованная американская профессура из университетов. Ученые получают гранты на модные темы, а что может быть моднее и важнее борьбы с раком?

И вот, собрав 53 таких препарата, «Амджен» провела их испытания. А надо сказать, препараты были не простые! Про все из них были хорошие статьи, написанные профессорами и опубликованные в высокорейтинговых журналах! И что же? Из 53 препаратов только 6 показали хоть сколько-нибудь заметные результаты на троечку. Остальные оказались пустышками.

Вот вам и невоспроизводимость результата первого рода, как я это называю. А попросту говоря, сфальсифицированный результат, что в медицине с современными препаратами бывает чуть ли не каждый первый раз.

Аналогичный результат продемонстрировали и специалисты фармацевтической фирмы «Байер», когда взяли антираковые и кардиологические препараты, про которые были хорошие статьи. У них, правда, выход годного оказался чуть выше, чем у коллег из «Амджена» – аж целых 20 %. Остальное – шлак.

О чем это говорит? О низком качестве научной продукции в виде статей. Был скандал, после которого в научной тусовке провели анонимные опросы и выяснилось, что 55 % ученых в этой области сталкивались с невоспроизводимостью чужих результатов.

Ну с фарминдустрией хотя бы понятно – там большие деньги вносят свои помехи. А в других областях? В физике? Биофизике? Психологии?

И там бабки!

Боязнь потерять приоритет – вот главная причина той поспешности, с которой ученые летят к публикации непроверенных данных. История науки знает ученых позапрошлого века, которые, сделав открытие, забросили свои записи в стол, посчитав публикацию преждевременной, поскольку хотели еще уточнить и отточить наблюдения и замеры. Отчего теряли приоритет. В современном мире не так, здесь, кто не успел, тот опоздал. Гранты собирает передовик труда. В мире науки есть только один первый. Все остальные – последние.

Ну а спешка, как известно, хороша только при ловле блох. Отсюда и большое количество отзывов статей. Я вот не так давно читал книгу одного американского физика, в которой он прямо рассказывает, как это делается: пишешь-пишешь-пишешь, быстро-быстро-быстро, закидываешь на стоковый сайт, чтобы забить приоритет, а потом начинаешь исправлять ошибки уже в написанном.

Учеными, живущими среди акул мирового капитализма, движет вполне понятный коммерческий интерес. Поэтому, делая публикацию о каком-то новом эффекте, они, чтобы застолбить приоритет в открытии, часто скрывают в статьях существенные моменты проведения эксперимента – именно для того, чтобы его не сразу воспроизвели. Тут, конечно, есть риск остракизма со стороны научного сообщества, с одной стороны. Но с другой, чем дольше удержится лидерство авторов, тем больше шансов на финансирование и коммерциализацию процесса. Вот вам невоспроизводимость результатов второго рода.

Положение усугубляется тем, что редакции научных журналов, экономя место, режут методологическую часть, отдавая приоритет результатам эксперимента, а не его процедуре. И здесь весьма нетипична история, случившаяся с моим знакомым из Дубны. Мало того, что его невозможную, противоречащую всем сегодняшним физическим знаниями статью в рецензируемом журнале рецензировал величайший физический генерал – Жорж Лошак (который ради этого не поленился приехать в Россию, чтобы лично проверить эффект), так еще и редакция, им возглавляемая, отвела этой статье беспрецедентно огромное место – 46 страниц, отодвинув очередь из других публикаций. Почему? Чтобы сомнений в чистоте опыта ни у кого не оставалось, львиная доля журнального пространства была посвящена как раз методике эксперимента.

Но это исключение. Старая школа! Сейчас таких ученых уже не делают…

Я не буду лезть в наукометрию и говорить о том, что нынче слава и финансовый успех ученого зависят не от его реального вклада в науку, не от весомости его работ, а от весьма поверхностного фактора – индекса цитируемости (например, знаменитого индекса Хирша). А ведь цитируемость и значимость не всегда совпадают! Классический пример: гений французской математики Эварист Галуа, убитый на дуэли в возрасте 20 лет, имел бы ничтожный индекс Хирша в силу ранней гибели. И это при том, что он опередил свое время на полтораста лет!

Второй классический пример: если бы Эйнштейн попал под поезд сразу после опубликования своей знаменитой теории, он бы так и погиб мелким ученым с низким уровнем индекса цитируемости.

Индекс не отличает гения, совершившего прорыв в науке, от писучей посредственности. Поэтому сейчас, в погоне за индексом, все хотят стать писучими посредственностями, раз уж гением стать природа не дала.

Но и это еще не самая большая беда!

Самая большая беда в том, что подавляющее большинство научных статей вообще никто не читает, а если глазом кто-то и отметит, то уж точно не кинется проверять написанное и воспроизводить результаты. Наука просто не может переварить того вала научной графомании, который сама же и порождает.

