Текст книги "Анна Каренина, самка"

– Что это? – послала Анна запрос своему самцу.

Самец повернул поседевшую шерстистую голову в сторону, куда указывал один из манипуляторов на Анниной конечности, и погнал звуковую волну:

– Ночлежка.

– Смотри, один из них машет мне рукой. Быть может, ему нужно дать денег? У тебя есть двугривенный?

– Не подходи к ним. Они тебя заразят. Или блох наберешь. Брось им монету отсюда.

– Давай… Я осторожно.

Анна взяла у самца небольшой металлический цилиндр, диаметр которого намного превышал высоту, изменила направление движения и приблизилась к окошку, откуда виднелись нескольких низкоранговых самцов, поблескивая органами зрения и помаргивая нежно опушенными по краю кожными складками. Один из самцов был весьма изношенным. Он явно прожил более шестидесяти оборотов, и в его манипуляторах Анна заметила небольшую целлюлозную пластину. Самка осторожно бросила в зарешеченную темноту металлический цилиндр. Все особи, кроме изношенной, немедленно скрылись в темноте полуподвала, стараясь подобрать цилиндр, а изношенный самец протянул сквозь прутья белеющую пластину.

Некоторое время Анна не решалась взять ее. Она опасалась маленьких существ, принадлежащих изношенному самцу, которые могли перескочить с целлюлозной пластины на Анну и начать паразитировать в ее организме, медленно пожирая его изнутри. Существа были столь малы, что их невозможно было разглядеть органами зрения. Но затем исследовательский инстинкт пересилил, и Анна согнула нижние конечности, опустив туловище перед полуподвальным окошком, протянула конечность и взяла мятую целлюлозную пластину.

«В крайнем случае, потом выброшу перчатки», – подумала она.

Подойдя к брачному самцу, она посмотрела на пластину и увидела на ней кодировочные знаки. Декодировка не заняла много времени. «Человек создан для счастья, как птица…» – здесь сообщение заканчивалось, поскольку пластина была повреждена.

– Как ты думаешь, что бы это могло значить? – спросила самка у Каренина, протянув ему поврежденный носитель.

Каренин достал из кармана перчатки, надел их, взял у брачной партнерши носитель, прочел, потом смял его и бросил на мостовую. Затем он стянул с конечностей перчатки и выбросил их. Анна сделал то же самое.

– Мерзость какая! – сказал Каренин. – Зачем ты взяла это?

– Мне стало интересно. Я подумала, а вдруг там что-то важное?

– Ну что такого важного может написать городской бродяга?

– Иисус Христос тоже был из самых низов общества, однако сообщил миру благую весть…

– Ты полагаешь, во вшивой ночлежке Гельсингфорса томится новый Христос?

– Христос тоже обитал на окраине империи. И тоже вращался в социальных низах – мытарей, грешников, блудниц.

– То, что Христос пропагандировал свои идеи среди самых широких слоев населения, еще не значит, что он сам был вшивым нищим. Он имел массу влиятельных друзей в высших слоях общества, у него были даже свои люди в синедрионе. Вспомни, кто забрал тело Христа после казни… Впрочем, я не буду с тобой спорить, Анна. К чему, если вся благая весть, которую ты получила от этого сумасшедшего, заключается в одной фразе: «Человек создан для счастья, как птица…» Кто сказал, что птица создана для счастья? Птица создана для полета, если уж на то пошло.

– Нет-нет, я чувствую, что в этой фразе есть какой-то глубокий смысл! Я просто уверена в этом.

– И какой же?

– Это великая мудрость, которую мы пока понять просто не в состоянии. «Человек создан для счастья» – разве ты не согласен с этим?

– Осторожно, не наступи в лужу… По-моему, это глупая фраза, как, впрочем, и все чересчур общие фразы. Какой человек, Анна? Кем создан?

– Богом!

