Текст книги "Война магов"

Приведя себя в порядок, Зверев отыскал на длинном, вытянутом вдоль волжского и свияжского берегов причале боярина Выродкова, решившегося почему-то надеть зеленую суконную ферязь и зеленые же сафьяновые сапоги. Служилые люди обнялись.

– Здрав будь, Иван Григорьевич, – отступил, оглядывая арабиста с ног до головы, князь. – Хорошо выглядишь. Видать, после окончания стройки высыпаться по ночам удается?

– Последнюю неделю токмо и делаем, что спим, Андрей Васильевич, – отмахнулся боярин. – Государь уж четыре дня как прибыл, ан переправу на Казанский берег никак не учинить. Едва отваливать начинаем – Волга штормом вздыбливается, назад ладьи кидает, осмь штук и вовсе разбило. Иоанн Васильевич поначалу меня нахваливал, старшим над всеми людьми и делами строительными поставил. Ныне же смотрит волком.

– Ты-то тут при чем, Иван Григорьевич? – не понял Зверев. – Супротив погоды не попрешь.

– Кабы погода… – Боярин настороженно огляделся по сторонам и понизил голос: – Сказывают, колдовство это есть черное. Кто-то из чародеев помогает басурманам поганым и, едва я к переправе изготовлюсь, бурю ворожбой вызывает1.

– Кого-нибудь в этом замечали?

– Разве ж чародея заметишь? Он и обличье переменить может, и глаза отведет.

– Это точно, обликом заморачивать они умеют, сам один раз попался, – усмехнулся Андрей. – Правда, есть у них и большой недостаток. Заговоренные линии они перешагивать боятся, как скорпионы – веревку из конского волоса. Слыхал про такой секрет?

– Про веревку на Востоке всем ведомо, – кивнул Выродков. – А вот про заговорные линии первый раз слышу.

– Ничего страшного. Зато я знаю. Способ простой, но действенный. Завтра же займусь. Ты только о сем никому не говори… Кстати, князь Михайло Воротынский здесь?

– Как же, Андрей Васильевич! – повеселел боярин. – Давно уж здесь, о тебе не раз справлялся.

– Вот и ему тоже не говори, – предупредил Зверев. – Нет, постой… Боюсь, мне с этим будет трудно, а тебе выдадут все без вопросов. Да и знаешь ты, где что стоит, лучше моего. Мне нужно по ковшу воды из каждого колодца, что есть в крепости, по горсти золы из каждой печки и ветку полыни. И несколько метелок. Самых обыкновенных, из ивы.

– У нас один колодец в крепости.

– Тогда ведро, – моментально отреагировал Андрей.

– И что будет?

– Наговорю зелье Божьим словом, обведу крепость вокруг. Коли колдун внутри, к воде он подойти уже не сможет, не сможет и бури учинить.

– А если он снаружи?

– Снаружи? – зачесал в затылке князь. – Да, об этом я не подумал. Что же, придется старым способом поступать. Несколько всадников, каждому – по метелке, смоченной зельем, к седлу, и вперед, вдоль берега, насколько терпения хватит. И кругом, через лес, обратно. Чтобы на несколько верст выше и ниже Свияжска выхода чародеям к воде не было. Чтобы колдун не знал, когда переправа начнется. Да и бурю поднимать издалека трудно будет.

– А поможет?

– Поможет, я у себя в имении одного колдуна так вывел. Умный был, тварь, хитрый и ушлый. Я всю землю такими линиями исчертил, думал запереть его на одном из кусков. Но он ушел, скотина. Потом в Новгороде к князю Старицкому прибился. Владимир Андреевич, сам знаешь, государю недружен, вполне может пакость учинить. А теперь еще и мне враг. Увидишь его – осторожен будь.

– Двоюродный брат государя? – неуверенно переспросил боярин Выродков.

– И наследник русского престола, если с Иоанном что-нибудь случится.

