Текст книги "«Вокруг света» и другие истории"

Неожиданное предложение

Последняя аспирантская осень не принесла никаких перемен. Коллеги начали готовить результаты полевых работ к обработке на ЭВМ, и от этого я стал ощущать себя в соцгруппе лишним. Разрабатывать новую тему диссертации было поздно, мои научные занятия потеряли смысл, а бездельное пребывание на восьмом этаже корпуса «Д» и общение с охваченными научной лихорадкой однокашниками становилось день ото дня мучительнее. Я не знал, как быть. Надо было возвращаться в Свердловск, к безденежной семье, но вернуться в родные палестины после позорного провала и слоняться по редакциям в поисках работы было невыносимо стыдно.

И тут чуткая судьба бросила мне спасательный круг: Самсонов сообщил, что меня хочет видеть Житенёв, и намекнул, что речь, вероятно, пойдёт о будущей моей работе.

Владимир Житенёв, секретарь Свердловского обкома комсомола, был избран секретарём ЦК ВЛКСМ в декабре 1968 года. В его ведении находились студенческий отдел и группа по работе с молодыми учёными. Я познакомился с Житенёвым в 1964 году на совместной вечеринке работников обкома комсомола и членов редколлегии «На смену!» Замысел дружеской встречи, приуроченной к дню рождения ВЛКСМ, состоял в том, чтобы сблизить на неформальной основе пишущих и руководящих товарищей ради пользы общего дела, тем более что в редакцию пришло много новичков. Из официального приглашения следовало, что мне предстоит явиться с женой в условленное время по адресу: «Улица Чапаева, 16». Адрес вызвал у нас некоторое удивление. Оказалось, что обкомовцы устраивают праздничный вечер не в каком-нибудь ресторане, а в столовой студенческого общежития университета – той самой, где до недавнего времени кормились винегретами и котлетами мы, обитатели этого общежития. И так же, как в студенческой компании, каждый участник вечеринки должен был сделать денежный взнос.

После двух-трёх официальных тостов компания разогрелась, все стали чувствовать себя свободнее. Вскоре в центре внимания оказался Владимир Житенёв, 26-летний второй секретарь Свердловского промышленного обкома ВЛКСМ (ещё не все новации Хрущёва были отменены). Громким голосом он произносил поздравления, рассказывал какие-то истории, подавал остроумные реплики, делал понятные коллегам намёки, первым выводил жену на танцевальный круг, с энтузиазмом пел в нестройном комсомольско-журналистском хоре. Однако всё это нисколько не напоминало ухищрения штатного затейника, видно было, что Житенёв по натуре человек открытый, азартный, деятельный.

Все, кто знал Житенёва, сочли совершенно закономерным его избрание в декабре 1964 года первым секретарём обкома, воссоединённого в прежнем обличье из двух половинок. Тут, на мой взгляд, многое сыграло роль – и его профессионализм, обеспечивший быстрый служебный рост (успешная работа секретарём комитета комсомола УПИ, в горкоме и обкоме комсомола), и в не меньшей степени его лидерские качества, честное служение своему делу. В годы учёбы в УПИ Житенёв проявил себя как подающий надежды специалист по редкоземельным элементам и одновременно как студенческий лидер. Он предпочёл аспирантуре комсомольскую работу. Я уверен, что такой выбор соответствовал его потребности находиться среди молодёжи, помогать вступающим в жизнь людям становиться образованнее, честнее, трудолюбивее, счастливее.

Быстрый карьерный рост, обретение жизненной и профессиональной зрелости не сделали из Житенёва комсомольского чинушу, он остался искренним и притягательным человеком. Показательно, что у журналистов «На смену!», в том числе у тех, кто ходил в скептиках и фрондёрах, Житенёв пользовался уважением: «Настоящий мужик!»

Я не раз заходил к нему по редакционным делам и всегда встречал доброжелательный приём и понимание. Несколько раз подготовил по его просьбе большие материалы, не интересуясь, для какого выступления или статьи они потребуются. Видимо, моя проба пера как спичрайтера пришлась ему по вкусу. Думаю, он испытывал ко мне и чисто человеческое доверие. Однажды коллеги делегировали меня к Житенёву из-за назревания в редакции крупного конфликта, и благодаря его вмешательству конфликт рассосался, не перешёл в острую фазу…

И вот я в кабинете на третьем этаже здания с закруглённым фасадом, что на углу улицы Богдана Хмельницкого и проезда Серова – нынешних Маросейки и Лубянского проезда. Без сомнения, не мой скромный послужной список, а наше давнее знакомство и доверие ко мне сыграли решающую роль в том, что Житенёв протянул мне руку, когда я пребывал в состоянии растерянности и тоски, – предложил мне поработать у него референтом.

