Текст книги "Вдохновенные искатели"

В глубь пустыни, за потоком Аму-Дарьи

Новая экспедиция в Каракумы имела свою предысторию.

В 1928 году воды Аму-Дарьи были пущены в пустыню для орошения ее. В течение первого лета десятки миллиардов кубометров воды углубились в пески Келифского Узбоя на пятьдесят километров, в течение второго и третьего лета – на сто двадцать пять. Юго-восточные Каракумы изменили свой облик, покрылись растительностью, заселились людьми; прибрежная полоса обросла тамариском и тростником. Даже движущиеся пески зазеленели. К необозримым озерам и болотам потянулись звери и птицы, к воде пришли лисица, волк и шакал. Стаи уток, гусей и бакланов заполнили пустыню, создавая местами птичий базар.

К обводненному участку стекались стада каракулеводческих совхозов, закладывались леса, виноградники. Последующим проектом направление канала изменили, вода получила более выгодный путь. Трассу Келифского Узбоя оставили. Величественный эксперимент гидротехников навел Павловского на мысль заняться вопросом, который все равно встанет потом: не последуют ли комары за водным потоком и не станет ли он тогда очагом малярии? Размножение комаров невозможно там, где нет водоемов для кладки яиц и личинки не могут развиваться. В безводной пустыне нет комаров, они немыслимы там, как немыслимы рыбы вне водного источника. Предстояло решить, какими средствами помешать возникновению очага губительной болезни на землях вновь освоенного края.

К этой задаче Петрищева присоединила свою. Келифский Узбой должен был стать ее оружием в борьбе, средством разделаться с учеными-противниками. Ей надоели их бесконечные сомнения, недоверие и расспросы:

– Не ошиблись ли вы, Полина Андреевна, – москиты в самом деле живут за счет зверей?

– Может быть, насекомых занесло в норы ветром? Ведь

бывает и так…

– Да нет же, – отвечала она, – вот этих москитов я выловила в норе грызуна, тех, – в логове лисицы, а вот других – среди змей. Вольно было вам держаться далеко от природы, ограничивать свои исследования человеческим жильем.

Теперь она проникнет в самое сердце пустыни и оттуда принесет им свой улов. Пусть посмеют потом сомневаться!

Маршрут был намечен на месте. Из трехсот человек, заселивших когда-то пустыню, осталось лишь трое. К ним, на метеорологическую станцию, Петрищева держала свой путь. Проводником ей служил колхозник Рахман Джуме, родом афганец, средством передвижения – ослы. От верблюда она отказалась. Он, правда, менее прихотлив, более вынослив, зато сколько с ним в дороге хлопот! На каждой остановке упрашивать гиганта опуститься на колени, затем – подняться и встать, – слишком много церемоний для занятых делом людей.

Ослов оседлали, привьючили сзади бурдюк с водой и виноград и с рассветом двинулись в путь. Прежде чем пуститься в опасную дорогу, Петрищева сдала сотрудникам отчетность, казенные деньги и адреса своих родных.

Пустыня встретила путников песчаным бураном, ослепляющим солнцем и зноем. Огромные озера и потоки, струящиеся в зеленых берегах, не остужали этого знойного дыхания неба. Ослы двигались шагом, увязая в песке, и дымка желтой пыли поднималась им вслед.

Петрищева в белом халате и белой шляпе неподвижно сидела в седле. Время от времени она соскакивала наземь, деловито подсаживалась к едва заметной норе и принималась выгребать оттуда мусор. Разложив по пробиркам добычу – клещей отдельно от насекомых, – охотница следовала дальше. У маленькой заводи ее внимание останавливали плавающая зелень с личинками комара на поверхности и следы джейрана на берегу. Ее действия искусны, движения ловки. Никто не умеет, как она, кисточкой, смоченной в спирте, ловить москита на лету. У зарослей камыша Полина. Андреевна поднимает засевших там насекомых, чтобы ими набить свои пробирки. Следы тонкопалого суслика и черепахи приводят к крошечной норке. Песчаный навес у входного отверстия и очертания низко нависшей скалы так и просятся на фотопленку. По снимку можно будет потом о многом подумать…

Как много у нее дела в пути! Вот вылетели из норы жаворонки пустыни, выползли черепахи, ушастая круглоголовка и варан – сообитатели крысы-песчанки, создавшей свой дом под землей. Они приходят сюда укрыться от зноя и передохнуть. В каждой норе свой микроклимат и мир. Когда поверхность пустыни накаляется до семидесяти градусов, тут, на глубине ста сантиметров, стоит температура украинских степей. Даже москиты чувствуют себя в норе хорошо. Сейчас именно они занимают охотницу. И неудивительно: в половине апреля, когда их нигде нет, Петрищева находит этих насекомых на каждом шагу. Счастливое место! Они, видимо, не переводятся здесь.

