Текст книги "Корабль отстоя (сборник)"

– ?!!

– Ты, несмотря на закон, отдаешь мне автомат!

С этими словами я снимаю с него автомат, проверяю патроны, подмигиваю ему, передергиваю затвор и, спрятав его под ватник, рысью направляюсь на КДП – контрольный дозиметрический пост на корне пирса, а через «каштан» перед этим я, досылая патрон в патронник пистолета, вызываю подмогу – помощника с автоматом.

На КДП я вошел через другую дверь и так, чтоб поймать обрывок фразы. Надо было понять о чем идет речь.

И я ее поймал.

– Мы все равно этот город контролируем со всеми потрохами, и тебе от нас не уйти.

Ага. Это они старпому. Разговаривают, значит.

Я через щель в двери стараюсь поймать его взгляд, но он, как назло, смотрит в пол.

Но вот он глаза поднял, меня увидел и потеплел.

А я медленно приоткрываю дверь, чтоб обзор получше иметь. Точно: их, зараз, пять. Потом я нарочито громко говорю: «Товарищ капитан второго ранга, вас комдив к телефону!» – и вхожу в помещение.

Автомат к тому времени у меня уже с помощью дула ищет себе предмет для короткой, но жаркой любви.

Народ не ожидал. Расслабился совершенно народ.

А я достал еще и пистолет, а автомат старпому как мячик перебросил.

– Кстати, – говорю, – окна у нас тут тоже небеспризорны. Так что лучше бы вам ручки вверх поднять.

Они подняли, а я все, что у них нашел, на стол перед старпомом выложил.

– Ловко вы нас, – сказал один из этих орлов, усмехнувшись.

– Так ведь учили, – сказал ему старпом, – в войну играть. Но лучше к делу. Все будет идти, как и шло. Потому что мне с моим войском жить надо. Если японо-китайцев моих тронете, то мне придется вас всех перебить. Я вам не мама, я вас точно всех перекокаю. Еще раз приедете, похороню вместе с джипом. Мне его с пирса в воду толкнуть, все равно что заике пернуть. Стреляю я хорошо. Белке в глаз. Кто у нас в следующий раз будет белкой, решу заранее. Вас об этом известят. У вас старшего, кажется, Слоном зовут? Скажите ему «привет от Мамонта». Это у нас будет пароль. А теперь тихо, привыкая ходить по одному в колонну, следуем до транспортного средства. – Как только они тронулись в указанном направлении, – Стой! Совсем забыл. А как же гостинец? Сейчас я вам гостинец быстренько сварганю.

С этими словами старпом взял лопату, стоящую в углу, и свернул ее железную часть в небольшую трубочку.

– Это от меня Слону, – сказал он, вручая лопату – рода старшему. – Саня, проводи народ. Только пукалки им верни, а патроны вынь. На всякий случай. Вдруг они без мозгов.

Я так и сделал.

Больше мы тот джип не видели.

ПРОВОРОТ

Вы знаете, как Андрей Антоныч относится к провороту.

То есть к проворачиванию оружия и технических средств, я хотел сказать.

Он к нему хорошо относится. Я бы даже сказал, стрепетно он к нему относится.

А тут прислали телефонограмму: «В 8.30 выделить на расчистку снега по тридцать человек с экипажа с ломами».

У нас снег уже три года не чистили, потому что командующие менялись, и многим из них не до снега было.

Так что к началу девяностых в живых остался только один бульдозер. Он всю ночь работал, а к утру устал и поехал спать.

После его работы такие горы снега остались, что принято было решение столкнуть их в залив.

Ломами.

Там в вышину больше трех метров.

А у нас проворот. Андрей Антоныч как узнал про бульдозер, расчистку, ломы и пять метров, так пятнами и пошел. А если Андрей Антоныч идет пятнами, тут, я вам доложу, можно сразу пердеть.

– Кобзнев! – подзывает он нашего самого большого механика. – Проведешь проворот, а я с ломом прогуляюсь. Саня! Бери еще один лом и за мной.

Так мы с ним и пошли на участок зоны. У нас вся зона на участки поделена. У каждого экипажа свой, а поскольку экипажей мало, то доля каждого большая.

У нас примерно километров пять.

Картина такая: вдоль залива идет гигантская гряда из снега и трехгодового льда, и нам ее в залив надо спихнуть двумя ломами.

Первым делом старпом швырнул свой лом в эту стену и плюнул ему вслед.