Через два дня в том же кабинете был дан старт процедуре моего вступления на новую стезю. Владимир Андреевич провёл переговоры с Уральским университетом, запросил характеристику на меня из Московского университета, после чего я с заполненной в секторе кадров анкетой был запущен на орбиту бесед и согласований по череде инстанций, вплоть до второго секретаря ЦК ВЛКСМ Бориса Николаевича Пастухова. И 2 октября 1970 года секретариат ЦК ВЛКСМ утвердил меня референтом секретаря ЦК.

Окончательные итоги нашей московско-рязанской эпопеи были подведены в книге «Районная газета в системе журналистики. Опыт социологического исследования» (1977). Много лет спустя Луиза Свитич так оценила результат работы группы: «Оказалось, что аудитория хочет совсем не того, что от журналистов требуют партийные работники и что журналисты дают в газете. Читатели хотели бы чаще видеть материалы о семье, быте, досуге, отдыхе, помощи в практических делах, а газеты давали пропагандистские и производственные статьи».

Такое умозаключение может показаться практикующему журналисту слишком очевидным, чтобы претендовать на научную ценность. Опытный журналист, если он находится в гуще жизни, адекватно воспринимает читателя и чувствует, чего тот хочет от газеты. Но одно дело – чьё-то частное мнение и совсем другое – корректные и доказательные данные социологического опроса. Неизвестно, послужили ли эти выводы сигналом к каким-либо действиям идеологических инстанций в отношении районных газет. Скорее всего, в отделе пропаганды ЦК КПСС, который был фактическим заказчиком исследования, с отчётом социологов ознакомились и этим удовлетворились. Там лучше знали, что должны печатать газеты в первую очередь, а что во вторую и десятую.

Несколько слов о судьбе коллег по аспирантуре. Все они успешно защитили диссертации. Луиза Григорьевна Свитич преподаёт на факультете журналистики МГУ, она доктор филологических наук, профессор, автор многочисленных книг и статей. Валерий Георгиевич Сесюнин стал отцом-основателем кафедры радио и телевидения на журфаке УрГУ, несколько лет проработал деканом. Тяжёлая болезнь и кончина в январе 1993 года не дали ему развиться в крупного учёного и организатора журналистского образования на Урале. Другие коллеги исчезли из поля моего внимания.

ИСКУШЕНИЕ НОМЕНКЛАТУРОЙ

До 2 октября 1970 года развёртывание моей биографии представляло собой движение с востока на запад, из районного города в областной, потом в столичный, от периферии к центру, из Азии в Европу. Две тысячи пятьсот тридцать семь километров за восемь лет вдоль 56-й параллели. В Москве движение остановилось; пространство свернулось в клубочек городских маршрутов, а время подчинилось однообразному и строгому ритму. Войдя в сообщество сотрудников аппарата ЦК ВЛКСМ, ранжированное по должностям, я стал номенклатурным работником.

Считается, что советская номенклатура – это правящий класс, власть имущие. Доля правды в таком определении, конечно, есть, но лишь доля, потому что номенклатура в советских институциях была очень разной по уровню, составу и властным полномочиям, и чохом зачислять весь её пёстрый состав в «правящий класс» – примерно то же, что приравнивать кошку ко льву на том основании, что они принадлежат к семейству кошачьих.

Очевидно, что без квалифицированных управленцев, которых сейчас привыкли называть то менеджерами, то чиновниками, не может успешно функционировать ни авторитарная, ни либеральная, ни суверенно-демократическая, ни какая-либо иная государственная система. Не случайно после продолжительной кадровой чехарды российские власти занялись формированием резерва и подготовкой кадров, даже создали корпус «Лидеры России». Точно так же в СССР заботились о пополнении, выращивании, оценке и перемещении управленческих кадров, только никто их заранее не называл лидерами: покажите-ка сперва, что умеете делать! Отлаженный и в целом безотказно работавший социальный лифт решал задачи своего времени. Имелся также механизм самоочищения, остроумно названный социальным мусоропроводом. Нередко тот и другой пробуксовывали, не срабатывали, но это свойство любого государственного механизма.