Зато если уж кто-то случайно вашу статью мазнет глазом, непременно вставит ее потом в библиографию к своей статье – чтобы расширить список использованной литературы и показать тем самым свой широкий научный кругозор. Не зря же он время терял и пробежал по диагонали ваш труд глазами!

Существует так называемый импакт-фактор, он характеризует уже не наукометрическую значимость отдельного ученого, а значимость научного журнала. Например, научный журнал опубликовал за два года 1000 статей. Ученые сослались на 50 из них. Делим 50 на 1000 и получаем импакт-фактор журнала за два года, равный 0,05. Это не самое плохое значение! Импакт-фактор российских научных журналов лежит в диапазоне, начинающемся от 0,01. То есть подавляющее большинство опубликованных статей просто никто не читает. Я уж не говорю об их проверке и воспроизводимости!

Не случайно тот же Лошак, приводя в пример одну из сказок Андерсена про сбежавшую от ученого Тень (в результате погубившую хозяина), много писал и говорил о том, что коммерциализация превратилась в ту самую Тень науки, которая науку и губит.

Эта оценка научных работ по индексам цитирования знаете что мне напоминает? Плановое хозяйство при социализме, когда работа предприятия оценивалась не по главному критерию – удовлетворению потребителя продукцией (то есть по полученной от него прибыли), а по куче левых, никому не нужных критериев – эффективности фондоотдачи, перевыполнению плана, сдаче металлолома, экономии электроэнергии, количестве победителей в соцсоревновании и пр. Это все равно, что оценивать футболистов не за результат (счет игры), а за красоту пробежек и перепасовок.

Иногда складывается ощущение, что современные молодые ученые вообще не очень понимают, что от них требуется. Подупал уровень методологической культурки! И здесь я снова сошлюсь на того же Лошака – мастодонта той еще, старой научной школы. Который, будучи учеником Луи де Бройля, лично наблюдал титанов науки начала XX века. И вот его впечатления о Гейзенберге, например, и других великанах:

«Он мне показался дворянином великой физики, но уже не уверенным ни в чем, впрочем, какими все они и стали с возрастом».

Под словом «все» недавно умерший Лошак имел в виду не только Гейзенберга, но и своего учителя де Бройля, и Эйнштейна. И здесь, на мой взгляд, мы имеем тонкое психологическое наблюдение, касающееся отношения этих великанов к той физике XX века, которую они сами же и разработали.

Они потеряли в ней уверенность…

Моему вышеупомянутому дубнинскому визави Лошак признавался, что Луи де Бройль в первой трети прошлого века, столкнувшись с необъяснимыми парадоксами квантовой механики, почти год читал книги по индуизму, буддизму и восточной философии. Рассказав это, Лошак заявил, хлопнув российского коллегу по плечу:

– Прошло больше века, а мы так и не знаем ни что такое электричество, ни что такое электрон, ни как это все работает. Я уже не успею, но ты, быть может, застанешь еще зарю новой физики.

Лошак не ведал только, что хлопал по плечу человека, который и был родоначальником этой самой новой физики XXI века…

Наконец, есть еще один аспект невоспроизводимости, который не относится ни к поощрительно-денежной, ни к организационной, ни к наукометрической стороне дела. А относится к глубинным основам бытия.

Глава 3. Невоспроизводимость третьего рода

Зададимся вопросом: а что, если мы в последнее время все чаще имеем дело с процессами принципиально невоспроизводимыми? Или почти невоспроизводимыми?

Пример – шаровая молния. Поскольку сделать ее в лаборатории не удается (для этого, как мы с вами понимаем, нужна новая физика, то есть новое понимание мира), шаровые молнии приходится изучать со слов очевидцев, то есть набирать статистику ее наблюдаемых свойств и проявлений.

Еще одной невоспроизводимой системой является человек. Система эта настолько сложная, что уникальный разброс свойств каждого «образца» может колебаться в широчайших пределах. К примеру, нам говорят:

– Человека можно насквозь проткнуть шпагой, и ему ничего не будет! Вообще как огурчик пойдет!

Можно в это поверить?

Вам в доказательство показывают рентгеновский снимок. И протыкают на глазах у изумленной публики живого человека, как это много раз делали на сцене с Мирин Дажо (сценический псевдоним Арнольда Геррита Хенске, снимки с проткнутым телом которого, включая снимки рентгеновские, вы можете во множестве найти в интернете, например, в Википедии).

Можно это воспроизвести или проще посчитать все фотомонтажом, фокусом и розыгрышем?

Допустим, вы, как честный ученый, внимательно изучив результаты, решаете воспроизвести эффект. Берете одного добровольца, протыкаете, потом второго, третьего… После чего пишете статью в рецензируемый журнал с общим выводом: брехня, они все дохнут, эффект не воспроизводится! Значит, то была лженаука!..