– Бог с тобой, Анна! Как ты можешь такое говорить! Человек создан Богом для несчастий, с этим даже спорить невозможно, достаточно посмотреть вокруг. Не об этом ли у Тургеневых говорили, ты же сама мне рассказывала!.. Весь мир вокруг нас устроен им таким образом, что прожить жизнь, не греша, совершенно невозможно. Не зря же, когда умирает младенец, говорят, что он умер безгрешным. Почему? Да потому что просто не успел согрешить! Жить, не греша, невозможно, а за грехи бог нас всех покарает. Поэтому мы все живем в постоянном ожидании вечных пыток там и в постоянной неустроенности здесь. О каком счастье ты говоришь?

– Бог всемилостив.

– Бог всемилостив, но недобр. Если бы он желал спасти нас всех, он просто отключил бы в нас возможность грешить.

– Но это свобода воли!

– А зачем она нужна? Чтобы гарантированно загнать побольше народу в ад?

– Я не знаю, зачем нужна свобода воли, но думаю, что именно она делает нас людьми.

– А без свободы воли кем бы мы были?

– Бездушными машинами.

– Значит, бездушные в ад не попадут. Значит, душа для того и существует, чтобы можно было отправлять ее в ад? Может быть, рая и вовсе нет, а есть один только ад?

– Что ты такое говоришь?!.

– Я лишь развиваю те мысли, которые ты уже слышала в свете. Если не грешить могут лишь бездушные нелюди, значит, в раю пусто. Рай – нулевое множество, Анна! А геенна огненная забита под завязку. И земная жизнь – лишь конвейер для поставки туда душевного материала.

– Это богохульство какое-то…

– Это логика. Если бы Бог был вседобр и всемилостив и стремился к тому, чтобы побольше народу загрузить в рай, он бы мог сделать это сразу, минуя этап земной жизни. Для чего Богу нужна земная жизнь, если существует жизнь вечная? Бери и сразу отправляй произведенные души прямо в рай.

– Такие души не зрелы.

– А зреют они в земной жизни?

– Так, – Анна коротко кивнула вместилищем мозга.

– То есть души зреют в грехах?

– Не в грехах, а в противостоянии им.

– Не лукавь, Анна! Мы знаем, что грехам противостоять невозможно – хоть в мыслях да согрешишь. Мы телесны. А как подумаешь о чем-то телесном – так и согрешил! Подумаешь о проходящей мимо женщине – согрешил в мыслях. Подумаешь о вкусной еде – согрешил… По самому устройству бытия, значит, не грешить нельзя. Это ведь не мы придумали, что мысль о грехе есть такой же грех, – так сказано в Писании. Он просто заставляет нас грешить!.. Может быть, он питается нашими грехами, как мы хлебом?

– Ты говоришь о Диаволе или о Боге?

– А это одно и то же! Никакого Диавола нет. Точнее говоря, Создатель един в этих двух ипостасях. Он растит наши грехи, засевая души на Землю, как мы растим хлеб, засевая в почву зерно.

– Мне страшно тебя слушать. Я думаю, исключая грехи в мыслях, не грешить делами все-таки можно.

– Ты знаешь таких людей?

– Я нет. Но есть же отшельники, святые, божьи люди, которые уходят от мира и угнетают плоть…

– Угнетают плоть? Допустим, путем жесточайших мук им удастся удержать себя от всех грехов, даже мысленных, – Каренин поднял вверх указательный манипулятор, акцентируя внимание на своей мысли. Его внешние кожные покровы раскраснелись, видно было, что активный мыслительный процесс доставляет ему немалое удовольствие. – Допустим! Тогда Бог эту иссохшую, почерневшую душу не получит в пищу, ибо она не раздобрела от грехов. Ему придется выбросить ее в рай, который есть не что иное, как короб для бракованного материала.

– Я не желаю этого слушать!

– А ты послушай! Ты разве не хочешь, чтобы твою душу господь съел, как ты ешь зерно?

– Нет! Нет, не хочу! Это… Это гадко, это просто кощунственно, в конце концов.

– Ты, наверное, хочешь, чтобы после смерти твоя душа слилась с Создателем?