Я тоже швырнул и плюнул.

Постояли.

– Ну, что, – говорит старпом задумчиво, – неплохая тренировка, – после чего мы набрасываемся на эту гору.

Потом нам на помощь еще два подвахтенных пришли и Кобзев, закончивший проворот. Они принесли лопаты и «грейдер» – это железный лист, исполненный в виде совка с одной большой ручкой. В него впрягаются два матроса, наступая друг на друга, которые и сваливают весь лед, отколотый от горы, в залив.

Часа три мы так паримся, потом останавливается около нас волга командующего, и командующий из нее начинает разговаривать с Андрей Антонычем, потому как они с ним однокашники, а мы стоим по стойке смирно и ждем конца разговора.

А он все не наступает.

После серии взаимных оскорблений они распалились настолько, что командующий вылез из машины.

Самым приличным словом, сказанным Андрей Антонычем в нашем присутствии командующему, было слово «хурь» с большой буквы.

Как только оно отзвучало пятьсот раз подряд, командующий сел в машину и уехал, а мы бросили снег, закинули ломы на спину и пошли чай пить.

Сидим в кают-компании, пьем чай. Влетает зам.

– Андрей Антоныч, нам надо серьезно поговорить.

– Говори!

– Пойдемте ко мне в каюту.

– Здесь говори! Они все равно все слышали.

– Андрей Антоныч!

– Ну? Что? Что «Андрей Антоныч»?

– Я видел готовящийся приказ на ваше увольнение в запас!

– Знаю!

– Что вы знаете?

– Что готовится такой приказ.

– И вы так спокойны?

– А что мне, прыгать что ли?

– Андрей Антоныч, позвоните командующему.

– А что я, белены объелся? Я с этим командуюшим за одной партой сидел, и пусть только попробует меня уволить в запас без моего ведома. Я ему уволю в запас.

– Андрей Антоныч!

– Не звени! Мифодий! Как вилки в нержавеющем тазу! И не дрожи! Что? Сжалось очко-то? Не железное? Ничего не будет. Буря в стакане. Я его в детстве точно так же воспитывал. Действует. Вот увидишь. Сейчас позвонит сам. И все уляжется. Он знает, что меня во время проворота лучше не трогать. Сам виноват. Зачем тронул?

Из «каштана»: «Кают-компания!» – «Есть!» – «Старпом есть?» – «Есть!» – «Товарищ капитан второго ранга! Вас к телефону!» – «Иду!»

Старпом пошел в центральный. Зам смотрел на дверь, как собака, провожающая хозяина.

Наконец, старпом пришел:

– Пять суток ареста! А ты боялась! «У-у-во-лят!» Щас! Как же! За-лю-буются пыль глотать! Куда он меня уволит? На Луну, что ли? Саня! Готовь аттестат для губы. Сергеич! Да не дрожи ты так, несчастье мое! Смотри, как лицо-то повело и скисло. А? Ну? Что? Эх, блин, сейчас бы соснуть минут шестьсот! А? Сергеич!

И старпом соснул.

Минут шестьсот.

ПОКАЗАТЕЛЬНАЯ

Готовимся к показательной стрельбе. Торпедами. Всей базой. Нам уже заказали КБР.

КБР – это корабельный боевой расчет по выходу в торпедную атаку.

У нас – лучший КБР на флотилии. Это из-за старпома, конечно. Андрей Антоныч, что ни говори, специалист, а остальные – говно.

Это он наш КБР и создал. По крупицам собрал и тренирует всему вопреки.

Он тренирует – другие пользуются. Происходит это так: какой-то экипаж должен выполнять стрельбы, на него садят команду, отрепетованную старпомом, они выходят в море, стреляют, потом приходят и все лавры достаются тому экипажу – вот и все. Такая жизнь. Но Андрей Антоныч не против – когда еще в море выйдешь и постреляешь.

У него и КБР такой же – куча ненормальных. Половина уже в запас уволена и давно крабов ловит, а еще некоторые вдоль ларьков шляются и ждут того момента, когда их пригласят на эту ловлю. Но, самое удивительное, стоит Андрей Антонычу только свистнуть, как они все в один миг в море собираются и торпедами стреляют.

Просто болезнь.

СТРЕЛЬБА

– У них там не подводники, а поленья. Давно не видел в одном месте сразу столько мужественных людей.

Андрей Антоныч только что получил распоряжение насчет своего КБРа и теперь соображает вслух.