Студенческий слёт

Основанием номенклатурной пирамиды аппарата ЦК ВЛКСМ служил многочисленный инструкторский состав, а венчал её секретариат во главе с первым секретарём. Система рекрутировала в свои ряды комсомольских работников со всего Советского Союза. В отделе студенческой молодёжи, когда я туда пришёл, были представлены тринадцать регионов: Армения (Юрий Казарян), Грузия (Владимир Абуладзе), Ленинград (Евгений Карманов), Молдавия (Вячеслав Бовкун), Москва (Вячеслав Студентов, Ада Дьякова, Валерий Артемьев), Саратов (Борис Калашников), Свердловск (Вячеслав Нефёдов), Томск (Владимир Грошев), Тула (Андрей Шабанов), Украина (Мирослав Никорук, Владимир Коцарь), Челябинск (Владимир Попов), Чита (Алексей Ланцов), Ярославль (Татьяна Юдина). Заведовал отделом львовянин Вячеслав Шостаковский – один из родоначальников движения студенческих отрядов. В 1971 году его сменил Борис Наместников – первый секретарь Новосибирского обкома комсомола. Команда молодости нашей…

Несмотря на молодость, все сотрудники имели за плечами успешный опыт работы в вузовских организациях и региональных комитетах комсомола. Жизненный путь моих коллег после окончания службы в аппарате ЦК сложился вполне успешно. Насколько знаю, все они проявили себя на научно-педагогическом, административном, дипломатическом или партийном поприще.

Отдел размещался в ту пору в доме №8 на Новой площади, наискосок от памятника Дзержинскому. Этот известный монумент фигурировал в неумном и довольно обидном розыгрыше, который устраивали новичкам-провинциалам «старички». Кто-нибудь звонил новому сотруднику из соседней комнаты от имени инструктора такого-то обкома, сообщал, что привёз материалы по такому-то вопросу и предлагал ровно через десять минут встретиться у памятника Дзержинскому, поскольку до отхода поезда времени в обрез. Заинтригованный новичок бросался к месту встречи, пробирался, рискуя жизнью, к пьедесталу через поток транспорта и долго крутился у «Железного Феликса», пока не догадывался о розыгрыше. «Старички» в это время потешались над простаком, глядя в окно.

Я не подвергался такому испытанию. В отделе меня встретили поначалу довольно настороженно, пока не убедились, что я не служу соглядатаем и доносчиком у секретаря ЦК. Ледок недоверия окончательно растаял после первой совместной работы над большим докладом для Житенёва. Структуру будущего выступления и группу подготовки материалов он обычно определял сам, передавал наброски отдельных тем, комсомольские и министерские документы (Житенёв был членом коллегии Министерства высшего и среднего специального образования), статьи учёных и журналистов. После этого сотрудники отдела писали «куски» по своим темам, я их компоновал, редактировал и передавал текст на первый просмотр руководителю группы. Следующий вариант, после доработки, уже можно было нести заказчику. Потом бывали и третий вариант, и четвёртый…

Не прошло и года моей работы в ЦК, как я стал свидетелем и участником события исторического – первого и единственного Всесоюзного слёта студентов. Слёт, на который «слетелись» две с половиной тысячи молодых людей, состоялся 19—20 октября 1971 года в Большом Кремлёвском дворце.

Незадолго до 19 октября студенческий отдел в полном составе был приглашён к Житенёву. Владимир Андреевич объявил, что на слёте будут присутствовать руководители партии и государства. Это накладывает на каждого высочайшую ответственность, требует чёткой работы на порученном участке, максимальной собранности и т. д. Мы сосредоточенно записывали его наставления в ежедневники, подчёркивая важные моменты густыми линиями. «В общем, мы с вами планировали дружескую вечеринку, а будет правительственный приём», – образно резюмировал свою речь Житенёв.

Я работал в группе, ответственной за подготовку выступлений участников слёта. Когда тщательно отобранные посланцы вузовской молодёжи прибыли в Москву, стало понятно, что на местах должным образом не осознали всю серьёзность предстоящего мероприятия. Будущие ораторы привезли с собой, в основном, отпечатанные на машинке унылые отчётные доклады. А ведь каждый из них должен был не только рассказать о своём вузе и комсомольской организации, но и донести проблемы образования и воспитания студенческой молодёжи до внимания руководящих товарищей, сидящих в президиуме!

