Текст книги "Президент"

Люди в камуфляже отошли к машинам, однако убираться не спешили. Агеев, прижав к уху трубку, с кем-то вел переговоры.

Со стороны радара послышался тяжелый рокот приближающегося самолет. Путин, взяв Татьяну за руку, потянул ее за собой. Они обошли «рафик» и залезли в открывшуюся дверь. В машине было накурено и темно.

«Волга» и армейский уазик, в которые уже забрались люди в камуфляжной форме, все еще стояли на месте, словно раздумывая – куда направить свои капоты…

– Отъедем за диспетчерскую, – сказал Путин и «рафик» медленно стронулся с места. Он обогнул круглую башню и остановился на самом краю запасной посадочной полосы.

Слева показались перемигивающиеся навигационные огни Ту-154, который широким брюхом опадал на аэродром.

– Вот он наш красавец, – Шторм положил руку на плечо водителя. – Коля, давай жми на газ и дуй на всех скоростях вперед. – Он поднес к губам микрофон и тихо кому-то сказал: – Отсеки, пожалуйста, от нас «волжанку» , а то она нарывается на скандал…

Путин сквозь стекла видел, как «волга» , тронувшись с места, тоже устремилась за приземлявшимся самолетом. Какое-то время они шли вровень с ней, но постепенно «рафик» , у которого обычный двигатель был заменен на роторный, вырвался вперед и начал сокращать расстояние между собой и тормозящим самолетом.

От замершего лайнера исходил пар, его металлические бока дышали зноем и керосиновым перегаром. Несколько минут он стоял без признаков жизни, словно давая своему неутомимому сердцу передохнуть.

Из «рафика» вышли Путин с Татьяной. Они обогнули машину и встали так, чтобы их могли заметить из самолета. Путин посмотрел назад: в метрах двухстах цепочка спецназовцев из родного ГРУ перегородила «волге» дорогу.

Наконец задняя дверь самолета монолитно отслоилась от фюзеляжа, в проеме показался человек в форме гражданской авиации и вскоре на землю опустился аварийный трап. И когда в дверях самолета появилась внушительная фигура Ельцина, Путин почувствовал смешанное чувство беспокойства и отчетливо заявившего о себе облегчения. Он покосился на Татьяну, та стояла в каком-то скукоженном виде, прижав к дрожащим губам платок. «Папа, – женщина вдруг сорвалась с места, и устремилась в сторону самолета. – Папа, я здесь, осторожно спускайся, лестница очень крутая…»

Путин подошел к Шторму.

– Я поеду в одной машине с Ельциными и его женщинами.

– А охрану его куда? – Шторм глядел на спускавшегося с трапа Ельцина.

– Коржаков с помощником президента пусть едут с вами, а орлов из охранения посади в другую машину. Они из той же конторы, что и те, кто спит и видит президента в гробу… И присмотри, Андрей Алексеевич, чтобы на хвосте у нас большой толпы не было.

– Это не проблема, осилим.

Движения президента были неуверенные, он двумя руками держался за поручень и медленно, чем-то напоминая ленивца, преодолевал ступеньку за ступенькой. Наверху, в проеме, появилась Наина Иосифовна, в бежевом платье. Она пытался помочь Борису Николаевичу спускаться, но не могла сразу к нему подступиться.

Подъехал еще один «рафик». Путин, махнув Шторму рукой, развернулся и пошел навстречу Ельцину. Тот, прижав к себе Татьяну, медленно направлялся в сторону полосы. Рядом с ними шла Наина Иосифовна.