– Так! Штурмана нашего со штурманенком живо сюда. Кобзева тоже возьмем, чтоб от реактора не отвыкал. Турбиниста я им найду. Электрики у них вроде ничего. РТС? Эти тоже ничего. Инженер имеется. Боцман! Касьяныч!

Боцман Касьяныч как раз из тех ненормальных. Он у нас после увольнения по старости уже два месяца краба ловит.

– Боцман в городке. Сегодня не его смена. Саня! Вот адрес. Он должен сейчас быть на бабе. Пойдешь и снимешь. Торпедист! Семеныч!

Торпедист мичман Козин Александр Семеныч только месяц как на заслуженном отдыхе и пока еще ждет своего места в крабовую бригаду.

– Семеныч, как я слышал, в котельную устроился. Заглянешь по дороге. Пусть подменится и на корабль. Пропуска я ему и боцману обеспечу. Трюмный! Черт!

Старшина команды трюмных мичман Тук Кузьма Пантелемоныч, по кличке Черт, маленький, чумазый, с руками до колена, должен как раз ходить вокруг ларьков. Этот уволился совсем недавно.

– Черт у ларьков, как пить дать. Найдешь и за шкварник на корабль. Задача ясна?

А чего б она была не ясна. Боцмана я снял с бабы в одно мгновение. По дороге зашел к Семенычу в котельную.

– Эй! – кричу с порога. – Рабочий класс! Труба зовет!

– Когда в море?

– Послезавтра.

– Надолго?

– На трое суток. Родине нужна торпедная стрельба.

– Сделаем, раз надо. Как Андрей Антоныч?

– По утрам звенит!

– Молодец, блядь!

Черта я нашел у ларьков. Тот ходил кругами.

– Черт! Есть возможность отличиться!

– Так эта…

– А вот лирики не надо! Ужимок этих и прыжков – тоже. Что шляемся? Андрей Антоныч сказал же: ждать очереди на крабов!

– Так эта…

– Пьешь, собака?

– Да эта!.. Кто пьет-то?! Кто пьет? Скажите! Не подумавши! Чего в море-то? Стрельба что ли?

– Ну!

Через полчаса все были уже на борту. Пропуска им старпом лично сделал. Корабль оставили на меня и на зама, и вышли в море на показательную стрельбу.

ЛВП

ЛВП – это легководолазная подготовка – настолько легкая и настолько водолазная, что, само собой, это любимое дело нашего старпома после выхода в торпедную атаку, тактики и борьбы за живучесть.

– Индивидуальные дыхательные аппараты у нас полное дерьмо, – любит он повторять, – и потому их устройство надо знать наизусть.

Честно говоря, без дрожи я эту подготовку не вспоминаю. Проходят ее все без разбора, и я начал ее проходить еще во времена своей жуткой молодости.

Был случай в училище, когда я трое суток подряд не спал-то наряд, то еще чего-то – и надо было сдать зачет по этой ерунде для стажировки на подводных лодках. И я пошел.

Прошел «на сухую» (без воды) выход свободным всплытием, сел, ослабил ремешки на роже и в ожидании выхода «на мокрую» (с водой через торпедный аппарат, а потом всплываем в шестиметровой башне) заснул.

Меня разбудили, когда в последней группе выходящих одного не досчитались. Искали по всему подвалу… В наказание я пошел первым.

В торпедном аппарате уже дополз до передней крышки, улегся, вконец обессиленный, и опять заснул, пока остальные двое – выходим-то через один аппарат, естественно, втроем – подползали.

Заднюю закрыли крышку. А у нас в родном училище не так, как в нормальном в учебном центре. (Там торпедные аппараты с окошечками для контроля за испытуемыми, так что там все это чистый цирк с иллюминацией, а в училище крышку закроют и пиндыр как похоронили.) Я сплю.

По аппарату кувалдой: один удар: «Как чувствуешь себя, водолаз?»

Первым отвечаю я, а я не отвечаю – на сегодня умер. Ужас! Две минуты слушал шестиэтажные маты всех обеспечивающих, которые чуть аппарат из-за меня не продули…

А хождение по грунту, где людей пугают? В бассейн опускается сразу несколько водолазов.

А вода такой прозрачности, что не видно собственной вытянутой рукавицы, рыжая какая-то вода.

