Текст книги "Президент"

– Эмир, – тихо сказал Шторм. – Зачем ему это надо?

– Играет в пророка, – Путин уже успокоился, ждал момента.

И шествуя неторопливым, царственным шагом, Эмир направился по дорожке в сторону встречающих, которые, утратив охватившее их изумление, воздали Аллаху благодарение. Вверх взметнулись руки, держащие автоматы, ущелье наполнилось торжественными восклицаниями, многие из них встали на колени и начали «умывание» , а сам Барс, слегка побледневший и серьезный направился по дорожке навстречу высокому гостю.

«Сейчас, султаны, вы у меня получите» , – мысленно откомментировал ситуацию Шторм и тоже приладился к гранатомету. Глаз уже нащупал прицельную рамку, оставалось только нажать на спусковой крючок, но в этот момент где-то снова послышался шум вертолетных движков. И в тот же миг ущелье застыло в молчании и что самое главное, вся картина, которая была перед глазами федералов, вдруг начала разительно меняться. Сначала ни Шторм, ни Путин, ни те, кто вместе с ними ждали начала атаки, не поняли что произошло: от противоположной стены ущелья в их сторону стало что-то интенсивно сдвигаться и через минуту они поняли, в чем тут дело. Это была маскировочная сетка, с изображенными на ней характерными для ущелья узорами, долженствующими убедить тех, кто летает наверху, что перед ними обыкновенный горный пейзаж… Каньон, вернее, его дно: камни, обломки скал, извивающееся высохшее русло горной реки, кустарник. Это напоминало театр абсурда, в котором занавес закрывал не саму сцену, а лишь ее пол, сдвигаясь по горизонтали.

В считанные мгновения все было кончено: на высоте двадцати метров от земли натянулась камуфляжная сетка, отделившая их от всего, что под ней находилось и жило. И в том числе, еще не остывший вертолет.

Путин взглянул на Шторма и не нашел на его бледном лице ничего кроме невразумительного вопроса – а что же дальше?.

– А мы гадали и рядили, что это за стяжки такие и для какой цели они протянуты над ущельем, – сказал Шторм, перенося все внимание на показавшиеся с северной стороны два вертолета.

Как позже выяснилось, это были российские армейские вертушки Ми-8, которым было дано задание найти и посадить только что перелетевший границу неопознанный летательный объект. Они прошли над ущельем и, видимо, не обнаружив ничего подозрительного, повернули назад и скрылись в северном направлении.

– Что будем делать? – задал в общем-то риторический вопрос Щербаков.

– Подождем, может, сезам снова откроется и нам удастся сделать то, что мы должны сегодня сделать, – в голосе Шторма звучало прежняя уверенность и твердость.

Путину не хотелось говорить, да и не о чем было. Все и так ясно, Всевышний не на их стороне. И пограничники Грузии тоже. «Надо закрываться от вас границу, дорогие геноцвали» , – подумал президент, но от этого ему легче не стало.

– Будем ждать, – завизировал единолично принятое решение Шторм.

И они ждали до тех пор, пока плотная синь не затянула небо, на котором снова вспыхнули хрусталики звезд. И они поняли, что если даже занавес снова откроет им вид на ущелье, искомых объектов там уже не будет. И поэтому Шторм, собрав группу, поставил новую задачу. Сказал:

– Занавес опустился, и мне к этому добавить нечего, – сухость и решительность превалировали в его голосе. – Но уйти просто так мы отсюда не можем, поэтому… – Полковник сглотнул слюну, его одолевал кашель и он едва сдерживался, чтобы не закашлять. – Поэтому делаем так: снимаем, к чертовой матери, часовых с блокпостов, бесшумно убираем всех, кто будет в ущелье и штурмуем с помощью взрывчатки и гранатометов… С этой минуты будем использовать радиосвязь, нет больше смысла шифроваться…

– Разрешите сказать, – Гулбе сидел, по-татарски скрестив ноги. – Мы знаем время смены караула… через каждые два часа, значит, наш выход надо приурочить к 22 часам… И попытаться со смененным постом проникнуть в подземелье…