На травянистых участках, где достаточно корма для питания летом и заготовок на время зимы, километрами тянутся колонии песчанок. У каждой норы надо выяснить, нет ли комаров, какие именно виды обитают в пустыне, много ли переносчиков малярии среди них. Петрищева бродит по земле, где летом в песках пекутся яйца, а зимой замерзает вода, идет и ищет виновников человеческих бед.

К концу первого дня путешествия было пройдено сорок два километра. Результаты оказались не из приятных: комар следовал за водой в глубь пустыни. Случайно или нет, все время попадался враждебный человеку анофелес. Этого следовало ожидать: подвижной, неутомимый, он легко пересекает реку шириной в два километра, пробирается на зимовку за четырнадцать километров и выживает при тридцати градусах ниже нуля. Никакой другой вид с ним не может состязаться в способности одолевать расстояния и приспосабливаться к обстановке, как бы она ни была необычна. Впрочем, время покажет, какой вид комара главным образом здесь обосновался.

Время это пришло очень скоро. Когда вечернее солнце спустилось, полчища комаров обрушились на путников. Они нагрянули словно для того, чтобы ответить на вопрос, который привел Петрищеву в пустыню. Охотница решила не отказываться от случая собрать обильную жатву. Она поставила шалаш из прозрачного тюля и пустила в него осла, оставив щелку для насекомых. Комары облепили живую приманку, попировали на славу, но улететь не смогли, – тяжелые от выпитой крови, они остались на стенках шалаша. Преследуемая кровососами пустыни, Петрищева всю ночь провела на ногах. За этим испытанием пришла утром награда: она собрала большую добычу и опять убедилась, что большинство ее пленников – комары анофелес, переносчики малярии.

Миновал еще день. Исследовательница продолжала свое дело. В белом халате, словно пустыня была ее лабораторией, она продолжала здесь бродить и хозяйничать. Ни жара, ни усталость не могли истощить ее энергию; она хлопотливо возилась со спиртом и склянками и что-то записывала в тетрадь.

К концу второго дня путникам пришлось искать спасения от врага, более страшного, чем звери пустыни, – от контрабандистов, промышляющих опиумом. Из опасения быть выданными, эти люди нередко убивали в дороге встречных.

Третий день принес путникам новое испытание: они сбились с дороги и заблудились. Единственный встречный указал им неправильный путь. Прошло много времени, прежде чем на берегу обширного озера показалась метеорологическая станция…

Итоги обследования не были радостны. Комар анофелес появился в Келифском Узбое с первыми потоками воды. В прибрежном кустарнике его ждало убежище, в стадах джейранов и кабанов, пришедших сюда, – широкий источник питания. Животные сами привели своих врагов, несли их в складках шерсти, облегчая кровососам далекий перелет. Среди людей, населивших пустыню, нашлись давние малярики-паразитоносители, заразившие своей кровью комаров. Анофелес густо посеял малярию, привил здоровым губительный плазмодий больных.

Вслед за комаром теми же путями пришли мухи. Они быстро заселили людские поселения и вызвали вспышку дизентерии.

Постоянными обитателями пустыни оказались москиты. Порождение Каракумов, они всегда были тут, поток воды не отразился на их существовании.