Накануне слёта редакционная группа была переведена на казарменное положение в гостиницу «Юность». Инструкторский состав обогащал тексты информацией и передовым опытом, замзавы и завотделом насыщали масштабными идеями, «писатели» придавали выступлениям приемлемую для устной речи форму, машинистки без устали перелопачивали безжалостно исчёрканные листы с подклеенными вставками. Помню, я пытался обыграть в каком-нибудь тексте дату открытия слёта (19 октября проходили ежегодные встречи первых выпускников Царскосельского лицея) и вставить в чьё-нибудь выступление пушкинские строки:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен…

Но, как ни старался, пристегнуть дружеский союз лицеистов к союзу коммунистической молодёжи не удалось.

По мере одобрения текстов «наверху» коллеги репетировали с будущими ораторами их речи. Можно, конечно, назвать эти хлопоты показушной вознёй, но слёт и планировался как мероприятие в большой степени парадное – рапорт студенчества о своих делах и готовности служить Родине. Учитывалось и то, что двадцатилетний студент может просто растеряться, оказавшись на кремлёвской трибуне один на один с огромной аудиторией.

На первом заседании генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев обратился к участникам слёта с программной, как тогда говорили, речью. Да она таковой и была на самом деле, поскольку охватывала практически всю проблематику подготовки специалистов высшего и среднего звена. Простая стилистика, эмоциональные моменты и наличие афористичных пассажей, пригодных для цитирования, свидетельствовали, что над речью поработали хорошие перья. В кулуарах мне довелось услышать от осведомлённого человека, что это, в основном, заслуга главного редактора «Комсомольской правды» Бориса Панкина.

К концу первого дня речь Брежнева, выпущенную издательством «Молодая гвардия» в виде отдельной книжечки, получили все участники слёта. Удивительную оперативность обеспечили согласованные действия целой вереницы служб – от помощников генерального секретаря ЦК до рабочих типографии. Вёрстку заготовили в обстановке секретности ещё до оглашения речи, а как только «эмбарго» на публикацию снималось, вёрстка уходила в печатную машину. Таков был фирменный стиль издательства.

Брежнева я увидел впервые. Ему было 65 лет, и он выглядел на свой возраст – крупный, энергичный мужчина с уверенной походкой и громким, чётким голосом. На лацкане пиджака – значок депутата Верховного Совета СССР, ниже Звезда Героя Социалистического Труда и Звезда Героя Советского Союза. Особенно выразительно, как на митинге, прозвучали его здравицы в честь комсомола и советского студенчества. Словом, это был далеко не тот увешанный наградами персонаж анекдотов, чей невнятный говор пародировали в дружеских компаниях.

По сложившейся за десятилетия традиции лидер партии всегда выступал на съездах комсомола, и это было понятно и логично, а тут ему внимала студенческая молодёжь – будущая научная, техническая, творческая и прочая интеллигенция, ещё недавно именовавшаяся прослойкой в советском классовом обществе. То был явный знак перемен: чтобы превратить науку в непосредственную производительную силу, требовались хорошо подготовленные специалисты с активной жизненной позицией. В канун слёта было принято постановление правительства о повышении стипендий студентам, строительстве новых общежитий, развитии спортивной базы вузов и других мероприятиях, о чём объявил под бурные аплодисменты зала генеральный секретарь.

Чувство гордости и даже некоторой избранности овладело нами, сотрудниками отдела студенческой молодёжи, после этого грандиозного собрания. Хотя работы заметно прибавилось, но то была благодарная работа. Цитаты из речи Брежнева стали ценным аргументом при продвижении в жизнь инициатив вузовского комсомола и надёжным зачином для постановки какой-либо проблемы в очередном докладе секретаря ЦК.

Владимир Житенёв, романтик идеи

Самая большая опасность для журналиста, оказавшегося на долгий срок в аппарате, – утрата профессиональных навыков, то есть способности использовать литературный язык и творческие приёмы, свойственные нашему ремеслу. Слишком тяжела и скудна была стандартизованная стилистика материалов, с которыми приходилось иметь дело; заштампованная память услужливо выдавала казённые формулировки. За время работы в студенческом отделе я опубликовал всего одну статью в альманахе «Студенческий меридиан». Правда, освоил новые виды редакторской работы.

Сразу после Всесоюзного слёта студентов Житенёв поручил мне подготовить к изданию документы и материалы слёта. Обработка стенограммы оказалась не совсем простым делом. Среди ораторов были не одни только студенты с заранее написанными речами. А то, что казалось оригинальным и остроумным, когда человек говорит с трибуны, отвлекаясь от написанного текста, в стенографической записи часто выглядит набором неряшливых и несогласованных фраз.