И вот представьте: ходишь-ходишь по этому ржавому туману, едва подсвеченному сверху, и вдруг перед глазами появляется… морда…

Блядь, идиотом же можно немедленно сделаться: жуткие шары-глаза, два хобота, лысая головка с какими-то длинненькими ушками, развевающимися под водой, раскачивается из стороны в сторону, приближаясь… А это всего лишь твой напарник! Комедия, вашу мать!

А еще как-то раз мои засранцы – это уже на корабле, я на здешнем ЛВП только со своими моряками всегда работаю – меня очень плохо зажгутовали («завязали» для гражданских), и костюм потек с пуза вниз, а потом в двадцатипятиградусный мороз я шел на пароход, матерясь, с видом обоссавшегося пуделя.

Вот что мне все время вспоминается, если речь заходит о легководолазной подготовке.

– Плохо, что мы вживую, в море не погружаемся! – говорит старпом, и я с ним полностью согласен: конечно, плохо. Если б мы еще и вживую в море погружались, то обосравшихся было бы не сосчитать. У нас же голову пригнули, по жопе дали – и ты уже подводник.

К чему я это все?

К тому, что я сейчас вам расскажу, как мы со старпомом молодое пополнение на ЛВП обкатывали.

Кстати, я штаб прекрасно понимаю: они дают нам абсолютно сырых людей, мы их приводим в чувство и всему обучаем, а потом от нас их потихоньку забирают.

Их же ничему не учили! Народ отсоединяет дрожащими руками манометры, забывая закрыть вентиль баллона. После чего к нему вообще подходят, как к среднеазиатской кобре.

А болезни водолаза? Меня старпом, естественно, сейчас же назначил и медиком и командиром дивизиона живучести, чтоб я хоть чуть-чуть рассказал морякам о том, что это за фигня такая – ИДА-59М (индивидуальный дыхательный аппарат 1959 года рождения, жутко модернизированный), и от чего могут возникнуть болезни водолаза…

И все моряки, когда я им это хозяйство докладывал, слушали меня, как оракула Дельфийского, затаив дыхание, и в глазах у них я видел явное просветление. Им же никто ничего не объяснял, так что они впитывали эту информацию со страшной силой.

И все равно этого мало!

Вот глядите, что у нас недавно случилось!

Тренировка. Пополам с грехом все прошли разные мелочи, а теперь сдаем самое вкусное: трое водолазов спускаются в бассейн, в котором плавает пустой спасательный плот ПСН-10. Суть задачи: в минимально короткое время забраться всем трем водолазам в плот. Сложность одна: плот легкий, а водолаз очень тяжелый.

Но решение самое простое: на плоту есть веревочная лестница – маленький трапик, и два водолаза встают по бокам этого трапика и держатся за борт плота, в то время как третий подплывает к трапику.

Старший группы, всегда офицер или мичман, стоящий с одного боку (лично мне удобнее держаться левой рукой, а работать правой – это мной изобретенный способ), погружается, ловит калошу третьего, вставляет его ногу на балясину трапика, затем выныривает и – на: «Раз! Два! Три!» – они забрасывают третьего, подсаживая его под жопу.

Потом-то же самое со вторым, только с той лишь разницей, что один уже внутри плота и тянет его за клешню, ну, а старшему группы стоит только лапки протянуть – и он влетает в ПСН как ракета. Вот и вся задача.

Всего-то тридцать секунд на всех.

Ну, вот! Уже почти все прошли и тут – один из морячков ушел под воду. Вроде бы ушел и ушел… Клапанная коробка у него, конечно же, была переключена «на аппарат», так что и беспокоиться не о чем.

Но вот незадача: он ушел, а тут еще на него плотик наплыл и прикрыл сверху. Вроде бы, ну и что? Всплыви, отплыви, оттолкни, делай, что хочешь!

А у него проснулась клаустрофобия. И начал наш морячок всеми четырьмя ластами колотить, аки бешеный миксер.

Аж вода в бассейне пеной пошла!

Я ору, старпом орет, все орут и бестолково бегают!

Конечно же, бедолагу на берег выдернули и перевели на дыхание в атмосферу, а он – в глубоком нокауте. Однако в штаны он навалил автоматически и по самое «не хочу», и две недели ничего не говорил, мычал, даже заикаться не мог.

Списали. Я его к докторам возил.