Петрищева решила серьезную задачу, связанную с орошением пустыни. Органы здравоохранения знали теперь, какие меры понадобятся при обводнении Каракумов. С собой охотница увозила три сувенира – три свидетельства счастливой удачи. Первый должен был принести удовлетворение Павловскому – улов клещей был на редкость обильным. Второй предвещал победу над теми, кто еще сомневался, что москиты обитают в норах диких зверей. В ста двадцати километрах от человеческого жилья, в самых недрах пустыни, она находила их в обиталище песчанки. Третий сувенир был плодом уроков Павловского. «Наши экспедиции, – учил он, – должны оставлять за собой след, чтобы с нашим отъездом продолжалась развернутая на месте работа». Петрищева исполнила этот завет и из трех обитателей Келифского Узбоя завербовала в помощники всех трех. Они дали ей слово собирать насекомых и пересылать их в Ленинград.

О чудесах на рисовых полях

Лето 1934 года было богато научными событиями. Из Туркмении Павловский направил Петрищеву в Таджикистан. Ей предстояло там обследовать распространение малярии и изучить расселение москитов по краю. Задание, казалось, не блистало ни разнообразием, ни оригинальностью, и если Полина Андреевна провела лето в тяжелом труде и испытаниях, то обязана этим своей неспокойной натуре.

Строго говоря, ничего особенного не произошло. Она не блуждала в песках, не встречала в пути опасных людей, ничто положительно не угрожало ее жизни. Ее дни проходили в южном Таджикистане, в его колхозах, на совещаниях в райсоветах и земельных отделах, в комендатурах, в погранотрядах, у агрономов и гидротехников. В свободное время она изучала особенности разведения риса. Ее познания в этой области росли с каждым часом и позволяли ей в докладах делать экскурсы в биологию риса. Она знала теперь, что прихотливое детище тропиков и субтропиков кормит две трети людей на земле, его урожайность не превзойдена ни одной хлебной культурой.

Однако, как часто бывает, рядом с источником жизни и счастья рождаются бедствия и смерть. В застойных водах рисового поля, прогретого солнцем, в тени от зелени плодятся личинки переносчика малярии. Широким радиусом вокруг болеют и гибнут люди; опасность растет, грозит новым и новым районам.

Все меры оздоровления водных полей не давали еще нужных результатов. Химические препараты, убивающие личинок, не оказывали влияния на куколок; нефть же и керосин вредно отражались на развитии риса.

Петрищева попала в такой район, где рисовые поля стали бедствием для населения. Комар анофелес безжалостно отбирал свои жертвы, число здоровых людей уменьшалось, падали силы производителей риса, они гибли от сопутствующих малярии болезней.

Что могла в этом случае сделать Петрищева? Признать свое бессилие, сказать, что рисовые поля – мирные воды орошения – стали для людей источником страдания и смерти? Попытаться воскресить одно из химических средств уничтожения личинок? Но ведь опыт доказал, что такие мероприятия несовершенны. Она могла бы, конечно, заново перепробовать их. Не удастся справиться этим летом, она закончит работу в будущем году. Проблема не новая, можно подождать. Но кругом тяжко страдали люди, и долг призывал ее скорее решать.

Есть верное средство против анофелеса на рисовых полях. Способ не новый, известный уже свыше сорока лет, но его применение не выходило за пределы опытных станций. Метод по идее крайне несложен; он сводится к тому, что в течение лета на несколько дней спускают воду с рисовых полей. Лишенные влаги, личинки погибают. Сколько самка ни откладывала бы на воду яиц, ни одно из них полностью не разовьется.

Прекрасный выход из положения! Чудесное средство, а между тем рисоводы нисколько не склонны следовать ему. Они не рисковали спускать воду с полей, опасаясь погубить этим посевы. На опытных участках было доказано, что осушка полей не влияет на развитие растений, и все же в течение почти полувека в практике орошения не произошло перемен.

Петрищева решила помочь населению избавиться от малярии, убедить его изменить орошение полей, добиться этого во что бы то ни стало.

Благородная миссия, она многим оказалась не по плечу. Было бы несправедливо преуменьшить ее значение, упустить из этой истории какую бы то ни было деталь.

Задолго до приезда Петрищевой из Туркмении в Таджикистан ее отряд вел разведку в этих краях. Гигрографы и термографы, расставленные в местах выплода малярийных комаров, вели учет тепла и влажности воздуха в связи с условиями размножения анофелеса. Ознакомившись с результатами проделанных работ, Петрищева принялась за выполнение своего обширного плана.