– Конечно! Это мечта все верующих. Я слышала, даже у буддистов…

– Ну, так это ведь одно и то же, Анна! Когда ты ешь зерно, оно растворяется в твоем организме, становясь тобой, становясь частью тебя.

– Да? Я не думала об этом в таком ключе, но… Это, в конце концов, только метафоры. И если слияние человеческой души с Богом происходит, как процесс поглощения им этой души, то… Я не имею ничего против. В конце концов, пути господни неисповедимы.

– Ну и прекрасно, Анна. Я рад, что ты признала, что слияние души с Богом может происходить и в форме поедания души Богом. Осталось только выяснить, чем он испражняется…

– Фу! Как тебе не стыдно! Ты мерзкий, как ты можешь такое говорить?

– Преимущественно ртом… А что тебе не нравится?

– Прежде всего, мне не нравится, когда в моем присутствии богохульствуют!

– Почему?

Этот вопрос поставил самку в тупик. Она и сама не знала, отчего некоторые звукосочетания приводят к выработке в ее организме таких веществ, которые вызывают эмоциональную бурю. Между тем это происходило у всех животных, когда новая информация входила в конфликт с программами, вбитыми с самого детства. Если зверь привык к определенному порядку, даже небольшое нарушение вызывает в нем внутренний конфликт, стресс, фрустрацию, нервную реакцию, страх, а иногда учащенное мочеиспускание и дефекацию. Анна с детства привыкла относиться к Огромному Колдуну с так называемым «почтением», то есть была непривычна употреблять в его отношении некоторые звукосочетания, которые считались «низкими». Здесь опять-таки требуется пояснение…

«Низкими» (то есть буквально, «имеющими малый уровень потенциальной энергии») объявлялись такие вещи и явления, про которые нужно было непременно подчеркнуть, что они хуже других вещей – «высоких». Считалось, что всё, находящееся выше (то есть имеющее более высокий уровень потенциальной энергии) и имеющее большие размеры по габаритам – гораздо лучше «низкого» и «мелкого». Эта вербализация эволюционировала из самой древней животности, поскольку интуитивно-геометрически ясно, что большой зверь, в принципе, может проглотить малого и потому «главнее» его, то есть стоит выше в пищевой пирамиде. Именно поэтому и в животном мире, и в его продолжении – мире социальном звери старались выглядеть крупнее, чем есть на самом деле – некоторые из них раздувались в случае опасности, иные распушали перья или шерсть, чтобы визуально казаться больше. А самцы Анниного вида для устрашения противника в бою порой надевали шлемы, геометрические размеры которых искусственно увеличивались специально вставленными перьями. Это шло из подсознания и сознанием не отмечалось, но каждый воин хотел выглядеть выше, чтобы дать подсознанию противника ясный сигнал превосходства.

…Когда Аннина привычка воспринимать Огромного Колдуна «высоким» нарушалась чьими-то словами, которые, как считалось, «принижали» Огромного Колдуна, делая его Малым Колдуном или даже Совсем Крошечным Смешным Колдунчиком, организм Анны испытывал внутреннюю истерику, нервный стресс и состояние метания – ей хотелось спастись от этого ощущения, у самки просыпалась агрессия против «нападающего», и она повышала голос, стараясь убрать неприятный раздражитель или хотя бы понизить порог раздражающего сигнала. Последнее можно было сделать, заставив Каренина «извиниться», то есть издать символический звуки, которые означали буквально следующее: «я постфактум активно «принижаю» ранее переданное сообщение и самого себя».

Однако Каренин не произнес ритуального заклинания самопринижения. Возможно, но не хотел гасить эмоциональную бурю внутри Анниного организма, таким образом подсознательно осуществляя месть за свою поруганную супружескую честь. Что опять-таки требует пояснения…

«Местью» называлось нанесение ответных эмоциональных или физических повреждений нападающему. Это было естественной оборонительной реакцией, правда, иногда весьма запоздалой. Огромный Колдун, как о том говорила мифология, требовал от своего помета отказаться от нанесения ответных повреждений. И даже напротив, он рекомендовал подвергшейся нападению особи проводить такую линию поведения, которая бы привела к нанесению ей еще больших повреждений со стороны нападающего. Однако, поскольку эта рекомендация противоречила эволюционной логике и была попросту совершенно бессмысленной, она никогда и никем не соблюдалась. Но часто декларировалась, как великая победа пораженчества.