– А кто даст гарантию, что все посты сменяются в одно и то же время? – спросил Шторм. – Ведь вы ориентируетесь по одному блокпосту, который с южной стороны, и возле которого вы были прошлой ночью…

– Именно так, товарищ полковник, но дело в том, что разница во времени нам не мешает. Просто надо брать все посты под контроль и ждать, когда из берлоги покажется смена… Для нас неважно, на какой пост она пойдет… Рано или поздно кто-то из-под скалы все равно должен выйти…

– Согласен, – решительно сказал Шторм. – Значит, ты, Айвар, и реализуешь свою светлую идею… Теперь выбирай с кем пойдешь… Рассчитывай только на троих, больше не получишь.

– Разрешите, товарищ полковник, мне пойти с Гулбе, – неожиданно для всех вызвался Путин. – Надоело сидеть на этом шестке, хочется размяться.

– Нет, это дело для бывалых, у них рука набита и воображения меньше, – так же решительно заявил Шторм. – Так кого, Айвар, берешь?

– Махмута, Воропаева и, если можно, одного из морпехов, – на лице Гулбе появилось нечто улыбки, но этого из-за темноты никто не заметил.

Наступила пауза, которую нарушали близкий шелест ночного тепляка и не менее близкое пение цикад.

– У морпехов своя задача, – сказал Шторм, – поэтому сделаем по-другому… За меня остается Путин, а я иду с вами вниз. – И к Путину: – Владимир Владимирович, после того как мы внизу завяжем драку, вы с морпехами, а они с маяками, и Виктор спускаетесь в ущелье и уничтожаете вертолет. Возможно, это будет единственной приманкой, на которую клюнут ребята из подземелья. А сейчас разбираем снаряжение… Айвар, к тебе просьба: проверь у хлопцев снараяжение, чтобы ничего здесь не забыли и все было под рукой… И проверьте ножи и глушители на стволах… Махмут идет с Гулбе, я с Воропаевым – на северный створ…

«Не до конца доверят старик Воропаеву, – подумал Путин, но тут же перешел на другое. Ему показалось, что слишком прост план Шторма, что он какие-то детали не учитывает. – А что, если там, внизу, кроме блокпостов еще человек десять охраны? И не исключено, что все пространство контролируется телемониторами, которых сверху не видно, но которые наверняка в распоряжении боевиков имеются. Да, но всего все равно не учтешь, и, может, полковник прав, отбросив сложные варианты, остановился на одном… примитивном, но, возможно, единственном… А почему он упомянул о ножах, неужели и впрямь они их пустят в ход, превратив всю операцию в обыкновенную резню? – эта мысль особенно занимала президента. – Но какая разница – ножом или пулей… Ведь можно и сковородой прибить, в конце концов, простым кулаком вышибить у человека мозги…»

Шаги затихли, цикады в ближайших кустах на время умолкшие, вновь затрещали и эта трескотня не была надоедливой. Она, как ни странно, успокаивала, превращаясь в своеобразный релаксатор.

Ему показалось, что на скале он остался один, хотя это было не так. Просто каждый был в своей непроницаемой скорлупе одиночества. Щербаков, в метрах трех от него, сидел, прислонившись к тонкому стволу боярышника, на который еще днем он обратил внимание. Виктор Шторм тоже был где-то поблизости, и, видимо, сейчас ему нелегко, беспокойство за отца, конечно же, его тревожит… Тут же, чуть ли не свесив ноги в ущелье, находились морпехи… Интересно, о чем они сейчас думают? А о чем думаю я? Обо всем сразу, и в то же время ни о чем существенном, в голове какая-то мешанина… Ячневая каша, поставь ложку и она будет стоять, такая это каша густая… Что сейчас делают мои девчонки? Люся, наверное, не спит, молится или просит мироздание меня уберечь… А, может, я преувеличиваю свое значение в этом мире и все идет своим чередом, а мои дела и дела этих людей – не более, чем микроскопический эпизод в общей Системе? Если время дискретно… если ничто живое не вечно, то – есть ли смысл в том, что творит человек? Глупый вопрос: значит, есть, если человек задается таким вопросом… А мог бы я убить себе подобного ножом? Хорошо, что темнота, не видно лиц, одни тени и силуэты… А тебя, между прочим, учили стрелять по силуэтам. И на звук учили и на тень, и на огонек от сигареты…»