Они встретились как раз на середине запасной полосы. Татьяна высвободилась из рук отца и, обернувшись в сторону Путина, дрожащим голосом произнесла: «Папа, вот этот человек хочет тебе помочь… Он тебе все сам расскажет…» «Здесь не место для разговоров, – голос президента загустел и напоминал ворчание потревоженного медведя. – Подумать только, президенту великой Руси надо прятаться… Как вас зовут? – вопрос явно адресовался Путину» «Подполковник Путин… Владимир… Имею честь засвидетельствовать вам мое уважение и вместе с тем доложить, что действую по приказу генерала Федорова…» «Путин, говоришь… Ну что ж, пути Путина неисповедимы… Веди, только помни, что про всю здешнюю возню я уже знаю… И про свиней знаю, которые своими рылами подрывают корневище государства и про мосек разных знаю… На чем поедем? На этих консервных банках? – Ельцин трехпалой рукой указал на „рафики“. – Мне, брат, не привыкать, я и на двухколесной тачке поеду, а если надо, и тебя в ней повезу… Мы не гордые. Верно, Танюша?»

С аэродрома они мчались по ночным улицам Москвы, которые были пустынны и лишь группки патрулей в военной форме как бы предвосхищали предстоящие события.

Путин, сидящий рядом с Ельциным, наклонился к нему и тихо сказал: «Борис Николаевич, вам домой ехать нельзя, не советую, осталось очень мало времени…» «Едем в мою резиденцию, куда же еще, – президент взглянул на Татьяну. – Таня, дочь, где твой Алешка? Надо его с собой забрать и детей…» «Лена с детьми уже в Архангельском, я волнуюсь за Лешу…» – Татьяна уже вполне пришла в себя и говорила твердым уверенным тоном.

Они припарковались на 2-й Тверской-Ямской, за два квартала от дома ? 54, где жили Ельцины. Путин достал из кармана трубку и передал Татьяне: «Таня, вам надо переговорить с мужем… Мы сейчас за ним заедем. Может, вы хотите ему сказать, чтобы он взял с собой какие-то вещи…»

Телефон долго не отвечал. Татьяна нервничала, а Ельцин, повернувшись к ней вполоборота, ворчал: «Паразиты, из-за них мы должны объезжать свой дом… Ничего, они у меня еще попляшут казачка…»

Наконец трубка откликнулась и Татьяна тихо, чтобы, наверное, не волновать мужа, велела ему собираться и взять на «всякий случай» пару белья, теплые вещи и пирог, который она оставила на холодильнике…

В дом Путин отправился с двумя спецназовцами. В фойе их встретили не два, а шесть человек – два милиционера и четверо в гражданской форме. Двое из них бросились к Путину и загородили дорогу, однако вошедшие вслед за ним два автоматчика в камуфляже несколько охладили их порыв. Подошедший милиционер, который недавно уже нарывался на конфликт и заметно поумневший, довольно сдержанно поинтересовался – куда и по какому делу они направляются?

– Валера, объясни товарищам, какую задачу мы выполняем, – бросил Путин одному из сопровождавших его, а сам побежал вверх по лестнице, в 26-ю квартиру.

В Архангельское они прибыли далеко за полночь. На крыльце их встречали старшая дочь Лена с детьми.

Лена бросилась к Ельцину и прильнула к его груди. Путин слышал, как она сквозь слезы говорила: «Я так волновалась, а тут разные звонки… Кто-то позвонил и сказал, что твой самолет сбили над Казахстаном…» «Да перестань, ты же видишь, мы все в кучке и ни хрена с нами не случится» , – Ельцин гладил дочь по волосам, а сам думал о другом – где и что делает президент Горбачев?

Лена подошла к матери и тоже ее обняла, и тут же – Татьяна, и три женщины, прильнув головами друг к другу, не стесняясь посторонних людей, разрыдались…

– Вишь, как куры, раскудахтались, – Ельцин кивнул головой на свое «женское счастье» и тяжело начал подниматься на крыльцо. Затем оборотился и нашел глазами Путина. – Подполковник, идите за мной, надо переговрить…

Все пятьдесят два спецназовца, которые сопровождали главу государства России в Архангельское, остались на территории резиденции. Они заняли позицию по всему ее периметру и вскоре все, кто был в доме, принялись для них готовить «спецужин» – яичницу из трехсот яиц с беконом.