А вот «честью» назывался такой комплекс программ поведения, который вынуждал особь совершать поступки, как правило, противоречащие ее биологическим и даже социальным интересам, но зато выгодные тем особям, которые пользовались программами «чести» в своих целях. Так, например, навитые поверх территориального инстинкта программы «чести» требовали от субдоминантных самцов жертвенного поведения во время конфликтов между ареалами. Это была «двухэтажная» конструкция: территориальный инстинкт во время битвы блокировал инстинкт самосохранения, а программы «чести» тормозили разумные доводы о том, что битва выгодна в первую очередь доминантным самцам, а не тем, кто в ней погибает.

Программа «чести», например, могла потребовать от одного самца вызвать другого самца на смертельный поединок, если тот совершит случку с самкой «оскорбленного» и об этом станет известно. Причем «оскорблением чести» считалась не сама случка, а информационное оповещение о ней членов социума. Правда, во времена Анны этот дикий животный обычай смертельных поединков между самцами ушел в прошлое, сменившись более свободной процедурой расторжения брачного союза.

– Так почему ты не желаешь слушать мои гипотезы о Боге? – Самец устремил на Анну темные диафрагмы своих фотодатчиков.

– Потому что они глупые! И кощунственные.

– Помилуй, Анна. Да отчего же тебя так нервирует кощунственность? Ведь это просто слова!

– Оттого, что мне неприятно их слушать. Ты оскорбляешь Создателя.

– Разве Создателя можно оскорбить? Что за глупости ты говоришь, Анна, подумай сама! Оскорбить можно только равного себе. Но ты не можешь оскорбить клопа, так же, как он не может оскорбить тебя. В этом смысле вы вообще не пересекаетесь. А разница между Творцом мироздания и жалкой козявкой, навроде тебя, еще больше, чем пропасть между клопом и тобой.

– Ты назвал меня козявкой! И после этого…

– Тьфу ты! Бабий ум… Анна! Запомни: по сравнению с Богом мы все козявки и даже меньше.

– Значит, ты все-таки веришь в Бога?

– Какое это имеет значение в контексте нашего разговора?

– Если ты веришь в бога, зачем ты его ругаешь?

– Господи… Да не ругаю я. И не хвалю. Хотя бы потому, что человек не может оскорбить бога. Поэтому твои страхи перед богохульством просто смешны.

– Я все равно не хочу этого слушать!

– Боишься, что Бог не возьмет тебя в рай и что твоя душа не сольется с Богом?

– Этого все боятся… Только не говори, что слияние моей души с богом произойдет в виде поедания. Это неприятная метафора.

– А в виде чего же? – Изображая интерес, самец усилием небольших мышц приподнял шерстистые клочки над органами зрения. – Как это еще может произойти?

– Как капля попадает в океан.

– Значит, капля – это нормальное слияние? А слияние путем поглощения через рот тебя не устраивает?

– Оставь, Каренин! Я не желаю…

– Преотлично! Мы не желаем!.. Спрошу тогда иначе: когда твоя душа сольется с Богом тем или иным способом, сохранишь ли ты свою индивидуальность?

– Несомненно!

– Значит, слияние будет неполным?

– Почему?

– Потому что капля, упавшая в океан, перестает быть каплей. Она теряет индивидуальность и становится неразличимой частью океана.

– Думаю, я сохранюсь, как чувствующая и мыслящая субстанция. Иначе все бессмысленно…

– Значит, с Богом ты не сольешься? Потому что чем больше слияние, тем меньше Анны и наоборот.

– Возможно. Надо спросить батюшку. Мы, наверное, говорим сейчас страшную ересь…

– А ты боишься говорить ересь?

– Я не хочу впадать в ересь, ибо надеюсь на спасение.