Он услышал как Щербаков уселся удобнее. Возможно, отсидел ногу. «А ведь он тоже сейчас, наверное, думает о своей семье, и наверняка прикидывает варианты исхода операции. В принципе, он мог бы не идти сюда, это его добрая воля, как, впрочем, и любого из нас… Тот же Воропаев, ему не терпится показать, что ТАМ он оказался случайно и что он СВОЙ, не предатель…»

…И как неожиданны были эти странные звуки, исходящие откуда-то снизу. Будто звук от вылетевшей из бутылки пробки – пэк, пэк… И справа послышались такие же звуки и Путин не мог, конечно, не понимать, что это за токката… Это, без сомнения, были выстрелы через глушитель. Он вытащил из карманчика наушник и вложил в ухо, напрягся… Но, боясь, что из-за грохота цикад – а после того как он сунул в раковину наушник, песни цикад действительно превратились в немыслимый грохот – он не услышит крика совы, он выдернул наушник и лихорадочным движением пальцев засунул его в карман. Поймал себя на мысле, что нервничает сверх меры… «Успокойся, – сказал он себе, – и помни, что бы ни свершалось, все идет на пользу вселенной…»

Он еще не слышал сигнала от Шторма, но уже понимал, что пролетит еще минута-другая и события приобретут совершенно иной темп. Он поднялся и, подойдя к морпехам, тихо спросил: «Вы готовы? Сейчас начинаем спуск. „ За ним, как тень, следовал Щербаков. «В чем дело, Владимир Владимирович? – спросил телохранитель, – Может, вы хотите попить?“ Но на этот неуместный вопрос президент не отреагировал.

К ним подошел Шторм-младший.

– Я не могу больше здесь торчать, – сказал он и все это правильно поняли. И его как будто услышал отец, ибо в ночи отчетливо, раз за разом, раздалось уханье совы. И что-то в этом кличе было тревожное, даже зловещее.

– Все надели очки и двинулись, – приказал Путин.

Морпехи поднялись и взяли в руки буи. Группа цепочкой направилась к южному спуску в ущелье. Путин шел первым и, как водится, считал шаги. А чем черт не шутит, может, этой же дорогой придется возвращаться и тогда каждый шаг будет на счету…

Передвигались ходко и вскоре достигли спуска в ущелье. Они оказались в метрах семидесяти от нависшей над пропастью маскировочной сетки.

У Путина дала о себе знать «моторола». Голос Шторма, который он услышал, был спокоен, словно он говорил из своей квартиры, где лежал с газетой на диване… «Володя, взрывайте вертолет, только сами не попадите под осколки. „ „А как у вас?“ – спросил Путин. «Сопротивления практически не было, ребята сработали чисто. Взрыв вертолета будет сигналом для проникновения в подземелье“.

Они направились по ущелью – Путин шел с Щербаковым вдоль правой стены, морпехи держались слева, а чуть впереди – Виктор Шторм. Он первым подошел к блокпосту, где, свесившись стволом вниз, валялся крупнокалиберный пулемет без затвора. Тут же, ничком, как будто заснувшие, лежали два боевика в новом камуфляже. Виктор тронул одного из них за плечо и повернул к себе: на него взглянули остекленевшие глаза, в которых мелким бисером отражалось звездное небо.

Почти такую же картину обнаружил Путин, когда они с телохранителем подошли ко второму блокпосту. Они увидели тот же обезвреженный, без затвора, пулемет и два человеческих трупа. Щербаков вступил на каменную ступеньку и едва не поскользнулся на стекшей крови. Она уже загустела, превратившись в мерзкую, приторно пахнущую пасту. У одного из боевиков в кулаке был зажат лоскут камуфляжа – видимо, сопротивляясь, он оторвал у кого-то из диверсантов кусок материи.