Мы потом со старпомом сели и за кружкой водки он мне сказал:

– Не бери в голову. Мы здесь совершенно ни при чем. У него, может, с рождения в голове было полно креветок. Почему-то считается, что подводником может быть любой идиот. Берут космический корабль и суют на него обезьяну. Только ей руки при этом не завязывают, как это ни странно. И может та обезьяна на том корабле почти все нажать. Вот мне бы увидеть того, кто нам обезьян на корабль организует. Я б ему, сука, яйца с привеликим удовольствием оборвал. А потом разрезал бы их на мелкие дольки, залил бы сметанкой жирненькой, жареным лучком, золотистым, заправил, хмели-сунели сверху, на медленном огоньке потушил бы, потушил бы… а затем со слюнями съел. Отличный закусон! И еще я оборвал бы яйца всем его детям нежным и детям их детей, в том числе и зародышам, эмбрионам! Суки!

После чего мы с ним еще выпили и заели все это какой-то дрянью.

ОСЦИЛЛОГРАФ

– Где этот чертов старпом?

Давно у нас никто не появлялся. Просто тащить с корабля больше нечего. Мы со старпомом сидим на пирсе и греемся. Солнце, тепло. Только спиной к ящику привалился, и сразу размокаешь. Интересно, кто это там старпомом интересуется? Открываем глаза шелками и видим: прямо перед верхним вахтенным, лицом в переговорное устройство «каштан», а к нам жопой, стоит какой-то хмырь. Андрей Антоныч свои глаза пока еще не открывал, так что есть еще время изучить обстановку. Только проворачивание закончили и теперь с толком используем время перекура. Антоныч все еще млеет на солнце, а этот детеныш козы опять лезет к «каштану»:

– Старпому срочно выйти наверх!

Ну, народ! Сейчас он тебе выйдет. Верхним вахтенным стоит Хабибулин. Этот уже делает мне глазами всякие знаки. Но ему все равно достанется – почему пускает кого попало к «каштану»? Андрей Антоныч очнулся.

– А?.. от… твою мать…

И потянулся.

– Где же ваш старпом?

Хабибулин глазами так моргает, будто бабочку в пищевод продавливает. из-за него я пропустил тот момент, когда Андрей Антоныч вырос у хмыря за спиной.

– Ну?

Тот обернулся и уткнулся ему в живот, потом медленно поднял глаза, в которых сам собой нарастал дикий ужас, и остановился на лице старпома. По лицу Андрей Антоныча можно до обеда бродить.

– Ты кто? – спросил его старпом.

– Я?

– Ну, не я же!

У того орла затмение.

– Так и будем слюну глотать?

– А вы старпом?

– А что, не видно? Документы где?

– Какие документы?

– Зеленые! Ваши документы извольте представить!

– Вот!

Старпом читает. Прочитал.

– Ну? И чего с утра орем в «каштан»? Что? Некуда больше орать?

– Так… предписание… Я прибыл за осциллографом…

– За каким осциллографом?

– То есть?

– У нас пока еще сохраняется целых два осциллографа времен первых ядерных взрывов в Семипалатинске. За каким из них вы соблаговолили прибыть? И в какое подразделение? БЧ-5? РТС? БЧ-4? И какой номер у прибора?

– Мне сказали, что старпом все знает.

– Кто «сказали»? Где «сказали»?

– В штабе! У начальника штаба! Есть бумага? Вот!

Старпом посмотрел в его бумагу и вызвал подвахтенного с автоматом.

– Этого арестовать и на КДП распять.

– Как?

– Молча! Руки вверх!

– Как это?

– Так! Что это за бумага? Кто ее писал? Начальник штаба? Наш или чей? Что у него с русским языком? Еще раз: пропуск, допуск, паспорт, телеграмму ЗАС?

– Какккк… (ык)… ую телеграмму?

– Золотую! Засекреченную! ЗАС! Как это смотрится: человек без ничего, с какой-то бумажкой из штабного гальюна, является на борт и просит, чтоб вы думали? Осциллограф?! А ускоритель элементарных частиц вам в газетку не завернуть? А? Вы тут бдительность, что ли, нашу собрались проверять, оскудев на разум? Так передайте тем, кто вас послал, что мы тут бдим! По самое е-мое! Днями! И ночами! Стоим! Окостенев в желаниях! Чую, пахнет особым отделом! И их дебиловатыми проверками посторонней готовности к подвигу!

– Дежурный! (А это уже мне.)

– Есть!

– Связаться со штабом дивизии! Все выяснить и доложить!

Через пять минут все выяснили: этого типа, уродливого на вид, действительно прислали за осциллографом.