– То есть ты хочешь на том свете не слиться с Творцом в единый сияющий организм, а остаться собой – со всеми своими причудами, ошибочными мыслями, ересями и желаниями?

– Да, наверное, так, хотя, быть может, это грех, но я не хочу исчезать совсем…

– Хочешь попасть в рай?

– Конечно, хочу.

– А как ты представляешь себе рай, Анна?

Анна уже раздвинула присоску, чтобы ответить, ей казалось, что из ее ротовой полости вот-вот полезет звуковая волна, но ничто оттуда не вылезло, поскольку Анна вдруг поняла, что сказать ей в общем-то нечего. Она, конечно, знала примитивные представления низкоранговых особей о рае, как о месте, которое находится на небе, где-то в облаках. Она также знала, что там растут сады, и слышала слово «кущи». Однако, будучи образованной самкой, она была осведомлена о том, что облака есть водяной пар и никакие деревья на небе расти не могут. Поэтому озвучивать явные сказки о заоблачных садах и гуляющих там душах, которые день-деньской только тем и занимаются, что играют на арфах, ей показалось глупым. Поэтому самка вновь заузила присоску, немного подумала и разузила ее для модуляции следующей информации:

– Этого никто не знает, как там все устроено. Я знаю только, что мне там будет хорошо. Всегда хорошо. Вечно.

– Хм… – Каренин встал на улице и покрутил головой, озирая окружающее пространство. – Я не очень часто бывал в Гельсингфорсе, и, возможно, мы слегка заблудились. Хотя нет! Кажется, наша гостиница в той стороне. Нужно идти от моря в сторону Сенатской площади… Значит, говоришь, в раю тебе будет вечно хорошо?

Анна твердой округлостью головы совершила качательное движение в знак согласия. Легкий ветерок развевал длинный клок шерсти, который кокетливо выглядывал из-под ее шляпки, и Каренин невольно залюбовался своей еще вполне пригодной для случки самкой. Ему даже пришла идея ближе к вечеру совершить с ней акт замечательного совокупления, но он тут же оставил эту мысль, догадавшись, что может встретить отпор, если ее эмоциональная привязанность к постороннему самцу чересчур велика.

– И все-таки, как ты представляешь себе рай? – спросил самец, изогнув присоску выпуклостью вниз.

– Не знаю… Я буду летать, наверное. Как ангелы.

– То есть на крыльях?

– Думаю, да. А как еще?

– То есть у тебя вырастут крылья и новые мышцы, которыми ты станешь приводить крылья в движение? И видимо, новые кости, к которым новыми сухожилиями будут крепиться эти новые мышцы? И вместо того чтобы вечно отдыхать, ты будешь всю жизнь работать этими мышцами, чтобы летать?

– Нет, что за чушь?!. Это будут бесплотные крылья. Я буду – дух!

– А вот попы говорят, что мы воскреснем во плоти.

– Как во плоти? Ведь плоть греховна! Плоть требует пищи и туалета… Хотя что-то мне мой духовник говорил про это, я не запомнила.

– Да, я тоже думаю, что попы ошибаются. Поэтому мне больше нравится твоя идея о бесплотном духе. Но бесплотному духу не нужны крылья. Крылья создают подъемную силу в атмосфере, мне профессор Жуковский объяснял… И что ты будешь видеть вокруг, когда будешь бесплотно летать без крыльев?

– Наверное, райские сады.

– То есть деревья с насекомыми?

– Почему с насекомыми? Все эти пауки, червяки… Это такая гадость, насекомые! Меня в прошлом году по пути в твое имение покусали клопы на постоялом дворе…

– Значит, бабочек вычеркиваем?

– Бабочек? Нет. Бабочек нужно оставить для красоты.

– Значит, и червяков тоже. Бабочки ведь получаются из гусениц.

– Тебя волнуют странные вопросы! Разве важно, что я буду видеть в раю? Важно, что мне там будет хорошо.

– Вечное блаженство?

– Да-да. – Анна еще раз утвердительно качнула оковалком головы. – Вечное блаженство без забот.

