Текст книги "Пути, которые мы избираем"

Трудная разведка на кривизне

Наш известный соотечественник хирург Иван Иванович Греков как-то обратился к Быкову:

– Объясните мне, пожалуйста, мой друг, почему опухоли и язвы желудка возникают обычно на его малой кривизне? Ведь слизистая оболочка на этой кривизне абсолютно ничего не выделяет… Случись беда на большой кривизне, не было бы и сомнений. Там – потоки кислот, как не нагрянуть несчастью. Давайте, Константин Михайлович, подумаем. Мы вам в клинике лабораторию оборудуем, материалы дадим, все, что спросите, отпустим… Угодно, я с Иваном Петровичем побеседую, попрошу направить вас сюда? Или вы не склонны променять лабораторию на клинику?

На это Быков ему ответил:

– Я не мыслю своей работы без тесной дружбы с клиницистами. Мои идеи рождаются в больничной палате. Экспериментируя на кролике, я думаю о больном человеке.

Павлов дал свое согласие, и Быков углубился в тайну малой и большой кривизны. Он разделил желудок собаки на Две неравные части, повторил в точности творение Павлова и – простим Быкову его отступничество – отгородил рядом еще один желудочек, вдоль линии малой кривизны. В одной части будет идти нормальное пищеварение, а в двух других, связанных общей нервной системой, – выделяться желудочный сок. Количество и качество его послужат ответом на поставленный экспериментатором вопрос.

Проходили недели в напряженных наблюдениях. У фистул маленьких желудочков велся тщательный счет выделения. Каждая капля заносилась в журнал: физиологи и химики изучали ее, сравнивали и строили по ней заключения. Так было установлено, что сок, вопреки господствующему убеждению, на малой кривизне отделяется уже в первые секунды, идет он обильно, его кислотность значительна, переваривающая способность огромна. Немного позже появляются первые капли из большой кривизны. И количеством и качеством они уступают соку соседнего желудочка. Прежние знания клиницистов оказались ошибочными.

Знаменитый хирург напряженно следил за экспериментами физиолога. Он был заинтересован в этой работе, вся его жизнь была посвящена хирургии внутренних органов.

– Чем вы нас обрадуете? – спросил он Быкова. – Ищете истину на кривизне?

– Мне кажется, – ответил ученый, – что мы ее откроем на малой.

– На малой? – удивился хирург. – Вы ставите под сомнение наши знания?

Быков пожал плечами:

– Стоит ли об этом жалеть! Я где-то, Иван Иванович, читал, что действия медиков, не располагающих точным методом диагностики, напоминают схватку бойцов, сражающихся с завязанными глазами. Такие врачи чаще поражают жизнь, чем отвращают смерть.

Именно на малой кривизне, как убедился Быков, возникает первое возбуждение, распространяясь по всей оболочке желудка. Один за другим включаются все три поля его, взаимно задерживая и ускоряя выделение желудочного сока. То, что принималось за единый процесс сокоотделения, оказалось суммой трех различных слагаемых.

– Я считаю несомненным, – сказал Быков, – что язвы желудка возникают именно там, где им и полагается возникнуть. Способствует этому высокая кислотность желудочного сока на малой кривизне.

Заключение ученого опрокидывало все представления хирургов, но факты были убедительны, и никто против них не возражал.

История эта имеет свое продолжение.

В лабораторию Быкова как-то приехал молодой клиницист. Ему надо было сделать небольшую работу – изучить влияние меда на пищеварение. Врачи давно уже пришли к заключению, что мед задерживает выделение желудочного сока, и рекомендуют больным как средство ослабить деятельность желез. Приезжий врач имел в виду проверить это путем физиологического опыта.

Ученый подготовил ему собаку с двумя фистулами, сообразно числу маленьких желудочков. Исследования предполагалось вести так: кормить животное медом, изучая при этом выделение желудочного сока.