Путин набрал номер адъютанта Федорова и доложил о ситуации. Вскоре ему перезвонил сам генерал и в его голосе отчетливо слышалась надсадная горечь: «Кантимировская и Таманская дивизии уже разогревают моторы… Не знаю, что будет, но сейчас очень многое зависит от твердости Ельцина… А как у тебя, Володя, силенок в случае чего хватит?» «Не знаю, насколько круто заваривается вся эта каша, но не помешали бы лишние люди и лишние стволы…» «Я выслал пару бронетранспортеров, резервную радиостанцию и сорок человек… это все, чем могу помочь… А сейчас соедини меня с Ельциным, у нас есть о чем с ним потолковать»…

Было уже три часа ночи, когда Путин в сопровождении охраны и Шторма, вывез из резиденции Ельцина всех его женщин: Наину Иосифовну, дочерей и внуков. Это было сделано «на всякий случай» , если события готовящегося переворота приобретут реакционный характер. Их отвезли за город, в Измайлово, на улицу Парковая, где под густыми кронами прятался уютный особнячок, принадлежащий ГРУ. И в ту же ночь, когда в Москву уже входили первые танки, Путин возвратился в Архангельское, а час спустя, вместе с Ельциным, на его бронированном ЗИЛе, несся в центр столицы. И на протяжении всего пути его не покидало ощущение, что он участвует в какой-то дьявольской гонке с уходящим временем. Время лязгало железом, чадило сгоревшей соляркой и текло по магистралям и проспектам аморфной стальной гусеницей. И вопреки всему президентский кортеж без особого труда, рассекая ночной воздух Подмосковья, оставил позади себя элитные дивизии с их бесполезной бронетанковой мощью…

Кончалась вторая половина августовской ночи, тихой, задумчивой. На газоне стрекотали кузнечики, не подозревая, какую заварушку готовят себе люди. А в это время на Чкаловском аэродроме выруливал спецсамолет, на котором путчисты собирались лететь в Форос, где проводил свой очередной отпуск президент СССР Михаил Горбачев…

…Воспоминания, воспоминания… Путин набрал номер рабочего телефона жены и когда та ответила, сказал: «Люся, ты случайно не забыла, что второй президент России любит тебя первой любовью. « И повесил трубку. Но то, что он сказал, было всего лишь полуправдой, поскольку жену свою он любил не первой, а первой и последней любовью.

26. Москва. Свято-Данилов монастырь, Благословение.

Донесение от президента главком ВВС Корнуков получил по фельдъегерской почте. В сообщении под грифом «совершенно секретно» говорилось, что с целью выполнения оперативно-розыскной операции в квадрате Е-9 необходимо провести тревожащие полеты силами военной авиации, включая стратегические бомбардировщики и вертолетную группировку, базирующуюся в Астраханской области.

Корнуков вспомнил разговор с президентом и о своем обещании в нужный момент подключить подразделения ВВС для обеспечения готовящейся операции. Единственное что смущало генерала – это прохождение приказа через главу государства. Однако, подумал, Корнуков, наверное, это связано с чрезвычайной важностью операции и абсолютной ее секретностью. Но при этом он не мог не догадываться, с какой целью это столь засекреченное мероприятие будет проводится. Да и какая тут для него тайна: он неоднократно подписывал приказы об интенсивной обработке с воздуха этого пресловутого квадрата Е-9. Правда, это было тогда, когда еще велись развернутые войсковые операции. Конечно, решил генерал, готовится специальное мероприятие по захвату или уничтожению головки боевиков…

Он еще раз прочитал донесение из Кремля и обратил внимание на сроки: беспокоящие боевиков полеты должны осуществляться по полтора часа в сутки, начиная с третьего августа по 10 августа включительно. Десятого августа – в обязательном порядке с 21 часа до 24 часов.

Главком тут же своей директивой отдал распоряжение второй ударной эскадрилье, базирующейся в Ахтубинске, Астраханской области, в означенное время быть в воздушном пространстве квадрата Е-9. Цель: небомбовое присутствие в данном квадрате. Буквально через час сорок минут, тоже фельдъегерской почтой, Корнуков отправил в Кремль ответ, в котором, в частности, говорилось: «Руководителем полетов мною назначен Герой России летчик первого класса Георгий Гюрза.»