Или другой вариант. Вы берете вагон бабла и запускаете аппарат к Фобосу, спутнику Марса. Он прилетает, бурит, анализирует, отсылает сообщение и умирает. Вы радостно оповещаете мировое сообщество о составе поверхности Фобоса.

Будет кто-то воспроизводить опыт, вкладывая аналогичный вагон немыслимого бабла в то, что и так уже известно? А если аппарат соврал? А если материал Фобоса разнороден? Если, присев в другую его точку, второй аппарат нашел бы другой состав грунта марсианского спутника – более адекватный среднему, потому что первому аппарату просто не повезло с местом посадки?

Почему вообще наука сегодня должна пересмотреть свои привычные взгляды? Потому что раньше она имела дело с природными объектами, которые по своим свойствам подчиняются нормальному распределению – распределению Гаусса. А есть другие системы. Вы наверняка слышали про распределение Парето – 80:20. Так вот, распределение Парето – это не нормальное распределение. Это как раз тот класс распределений, который в науке получил название «распределение с тяжелыми хвостами», экономисты на такие распределения натолкнулись давно. В подобном распределении отклонения играют важную, а не исчезающе малую роль!

Возьмем для примера мою добрую знакомую – психотелесного терапевта и целителя Ксению Кошкину. Человек с аномальными способностями. Паганини от психотерапии. И вот вопрос: почему после бесед с ней у женщин исчезает миома или эндометриоз, и они получают возможность забеременеть, а после беседы с другим специалистом таких изменений у пациенток не наблюдалось? Ну не воспроизводится результат Кошкиной врачом из поликлиники и все тут! А ведь на стороне коновала из поликлиники вся доказательная медицина!.. Кстати, результат может не воспроизводиться и с другой стороны – если взять двух пациентов с одним диагнозом и направить к одному врачу, то у первого, скажем, болезнь уйдет, а второй будет продолжать мучиться. Почему?

Нормальное (гауссово) распределение и распределение с тяжелыми хвостами

Да потому что наука перешла от изучения природы, наполненной однотипными простыми объектами, типа газовых молекул, к объектам невероятной степени сложности, обладающим индивидуальным поведением.

И здесь о воспроизводимости в ее классическом понимании можно забыть. Здесь нормой становится невоспроизводимость. И потому мы слышим постоянные крики о лженауке: «Ах, целительство ваше не работает! Работают только таблетки! Доказано медициной!»

Наконец, вспоминая незабвенного Акопа Назаретяна – величайшего философа современности, с которым я познакомился еще в конце восьмидесятых годов, хочу повторить то, с чего началось наше с ним знакомство – с бесед о точках бифуркации. Сложные системы – общества, организмы, виды, биосферные ареалы, экономика и пр. – могут, как нам подсказывает математика, развиваться, проходя через точки неустойчивости. В которых малейший, принципиально непредсказуемый (потому что квантовый) сдвиг приводит к кардинальному расхождению – система начинает развиваться либо по одной траектории, либо по другой, и они принципиально различны. Причем точка бифуркации может лежать не только на траектории развития, но и в моменте зарождения самой системы. И тогда путь развития будет зависеть от начальных условий, малейшее их изменение даст нам совсем другую вселенную.

Расскажу в этой связи об одной человеческой трагедии, которая разыгралась вокруг того явления, о котором у нас еще будет большой рассказ впереди. Явление это, в числе других людей, случайно открыл некто В. – доктор технических наук. Удивляться случайности открытия не стоит – это явление все открыли случайно и почти все не были физиками. Потому что нормальным физикам такое в голову бы не пришло искать. Это как пойти искать грибы на бетонной парковке. Ясно же, что на бетоне грибы не растут!

В общем, В. случайно наткнулся на нечто ошеломляющее. Лихорадочно проводил опыт за опытом. И даже успел где-то опубликоваться. Потом отъехал в командировку, а когда вернулся, эффект пропал. Ребята из его лаборатории что-то подкрутили в настройках сложного электрооборудования или заменили какие-то детали на аналогичные. И все!

Для В. это стало настоящей трагедией. Он бросился вслепую перебирать режимы, но как теперь знают умные люди (а В. умер, так и не узнав), чтобы поймать данный эффект, нужно задать три нетривиальных параметра, о которых В. даже не задумывался. Это были три маловероятных ключа, которыми природа щедро одарила В. Ему выпало сразу три семерки. Что ж, новичкам везет. Он выиграл в лотерею. И почти сразу потерял лотерейный билет.

На этой почве В. заболел и вскоре умер.

Эти три параметра казались вполне случайными и никак не вытекали из современной физики… Вот вам тот случай, когда даже сам автор не смог воспроизвести собственный эксперимент! Спасибо хоть наш В. не побоялся опубликовать свои данные, и теперь мы о них знаем, они положены в мировую копилку знаний. Когда-нибудь на них натолкнется искусственный интеллект. И скажет нам, клопам, спасибо…