С первого же момента возникли, казалось, неодолимые трудности: собака не была расположена к меду. Она решительно отказывалась от приторной кашицы, застревающей у нее в глотке. Исследователь, в свою очередь, настаивал на своем: он морил ее голодом, подогревал злосчастный мед, надеясь тем самым усилить у собаки аппетит и вынудить ее покориться неизбежному. Вслед за первым затруднением возникло и второе: выделение желудочного сока из фистулы резко понизилось. Особенно скверно проявил себя желудочек, выкроенный на малой кривизне. Он источал кровянистую влагу. Встревоженный врач обратился к Быкову:

– Я готов воздать должное вашему изобретению, ему предстоит великое будущее, но в моих опытах желудочек, право, не нужен и даже отчасти мешает.

Во всем виновато злосчастное творение Быкова, этот ненужный придаток к желудочку Павлова.

Очередная неудача не заставила себя ждать.

Теперь за опыты взялся Курцин. Он тщательно проверил состояние собаки, убедился, что на слизистой оболочке желудка нет повреждений, и перестал давать животному мед. Из маленьких желудочков вскоре побежал чистый сок. Опять в рацион ввели нежеланное блюдо, и прежние нарушения повторились. Первым сдал желудочек, выкроенный на малой кривизне. Болезненный процесс протекал в нем острее и резче. Исследователь неустанно проверял результаты и до тех пор повторял их, пока не убедился, что питание медом извращает отправление желудка и вызывает у собаки тяжелый невроз.

Создать у животных временную связь и вызывать расстройство условными средствами не стоило Курцину большого труда. Одно приготовление медового блюда или появление служителя, который эту пищу собаке подавал, вызывало у собаки расстройство.

– Итак, что мы узнали? – подытожил ученый. – Безвредный, казалось, для животного мед причинил ему страдания, Пища нежеланна – этого достаточно, чтобы выделение сока и кислотность его упали.

Вывод крайне поразил Курцина. Неужели это так? Павлов в свое время установил, что на каждый род пищи организм выделяет– сок различного качества. Неужели большее или меньшее расположение к блюду отражается также на свойствах желудочного сока? Врачи нечто схожее наблюдали, физиологи – никогда.

Чтобы выяснить это, аспирант перенес свои опыты из лаборатории в клинику. Наблюдения велись на больных с разрушенным пищеводом. Пища у них выпадала из отверстия на шее, а из желудка тем временем изливался желудочный сок. Его можно было измерить и взвесить, выяснить кислотность, изучить состав.

Ассистент повторяет опыт «мнимого кормления», проведенный Павловым на животных. Вместо собаки с перерезанным пищеводом и фистулой желудка у него разумное создание – человек. Его организм ответит, почему порция безвредного меда так глубоко уязвила подопытную собаку, верно ли, что желанная пища встречает в желудке особый прием.

Курцину не понадобилось придумывать методику, истина была добыта легко: больным давали различную пищу и исследовали их желудочный сок. Кривые, выведенные на листах наблюдения, подтверждали заключение Павлова. Каждый род пищи вызывает определенный желудочный сок. И еще открыл ассистент: рыбное блюдо – любимое – встречало в желудке сок такой высокой кислотности, какой слизистая оболочка желудка на другую пищу не выделяла. Менее желанные, мясные блюда встречали более сдержанный прием.

У исследователя было достаточно доказательств, что однообразная и неприятная пища задерживает выделения слизистой оболочки желудка и, вероятно, приводит к неврозу.

Эта замечательная работа, особенно метод ее помогли Курцину увидеть неполноту своих исканий и вовремя исправить одну серьезную ошибку.

Труд исследователя сравнивают обычно с работой строителя, воздвигающего здание из отдельных блоков и кирпичей. Это не так. Исследования протекают в обратном порядке: воссозданию предшествует разрушение, объект изучения расчленяется, чтобы вновь возникнуть из отдельных частей. «Сначала, – говорит А. И. Герцен, – ум человеческий дробит предмет, рассматривает, так сказать, монады его, – вот анализ; потом складывает их и получает полное познание… объемлющее части, – вот синтез».

Пришло время для Курцина обозреть наконец целое, кропотливо исследованное по частям, убедиться, что позади нет крупных промахов и при встрече никто не бросит ему: «Спасибо, Иван Терентьевич, удружили…, Пробовали делать по-вашему, не вышло».

Не так уж много предстояло проверять: тракт исследований весьма невелик, он начинается в полости рта и завершается в желудке.

Курцин мысленно обозревает пройденные этапы, все стадии пищеварения с момента, когда запах или вид яств вызывает первое сокоотделение.