– У Иоанна сын вот-вот появится. Царица, вон, что ни год тяжелая ходит. Стало, будет вскорости и наследник.

– Младенец? Ему до настоящего наследника еще расти и расти. А до того он игрушкой в чужих руках останется. А там… Мало ли чего с детьми случается?

Про то, что их общий друг Михайло Воротынский на пару со Старицким организовал неудачное отравление царя, Зверев добавлять не стал. Свидетели мертвы, доказать ничего невозможно, а ссориться ни с Иваном Григорьевичем, ни с князем Воротынским он не хотел. Особенно во время общерусского похода на древнего врага.

«А ведь Старицкий мог пакость учинить, – подумал Андрей. – Зачем ему усиление брата? Чем крепче трон, тем труднее захватить будет. Неужели проклятый Белург здесь? Хотя этот уйдет, ушлого некроманта в круг не поймаешь… Но зато – пакостить не сможет».

– О чем задумался, Андрей Васильевич?

– Я? – удивился Зверев. – Я не думаю, я жду. Вода, по горсти золы с каждой печи и полынь. Метелки и всадников – потом. Скажем, через час. За час я управлюсь.

Кое в чем князь Сакульский все-таки ошибся. Хотя десятки тысяч ратников и не вошли на территорию крепости, разбив юрты и палатки перед Щучьим ручьем, тем не менее в Свияжске было тесно и многолюдно. Когда Андрей затеял варево, помешивая веником из полыни «бульончик» из обычной пыльной золы, вокруг очень быстро собралась толпа любопытных. Зверев, стиснув зубы, довел обряд до конца:

– Пойду в чистое поле, поклонюсь на четыре стороны. Станет по слову моему тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес; оградит от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого моего ворога и супостата по всякий час, по утру рано, по вечеру поздно. От реки Смородины, от моста Калинова, ляг – путь нетленный, протянись – ров смоляной. На тот след не придет ни боязнь, ни скорбь, ни какая немощь, ни на пиру, ни на беседе, ни у старых, ни у молодых. Около главы моей по солнцу обнести, к сердцу приложить и вокруг обойти. Отныне, присно и во веки веков!

Закончив, князь выпрямился, отступил, дабы не смешались заговоры двух разных магий, и громко, торжественно произнес:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь! – Он широко перекрестился и громогласно заявил: – Пахом, возьми метелку, смочи в сем зелье и обскачи остров по краю, дабы ни един колдун и ни един язычник пробраться в твердыню русскую не смог!

– Прости, княже… Где взять-то его, веник этот? – пожал плечами дядька.

Вокруг с облегчением рассмеялись.

– Экий ты… На всем готовом привык поживать. Ладно, боярина Ивана Григорьевича обожди. – Зверев накрыл котелок с зельем крышкой, отошел в сторонку и принялся демонстративно править саблю. Пахом вернулся к чистке и латанию куяка, на котором злобная моль ухитрилась отожрать целую горсть стальных пластин – нитки попортила.

Зрелище кончилось, зрители начали расходиться в стороны. Поэтому появление дьяка Выродкова внимания уже не привлекло: принес боярин несколько метелок, дал какие-то поручения молодым холопам. Обычные хозяйственные дела. И все же так просто чародейство Андрею с рук не сошло: незадолго до заката от царя примчался посыльный, требуя князя пред государевы очи.

Иоанн поставил свои шатры за пределами городских стен, на берегу Свияги, в полуверсте за бродом. Андрея провели в палатку под хоругвью с ликом Иисуса и древней реликвией – крестом, с которым еще Дмитрий Донской ходил на Мамая. Оружие у князя не отобрали – это был хороший знак. Значит, вязать не собирались.

– Здрав будь, Андрей Васильевич, – едва увидев гостя, шагнул навстречу князь Воротынский и крепко обнял Зверева. – Что-то ты не заходишь совсем. Никак, забыл?

– Рад видеть, княже, – тоже подошел и обнял Андрея воевода Вяземский. – Как нога твоя, не беспокоит?