Сборник «Всесоюзный слёт студентов» в скромном серо-голубом переплёте был издан «Молодой гвардией» в 1972 году. В том же году в молодёжной серии издательства «Знание» вышла в свет брошюра Владимира Житенёва «Годы студенческие», в написании которой я принял посильное участие.

В сборнике «Комсомол в вузе» (1973), подготовленном по замыслу Житенёва, была подробно описана проблематика и методика комсомольской работы в высшей школе, представлен интересный опыт. Владимир Андреевич дал вступительную статью, авторами глав стали сотрудники отдела, а я – составителем и редактором. Судя по тому, что впоследствии вышло два дополненных переиздания этой книжки, она оказалась удачной и полезной для первичных организаций.

Не будет преувеличением сказать, что 70-е годы были временем бурного подъёма самодеятельности и самоуправления в студенческой среде, и для этого создавались благоприятные условия. В университетах и институтах работали студенческие научные общества, конструкторские бюро и лаборатории, факультеты общественных профессий, художественные коллективы, военно-патриотические объединения, клубы спортивного общества «Буревестник», проходили студенческие праздники, конкурсы, соревнования. Массовый и многопрофильный характер приобрело движение студенческих строительных отрядов. (Я намеренно не говорю здесь об упущениях и промахах, неизбежно сопровождающих всякое благое дело, поскольку о них и так много сказано критиками ВЛКСМ.)

Коллективная студенческая активность, ориентированная на разностороннее развитие молодых людей, поддерживалась комплексом вузовской учебно-воспитательной и комсомольской работы. В конце восьмидесятых годов этот единый поток стал слабеть, пока не иссяк совсем в девяностые, когда ВЛКСМ самоликвидировался, а высшие учебные заведения были провозглашены поставщиками населению образовательных услуг, в том числе платных.

Понятие «коммунистическое воспитание», постоянно звучавшее в советскую пору, многослойно. В нём, помимо идеологического, есть и другие важные смыслы – общекультурный, нравственный, образовательный. Ещё Ленин советовал первым комсомольцам не замыкаться на чтении коммунистических брошюр, а овладевать духовным наследием всего человечества. Пафос обретения новых знаний и профессиональных умений был подтверждён созданием в СССР разветвлённой сети общеобразовательных школ, высших и средних специальных учебных заведений, профессионально-технических училищ, а также многочисленных вечерних и заочных школ и факультетов, всевозможных курсов повышения квалификации, кружков, лекториев, научно-популярных журналов, книжных серий, кинофильмов, радио– и телепередач. Большинство составляющих этой гигантской империи знаний канули в Лету или, в лучшем случае, затаились во всемирной сети.

В Москве Владимир Андреевич Житенёв был уже не совсем таким, каким я знал его по Свердловску. Сказывалось высокое положение: больше бумаг и заседаний, меньше живого общения с молодёжью; масштабы дел диктовали иную степень ответственности за каждый шаг, а незыблемые законы аппарата диктовали соблюдение неписаных поведенческих и нравственных норм. Но, вспоминая те два с половиной года, что пребывал в его референтах, могу определённо сказать, что натура его осталась прежней, хоть внешне он стал серьёзнее и солиднее. Не раз наблюдал, как он мгновенно загорается при встрече с друзьями-свердловчанами, как шумно приветствует их и лобызает. Видно было, что он никогда не предаст молодые годы.

Побывав однажды вместе с Житенёвым в командировке в Воронеже, я убедился, с каким уважением относились к нему и секретари обкома партии, и ректоры вузов. Причина, конечно, не в должности, а в его знании реального положения дел в системе высшего образования и в практической поддержке, которую оказывал комсомол подготовке молодых специалистов. В Воронеже не было ни пикников «на природе», ни секретных дач с саунами и отзывчивыми активистками, как любят ныне живописать развлечения комсомольских функционеров. Были нормальные будни делового человека.

К сотрудникам подопечных отделов (в ЦК ВЛКСМ был создан также отдел научной молодёжи, что отражало потребности времени) Житенёв относился строго, но справедливо. Насколько знаю, обид на него не держали даже те, кто получал серьёзный втык. Он загружал подчинённых заданиями, не забывая потом проверять выполнение, но и сам работал без устали. Не случайно в гимне студенческого отдела, который распевали на встречах ветеранов, появились слова:

Шагом твёрдым идём уверенно

С Житенёвым вперёд.

И на практике от бессонницы

Применяем мы НОТ.