Вот еда поступила в полость рта, и железы желудка вновь возбудились. Пищевой комок последовал дальше, коснулся желудка, стал его наполнять, и вновь желудочный сок отделился. Пища приблизилась к привратнику – и снова возникло отделение сока. Завершилась первая стадия – нервная, за ней последует вторая – химическая. Не нервы теперь будут возбуждать железы, а расщепленная пища, ее вещества. Они успели всосаться в кровь и с током ее вернуться в желудок, чтобы не дать возбуждению улечься. Позже из кишечника придут вещества, которые эту деятельность желез остановят.

Таков круг изысканий пройденных этапов в их последовательности.

Курцин мысленно обозревает свои удачи и неудачи и вдруг останавливается в недоумении. «Погодите, Иван Терентьевич, – говорит он себе, – у вас тут прореха. Что прореха – провал! Как можете вы судить о состоянии желез по соку, извлекаемому после раздражения желудка баллоном? Вы этим лишь узнали, как протекает первая стадия пищеварения, а как во второй? Не пострадал ли привратник? Не ослабела ли сила его гормонов? Возможно, они вовсе не поступают в желудок? Врачи отвергнут ваш баллон со всей его механикой. Им нужна картина, и обязательно полная. В анализируемом соке должен быть ответ, какова работоспособность желудка, как протекает в нем пищеварение. Врачей интересует не только первая – нервная, но и вторая – химическая фаза…»

Движимый тревогой за судьбу тех, кого страдания привели в клинику, преследуемый опасениями допустить ошибку и ввести в заблуждение врачей, Курцин снова вернулся в лабораторию. Здесь на животных он проследит, как развиваются заболевания и с какими изменениями в состоянии желез они связаны. Объектом испытания будет собака, а возбудителем болезни – медовая диета.

Аспирант повторил опыты Быкова и был свидетелем того, что увидел ученый. Четырехдневное кормление животного медом привело к расстройству пищеварения на долгий срок. Резко снизилось отделение сока и повысилась его кислотность. Возник разнобой между отдельными частями желудка: на малой кривизне еще обильно выделялся желудочный сок, а на большой его уже не было. Мясо, вызывающее резкое возбуждение желез, и молоко – весьма слабое, обнаруживали противоположные свойства.

Множество болезненных, явлений, обычно наблюдаемых у человека, ассистент увидел у собак. Бывало, пища, введенная в желудок животного, не вызывала отделение сока в продолжение первой стадии пищеварения или, наоборот, железы не выделяли ни капли сока на вещества, поступающие с током крови во второй стадии.

Теперь уже Курцин мог с уверенностью сказать, что различные расстройства пищеварения проистекают от неблагополучия в одной из его стадий. Каждая из болезней несет на себе черты одной из них – нервной или химической фазы.

Результатом этих работ был новый метод извлечения желудочного сока, разработанный в лаборатории. Не в пример прежнему, он мог многое сообщить о работоспособности желудка. Как и ранее, баллоном раздвигали стенки желудка и откачивали зондом сок, но исследование этим не исчерпывалось. К началу второй фазы пищеварения, когда расщепленные вещества с током крови спешат возбудить угасающую деятельность железы, в желудок вводили бульон или спиртной раствор, которые через час уже всасывались в кровь. Новая порция сока, извлеченная из желудка, должна была ответить, откликнулись ли железы на раздражения, возникающие во второй стадии пищеварения, и какого качества выделенный сок…

Никогда еще медицина не располагала тэкиал исчерпывающим методом исследования пищеварительной функции. Эти опыты многое принесли науке, но еще больше – самому Курцину. Он увидел, что в физиологии одинаково необходимы испытания на человеке и на животном. И лабораторными средствами можно послужить медицине.