Первый визит она нанесла агроному. Выслушав ее намерение изменить режим водоснабжения на рисовых полях, он спросил:

– В наших районах двести с лишним гектаров. Ваш опыт охватит всю площадь целиком?

На ее уверенное «да» он ответил:

– Мы не можем экспериментировать на наших полях. Попробуйте это проделать где-нибудь в другом месте.

Она не сомневалась, что такой же прием ее встретит повсюду, и спокойно ему возразила:

– Откуда вы взяли, что эти опыты первые? И пятые и десятые были уже проведены давно: в Дагестане, Армении, Азербайджане, на Северном Кавказе и в Закавказье, в долине реки Зеравшана и в Средней Азии.

На следующий день она принесла ему объемистый сверток книг и журналов.

– Тут собраны все опыты с прерывистым орошением риса. Проштудируйте их и подумайте еще раз над вашим ответом.

Сопротивление агронома держалось долго. Она с фактами в руках доказывала ему, что новый водный режим повысит качество почвы, улучшит обмен кислорода в организме растения и облагородит зерно. Он соглашался, припоминал даже случаи, когда рисовые посевы Бауманабада семнадцать суток подряд оставались без воды и нисколько не пострадали. Все верно, конечно, но что он скажет дехканам, если случится беда и рис, оставленный без влаги, погибнет? Ему этого никто не простит.

Еще несколько бесед, заверений и обещаний, и агроном уступил.

С заведующим водным хозяйством она договорилась легко. Исследовательница пришла к нему с расчетом в руках – косвенным обвинением в расточительности. Его щедроты привели к заболочению района и укоренению малярийного комара. Новый водный режим даст ему возможность оросить дополнительно тысячу двести гектаров хлопка или две тысячи четыреста гектаров кукурузы… Упреки и посулы принесли свои плоды: «владетель» водного хозяйства уступил.

Труднее было убедить рисоводов, заставить их поверить в полезность предлагаемых новшеств.

Петрищева начала с посещений мирабов – распределяющих воду между хозяйствами, навестила первым делом старейшего из них.

Старик принял гостью в своей скромной кибитке, предложил угощение и с должным вниманием выслушал ее. Согласно добрым традициям Востока, хозяин любезно кивнул головой и стал придумывать возражения, чтобы деликатно ей отказать. Ему, опытному мирабу, совершенно очевидно, что она нисколько не смыслит в разведении риса, ее слушать опасно и бесполезно. Кто не знает, что рис любит стоять «по горло» в воде и сто дней беспрерывно купаться?

– Ваши умные речи, – сказал ей старик, – не всякому будут понятны. Наш народ не поверит, что комар родится в воде и зажигает нашу кровь лихорадкой. Эта тварь, как известно, кусает всех без разбору, а ведь заболевают только немногие. Разве люди не болеют и в тех местах, где нет комара и в помине? Рисовое поле – благословение небес; не может быть, чтобы в нем рождалось несчастье.

Пусть будет так, она не станет спорить. Но что он думает о прерывистом орошении?

Мираб не сразу ответил. Он покачал головой, и на желтом лице его – лице хронического малярика – отразилась чуть заметная улыбка.

– Этого делать нельзя, – сказал он. – Рис должен днём пить, а ночью плакать, иначе не будет семян. С наступлением вечера, когда жаркое солнце уходит и влага на рисе перестает испаряться, она, словно слезы, каплями падает в воду. – Старик возвел поэтический образ в биологический закон.

Не припомнит ли мудрый мираб – не было ли случая, когда поля из-за засухи надолго оставались без воды?

Случалось. Он помнит.

– Погибал ли тогда урожай?

– Нет, не погибал, бог отводил несчастье.

– Значит, рис врелленами выживает и без воды?

– Выживает, конечно, – соглашался мираб, – когда богу угодно. Для него нет ничего невозможного. В небесах много милости, но зачем их без нужды искушать?

Человеческая речь – хваленый инструмент духовного единения человека – сейчас не связывала, а разъединяла их. Тогда Петрищева прибегла к логике фактов, тождественной с чудом для неискушенного ума. Она повела старика на рисовое поле, склонилась с ним над водой и приобщила его к тайнам паразитологии. Из этих открывших наружу дыхательное отверстие червяков, лежащих параллельно поверхности воды, со временем выйдет комар. Пусть почтенный мираб зачерпнет их побольше в сосуд, обвяжет марлей посуду и унесет ее домой. Через несколько дней сосуд будет полон комаров, от червячков лишь останутся шкурки.