Получив депешу, и прочитав ее, Путин вспомнил полковника авиации красавца Георгия Гюрзу, которому в мае он собственноручно прикалывал к груди Звезду Героя. Что этот парень тогда сказал? Кажется, что-то про пятый океан, который надежным зонтиком распростерся над Россией. Это было сказано хоть и несколько патетично, но искренне, чего Путин не мог не отметить. Этот выбор главкома ВВС его обнадеживал.

Через своего помощника Тишкова президент вызвал в Кремль Шторма. Когда гэрэушник вошел в кабинет, в атмосфере помещения как будто что-то изменилось. То ли запахло порохом, то ли стены его раздвинулись и из них открылась величественная панорама России… Однако это иллюзорное ощущение Путин в себе задавил и без предисловий вручил Шторму свой Указ о назначении его начальником антитерростического Центра. С присвоением звания полковник.

– Платонов погиб в Воронеже и имя его потомки еще не раз будут вспоминать, – сказал президент и внимательно заглянул в глаза собеседнику. – И вам, Андрей Алексеевич, с вашим опытом и знаниями это как раз будет по силам. У нас с Платоновым была договоренность о создании группы, с которой мы пойдем в тыл, а поскольку его нет, этим займетесь вы..

– Спасибо за доверие, Владимир Владимирович, но я, пользуясь нашей встречей, хотел бы еще раз сказать вам… Не президентское это дело…

– Это вы оставьте для своих мемуаров, – Путин улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. – Мы пойдем с вами вместе и случится это очень скоро, поэтому продумайте еще раз состав группы и ее экипировку. Мы ведь с вами знаем, что в этом деле мелочей не бывает.

– Группа в принципе готова. Я провел с ней несколько тренировок, побывали на стрельбище… Ребята уже не раз понюхавшие пороха, но ни один из них, хотя и бывал в крутых переделках, ни разу не был ранен. И это говорит об их хорошей боевой натасканности.

– Помните, когда мы с вами проходили полосу разведчика, со мной шел такой детина… Он мне показался очень настырным и волевым человеком…

– Это капитан Ершов. Действительно, это был не человек, а рессора…

– Почему «был» ?

– К сожалению, его уже нет в живых. После наших курсов его направили на спецзадание в Таджикистан. На Узбекской границе Ершов погиб. Они со своим ефрейтором целую ночь дрались с пятьюдесятью боевиками, часть которых, как потом выяснилось, направлялась в Ферганскую долину, а другая часть – в Чечню… Ни один бандит не прошел. Сам капитан погиб… глупо погиб: уже после боя начался оползень и камень раздробил ему лобную часть головы… Если не ошибаюсь, командование его тоже представило к званию Героя…

– Жаль. Очень жаль, я его часто вспоминал… В спецназе есть какой-то дагестанец, у которого погибла вся семья от рук чеченских боевиков… Об этом мне рассказывал Платонов…

– Махмут Изербков, я тоже с ним занимался. Настоящий диверсант, передвигается бесшумно, по-кошачьи, хорошо маскируется, но… Слишком горяч, когда дело заходит о чеченцах.

– Возьмем его с собой? Он, наверное, неплохо изучил тот район, это ведь недалеко от границы с Дагестаном.

– Я не возражаю. Нас будет девять человек… Вместе с Воропаевым, о ком я хотел бы с вами поговорить отдельно.

Президент при упоминании этого имени наморщил лоб, как будто силился что-то вспомнить. Но он не вспоминал, он мысленно формулировал свой ответ на ожидаемый вопрос Шторма. И этот вопрос прозвучал.

– Владимир Владимирович, это окончательно, что с нами пойдет этот Воропаев?

– У вас есть причина для отвода?

– Да нет, этот парень мне нравится, но черт его знает как он поведет себя в зеленке. Боюсь, что я все время буду на него оглядываться.