Внедрение НОТ – научной организации труда – происходило в Свердловской области в 60-е годы, отсюда и стихотворная строчка.

Невозможно влезть в душу человека, особенно человека неординарного, иной раз трудно понять, что кроется за его словами и поступками. Но, я думаю, Житенёв воспринимал очевидные несообразности и пороки тогдашней нашей действительности, в том числе и присущие высшему эшелону власти, как нечто временное, наносное, непринципиальное и потому неспособное подорвать веру в идею. В статье Олега Карпухина и Эдуарда Макаревича, опубликованной в книге «Так нам сердце велело», посвящённой памяти Житенёва, он назван романтиком идеи. Точнее не скажешь.

В 30-е годы в СССР выходил журнал «Красное студенчество», впоследствии переименованный в «Советское студенчество». В течение нескольких лет Житенёв упорно пробивал проект возрождения журнала (для этого требовалось решение ЦК КПСС). В качестве союзника ЦК ВЛКСМ он привлёк Министерство высшего и среднего специального образования СССР. И в 1974 году родился общественно-политический и литературно-художественный журнал «Студенческий меридиан» – совместное издание ЦК комсомола и министерства.

Вспоминая былые муки творчества, самый успешный из главных редакторов журнала Владимир Попов признавался, что не сразу понял, какой должна быть концепция журнала, путеводный замысел, главная идея. Методом проб и ошибок был найден такой подход к освещению проблем студенчества, такой конструктивный принцип работы, который позволил журналу завоевать доверие, популярность у столь привередливой аудитории. Он рассказывал:

Мой замысел состоял в том, чтобы изучать потребности и интересы студенчества, его мнения и настроения, установить с аудиторией журнала живую коммуникацию, постоянную обратную связь. <…> Перелистывая подшивки «Студенческого меридиана», я порой отмечаю, что многие проблемы, поднимавшиеся нами, актуальны и теперь. Значит, верно ощущали мы тогда глубинные токи эпохи, находили болезненные точки нашей жизни. И испытываю сожаление оттого, что вскоре журналом было растрачено то, что нарабатывалось годами.

К концу 70-х годов тираж «Студенческого меридиана» приблизился к миллиону экземпляров. Житенёв в то время уже работал секретарём Свердловского обкома партии, но, разумеется, поглядывал, как растёт его детище.

Второй пример. Мало кому известно, сколько времени и усилий посвятил Владимир Андреевич поддержке и организации похода семёрки лыжников во главе с Дмитрием Шпаро на Северный полюс. Это предприятие обычно именуют высокоширотной экспедицией газеты «Комсомольская правда», но вряд ли оно состоялось бы без кураторства ЦК ВЛКСМ, конкретно – Владимира Житенёва. Об этом рассказал Дмитрий Шпаро в статье «Пускать или не пускать?», включённой в упомянутый мемуарный сборник.

Вопрос о лыжном походе на Северный полюс три года «парился» в «Комсомолке», пишет он. В 1973 году всё было готово к старту, но вспомнили, что газета – орган ЦК ВЛКСМ и обсуждение перенесли в зал ЦК.

Я чувствовал: Житенёв – наш союзник, – продолжает Шпаро. – Все ждали: сейчас всё решится. Многое зависело от позиции заместителя главного редактора «Комсомолки». Однако на протяжении долгого разговора он не произнёс ни слова… Мы были ошеломлены. По-моему, и Владимир Андреевич тоже удивился. Вывод совещания был очень прост: поход состоится, если старшие товарищи дадут добро. <…>

В течение года все документы для ЦК КПСС были составлены. К сожалению, вердикт «Инстанции», то бишь секретариата ЦК КПСС, был нерадостным: «Поход к Северному полюсу нецелесообразен». Казалось бы, всё – Северный полюс с повестки дня снят.

Разумеется, Владимир Андреевич был хорошим партийцем, почитал и знал дисциплину, но нашлись у него и другие качества: собственное видение мира, собственное понимание того, что полезно стране, советской молодёжи, лидером которой он был. В эти дни кажущегося краха Житенёв помог нам сохранить лицо, сохранить запал.

«Запал» поддерживался в течение пяти лет: тренировочные походы, проработка каждой мелочи, вербовка союзников идеи, «дипломатические» переговоры и письма. Житенёв держал руку на пульсе. И произошёл редкий случай: убийственное решение ЦК КПСС оказалось невыполненным: 31 мая 1979 года экспедиция была на полюсе.