– Здравствуй, Андрей Васильевич, здравствуй, князь, – кивнули и другие бояре, собравшиеся в шатре. Из всех Зверев узнал только дьяка Адашева.

– Здоровья тебе крепкого, Андрей Васильевич, – подал голос и государь, вновь облачившийся в монашескую рясу. – Храбрый ты воин, княже, сего отнять у тебя нельзя. Однако же, сказывают, опять ты ворожбой колдовской занялся, да еще прилюдно, души честных воинов смущая.

– Коли воин добрый, государь, его никакой ворожбой не смутить. Но неведомо воинам сим, мыслю, что на месте города нового капище языческое стояло. От и обратился я к силам бесовским, дабы вопрос задать: не они ли бури на Волге вызывают?

Князь замолчал. После полуминутной паузы любопытство человеческое одолело недовольство, и Иоанн спросил:

– И об чем тебе нечисть проклятущая поведала?

– Поведала, что не знает ничего о кресте чудотворном и слове Христовом, что не приходила благая весть на сии берега. Посему надобно нам Волгу всю Божьим именем освятить и молебен совместный на ней провести. Тогда вода бесовская и успокоится. Станет для христиан доброй, а для басурман – злой и ядовитой.

– Сказывал я, колдовское это семя крутит! – тут же обрадовался Воротынский. – Крестом святым басурманство одолевать надобно, крестом, а не мечом!

– Как же целую Волгу окрестить? – ответил ему из глубины шатра боярин Адашев. – Рази такое возможно?

– Сила Христова любые чудеса творит! Я двадцать дней тому повелел из Москвы святой равноапостольский крест сюда доставить, и не сегодня, так завтра он здесь будет. Коли с сей реликвией освящение провести, бури колдовские отступят. Вот вам крест, отступят, – князь истово осенил себя знамением.

– А что святой наставник мой скажет? – внезапно поворотился к Сильвестру царь. – Чего молчишь, батюшка?

– Мыслю я… – прокашлялся священник. – Я так мыслю, от освящения и общего молебна вреда никак не будет, чадо мое.

– Что же, быть посему, – решил Иоанн. – Завтра общей молитвою Господа себе в помощники призовем, дабы чары бесовские усмирить. А тебе, князь Андрей Васильевич, поручение от меня особое. Пожаловался боярин Поливанов, что старания у ратников простолюдинных, по твоему совету набранных, преизрядно имеется. Да токмо пользы все едино никакой. Не получаются из них достойные воины. Посему всех стрельцов, по твоему наущению набранных и по оному же снаряженных, под твою руку отдаю. Докажи мне ныне же в походе, что не зря на них злато потрачено и земля порезана. Коли ты не сможешь, так, вестимо, сие никому под силу не будет.

– Понял, государь, – вздохнув, склонил голову Андрей. – Как всегда, кто придумал, тому и отдуваться. Я попробую, Иоанн Васильевич.

– Да уж сделай милость. – И царь небрежным движением пальцев отпустил Зверева из палатки.

Стрельцы

Шестнадцатого августа тысяча пятьсот пятьдесят второго года от Рождества Христова, после общего молебна на берегу Волги о ниспослании победы и гладкого пути к басурманской столице русские полки начали переправу. Первым, благословясь, тронулось новгородское ополчение. Ладьи, полные воинов, медленно пересекли реку и разгрузились на противоположном берегу. Войско моментально выстроилось в плотную фалангу, готовое до конца оборонять захваченный плацдарм1. Вторым переходом к новгородцам было доставлено подкрепление.

Волга продолжала невозмутимо нести свои воды к далекому Каспийскому морю, небо оставалось светлым, ветер ничуть не усилился. Поняв, что буря не занимается, осмелели и остальные моряки. Один за другим от причалов начали отваливать ушкуи, и к сумеркам численность «заволжского десанта» достигла пятидесяти тысяч человек. На второй день начали переправу лошадей, воинского снаряжения, пушек и заготовленного боярином Выродковым осадного оснащения. Поскольку все это сопровождалось людьми – численность левобережной рати постоянно росла.