Что-то неодолимое влекло Путина к лежащим человеческим телам. Он перевернул того, кто сопротивлялся… И лучше бы он этого не делал: горло у боевика от уха до уха было перерезано и голова держалась на позвоночнике и шейных сухожилиях. Второй часовой был убит двумя выстрелами, пули попали в висок и в надбровье – по крайней мере об этом свидетельствовали две норки обсыпанные темной крошкой. Стреляли в упор…

На какое-то мгновение президенту стало не по себе. Ему как будто в увеличительном формате открылся весь ужас происходящего, в чем он принимает участие. «А на что ты, собственно, рассчитывал? Лучше вспомни Буйнакск, пацана, которого вытащили из развалин, вспомни то, что было в Москве… Ты хочешь повторения?» – спросил он у самого себя и вопрос остался без ответа, ибо разноголосица цикад – это было не то, что бы объяснило ему свершившееся. Он вытащил фляжку и, отвинтив крышку, сделал пару глотков. Затем, облокотившись о каменную стену, секунды находился в полной прострации, ощущая лишь горечь, тревожащую пищевод. Рядом – Щербаков, его рука легла на плечо президента, пытаясь что-то поправить, ободрить. И слова телохранителя: «У меня первый раз так же было, до рвоты… а потом прошло» , каким-то образом сняли самую невыносимую боль и замутненное сознание стало по-прежнему ясным, рассудочным.

– Прошу тебя, Анатолий, не убаюкивай меня… Я в порядке. Идем, нас ждут… – он вытер губы, поправил ремень автомата и шагнул вперед.

У блокпоста остались Калинка с Бардиным. Сдвинув общими усилиями железобетонную панель в сторону, они установили в образовавшемся отверстии один из буев.

Силуэт вертолета под сеткой возник перед ними неожиданно. Президент и Виктор Шторм находились от него метрах в сорока.

– Кто этим займется? – спросил Путин и стволом автомата определил то, о чем шла речь.

Виктор Шторм, сняв с плеча чушку гранатомета, встал на колено.

– Ложитесь, – сказал он и прицелился.

Все произошло в считанные мгновения: огненная кометка, прочертив ущельную тьму, поцеловала покатый бок вертолета и разлетелась на тысячи искр. Вторую гранату, уже под винтовой редуктор, выпустил Путин, тоже встав перед этим на колено. «Вот оно, боевое крещение, будь оно неладно», – он отбросил гранатомет на камни, раздался звонкий перекат и, как бы вторя ему, где-то взвизгнула сирена, до краев наполняя ущелье. И все пятеро устремились на ее пронзительный зов…

Как и было задумано, взрывы, сотрясшие скалы, заставили боевиков открыть все лазы и выбираться наружу. Но Шторм-старший с Воропаевым, находясь у одного из северных блокпостов, этого только и ждали. Насколько позволяла скорострельность подствольных гранатометов, они выстрел за выстрелом посылали в открытые двери, куда по тревоге сунулись боевики и которые, там же, на пороге и в глубине помещения, находили свою смерть.

Гулбе с Изербековым, занявшие равноудаленную позицию от дверей и блокпоста, где были Шторм с Воропаевым, начали обстрел овального проема. В дверях появлялись и по мере разрывов, исчезали человеческие силуэты. Тут же возникали другие, они тоже падали, как подкошенные, и все повторялось по какому-то замкнутому циклу…

Свет от горевшего вертолета и сетки подсвечивал ущелье, особенно тот край, откуда продвигалась группа Путина. Он уже вполне пришел в себя и видел, как Шторм гвоздил входы и выходы непреступной берлоги.

На бегу он вытащил из подсумка гранату и вложил ее в подствольник своего АК. Но выстрелить ему помешали Гулбе с Изербековым, которые наперерез ему устремились к светящимся проемам в скале и заслонили директрису.

На пороге и по обе стороны от него лежали неподвижные человеческие тела.