– Он знает дорогу и, судя по тому, что было в Воронеже, он неплохо воюет. И мы обязаны дать ему еще один шанс реабилитироваться… В конце концов не по своей же воле он попал в Чечню…

– Все верно, – Шторм сжал кулак и провел им по кромке стола, – но на всякий случай я установил за ним наблюдение. Все же он вернулся с той стороны… Впрочем, в его поездке домой в Подмосковье ничего предосудительного не замечено. Никаких подозрительных контактов, никаких лишних телефонных разговоров…

…После отбытия Шторма Путин позвонил в московскую патриархию, которая расположена в Свято-Даниловом монастыре. Когда услышал голос Алексия Второго, мягко представился и попросил разрешения прибыть к нему с «неофициальным визитом».

Направился он туда со своим главным охранником Анатолием Щербаковым и двумя офицерами связи, отвечающими за ядерный кейс, на бронированном, ничем, впрочем, не выделявшемся от серийных машин, черном «Мерседесе».

Патриарх встретил гостей радушно и, перекрестив их и себя, повел в свой кабинет. Он был в черной рясе, а на голове – белоснежный клоубок с золотым крестом. Они прошли в кабинет святейшего, где по какому-то для них неизвестному порядку были расставлены иконы, у подножия которых мерцали тоненькие свечи. Пахло воском и тем, что исходит от лампадок, висевших перед ликами святых.

Когда они уселись за большой дубовый стол, патриарх, раскрасневшийся и заметно возбужденный спросил о здоровье президента, что-то сказал о втором Спасе и умолк, давая высокопоставленному гостю изложить причину своего приезда. Путину было не по себе. Он никогда не считал себя глубоко верующим человеком, хотя и думал, что мир в таком виде, каков он есть, не может существовать сам по себе, без чьей-то рукотворной заботы о всем сущем. Может быть, Бог – это мирозданье, вечное и бесконечное? Или природа – от травинки до темного Космоса – и есть суть божественная, смотрящая и руководящая всеми помыслами человека… Однако, когда он окончательно для себя решил пойти Туда, в его душе что-то стронулось, она ощутила одиночество, томление, утолить которое могло только чье-то доверительное напутственное слово.

Еще во времена работы в Санкт-Петербурге у него сложились неплохие отношения с патриархом, а затем им приходилось встречаться уже в Москве, когда он стал главой кабинета министров.

– Я, святейший, хотел бы с вами поговорить наедине, – сказал Путин и посмотрел на своего охранника. – Никаких, Анатолий, секретов, просто есть вещи, которые не проговариваются публично.

Патриарх поднялся и они вышли из кабинета. По длинному узкому коридору, с несколькими поворотами, они дошли до лестницы, ведущей вниз. Путин шел и по привычке считал ступени – их было двадцать три, не считая узкой каменной площадки. От нее вел еще один узкий проход, по которому они подошли к такой же узкой, выкрашенной в золотистый цвет двери. Первым вошел патриарх и, попридержав дверь, пригласил за собой президента. Эта была крошечная монашеская келья с одной большой иконой и тремя лампадками, тихо горевшими перед Николаем Чудотворцем. Справа, у стены, стоял топчан, рядом с ним пуфик, обтянутый той же материей, из которой шьют золоченые ризы.

– Садитесь, Владимир Владимирович, на ложе, а я пристроюсь на этом стульчике… Вы, наверное, хотите исповедаться?

Путин, все еще испытывая неловкость, уселся на топчан и сложил кисти рук в коленях. Он чувствовал себя зависимым и это его смущало.

– Я хотел бы получить от вас благословение. Я намерен совершить одно очень важное государственное деяние и мне нужна ваша помощь.

– Не моя, вам нужна помощь Бога, вам нужна поддержка и опека нашего Иисуса Христа…

– Очень нужна, отец Алексий, очень… И покаяться у меня есть в чем, – Путин при этих словах зарделся, уж больно по-ученически звучали его слова.