Восемнадцатого августа на казанский берег переправился Иоанн. Если считать армию находящейся там, где полощется ее хоругвь, именно эта дата и стала днем переправы. К вечеру в лагере случился какой-то шум. Как донесли вернувшиеся корабельщики – к русскому воинству примкнул отряд казанских татар, сохранивших верность принесенной в прошлом году клятве. Командовал отрядом некий Камай-мурза, который тут же надолго уединился в царском шатре вместе с воеводами. Андрей понял, что оборона Казани отныне вскрыта по всем направлениям. Если честный татарин не знал ногайских секретов – беседовать в ставке ему просто не о чем.

Двадцатого августа русские полки двинулись к Казани, охватывая город с разных сторон, переправились через Бурлак и Казанку. Потерпели первое поражение: у Бурлака татары опрокинули передовой русский отряд. Одержали первую победу: ногайские тысячи бежали под ударами подоспевшего подкрепления и заперлись в городе, отдав во владение противнику широкое Арское поле. Победа важная, ибо с двух сторон Казань надежно защищали болота и топи, среди которых и сливались две реки. Подобраться к стенам города штурмующим можно было только с Арской стороны.

Обо всем этом Зверев узнавал от раненых бояр и сопровождавших их домой холопов. Сам он отстал далеко позади: отданных ему под командование стрельцов – по всеобщему убеждению, непригодных к сражениям – царь выделил в помощь боярину Ивану Григорьевичу. А уж у того дел было невпроворот: перевозить, перевозить и еще раз перевозить. Тыны, щиты, накаты, рожны, башни – впору еще один город построить. Это не считая пушек, пороха, жребия и ядер. Только таскать поспевай.

Двадцать второго августа обоз с осадным снаряжением застопорился: вывезенные еще с Углича мастеровитые плотники наводили впереди мосты через Бурлак и настилали гати для тяжелых повозок. Князь Сакульский воспользовался этим, чтобы разбить свою вольнонаемную толпу на десятки и сотни. Заглядывая в будущее, людей он группировал по местам проживания – чтобы потом исполченные стрельцы составляли готовые подразделения, знающие своих командиров, свои места в общих рядах, да и просто друг друга. Затем дал им время до вечера, чтобы выбрали сотников – князь пообещал тем, кто не изберет, назначить командиров наугад волевым порядком. Сотникам надлежало утром явиться к Андрею.

Но утром обоз стронулся с места, чтобы к вечеру частью выползти на Арское поле, частью – свернуться в громадный прямоугольник на Царском лугу, между ставкой и татарами Шиг-Алея. Дальше началась некая фантасмагория: стрельцы и плотники под командой боярина Выродкова принялись разгружать обозы и возводить укрепления… спиной к крепости, словно намеревались не штурмовать, а оборонять Казань! Князья и бояре, кружась неподалеку, осыпали строителей насмешками, что-то обидное кричали и ногайцы со стен крепости – однако арабист с чисто восточным высокомерием игнорировал все колкости и продолжал активную, хоть и ненужную, деятельность.

Звереву было не до того, чтобы давать советы или задавать вопросы. Он созвал на Царский луг сотников стрелецкого пока и, выстроив сто пятьдесят человек вокруг себя в несколько рядов, начал демонстрировать основные приемы боя с бердышом – оружием до того неведомым и непонятным. Длинный хват, короткий хват, резня в ближнем бою, прикрытие от стрел, закрытие от всадника, рожон от конской атаки. До обеда показывал, после обеда поставил в центр Пахома, сам же ходил между рядами и поправлял тех, кто действовал с ошибками.