Из помещений слышалась автоматическая стрельба и с каждым мгновением интенсивность ее нарастала. Подбежавший к дверям Шторм-старший скомандовал и Путин хорошо расслышал его слова: «Не становитесь на линию огня, прижимайтесь к стене. « И Путин с Щербаковым и оба морпеха, сгруппировались у овального отверстия, куда нестерпимо всем хотелось заглянуть. Но оттуда шел плотный автоматно-пулеметный огонь и подбежавший Шторм-младший едва уловимым движением бросил в проем гранату, и когда после ее взрыва наступила пауза, Виктор сделал шаг в сторону и выстрелил из подствольника.

– Следующий! – охрипло выкрикнул он и отступил в сторону.

Путин понимал, что следующим был он, однако не сразу уяснил, что же ему следует делать. Ему подал пример Щербаков: он, как и Виктор, возник перед дверью и тоже послал гранату в глубину помещения. И президенту стало ясно: надо успеть перезарядиться и встать в очередь за выстрелом и таким образом создать гранатометный конвейер, который не позволил бы засевшим в казематах контратаковать. И когда Щербаков шагнул в тень, на линию огня вышел Путин и, зажав под мышкой приклад автомата, выстрелил. Он хотел посмотреть, куда угодила граната, но его оттеснили – это был Бардин. Его сменил Калинка, а за ним снова – Виктор, Щербаков…

Рядом, на фоне прямоугольных входов, по такой же схеме действовала группа Шторма-старшего. С одной лишь разницей: после очередного выстрела из подствольного гранатомета каждый посылал вдогонку автоматную очередь…

И когда один подсумок с гранатами ВОГ-25 каждым из них был израсходован, они вошли под скалы. Первым туда вбежал Изербеков. Если точнее: первым линию пересек ствол его автомата, который короткими очередями прокладывал дорогу своему хозяину.

Путин слышал как Шторм с кем-то перекрикивался и вскоре увидел полковника рядом. Очки ночного виденья болтались у него на груди, шапочка-маска завернута до бровей, в одной руке автомат, в другой приготовленный к замене магазин… Он был возбужден и когда заговорил, Путин не узнал его голоса: видимо, нервотрепка боя сыграла нехорошую шутку с его голосовыми связками. Голос то прорывался, то нисходил до хрипоты.

– Вместо Виктора я пойду с вами, – и Шторм, стараясь не наступать на лежащие тела, взошел на порог овала. Дым и гарь шибанули в ноздри и полковник закашлялся.

Путин, вполне освоившийся с обстановкой, не мог понять одной вещи: почему до сих пор в помещениях горит свет. Он поднял голову и увидел высокие потолки с встроенными в них плафонами дневного света. Некоторые из них, пробитые пулями и осколками погасли, арматура вместе с проводкой болталась, покачиваясь и позванивая клиньями стекол.

И всюду трупы, следы крови и тысячи гильз разного калибра. Рядом с лежащими боевиками – короткоствольные и совсем крошечные, типа «узи» , автоматы… Слева, в нише, застыл мини-бульдозер, рядом с которым навалом накиданы лопаты и кирки.

Под ногами тоже хрустели стекла и гранитная крошка. И что удивительно, все помещение было выложено отполированным серым гранитом, и такие же гранитные ступени вели в переход, откуда проглядывался узкий длинный коридор… Несколько человек в камуфляже, в разных позах, лежали на полу. Брошенный крупнокалиберный пулемет был повернут стволом в дальний конец коридора.

Шедший впереди Шторм, остановился и, приложив у губам палец, прислушался. Где-то поблизости раздавались стоны.

Они спустились со ступенек – слева на одной петле держалась железная дверь. За ней, среди стреляных гильз и комков окровавленной ваты, лежал человек, одетый в гражданскую одежду. Он, видимо, был ранен в живот – на пальцах, которые он прижимал к нему, виднелись следы крови.

– Кто ты? – спросил Шторм и дулом автомата дотронулся до подбородка лежащего.