Первые водоросли в безбрежном океане

Прошли годы с тех пор, как Курцин начал свои первые изыскания. Многое за это время изменилось. Прежний чемпион по боксу полусреднего веса давно оставил свое увлечение молодости. Позади осталась и футбольная площадка с ее шумными радостями. Не всегда у него достаточно времени, чтобы побывать на матче, и в последние годы число пропущенных игр стремительно растет. Его высокая фигура, широкие плечи, мускулистые руки и шея и в сорок с лишним лет все еще говорят о силе и физической гармонии. Многое изменилось и в его взглядах на физиологический эксперимент. Он примирился с мыслью, что опыты должны вестись на животных и результаты этих экспериментов могут служить человеку. Поверил он также в силу временных связей, в значение их для больного и врача. Аспирант стал ассистентом, доктором медицинских наук, автором нового метода исследования желудочно-кишечного тракта, у него появились свои ученики. В одном лишь остался он верным себе – по-прежнему работа тем более волнует его, чем очевиднее ее польза для клиники.

С некоторых пор его новые идеи все чаще возникают у постели больного. Не физиологические проблемы вдохновляют ассистента, а жалобы больных и собственные наблюдения над течением болезней.

Михаил Алексеевич Горшков не оставлял без внимания молодого исследователя. Он приходил к нему в палату, чтобы подсказать выход из затруднения, ободрить и приучить к испытаниям.

– Есть люди науки, – говорил профессор, – чувства которых нуждаются в подогреве. Им надо рассказывать о чужих страданиях, о нашей обязанности перед народом и собственной совестью… Не уподобляйтесь им.

– Я, Михаил Алексеевич, не могу быть забывчивым к нуждам больных, – ответил ему ассистент, – не могу себе этого позволить. Забуду я о своих обязанностях как врач, мне напомнит об этом долг советского человека, долг коммуниста.

Иногда эти беседы носили непринужденный характер, и было трудно решить, кто из собеседников профессор и кто ассистент. Говорили обо всем, спорили и возражали друг другу.

– Не думали ли вы над тем, – спросит ученый, – какие тайные узы связывают музыку с пищеварением?

Указания профессора на давнюю склонность человека сопровождать обеды и пиршества музыкой могут вызвать возражения ассистента. Вспыхнут разногласия, которые непременно завершатся примирением.

Профессор Горшков сказал как-то Курцину:

– Много уже сделано для того, чтобы изучить заболевания желез желудка. В некоторых случаях мы можем организму помочь. Менее благополучно обстоит с пониманием механизма сокращений желудка. Бывало не раз, что ослабление этой функции влекло за собою более печальные последствия, чем болезнь желез. Разберитесь в этом, и, – закончил он шуткой, – потомки оценят вашу заслугу – на медали в честь исследователя начертают: «Счастлив познавший причины…»

Речь шла о весьма серьезном явлении. Желудок, подобно сердцу, ритмично пульсирует. До пяти раз в минуту в нем возникают сокращения. Они начинаются у входа в желудок и завершаются у привратника. Их назначение: смешивать и проталкивать пищевой комок в кишечник. Без этих сокращений нормальное пищеварение невозможно. Клиницисты давно добиваются узнать, чем определяется пульсация и в какой мере она связана с другими заболеваниями.

Идея профессора пала на благодатную почву. Ассистент давно заметил, что между сокоотделением и сокращениями желудка наблюдается определенная связь. Были основания полагать, что сокращения эти возникают под действием пищи на мышцы желудка. Чем значительнее давление, тем интенсивнее пульсация. Подобные предположения высказывались и ранее, однако без достаточных доказательств.

Первые же испытания на животных, а затем на людях подтвердили, что введенный в желудок баллон значительно усиливает сокращения желудка. Пульсация становится тем сильнее, чем больше нагнетаемый воздух оказывает давление на мышцу. В желудке оказались нервные механизмы, вызывающие не только сокоотделение, но и пульсацию собственных стенок.

Картина менялась, когда опыты повторяли на больных. Тут результаты зависели от характера и течения заболевания. Количество и сила пульсации были значительны у людей с повышенным отделением желудочного сока и недостаточны, когда образование его почему-либо снижено или возникала раковая опухоль. У таких больных механические раздражения не могли оживить движения желудка.

Ассистент, таким образом, не только изучил механизм сокращения, но и сделал его средством распознавания болезней. В этом помогла ему разработанная им методика исследования. Только отказавшись от общепринятых приемов, не всегда прочных и весьма спорных, Курцин мог добиться успеха.

Врачи не замедлили задать ему новый урок, и ассистент не мог его не принять. У него была возможность заглядывать в глубь организма и видеть то, что до него казалось недоступным.