Главным преимуществом бердыша – большого, тяжелого и широкого – было то, что научиться им действовать можно довольно быстро. Не то что саблей или мечом. Или даже рогатиной. Десяток простеньких приемов позволяли управиться с самым искусным фехтовальщиком, вооруженным лишь коротким клинком. В мире победившего вампиризма Зверев сам постиг эту науку всего за пару часов. И ничего – вполне успешно выжил.

Утром стрельцы явились с пищалями. Князь медленно и подробно показал, как заряжать доверенное им государем оружие, пару раз выстрелил в одинокий клен, свалив его наземь картечным зарядом, после чего повел людей к Казани. Через Бурлак сотники дали залп в сторону крепости, перезарядили оружие, снова выстрелили – и князь отпустил всех восвояси, дабы они приступили к обучению уже своих подчиненных.

– Неделя на все! – строго предупредил Зверев. – Потом проверю! За подчиненных будете отвечать головой!

– Когда же сделать сие, княже? – тут же запротестовали сотники. – Боярин Выродков продыху не дает! Токмо копай да копай!

– Вкруг будете учиться, – отрезал Андрей. – Пять сотен учатся, остальные у Ивана Григорьевича на подхвате. Через два дня меняетесь. Так за неделю науку и постигнете. С дьяком я договорюсь.

Ввечеру двадцать шестого августа князь вместе с неотлучным Пахомом перешел на Арское поле, выискивая главного сапера Руси среди сваленных высокими кучами фашин, заточенных для тына бревен, земляных рвов и насыпей. Отстроенная арабистом линия обороны располагалась в двух пушечных выстрелах от стен Казани и смотрела жерлами сорока малокалиберных пушек в сторону русского военного лагеря – стоянки Большого полка, что находился под рукой князя Воротынского. При пищалях имелся наряд: приехавшие из Углича пушкари состояли под рукой дьяка Выродкова и приказам боярина доверяли полностью. Сказано стеречь под прицелом русский полк – исполняли, как «Боже мой».

В направлении Казани все выглядело куда хуже: здесь виднелись только низкие, в половину человеческого роста, траншеи, уходящие куда-то под углом к крепостной стене. Андрей из любопытства свернул в одну из таких. Десять сажен под углом вправо к стене, потом канава повернула влево, через десять сажен опять вправо.

– Пригнись, княже, татары близко, – предупредил Пахом. – Сказывал, щиты надо взять.

– Не паникуй, дядька, мы и так в броне, – отмахнулся Зверев. – Нас тут стрелой никакая сила не достанет. Даже ядром, и то не взять.

– Береженого Бог бережет.

Новый поворот – и в пяти саженях впереди они увидели шестерку русских витязей, штурмующих Казань. Выглядели те непрезентабельно: босые, в полотняных рубахах и штанах, вымазанные глиной до ушей, с лохматыми головами и слипшимися в серые колтуны бородами. Андрей глянул через край – до вражеских стен оставалось метров сто пятьдесят.

– Долго еще копать собираетесь, мужики? – окликнул он работяг.

– Иван Григорьевич сказывал, как полста верст останется, бревна таскать да накатывать для тура, – отозвался один из смердов. – Он тут пять пушек обещался поставить больших да еще тыном прикрыть по сторонам. Аккурат по той башне бить обещался…

Мужик высунулся, указал вперед, присел обратно. В бруствер, насыпанный с внешней стороны, тут же одна за другой вонзились две стрелы. На войне как на войне: русские стремительно, лопата за лопатой, атакуют, защитники мечут стрелы. Что забавно: во время атаки трое бойцов отдыхают, а один и вовсе спит.

– Боярина Выродкова давно видели? – поинтересовался Зверев.

– Сегодня не было, – пожал плечами смерд. – Но вчерась и ранее часто заходил. Раз пять на дню забегал. Глянет, пальцем тыкнет, коли не по нраву что, и дальше бежит.

– А почему сегодня не было?

– Кто же знает, боярин? – пожал плечами работяга. – Он перед нами отчет не держит.

– Не боярин, а князь! – тут же возмутился Пахом. – Князь Андрей Васильевич Сакульский перед вами!