Каренин раздумчиво поскреб двумя манипуляторами набалдашник воздуховода.

– Прохладно, однако… – Он достал из складок искусственной шкуры небольшой кусок тканого полотна, развернул его, приложил к набалдашнику, и грудными мышцами резко сократил объем легких. Теплый и влажный поток воздуха, устремившийся наружу из его организма, вынес из пазух воздуховода изрядное количество слизи, скопившейся там. – И соплей в раю не будет, надеюсь…

– Опять ты за свое!

– Шучу, шучу. – Самец внимательно оглядел выбросы слизи, завернул их в полотно и аккуратно спрятал в карман. – Давеча… Хотя, как давеча… Неделя уж прошла! Время летит… Неделю назад милейший доктор Антон Павлович объяснял мне, что за все в нашем сознании наверняка отвечает какой-нибудь определенный участок мозга. И я думаю, он прав, иначе и быть не может. Так вот, посылая электрические сигналы по нервам, мозг рулит нашим телом и самим собой. И когда лет через тридцать или сорок ученые откроют, какой участок отвечает…

– За страдания?

– Нет, милая моя Анна! Я не об отключении страданий веду речь. Я говорю о том времени, когда найдут участок мозга, отвечающий за наши радости и удовольствия.

– И что тогда?

– И тогда, подавая сигналы в этот участок, мы сможем сделать человека счастливым без всякого рая.

– А если он глубоко, этот участок? И как вообще это можно сделать?

– Так же как током раздражают лапку мертвой лягушки, и она сама собой сокращается.

– Это тебе Базаров рассказал?

– Нет. Я в журнале «Нива» читал про такие опыты европейских исследователей. Хотя, Базаров, возможно, их и повторял. Он все уши прожужжал мне про своих лягушек и предлагал даже резать их с ним вместе.

– Это гадость – резать лягушек!

– А французы эту гадость едят и нахваливают, милочка, а ведь не последние люди, так что…

Волна непроизвольных мышечных сокращений прошла по телу Анны:

– Мерзкие лягушатники!

– Отчего же! За исключением этого момента, они вполне достойные люди. Я знаю нескольких французов. Да и Сереженькин гувернер не внушает мне никаких опасений.

– Слава богу, что он не ест лягушек. А если бы вздумал при мне кушать этакую гадость, я бы немедленно отказала ему от дома!

– Лягушки и прочие гадкие звери, с другой стороны, совершенно полезны для науки. На них изучают устройство живого и проводят важные опыты. И я думаю, первые опыты по осчастливливанию живых существ будут изучены сначала на лягушках и крысах.

– О чем ты говоришь?

– Ну, если есть такой участок в мозге, который производит удовольствие, то раздражая его тонким проводником электричества… Нужно только ввести его в мозг.

– Но ведь существо сразу же умрет.

– Я думаю, что, если проводник будет чрезвычайно тонок и не станет вредно воздействовать на ткани, по нему можно будет посылать слабые сигналы для достижения радости. И сделать жизнь существа – будь то крыса или лягушка – совершенно счастливой.

– К чему ты все это говоришь?.. Ой, кажется, мы здесь были!

– Да. Мы идем к памятнику государю… А я говорю это к тому, дорогая, чтобы ты представила себе себя… нет, сначала подопытное животное – кролика или крысу, которой все время стимулируют участок удовольствия. Или даже сама она может этот участок стимулировать.

– Как же? Крыса будет раскручивать электрическую машинку?

– Нет, если брать электричество из Вольтова столба, а в лапы или в зубы крысе только поставить включатель, чтобы она смогла, стискивая зубы причинить себе удовольствие… Ты бы хотела иметь такую машину? Если бы она могла доставлять самое сильное удовольствие из тех, что только можно себе представить?

Анна вспомнила свой пузырек с морфином, лежащий у нее в сумочке, и кивнула:

– Пожалуй, что от такой машины никто бы не отказался.

– И как ты полагаешь, что бы делало эта несчастное… тьфу, черт!., счастливое существо с проволокой в голове и выключателем в зубах?