Врачи и физиологи нередко отмечали, что между состоянием желудка и болезнью печени существует какая-то зависимость. Так, вслед за образованием язвы желудка изменяется и желчеотделение. Или наоборот – воспаление желчного пузыря, приступы желчно-каменной болезни отражаются на сокращениях желудка и отделении сока. Нельзя ли с помощью новой методики вникнуть в тайну этого соподчинения? Кто знает, какие закономерности кроются здесь.

Рассказывают, что Колумб, увидев первые водоросли в безбрежном океане, догадался о близости материка. Ничтожно малое приоткрыло бесконечно великое. Когда Курцин убедился, что наполнение желудка становится сигналом для сокращения мышц и сокоотделения, он за этими частностями разглядел широкий простор для обобщения. Не служит ли желудок с его чувствительной поверхностью, спросил он себя, местом, откуда исходит влияние на всю пищеварительную систему, и, в частности, на печень?

Ускоряет же раздувание баллона в желудке отделение слюны, Более часа длится напряжение желез, пока баллон не опустеет. Почему бы не быть такой же связи между функционирующим желудком и прочими частями пищеварительной системы?

С таким убеждением Курцин приступил к исследованию печени и желчного пузыря.

Чтобы видеть, как эти органы себя поведут под давлением резинового баллона, он вывел у собаки желчный проток и образовал фистулы пузыря и желудка. Исследователь мог, таким образом, видеть действие баллона на печень и пузырь. Результаты сказались быстро. Сигналы наполненного воздухом желудка ускоряли воспроизводство желчи, усиливали сокращение желчного пузыря, а с этим и выход этого сока в двенадцатиперстную кишку. Все эти механизмы, приведенные в движение баллоном, замирали, как только исчезала причина, возбудившая их.

Благополучно обосновав то, о чем клиницисты лишь догадывались, Курцин вернулся в клинику, чтобы проверить лабораторные наблюдения. У изголовья больного он по-прежнему чувствовал себя хорошо. Тут все было подлинно, безыскусственно и достоверно. Он и теперь не склонен отречься от того, что сказал однажды Быкову:

«У человека мы такое с вами откроем, какое у собак не увидишь вовек…»

В новых опытах ничего не изменили. Наполненный желудок больного приводил желчный пузырь в движение, частота его ритма и сила сокращений зависели от свойств пищи. Вещества, привлекающие много желчи в кишечник, вызывают бурную деятельность пузыря, тогда как пища, способствующая лишь образованию желчи, эти движения замедляет. Одно жевание вкусного бутерброда выводит желчный пузырь из состояния равновесия. Его сокращения продолжаются до десяти минут, хотя съеденный бутерброд в желудок и не попадает. К таким же результатам приводит разговор с испытуемым о предстоящей еде или ее приготовление у него на глазах.

В сложной системе пищеварения все части ее покорны коре головного мозга, все они образуют временные связи с предметами и явлениями внешнего мира. Желчный пузырь не оказался исключением.

Всего этого наука не знала. Никому еще не удалось записать сокращения желчного пузыря у человека. Некоторые ученые все еще полагают, что этот орган не более важен, чем отросток слепой кишки, и даже выход желчи из печени осуществляется как бы помимо пузыря. Опыты на только что казненных преступниках, проделанные за рубежом, ничего нового не открыли. Из трех экспериментаторов двое утверждали, что электрическое раздражение вызывало у трупов сокращение пузыря, третий этого не наблюдал. В Штатах Америки из сорока восьми опрошенных клиницистов тридцать шесть отказались признать за желчным пузырем какое бы то ни было значение. Неудивительно, что во всех случаях желчно-каменной болезни врачи, сообразуясь с этой теорией, спешат удалить желчный пузырь…

«Часто говорится, и недаром, – учил Павлов, – что наука движется толчками, в зависимости от успехов, делаемых методикой. С каждым шагом методики вперед мы как бы поднимаемся ступенью выше, с которой открывается нам более широкий горизонт с невидимыми раньше предметами».

Методика, разработанная в лаборатории Быкова, так высоко вознесла физиологическое исследование, что разрозненное предстало как единое, вскрылись внутренние связи, ускользавшие от взора науки.

Ничтожно малое приоткрыло безмерно великое.