– Коли так, прощенья просим, – приподнялся со дна траншеи холоп и поклонился. – Не при…

Сверху мелькнула тень, в спину смерда вошло копье, и он, выплеснув изо рта кровавый плевок, упал лицом вниз. От неожиданности все застыли – а над траншеей появились сразу два всадника, укололи тех, что были с лопатами, и понеслись дальше.

– Что за… – Андрей выпрямился, увидел направленное в грудь острие, резко повернулся, пропуская его вскользь по груди, схватился обеими руками за древко.

Татарин вошедшую в стену траншеи пику тоже не отпустил, она на миг изогнулась дугой и громко лопнула. Очередной враг над канавой притормозил, попытался уколоть прицельно – но не доставал на всю глубину земляной ямы. Зверев наконец-то выхватил саблю, рубанул коня по ногам чуть выше копыт. Татарин опрокинулся и попал аккурат на саблю Пахома. Холоп схватил щит, князь – копье, вскинул вверх и встретил очередного всадника прямым ударом в лошадиную грудь, чуть ниже скрещенных ремней. Воин кувыркнулся через траншею, распластался на противоположной стороне. Андрей выпрыгнул наружу, сцапал копье и щит, оглянулся.

Ногайцы выхлестывали из ворот крепости и растекались в стороны, мчась на русские позиции. Следом торопились пешие воины.

– Проклятие! – скатился назад Зверев. – Вылазка!

– Бежим! – сунулись наверх рабочие.

– Куда, кретины, убьют! – рявкнул на них Андрей. – Сабли татарские берите!

Смерды не послушались, взметнулись через край траншеи. Буквально через секунду обратно спрыгнул только один и прижался к самому дну, жалобно завывая. Сверху над ним вырос ногаец – Зверев со своего места ударил его копьем в бок, снова крикнул на работника:

– Щит бери, идиот! Щит и саблю! Убьют!

Смерд вместо этого зажмурил глаза и завыл еще громче.

На краю траншеи показался татарин – Андрей тут же рубанул его по ногам, прикрылся от клинка другого, уколол вдоль бедра третьего, отдернул щит и хлестнул острием под лодыжку второго, встретил прямым уколом в пах четвертого.

Великое изобретение – окоп. И от танка спасет, и от ядра, и от татарина. Пешим ногайцам было непривычно бить врага, что находится ниже колена – просто не доставали. Зато их ноги для князя с дядькой были открыты, как на ладони. Послышался визг, вой, крики. Татары подхватились и побежали в обратную сторону. Конница, грозно опустив пики, перемахивала траншею в обратном направлении. Загрохотали пушки крепости и почти одновременно – пищали с туров, направленные на русский лагерь. Андрей высунулся, быстро огляделся, нырнул обратно в окоп:

– Ничего не понимаю! Татары режутся с татарами у рва и по татарам стреляют со стен, а русские лупят по русским со всех стволов. Белены, что ли, все разом объелись?

– А ногайцы? – переспросил Пахом.

– А-а! – наконец сообразил Зверев. – Ногайцы из крепости пошли на вылазку, а татары Шиг-Алея ударили им навстречу и погнали назад. Но попали под огонь со стен… Надо бы помочь своим… – Он быстро высунулся и спрятался снова. – Только я их не различаю. И это… По кому так зло гвоздит наряд Выродкова?

В этот раз Пахом промолчал.

Всадники покатились назад. В траншее никого убить не попытались.

– Наши, – сделал вывод Зверев.

Минутой спустя над краем показалась голова в татарской мисюрке.

– Чей будешь? – поинтересовался Андрей.

Тот вместо ответа выхватил саблю. Но, прежде чем ногаец успел ее опустить, князь поперечным взмахом чиркнул его по горлу.

– Так, кажется, власть переменилась. Это уже не наши. – Посему очередного гостя он рубанул ниже колена уже без колебаний.