– Эх, кладь на покладь! – плюнул старпом, закрывая глаза и затихая на солнышке. – Поебень какая-то, не могу! Саня! Дай ему осциллограф!

НАШИ РОДЫ

– У штурманенка жена рожает!!!

– Как?!!

– Каком кверху!

Это нам штурман с дежурства на корабль позвонил. Я сейчас же оповестил старпома. Дело в том, что до этого штурманенок отпрашивался привезти жену в поселок. А потом он ушел в море. Его старпом послал на неделю. Кто же знал, что он беременную жену везет.

– Где я ей роддом возьму? – это старпом не у меня спрашивает, это у зама.

Зам, как на грех, оказался рядом, вот первый вопрос по родам и задан ему.

А я считаю, что и правильно. А что? Ведь если подумать трезво, то зачем нам зам?

– Медика надо!

– А кто у нас на сегодня медик? Саня! О! Я же тебя назначил медиком!

– Ме…ня?

– А кого?

Рот наоборот! Дело принимает глухой оборот. Не понимаю, как это зама сие миновало.

– Андрей Антоныч!

– Ну?

– Я же химик!

– Ну?

– Я..не могу…

– А я могу?

– Но…

У нас в поселке есть, конечно, госпиталь, не без того, но… было даже гинекологическое кресло… кажется…

– В город надо, Андрей Антоныч…

– Ты слышал – рожает!

– Слышал…

– Вот и иди…

– Я?

– Бам-бар-би-я!!!

В общем, через пять минут мы все были там. Ну, и баб набежало. Рожать-то они, конечно, все вроде рожали, но вот помочь чем-то – например, не криком…

Старпом их выгнал и сказал мне: «Давай!»

И я дал. Я вспомнил, что нужен кипяток. Хрен его знает зачем, но нужен.

– Нужен кипяток!

– Молодец, Саня! – сказал старпом, и у меня через три секунды было море кипятка.

Что было потом, я смутно помню. Кажется, мы со старпомом положили ее на чистую простынь, и заставили глубоко дышать и тужится. Потом я вспомнил, что воды же из нее должны пойти и соорудил что-то вроде лотка потом… как поперло… вот хорошо, что зам откуда-то в этот момент стаю медиков привел…

– Ну, Саня, – сказал мне потом Андрей Антоныч, поднося стакан водки. – Ты сегодня и дал.

А я и пить не мог. Губы дрожали.

Да, забыл сказать, родили мы… девочку…

ОТЕЦ

– Андрей Антоныч, спасибо!

Это штуманенок. Достали его, наконец, с моря и теперь кроме как «отцом» не называют.

– Насчет «спасибо» – это к Сане. В основном он страдал. А теперь, Леонид Аркадьич, объясните, Христа ради, как это вас угораздило беременного человека на север привезти? Перебои с водой, электричеством, в квартире все замерзает, если только три электрообогревателя тебе в рожу не дуют! Дома брошены! Стекла выбиты! Ветер свищет! Из подвалов гниль и пар! Заносы! По три дня на Большую Землю не выбраться! Роддома нет (как выяснилось)! Даже гинекологическое кресло и то сломали. Пытались зубы, наверное, на нем лечить!!! А?!! Ну?!!

– Она маленькая такая, Андрей Антоныч!

– Хобот на сторону! Детский сад! Саня! Я с ними тронусь когда-нибудь! Чувствами и разумом! Идите! Неделю даю, чтоб увез жену и дочь в Питер!!!

Потом Андрей Антоныча атаковали экипажные бабы. Во главе с его собственной женой и двумя дочерьми.

Начала жена. Она у старпома примерно одного с ним роста, и девки от нее не отстают. Казачка. Разговаривает она с нашим командованием руки в боки.

– Андрей! Не поняла! Куда это ты собрался дитё отправлять по морозу!

– Глафира! Уймись!

Старпом, когда не в духе, жену называет разными редкими русскими именами.

– Какая я тебе Глафира?!!

– Значит, Марфа!!! Уймись, говорю! Дело решенное! Пусть едет!

– У нас, между прочим, женсовет и я во главе! И мы решили: никуда она не поедет! А за неделю отпуска отцу ребенка земное вам спасибо! А детеныша сами воспитаем. Не извольте беспокоиться! И вообще! Занимались бы вы своими делами!!! И не лезли бы в наши!!! Старший помощник несуществующего командира!!!