– Оно бы нажало на выключатель, – Анна поправила на плече матерчатую емкость с заветным пузырьком.

– Сколько раз в день?

– Все время. Оно все время нажимало бы выключатель, не отпуская его, чтобы испытывать постоянное наслаждение.

– И я думаю, в конце концов, оно умерло бы от голода.

– Не знаю. Может быть, оно прерывалось бы на то, чтобы поесть.

– Поесть, сходить в туалет, почистить шерстку в целях здоровья, быть может, еще какие-то дела найдутся… Но сможет ли ради всех этих скучных, обыденных дел животное отказаться от величайшего наслаждения? А человек сможет?

– Но ведь в жизни человека много других интересных дел. А дети!.. – вдруг вспомнила Анна. – Как же сможет мать отказаться от своего дитя ради развлечений?

– Хороший вопрос, Анна. Сможешь ли ты отказаться от плотских утех с Вронским ради сына… Не отвечай! Это теоретическая беседа. Давай уйдем в ней от наших отношений. Не будем вспоминать то, что осталось если и не в прошлом, то по крайней мере в Санкт-Петербурге. А мы сейчас здесь только для удовольствий и рая… Ты сказала, что никакая мать не откажется от сына ради прихоти или суетных развлечений. А я в том не уверен. Разве общение с сыном не радует мать, разве это не форма удовольствия для нее? А театр? А вспомни дивную оленину в бруснике, которую мы ели давеча в трактире? Все, что мы делаем, есть погоня за удовольствиями. Они могут быть сильнее или слабее. Мы же с тобой говорим сейчас о таком ужасающем удовольствии, которое по своему накалу превыше всех прочих, быть может, даже вместе взятых. И если мать почувствует, что такое удовольствие ей доставляет замыкание электрической машинки, сможет ли она отказаться от него ради меньшего удовольствия – общения сыном или оленины с брусникою?

– Я не знаю, – Анна шла по мостовой, задумчиво прощупывая сквозь сумку пузырек с морфином.

– Верю… – Самец вновь достал из складок искусственной шкуры кусок тканого полотна и повторил процедуру исторжения слизи из организма, завершив ее все тем же внимательным осмотром и бережным упаковыванием в складки. – Значит, рай для тебя есть сплошное вечное наслаждение?

– Безусловно. И не только для меня, все так думают.

– Не сомневаюсь. Но в таком случае в раю будут не нужны нам ни кишки, которые могут болеть, ни руки, ни ноги, ни глаза, которые нам помогают ориентироваться в окружающем мир, чтобы выжить… К чему все эти лишние украшения, если и без них мы получили то, к чему стремились?.. Знаешь, у мусульман были такие воины, которые не боялись смерти. Я запамятовал, как они назывались. А смерти они не боялись вот по какой причине… Когда этих воинов нанимали на службу, их опаивали зельем. Человек засыпал, и его приносили в красивый сад. Он просыпался в нем и видел чудесные деревья с цветами, великолепные плоды, он пил вино, которое ему подносили красивые гурии, любую из которых он мог взять и обладать ею тут же. Потом он постепенно напивался и просыпался на той же грязной циновке, где уснул в первый раз. И ему объясняли, что все виденное им было не сном, просто он был в раю. И если он геройски погибнет в бою за султана, то немедленно попадет туда снова. И этот воин бесстрашно искал смерти на поле брани.

– Интересная история.

– Подумай, почему этих людей так просто было обмануть? Потому что рай эти простаки представляли как продолжение земной жизни. И все удовольствия неразрывно связывали только телесными радостями. Но зачем тело в раю, если можно получать удовольствия напрямую, минуя жалкое посредничество тела? Ума дикарей не хватало на такой вывод. Но мы-то не дикари. Ведь не дикари же?