Между тем на улице смеркалось. Вечерние сумерки сменились полумраком, а потом и вовсе непроглядной темнотой. Однако битва не прекращалась. Со всех сторон слышалось сопение, шорохи, время от времени раздавались тут и там крики боли.

– Чего им надо? – никак не мог понять Зверев. – Чего они на ночь глядя из Казани выскочили? Яму эту хотят захватить? А фигли им с нее? Засыпать не смогут – мы их в упор стрелами перебьем, землекопов. Оборону держать? Так за стенами проще, для того их и строят.

Князь выглянул снова, огляделся и увидел искры возле темной массы фашин.

– Ах вы, козлы! Пахом, за мной!

Три сотни шагов до припасов Ивана Григорьевича они одолели в считанные секунды. В свете разгоревшейся крайней пачки стали видны шестеро ногайцев. На Андрея они даже головы не повернули: со стороны Казани ведь приближался, свой. И зря. Князь первым же ударом снес руку с факелом и продолжил движение клинка через живот соседнего с поджигателем врага; тут же обратным движением уколол в грудь стоявшего напротив и скрестил клинок с последним из врагов – двух других уже зарезал Пахом. Татарин сделал выпад, попав по щиту Андрея, попытался уколоть сбоку, и на этом для него все кончилось – дядька добил врага в спину. Князь торопливо выдернул из общей груды горящую фашину, кинул подальше.

Пламя выхватило из темноты двух крадущихся полусогнутых ногайцев. Зверев скользнул вбок, в сторону от того места, где его могли видеть, как можно тише прокрался вперед и решительно обрушил саблю на спины османских наемников: поперек позвоночника одного, поперек другого – и тут же отпрыгнул в темноту, пока не заметили.

– Пахом, они хотят запалить фашины!

– Они и туры спалить хотят, Андрей Васильевич. Они все уничтожить желают, пока мы укрепиться не успели.

– Кто здесь? – спросили из темноты. – Русские?

– А то неясно, – огрызнулся Зверев. – Ты кто такой будешь?

– Боярин Анисимов, из Большого полка.

– Князь Сакульский, – представился Андрей. – Что там у вас случилось? В кого стреляли?

– Татары из Арского леса налетели. Нежданно да в рогатины. Кто успел, до туров отстроенных добежал, кто нет… То не ведаю. Вестимо, наряд их жребием отогнал. А здесь что творится? Мы бежим – а тут татары. Чтобы спастись, пробиваться пришлось.

Зверев не ответил – ему померещился шорох по правую руку. Словно кто-то подкрадывается на голос. Посему он прикрылся щитом, медленно и плавно сдвинулся влево.

Резкий выдох, слабый шлепок в том месте, где он был миг назад – князь тут же уколол в ответ, услышал слабый стон, опять отодвинулся. Стук в щит – Андрей присел, рубанул понизу, надеясь зацепить ноги, и куда-то попал. Снова перебежал, стараясь ступать как можно тише.

– Ты где, княже? Ты цел? – переспросил боярин Анисимов и почти сразу болезненно вскрикнул.

Зверев бросился на звук, пару раз наугад решительно рубанул воздух, но никого не зацепил и быстро отошел: свист сабли тоже выдавал его местоположение.

Шорох слева – Андрей с замаха ударил туда окантовкой щита, услышал стон и уколол в том же направлении саблей. Попятился.

– Пахом, ты цел?

– Да, княже.

– Бей саблей на любой звук. Утром разберем, кто свой, кто чужой.

Ногайцы на время успокоились. Андрей чуть не заснул, почти два часа вслушиваясь в темноту. В чувство его привел стук кресала: очередной наемник пытался запалить огонь в ветвях фашин. Быстро и безжалостно князь расправился с тремя врагами, и опять на несколько часов настала тишина. Еще две вылазки пришлось отбить перед самым рассветом. Потом наконец над усыпанным телами Арским полем рассеялись сумерки. Тут же широкой лавиной от Бурлака к Казанке покатилась татарская лава. Ногайцы, которые таились то тут, то там, пытаясь подобраться к припасам осаждавших, вскочили и побежали к воротам. Со стен крепости поднялась истошная пальба – но лаву ни картечь, ни стрелы остановить не смогли. Она прошла от края и до края, смыв остатки вражеских сил.