– Какой, к черту, женсовет! Какой женсовет, я спрашиваю! Все сдохло! Давно! Где зам? Что это за хиромантия ползком на столе?!!

Зам был призван, и рот ему тут же заткнули. На арену выступили дочери старпома. Причем, единым фронтом.

– Папа, ты чего? Совсем с ума сошел?

Дочерей старпом не выдержал.

– А вы-то?!! Евдокеи Саввишны!!! Вы-то куда лезете?!!

– Думали мы, что ты умный человек, папа, оказалось – нет!

Потом они пообещали ему всеобщий бабий бунт и еще они ему пообещали, что прикроют его крабовое производство, после чего старпом сдался и отменил отправку. А бабы тут же бросились старпома жалеть – первыми жена и дочки: «Папочка наш бедненький! Смотри, как разнервничался! Совсем себя не бережет!»

После этого старпом от них удрал на корабль.

– Саня! Не могу! Бабы! Одолели! Ты не знаешь почему от настоящих флотских офицеров, как правило, родятся только бабы с гнусным мужским характером? Это же ужас какой-то! Настоящий мрак! Господи! Только бы их на службу не призывали! Не дай мне Боже дожить до того момента, когда они флотом станут заправлять! Сдохнуть бы гораздо раньше! Вот!

Потом мы с ним выпили.

За рождение ребенка и вообще…

ПОДХОД

Утром на подъеме флага.

– Андрей Антоныч! Через пять минут подъем флага!

– Не «Андрей Антоныч», а «товарищ капитан второго ранга»!

– Виноват! Товарищи капитан второго ранга!

– То-то же!

Пес его знает, почему я, сто раз поднимая флаг, на сто первый обязательно скажу не так.

Через пять минут.

– Андрей Антоныч! Время вышло!

– Ох, (вздох) ёть в комьть! (Опять я оговорился, от чего старпом страдает.) Так! Ладно! Флаг поднять!

– Ф-ла-г и гю-юс… поднять!… Товарищ капитан второго ранга! Прошу разрешения «Вольно!»

– Вольно!

– Вэ-ль-т-а!

Чего со мной сегодня? Не иначе как в Североморск ехать.

– Саня, слазь с рубки!

Ну, так и есть. Сейчас меня куда-нибудь зафигачат.

– Поедешь со мной в Североморск.

Так я и думал.

– Сейчас подменишься, – а то от тебя сегодня на корабле толку мало, путаешь Бабеля с Бебелем, – и меня сопроводишь. Изобразишь в одном месте помощника командира.

Так и поступили. Я подменился, и поехали мы со старпомом бурную деятельность изображать. В середине дня разбрелись по разным конторам, а на ужин – в ресторане встретились – у нас до катера еще целых три часа было.

Я со старпомом если выезжаю, то вечером мы с ним обязательно в этом ресторане оказываемся. Сценарий всегда такой: старпом появляется первым, заказывает нам по гигантской отбивной с ведром капустного салата, и мы все это сметаем под бутылку водки: мне – сто пятьдесят, старпому – остальное, для чего мне наливается в фужер для шампанского, а старпому притаскивают бадью для коктейля.

А все из-за того, что старпом по традиции пьет только один раз.

– Ну!.. – Андрей Антоныч только что разлил и сейчас скажет тост. Он у него всегда один и тот же. Вот он:

– Вкусна, Саня, только первая рюмка. Остальное – тренировка. Нам тренироваться не надо – мы люди тренированные.

После этого мы обычно выпиваем и принимаемся за еду, потом появляется некто из публики и начинает приставать к старпому – я не знаю, почему это всегда происходит, – затем старпом выходит на воздух вместе с этим орлом, где и бьет ему морду.

Только я про все это подумал, как над ухом раздалось:

– Ну, что, морфлот, просрал свой флот, теперь водку кушаешь?

Только мы подняли глаза – стоит – гражданское лицо.

Как он потом оказался зажатым в кулаке у старпома, ума не приложу. Я даже моргнуть не успел – пальцы Андрей Антоныча обвили его, как кольца удава. Потом он его приподнял. Мне стало нехорошо. Если старпом ему сейчас треснет по башке, то я эту голову долго буду на кухне искать.

Но старпом никого не треснул. Он сказал речь.

– Значит, так, зеленый! Синонимами слова «просрал» являются слова «промухал», «проворонил», «проиграл», «проспал». Ни одно из них ко мне не подходит. Прошу это иметь в виду.