Ответа не последовало. Боль искажала лицо этого еще довольно молодого, с небольшой бородкой, человека. Он сделал какое-то странное движение рукой и Шторм, дернув за плечо рядом стоящего Путина, с силой увлек его в коридор. Они упали одновременно с раздавшимся взрывом. Дверь, висевшая на одной петле, взрывной волной сорвало и вынесло в коридор. Подбежавшие Щербаков с Калинкой помогли им подняться. Путин падая сильно ударился грудью об автомат, в результате чего выскочил из гнезда магазин и патроны рассыпались по полу. Он попытался их собрать, но Шторм не разрешил ему это делать.

От человека, который секунду назад лежал в комнате, остались две части – ноги отдельно и туловище с головой тоже отдельно. На стене абстрактный узор из крови и кишок.

– Смертник, – сказал полковник, – таких ребят надо обходить за тысячу километров.

Шторм, перешагивая убитых, устремился к впереди маячившей двери. Но где-то на середине пути дверь распахнулась и в ее проеме показался бородатый человек богатырского вида. Это был тот самый боевик, который недавно шел впереди возвращающегося с задания отряда. В руках у него воронела порядочная дура с коробчатым магазином в подбрюшье, из которой он начал поливать коридор. Шторм, успевший упасть на пол, крикнул: «Ложись, сейчас я этого умиротворю». Путин упал рядом с Щербаковым, Калинка с Бардиным отступили за угол и потому не видели, как их командир всадил в тело богатыря треть обоймы разрывных пуль. Пулемет еще несколько мгновений дергался вместе с убитым человеком и даже когда тот упал, соскользнув массивным телом по обудверку, пулемет продолжал стрелять. Пули уходили наискосок, ударясь в стену и рикошетом отскакивая от нее в разные стороны.

Они поднялись и подошли к двери. За ней – лестничная площадки, от которой вниз и вверх вели ступени. Это было худшее, что их ожидало: не зная планировки, можно угодить в западню. И, видимо, потому Шторм дал знать, чтобы движение прекратить, а сам вытащил из кармана трубку. Но ему не отвечали. Он упорно называл позывные «Я август, отвечайте… Я август…» Но ни один из группы Гулбе ему не ответил. Шторм не знал, что стены под мрамором проложены армированным железом, потому и не пропускали радиоволн.

Лицо Шторма вдруг резко осунулось. В глазах появилось до селе неведомое выражение – какой-то жуткий омут закружился вокруг расширенных зрачков. На скулах еще интенсивнее заиграли желваки, рот свела судорога. Опустив руку с трубкой, он оглядел всех, кто с ним был, и спросил: «Что будем делать? Возможно, случилось самое худшее… Две дороги и каждая из них – в неизвестность…»

– Надо уходить, – сказал Щербаков. – И пусть все доводят до конца наши ВВС… Маяки установлены, так что…

– Это еще полдела, – Шторм опустился у стены на корточки. – А что вы думаете, Владимир Владимирович?

Президент пожал плечами.

– Мы ведь все знали, за чем сюда идем, верно? Пострелять можно было и на полигоне, – говоря это, Путин смотрел вниз, в землю, которая была усыпана гильзами и обильно полита кровью…

Что бы еще президент сказал – одному Богу известно, ибо в этот самый момент все отчетливо услышали пение зорянки тиу-тиу-тии, тиу-тиу-тии. Оно исходило откуда-то из земли и Шторм, вскочив на ноги, ринулся к ступеням, ведущим вниз. «Путин с Щербаковым остаются здесь, остальные за мной» , – вполголоса приказал Шторм и, перехватив автомат, побежал в преисподнюю.