– Покайтесь, легче на душе станет, – патриарх взял с тумбочки лежащую на серебряном блюдце просвиру, разломил ее, затем налил из серебряного кувшина вина в крошечный ковшик и протянул Путину. Сказал: – Это после исповедания… Говорите… – И начал читать молитву…

– Не знаю большой ли это грех, но я очень радовался, когда стал президентом, и думал об этом день и ночь и радовался, как ребенок… Я даже просыпался ночью и думал о том, что стал главным лицом во всей России. Мне было стыдно, но все равно, радость переполняла все мое существо… Хотя я знаю, что есть люди более достойные меня, но президентом стал я…

Патриарх, перестав шевелить губами, положил руку на колено президента, и едва уловимая улыбка скользнула в складках его губ.

– Это не большой грех. Радость – божественная примета. Горе, уныние – это плохо, греховно. Вот если бы вас одолела гордыня, спесь, но ведь этого не было. А если стали президентом вы, а не тот человек, который, по вашему разумению, мог бы им стать, то произошло это исключительно по велению Бога, значит, ему так было угодно, – Алексий протянул Путину просвиру и крошечный ковшик с вином.

Он почувствовал во рту пресноту и легкую сладость: вино и просвира, смешавшись, превратились в противную кашицу, которую он с трудом проглотил.

Патриарх, прикрыв веки, монотонно, успокоено начал читать молитву – это святейший благословлял российского президента на благие дела…

…И кто знает, может, молитва, может, сила небесная спасли его в тот день. После патриархии он заехал в Кремль, чтобы подписать несколько указов и переговорить с министром экономики о поправках в готовящейся бюджет. Все шло по расписанию, которое ему каждый день творил глава президентской администрации Волошин. Поначалу, когда Путин пришел в Кремль, Александр Стальевич ему не приглянулся. Показалось, что слишком инициативен, много берет на себя из того круга вопросов, которые относятся исключительно к прерогативе президента. Однако по мере того как новый президент постигал технологию кремлевской кухни, многое пришлось пересмотреть и в том числе, место в этой технологии Волошина. Мало того что тот педант, точный, как эталонный метр, он еще умел предвосхищать события, напрямую к его обязанностям не относящиеся. И был обходительным, чутким и не бросался словами. Умел слушать и умел убедительно обосновывать свои предложения.

И когда президент уже собирался уезжать из Кремля, в кабинет вошел Волошин и рассказал о звонке из штаба ВМС. Главком морскими силами Куроедов приглашал Путина на ученья Северного флота, которые должны были проводиться в Баренцевом море. Предполагался запуск с подводного положения двух межконтинентальных ракет. Событие намечено на 12 августа.

– Это, конечно, не рядовое событие, – сказал Волошин, – но чревато непредсказуемыми последствиями. К сожалению, ракетные пуски не всегда бывают абсолютно безопасными… Завтра от вашего имени я обещал дать Куроедову ответ…

– Жаль, но придется отказаться от столь заманчивого предложения, – Путин сел за столик для посетителей и жестом пригласил сесть за него Волошина. Беседа носила неформальный оттенок. – Утром 10 августа я улетаю в Бочаров ручей, всего на пару дней, так что, Александр Стальевич, вам придется тут отдуваться за меня. Если можно, на эти два дня не намечайте никаких официальных мероприятий…

– Да вроде бы ничего такого и не намечается. Август нынче… тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, напоминает мертвый сезон…

– К сожалению, это обманчивая тишина, – сказал Путин и повторил недавно прочитанное: – Нигде нет причин для смятенья, а беды налетают, откуда мы их меньше всего ждем…

Волошин не сразу вспомнил, откуда эти строки, однако, сорок минут спустя после отъезда Путина, когда Волошину позвонил секретарь Совета безопасности Сергей Иванов и сказал, что на президента совершено покушение, в сознании произошло озарение: да это же великий Сенека предсказал то, что произошло и чего «мы меньше всего ждем»…

А случилось это на федеральной дороге А105, в шести километрах от Рублевского шоссе. Путин в сопровождении пяти машин направлялся в Барвиху – он считал своим долгом посетить Ельцина перед столь важной своей командировкой. Он заметил, что этот человек несет ему удачу и на сей раз он надеялся аккумулировать от своего предшественника толику везенья.