То, что позже случилось, привело мираба в изумление. Никто к завязанной посуде не прикоснулся, об обмане не могло быть и речи, и все-таки над водой появились комары. Он видел собственными глазами, как спинка куколки лопалась и в толстой части ее из щели высовывалась голова кровососа. Некоторое время вновь рожденная тварь, точно мачта, возвышалась над блестящей шкуркой-ладьей.

Снова Петрищева пришла в кибитку мираба, чтобы силой фактов сломить старика. Она не задавала больше вопросов, не ждала ответов от него. В темных углах кибитки хозяина она набрала комаров и, сравнивая их с теми, которые не вылетели еще из сосуда, сказала:

– Взгляните, как разны они: одни мелки и прозрачны, другие крупны и полнокровны. Выпустите вновь рожденных, и они, напившись вашей крови, станут такими же, затем вечером или ночью отложат на рисовом поле яйца, опять напьются крови и снова подарят вам кучу яиц. Нет возможности счесть, сколько зла они приносят. Плодливая хищница на своем коротком веку может дать до шести поколений потомков, отложив за два месяца существования до двух тысяч и более яиц.

Это не все. Петрищева просит старика прийти к ней сегодня в лабораторию, где она самую болезнь покажет ему. Беда перед ним встанет живой.

Старик пришел – и убедился. У него на глазах извлекли желудок комара и дали ему увидеть паразита под микроскопом.

– Сейчас я покажу их вам, – сказала она, – еще в одном месте.

Она взяла препарат капельки собственной крови, заготовленный заранее, и мираб убедился, что паразиты, им виденные в слюне комара, гнездятся также в ее крови… Счастливая мысль доказать старику гибельные свойства переносчика совпала с приступом у нее малярии. Как всегда в таких случаях, она проверила свою кровь и нашла в ней молодые формы плазмодия.

Старейший мираб примкнул к агроному и заведующему водным хозяйством. Он обходил с Петрищевой поля, обращал ее внимание на то, где больше и меньше личинок, и громко сетовал на судьбу, порождающую подобную мерзость.

Только теперь Петрищева рискнула собрать самих производителей риса – дехкан района. Они были подготовлены свидетельствами мираба, заведующего водным хозяйством и агронома. В один из вечеров дехкане собрались в обширном дворе, уселись на скамьях, и тотчас над ними тучей нависли комары. Они безжалостно язвили и кусали людей, подкрадывались и не спеша пили кровь своей жертвы. «Ученая женщина», как ее здесь окрестили, зажгла противокомариные свечи, расставила их вокруг, и насекомых не стало. Аудитория откликнулась на «чудо» восхищением и благодарностью. На столе появились раскрашенные таблицы и картины, изображения личинок и куколок, о которых им так много мираб говорил, рисунок багрово-синей селезенки, распухшей от внедрившейся в нее болезни, и изображение юноши-малярика с желтым, страдальческим лицом. То, что говорила Петрищева, казалось непостижимым, но ей нельзя было не верить – старейший мираб все это подтверждал.

Еще одна встреча с людьми в райсовете, короткая беседа с пограничными властями – и желанная свобода действий была у нее в руках.

* * *

Борьба была трудная, потому что взволнованное сердце воевало с упрямым и холодным рассудком. Руки рвались к труду, к решающей схватке с врагом, обитающим на рисовом поле, а сомнения вставали стеной. Их было так много, что Петрищева теряла им счет. Она строила планы, отказывалась от одних и принимала другие, все больше убеждаясь, что позволила себе слишком много. Задуманное дело серьезно и сложно и, видимо, ей не по плечу.

«Ну чего тут мудрить, – подсказывало ей горячее сердце. – Спустим воду с полей, выждем, пока личинки погибнут, и снова обводним участок. После короткого перерыва процедуру снова повторим. Ничего сложного, все давно предусмотрено множеством опытов, проверено другими в различных местах».