Это был обыкновенный подвал с решетками – тюрьма и первым, кого он увидел за ними, был стриженый, небольшого роста, в клетчатой рубашке парнишка. Прижавшись лицом к железным прутьям, он продолжал издавать птичье пение. Это был тот самый паренек, который вместе с другими рабами трудился на прокладке взлетной полосы. Сайгак, Валерий Мирченко… И рабы, увидев людей в камуфляже, отпрянули от решетки, сжались, пытаясь превратиться в ничто – видимо, решив, что их пришли убивать. И только Сайгак, прилепившись к железу, продолжал ждать. Подойдя к нему, Шторм тихо сказал: «Валера, мы сейчас вас освободим, подниметесь наверх и там найдете оружие. – И к Бардину: – Взломайте замок, а если не получится, взорвите его к чертовой матери… А ты, парень тоже отойди к стене…»

Но взрывать не пришлось, с помощью автомата и ножа Бардин сломал дужку замка и распахнул решетку. Встав в проеме, Шторм произнес речь:

– Кто не умеет или не хочет стрелять, может остаться здесь…

Ему не дали договорить: руки узников дружно поднялись и подвал огласился почти истерическим кличем: «Даешь стволы!… Оружие рабам, мать-перемать и еще раз и еще раз мать-перемать…» И только один пожилой человек, видимо, доходяга, как сидел в углу, так и остался там сидеть…

– Возможно, у него инфаркт, – объяснил Сайгак и шагнул за решетку.

– Валера, – обратился к нему Шторм, – бери командование рабами на себя. Но прежде, если, конечно, в курсе, обрисуй мне ситуацию… Словом, где могут сейчас отсиживаться главные удавы?

– Их апартаменты на той стороне, за стеной, – Сайгак указал рукой на север…

– Тогда вперед, наверху ждут мои люди, поэтому я пойду первым.

В течение десяти минут две трети численного состава рабов была вооружена принадлежащим убитым боевикам оружием. Пулеметом, который еще был теплый от стрельбы и из которого поливал боевик богатырского вида, овладел Сайгак. Второй пулемет достался взъерошенному долговязому человеку, одетому в изодранную солдатскую гимнастерку, застегнутую на единственную пуговицу. Под гимнастеркой – тельняшка, тоже видавшая виды, но говорившая о принадлежности хозяина к особому роду силовых структур. Он подошел к Шторму и представился: «Иван Кострома, вологодский ОМОН… если можешь, одолжи, парень, хоть одну гранату…» Полковник вынул из подсумка две ручных Ф-1 и протянул бывшему омоновцу. Спросил: «Драться очень хочешь?» Но парень, засунув гранаты в карманы затасканных штанов, скривился, словно от сильной зубной боли, и ни слова не говоря, начал заправлять ленту в пулемет.

Но, видимо, на все Господня воля. Снаружи, и это так же хорошо было слышно, как дыхание рядом находящихся людей, вдруг началась ожесточенная стрельба. И частые взрывы гранат. Путин прислушался, вне всякого сомнения, основные отголоски боя исходили с северной стороны, и он допустил самое для них неприятное: в бой вступила возвращающаяся группа боевиков, которая утром под боевые кличи уходила на задание… И как потом выяснилось, он не ошибся.

Но зато глаза у Шторма вмиг изменились, в них заиграла жизнь, и он сказал: «Раз стреляют, значит, наши в порядке…»

– Эй, Валера! – окликнул он Сайгака, – возьми пару человек и проверь внутренности этого каземата. Только будь осторожен, тут много сюрпризов… – И Шторм, отфутболивая ногами гильзы и переступая лежащих боевиков, направился к выходу. За ним пошли Путин, Щербаков и оба морпеха… У Бардина, видимо, было осколочное ранение в ногу и там, где он ступал, оставались бурые капли

Сайгак, между тем, подняв руку, громко объявил: «Всем рабам оставаться на месте… Трое добровольцев – за мной, в разведку!» К нему устремилось несколько человек, но отобрал он на его взгляд самых боеспособных, к которым, видимо, успел приглядеться еще за решеткой. Среди них был и омоновец с красивой фамилией Кострома.

К Сайгаку обратились двое пожилых заложников и пожаловались, что им не хватило оружия… Кто-то еще сказал, что автоматы есть, но патронов мало…

– Зубы есть, руки есть – рвите и душите гадов, а те, у кого в руках стволы, стреляйте только в яблочко… Займите оборону и ждите нас…

И Сайгак в сопровождении трех оборванцев, сжимающих в руках оружие, бегом направился в глубину подземелья, в те двери, из которых несколько минут назад он поднимался наверх…