– Отнюдь нет. Мы умеем делать паровозы и скоро покорим воздушный океан! Я читала в одной книге, как один человек полетел вокруг Земли на воздушном шаре…

– Да-да! Скоро воздухоплавание разовьется настолько, что от Питера до Москвы можно будет долететь на огромном шаре с мотором меньше, чем за сутки! Когда я беседовал с профессором Жуковским из Москвы… Впрочем, это другая тема. Мы же вернемся в рай. Получается, что в раю у нас не будет ни глаз, ни ушей, ни ног, ни рук. Мы будем представлять собой сплошной комок постоянного удовольствия без всяких посредников и без всякого смысла. Этакое вечное лежание на этажерке, наподобие крысы, сжавшей зубами замыкатель. И нас таких в раю будут миллионы, напоминающих консервы, этакие тушки-души, подключенные к электрическому сигналу и светящиеся удовольствием словно электродуговые лампы Эдисона. Зачем в таком случае эти бездеятельные недвижные души нужны создателю, я не понимаю.

Анна, будучи особью впечатлительной, задумалась мозгом. Внутренний проектор мышления сразу же нарисовал ей цветную виртуальную картину, только что описанную брачным самцом.

Самка интуитивно понимала, что все особи ее вида живут в погоне за положительными эмоциями и качество жизни ценят больше, чем количество, то есть больше, чем саму жизнь. Отчего-то ей вспомнился декодированный в детстве носитель о том, как из Англии отправилась плавучая деревянная конструкция, несущая самцов, которые поплыли искать на небольшом клочке суши материализованные в виде минералов и металлов универсальные единицы эквивалента ценности. Это единицы спрятал там весьма активный самец, который вместе с другими самцами промышлял тем, что на своей плавучей конструкции грабил другие плавучие конструкции. После того как жизненный цикл этого самца прервался, нашлись особи, которые решили забрать с клочка суши спрятанные там предметы.

По прибытии на клочок самцы, однако, перессорились и разделились на две группки, которые стали воевать друг с другом за еще не найденные предметы. Анна своим тогда еще юным мозгом отметила, что самцы убивают друг друга, то есть рискуют своими жизненными циклами из-за универсальных единиц. А единицы эти им были нужны только и исключительно для того, чтобы купить на них побольше удовольствий, то есть получше начесать свои чувствилища, наполнив эмоциональную сферу приятными ощущениями. Больше ни для чего обладание большим количеством универсальных единиц не нужно. Таким образом, смекнул мозг Анны, особи ее вида готовы рисковать самим своим существованием ради качества этого существования, то есть ради повышения градуса эмоций, которые они получают, покупая предметы и услуги.

Поэтому она внутренне согласилась с Карениным, что приятные ощущения – это самое главное в человеке. И что в раю люди будут представлять собой только сгустки эмоций. Но ведь эмоции бывают разные! Не могут же тушки-души в раю гореть одним ровным цветом. Ведь все эмоции разноцветны!

Некоторые особи любят получать приятные ощущения от процесса поглощения пищевой протоплазмы. Другие – от плотской любви. Третьи, которых обычно называли патриотами, любят проявления стадного инстинкта, то есть им очень приятно ощущать распирающее чувство единения с такими же, как они. Это чувство Анна определила для себя как некий сплав из чувства гордости, восторга и братской любви. Это чувство иногда (правда, редко) посещало и ее, и от его распирающего переизбытка ее охватывал такой восторг, что из органов зрения даже выступала жидкость, хотелось всех любить и даже иногда пожертвовать жизнью ради этой любви к «своим». По счастью, у нее это быстро проходило. Но были отдельные особи, которым очень нравилось переживать это нутряное распирание вновь и вновь. И было бы несправедливо столь любимое ими чувство не дать поиспытывать и в раю.

А это значит, размышлял мозг Анны, что неподвижные души-тушки будут переливаться разными разгорающимися цветами. Причем души-тушки бывших патриотов будут чаще переполняться любимым патриотическим коктейлем из восторга-гордости-единения-со-своими, а ее душа будет переливаться цветами половой любви, любви к детенышу и еще кое-чем по мелочи. И это правильно! Ведь одна и та же испытываемая эмоция может надоесть, приесться! Значит, точно их нужно менять!