Не доезжая до Раздоров метров восемьсот, со стороны подлеска, который прорезала незаметная проселочная дорога, вырвался красный спортивный «феррари» и, что называется, на всех газах понесся в сторону шоссе. Машина-лидер уже прошла критический угол, за ней на скорости более 150 километров в час неслись остальные автомобили президентского кортежа. И «феррари» , если его целью был президент, пытался их настичь. Однако для такого класса машин в этом не было проблемы. Сзади взвились колечки дыма, а сама машина, словно снаряд, устремилась в сторону шоссе и с каждой секундой она приближалась к кортежу. Первой ее заметили из замыкающего караван «мерседеса» : один из охранников, Владимир Одинец, положив руку на плечо водителя, тихо произнес: «Леша, нас какая-то тварь хочет достать». Водитель лишь ответил: «Вижу…» Охранник понимал, что неизвестная красного цвета машина, какие бы цели она ни имела, представляет угрозу для движения. Это понимал и водитель Алексей Зимарев, то и дело поворачивающий голову в сторону приближающегося «феррари». «Что этот придурок задумал?» – водитель машинально рукой стал очищать ветровое стекло. Второй охранник связался с машиной Путина. Там ответили, что все видят и постараются уйти. Но чтобы уйти надо нарушить строй и непременно выделиться. То есть обнаружить место нахождения президента. И тогда тяжелый бронированный «мерседес» президента будет обречен: болид под имени «феррари» его тут же настигнет и растерзает. Пока второй охранник вынимал из чехла гранатомет, Одинец в трубку говорил: «Владимир Владимирович, ради Бога, не пытайтесь оторваться, из ряда вам нельзя уходить…»

Путин, находящейся в четвертой машине, был буквально зажат двумя охранниками. Когда по громкой связи раздалось предупреждение об опасности, телохранители накрыли его собой и ему трудно было дышать. И как ни доверял он своей охране, а все же хотел сам держать ситуацию под контролем. «Пустите!» – довольно бесцеремонно он отмахнул охранника сидящего с «опасной» стороны. Приподнявшись, он попытался через окно увидеть то, что творится на дороге, но ничего кроме проносящихся мимо кустарников и ограничительных столбиков не заметил.

Водитель истуканисто вел машину и создавалось впечатление, что происходящее его ничуть не тревожит. Впрочем, как профессионал, он понимал, что не его дело бороться с внешними обстоятельствами, для этого есть машины эскорта, а его дело крутить баранку. И – вперед. Во что бы то ни стало, только вперед, пока просматривается дорога, пока бьется сердце и под днищем вертятся колеса. А между тем, Путин, потерявший надежду самому разобраться в случившемся, отпал к спинке сиденья и тихо сказал: «Ничего, прорвемся…»

Он слышал по динамику переговоры между охранниками. Голос Одинца изменился до неузнаваемости: «Леша, черт побери, этот красный гад у нас на бампере!» «Вижу, – голос у водителя тоже почти неузнаваем. Язык спутала клейкая слюна. – Сейчас увидите, как я этого выползня подрежу под брюхо…» И Одинец и второй охранник Павел Фоменко, и сидящий на первом сиденье фельдъегерь, поняли, что, возможно, жить им осталось совсем немного. Но страха не было. Его вообще не было в салоне. Возможно, потом, ужаленные ужасом, их сердца будут исходить аритмией, а пока они стучали в ровном, хоть и в бешеном темпе.

Водитель боковым зрением и обострившемся слухом улавливал наседающий «Феррари» и чувствовал исходящую от него опасность. «Леша, не дай зевака, – умоляюще попросил Одинец. – Он же нас обходит». «Это ему так кажется», – Зимарев передернул передачу, перекрестился и со словами «господи помилуй» , резко крутанул руль влево. Он расчетливо ставил себя под удар, и напружинился, свивая свои мускулы и нервы в один непрошибаемый узел. Его «мерседес» , как чертик из коробочки, выскочил на левую полосу и как раз в той точке, куда через секунду сунулся капот «Феррари».