Бедняга сделал попытку поежиться. От старпома это не укрылось, и он ослабил хватку – человек поежился.

Старпом продолжил:

– Если же разговор у нас идет о гибельном положении военно-морского флота и о плачевном состоянии нашей боеготовности, – тот закивал глазами, – то все претензии к Верховному Главнокомандующему. Мне же позволительно предъявлять счет только на то, за что я отвечаю лично. Я отвечаю лично за боеготовность корабля. Согласны? – отчаянная попытка выкрикнуть «Да!» – Уже здорово!

Старпом разжал руку, человек пал в кресло. Понемногу он пришел в себя. Потом он сказал:

– Прошу прощения!

А вот это хорошо! – заметил старпом, – Хорошо, что у населения сохранилось уважение к людям нашей профессии. Пусть даже оно зародышно и действует рефлекторно! Пусть! Все равно хорошо! Это не может не радовать! Это вселяет надежды! Ничего! Не все еще потеряно!

Бедолага сидел, боясь пошевелиться. Наконец, он спросил:

– Разрешите идти?

– Идите!

– Вот, Саня! – сказал мне старпом после того, как он исчез. – К любому же можно найти единственно верный подход!

ПРОСВЕТЛЕНИЕ ОПТИКИ

Мы уже полгода краба ловим. Зима теплая, залив не замерзает. Деньги нам начали, наконец, выдавать, но краболовлю это не прекратило.

А почему? А потому что старпом решил, что если он успевает и с кораблем и с крабами, то какого черта!

И потом, мы же не всего краба вылавливаем, мы маленьких отпускаем. Старпом ведет жесткую селекцию, заботится о приросте, приплоде, делает расчеты, рисует карты крабовых полей, складывает их в сейф, записывает в тетрадку свои мысли, которые тоже хранит, а зам бегает вокруг и собирает сплетни.

При этом он все беспокоится, что все всплывет, отчего уж очень сильно переживает.

– Сергеич! Ну, что опять?

Зам мнется.

– Что там еще стряслось?

– Да ничего не стряслось.

– Ну, ты жалом-то не води. Я ж тебя вперед вижу.

– Андрей Антоныч, как вы смотрите на то, чтоб от наших доходов с начальством поделиться?

– Так! Не успели одних по холодку отправить, как уже другие мнутся! Ты заложил?

– Андрей Антоныч…

– Ты! А чего стесняешься? Мы же не очень-то и скрывались. Просто они нас взять не могут, потому и давят на слабое. Ты у нас – слабое, Сергеич. От тебя бы избавиться – самое время, но вот ведь беда, привык я к тебе. Значит, они тебе сказали, чтоб я делился. Но ты же наши доходы знаешь, у нас на паразитов денег нет. Паразит, Сергеич, плодится так, что потом хозяин этого паразита помирает. Так что передай им мои искренние соболезнования, они по-прежнему будут лишены крабового мяса.

– Андрей Антоныч…

– А чем они меня возьмут? Из партии меня давно выкинули, а потом и партии не стало. В запас меня они только через два года смогут уволить, а я за это время в них совершенно нуждаться перестану. Это они во мне будут нуждаться, потому что паразиты, яйцеглист, им носитель нужен. А я им носителем никогда не буду. Я теперь свободен. Это я раньше страдал, что флот гниет, а теперь я не страдаю. Я теперь философствую – гниет, значит должен гнить.

Я понял, Сергеич, главное. Государство мне не друг. Оно мне враг. У меня с ним война. Небольшая, но война. И, знаешь, после того, как я это понял, все стало на свои места. Будто с глаз пелена пала.

Конечно! Еще я буду переживать. Вскакивать. Ругаться и ночами бродить. Но, в сущности, мне все ясно. У нас с твоими друзьями задачи разные. Они берут не свое, а я – свое.

– Краба, например.

– Краба! Правильно. Только я его ращу. Я же по уму все делаю. Вон у меня сколько записей по нему имеется. А они придут и все вместе с камнями выгребут. Им же все равно. У них краб завтра кончится. А у меня его больше становится. И я на свои места чужих не пущу. У меня же бригада. И каждый в ней знает свой процент – вот что ценно. Они знают, за что страдают. А ты мне предлагаешь работать на дядю и за спасибо. Я и так на лодках работаю за спасибо. У меня давно крабы – это дело, а лодки – это хобби. Люблю я лодки, вот и не бросаю их к едрене матери.