«А как быть в тех случаях, – спрашивал строгий и холодный рассудок, – когда неровности почвы образуют застои воды, сохраняя таким образом благоприятные условия для развития личинок? Ведь поля эти никто никогда не выравнивал. Легко ли в три дня, пока воды спущены, проверить все лужи и озерки на площади в сотню гектаров?»

Трудно, конечно, весьма трудно, но взволнованной мысли все просто и ясно: «Жаркое солнце и время осушают не такие озера и болота».

«Осушают, это верно, – слышится голос сомнения, – но где и сколько потребуется времени? Проницаемость почвы зависит от многих причин: от степени заболоченности, от свойств и качеств земли, ее слоев и прослоек, обилия растительности, среди которой личинки долго живут. Что, если эти обстоятельства потребуют не три, а трижды три дня?»

«Ничего особенного, – решают возбужденные чувства, – два-три лишних дня – и с этим будет покончено».

«Удлинить перерывы в орошении? – продолжает допытываться бесстрастный рассудок. – Но кто знает, сколько времени можно оставлять рис без воды? В какую пору года это более или менее безопасно для посевов?» Может ли она уверенно назвать эти сроки?

Нет, она не могла бы эти сроки назвать, и никто их ей не подскажет. Отсюда ее трудности и неуверенность, беспрерывный поток сомнений, быстро сменяющихся и возникающих вновь. Здравый смысл не давал ей покоя, он предполагал препятствия, где, казалось, их не было, твердил о несчастьях, грозящих посевам, о том, что важное дело может быть загублено в корне…

В такие минуты она думала об учителе, смелом в решениях, неутомимом в труде, человеке редкой энергии и силы – о Павловском. Писала ему письма, изливала свои чувства, жаловалась на свои неудачи и неизменно осуждала себя. Во всем она одна виновата, не всегда у нее достаточно твердости и сообразительности, ее преследуют неудачи там, где другим все дается легко. В ответ прибывали короткие письма, уснащенные завитушками, внешне изящные, строго деловые по содержанию. На первом месте в них сообщались его адреса, перечень пунктов остановок в пути и сроки пребывания в каждом. Дальше следовали указания, где он был и что делал в последние недели, кем из помощников остался доволен и кто, наоборот, его огорчил. О Петрищевой в его письмах говорилось немного: он крайне доволен ее последней работой, рад успехам помощницы и, говоря откровенно, другого не ждал от нее.

Несмотря на строго деловой тон, эти письма вливали в нее новые силы и наполняли сердце покоем… Хорошо бы вот сейчас, в эту трудную пору, встретиться с ним здесь, пройтись по полям, поведать ему все, что у нее в мыслях, и послушать его мнение и совет. Ученый, конечно, подсказал бы выход. Он взглянул бы на дело с другой стороны и нашел бы решение там, где она еще не видит его.

Учитель не любит связывать инициативы учеников, но и не слишком щадит их, когда удача не сопутствует им. «Вспоминайте обо мне, – говорит он, – в любую минуту, но забывайте, когда ищете путей из тупика». На заявление одного из помощников о своем бессилии полностью охватить тему и целиком ее осознать он с усмешкой напомнил ему из Анаксагора: «Ничего невозможно узнать полностью, ничему нельзя вполне научиться и ни в чем нельзя удостовериться, ибо чувства наши ограничены, разум слаб, а жизнь коротка. Каждый должен работать на всю мощность своих нервов и мышц, полагаясь на другого лишь в крайне тяжелую минуту…»

Таково его правило, но ей, Петрищевой, он никогда ни в чем не отказывал, всегда откликался на ее зов. Вот почему она с таким увлечением писала ему и с радостью встречала его письма.

Ученый в ту пору жил в Таджикистане, где работали отряды его экспедиции. Необходимость инструктировать многочисленные группы и отдельных помощников, расположенных нередко далеко друг от друга, отнимала у него все свободное время. Он жаловался в письмах, что хлопоты и заботы после отъезда из Ленинграда не только не кончились, но, наоборот, возросли. Надо бы подольше оставаться в отрядах, а он мечется по городам. Дел очень много, им не видно конца, и все же он надеется побывать у нее, встретиться в ближайшее время.

Из прежнего опыта и наблюдений Петрищева могла представить себе, что происходит в Таджикистане.