Путин по радио слышал как бронированный бок «мерседеса» поцеловался с «неизвестным объектом» , ибо в салоне президентской машины раздался железный грохот и сквозь него чьи-то неузнаваемые слова «ты этого хотел, мурло, получи…» А через несколько мгновений президентский броневик подняло над дорогой и, словно ветром осиновый лист, протянуло по воздуху метров тридцать и снова опустило на асфальт. Два офицера связи, отвечающих за ядерный чемоданчик, сидящие на средних сиденьях, от толчка взлетели к самому потолку салона, но, поддерживая друг друга, благополучно приземлились на сиденья. Охранники снова прикрыли собой Путина, и потому встряска машины прошло для него почти без последствий. Если не считать того, что кобура с пистолетом справа сидящего охранника сильно сдавила ему ребра…

Взрыв на дороге не стал причиной остановки президентского кортежа: все четыре машины, прибавив скорость, уходили на юго-запад Москвы, в сторону Барвихи. «Мерседес» сопровождения, имея мощную броневую защиту, взрывной волной отбросило на другую сторону шоссе, где он дважды перевернулся, протащился метров пятнадцать по асфальту, разбрасывая в стороны искры, и медленно скатился в кювет. Пострадал охранник: при кувыркании гранатомет прицельной рамкой угодил ему в голову и на какое-то время лишил сознания.

Одинец помог вылезти из машины Зимареву, который никак не мог выпутаться из страховочного ремня. Водитель скрипел зубами, все лицо у него было иссечено осколками стекла. Когда он выбрался из салона, стал смотреть на ту часть дороги, которая буквально была усеяна красными жестянками. Двигатель «феррари» отбросило далеко в кусты, а задняя дверца вместе с сиденьем, болталась на макушке сосны, росшей в метрах пятидесяти от дороги…

– Так тебе, паразиту, и надо, – Зимарев опустился рядом с «мерседесом» и прижался к нему щекой. Погладил ладонью его полированный черный бок. Он вел себя с ним, как с живым существом. – Спасибо тебе, старик, ты отлично поработал…

…А президент между тем уже выходил из своей машины, которая подкатила к крыльцу резиденции Барвихи. Именно на этом крыльце, восемь месяцев назад, он прощался с Ельциным, только что передавшим ему бразды правления. А сейчас крыльцо было заполнено людьми, теми, кто работал в резиденции, и кто слышал совсем близкий взрыв. Ельцин, в светлых брюках, в клетчатой сорочке, поверх которой была надета вязаная безрукавка, тоже был на крыльце – он тоже слышал взрыв и тоже был встревожен.

Когда Путин вслед за телохранителем вышел из машины, Ельцин начал спускаться со ступенек крыльца. Он развел руки в сторону и, заграбастав подошедшего Путина, прижал к себе.

– Во, Владимир Владимирович, теперь поймешь, что работа президента не сахар… Как, ничего, живой? Ну и хорошо, пойдем в дом, жахнем коньячку и все встанет на свои рельсы.

– Да все нормально, Борис Николаевич, – Путин поправил галстук, огладил полы пиджака. – Какой-то сумасшедший пытался переехать дорогу, но его вовремя остановили.

Одна из машин президентского эскорта развернулась и выехала в открывшиеся ворота. Она отправилась на место инцидента, куда уже спешили спецслужбы, сотрудники ГИБДД, и эвакуатор, который должен был оттранспортировать пострадавший «мерседес» в ГОН – гараж особого назначения. А через сорок минут в ворота резиденции Барвиха въехал резервный автомобиль охраны, такой же черный бронированный «мерседес» , за рулем которого сидел совсем другой водитель. Да и телохранители были другие…

…Президенты прошли в южную часть резиденции, в большую светлую гостиную, из окон которой открывался великолепный вид на широкую липовую аллею, вдоль которой выстроилась целая галерея статуй.