Приезд ученого, вероятно, не остался незамеченным для микробиологов и медиков столицы. Многие пожелали его повидать, с некоторыми он и сам был рад повстречаться. Любопытно узнать, что нового здесь, какие интересные идеи возникли. Нет ли важных перемен, оригинальных работ по паразитологии? Круг его интересов беспределен, велик, как страна, животный мир которой он изучает. Возможно, здесь удастся завербовать себе помощника, дать ему тему, а затем из Ленинграда им руководить. У молодого исследователя может оказаться готовая работа. В таком случае ученый захватит ее и напечатает в Ленинграде. К следующей встрече сотрудника, возможно, придется вызвать к себе и дать ему в лаборатории место. Если тема будет нужной для медицины, он свяжет его с клиницистами. Так со временем окрепнет еще одна связь, упрочится новая ячейка. Сколько их у него: в Средней Азии, в Сибири, на Дальнем Востоке, на юге, на севере! Некоторые из этих помощников давно знают его, они были его слушателями в Военно-медицинской академии. Он тогда оценил их способности и роздал им темы перед отъездом к месту их будущей службы. Годы крепко связали его с ними, они выросли и возмужали в науке. Многие живут в Средней Азии, – как не проведать старых знакомых, как не побывать у них?

Петрищева не обманывала себя: где ему вырваться из этого круга, вряд ли он доберется сюда.

Успокоенная его письмами и пожеланием удачи, она после зрелого размышления приступила к выполнению своего плана. С шестидесяти гектаров была спущена вода, знойное солнце благодетельным потоком обрушилось на рисовые поля, опаляя и выжигая заразу. Там, где личинки могли сохраниться – в зелени ли водорослей, в складках ли почвы, в чуть заметных скоплениях воды, – Петрищева набирала пробы земли, наполняла ими сосуды и заливала их водой. Уцелевшие личинки всплывали на поверхность, и тем самым решалось, наступило ли время обводнять поле или надо еще выжидать. Вновь заливаемый участок продолжал еще долго оставаться источником ее опасений и забот. Достаточно ли высохла земля? Не всплывут ли где-нибудь живые личинки, не уцелели ли куколки, не слишком ли рано обводнили участок?

Она обещала уничтожить здесь малярию и не ограничиться одними лишь рисовыми полями. Переносчики болезни плодятся в пойме реки Пянджа, и в крепостном рву, и в дренажной канаве, с ними ей тоже надо покончить. Никаких лазеек комару! И она обрабатывает парижской зеленью пойму реки, крепостной ров, дренажную канаву – с корнем вырывает зло.

Совершенно неожиданно Павловский вызвал ее в Душанбе. Пришлось оставить работу и самолетом отправиться к нему. Мало ли что могло случиться. Ученый знает, что она не может оставить участки, и без крайней нужды не стал бы ее вызывать. Бывало, правда, иной раз и по-другому, и случалось это с ним не раз, но отказаться от поездки все равно невозможно: Павловский не терпит отговорок и проволочек; по-военному точный и аккуратный, он требователен к себе и другим.

Предчувствия ее не обманули. Ученый, верный себе, прочитал в Душанбе несколько лекций на различные темы и поставил на очереди ее доклад.

– Мы не должны дожидаться, – сказал он помощнице, – когда наши материалы появятся в печати и на колесах доползут сюда. Нет смысла откладывать полезное дело, труд наш должен сегодня же служить медицине…

Она возвращалась из Душанбе довольная поездкой, ничуть не досадуя, что ее оторвали от дела. Беседы с Павловским вновь показали, как ей близки его творческие идеи, любовь к познанию природы и неутомимость в труде.

Между тем борьба на рисовых полях подходила к концу. После перерывов в орошении посевов и гибели личинок комаров стало меньше; старые генерации умирали, не оставляя потомства после себя. Снижались заболевания, а с этим и невыходы на работу. Измученные люди с облегчением вздохнули. Прошло еще два-три месяца, и стало возможным спать уже без полога, не опасаясь быть жестоко искусанными. Что же касается урожая этого года, то он нисколько не отличался от урожая других лет.

Шесть лет спустя такая система орошения была повсюду введена.

Прежде чем оставить Таджикистан, Петрищева, верная традициям учителя, подготовила себе заместительницу. Районная лаборантка взялась продолжать начатое здесь дело.