Итоги ночной резни воеводы подвели после полудня в царском шатре. Ногайцы перебили всех работников из земляных сап, сожгли две груды фашин и одну стопку бревен для тынов. Около полусотни пушкарей из наряда тоже полегли под басурманскими саблями. Кроме того, в Большом полку недосчитались двадцати сотен детей боярских, сам лагерь оказался разорен, татары хана Япанчи, скрывавшиеся в лесу, увели четыре с половиной сотни телег из обоза.

Дешево отделались стрельцы. Они с непривычки при первых признаках опасности дали деру за Бурлак, спрятавшись за спины татар Шиг-Алея. Тяжелые ручные пищали и непривычные бердыши ногайцам не приглянулись – посему простолюдины не потеряли ни людей, ни брошенного в панике добра. Однако хвастаться такими успехами не стоило, и Зверев предпочел весь совет скромно простоять за спинами других воевод и ни разу не подал голоса.

– Ништо, не грустите, бояре, – неожиданно бодро подвел итоги совета молодой правитель. – Мы ногайцам и отступникам тоже шутку изрядную готовим. Посему всем пребывать в готовности. Иван Григорьевич! Ты работу свою продолжай не токмо по нашему делу, но и со стороны Арского поля напирай. Михаил Иванович! Из Большого полка детей боярских отряди, дабы сапы и туры осадные от набегов обороняли. Тебе же, князь Александр Борисович, поручаю Арский лес от татей очистить. Бери у воеводы Воротынского сотен, сколько надобно, да приступай немедля.

– Сделаю, государь, – кивнул Горбатый-Шуйский.

К вечеру вдруг выяснилось, что все осадные припасы и снаряжение уже доставлены. Наступательные работы вели угличские мастера, охрану несли боярские дети. Стрелецкие сотни оказались совершенно свободны – и Зверев потратил два дня, самолично натаскивая охотников до ратной службы эту самую ратную службу нести. Бердыш, пищаль. Пищаль, бердыш. И повторять все движения до автоматизма: выстрел – ствол на землю, стальной полумесяц в руки, голову и торс прикрыть. От лавы – подпятником в землю, острие наверх. От одиночных – длинный хват, удар с оттягом, укол под щит…

На третий день, уверившись в том, что начальный урок усвоен, Андрей перешел к более трудной науке: слаженным действиям в строю.

– Коли ты один, – вещал он, прохаживаясь перед строем с пищалью в руке и бердышом за спиной, – дерись так, как тебе удобнее. Коли вас сотня или две, действовать надобно слаженно, дабы больший урон нехристям нанести, да и себя от гибели глупой оборонить. Первая сотня, выходите вперед. Ну-ка, в пять шеренг перестройтесь!

Он подождал, пока стрельцы выполнят команду, после чего продолжил:

– После того как вы залп дадите, весь жребий, вся картечь, что в стволы забита была, в тела первых рядов ворога вашего войдет, да там и застрянет. Первые упадут – да ведь за ними другие наверняка окажутся. Посему как поступать нужно? Вот вы рядами стоите… Как нехристи на сто сажен доскакали – первый ряд залп дает и тут же на колено опускается, пищали кладет и бердыши подпятниками в землю, лезвиями вверх ставит. Второй ряд до трех считает, тоже залп дает и на колено опускается. Потом третий ряд стреляет, четвертый и пятый. Все ясно? Не всем разом палить, а вкруг, посменно. Выстрел – и тут же убирайтесь, чтобы другим не мешать. Теперь пробуем. Только по-настоящему порох не жгите. Произносите: «Бах!» – и садитесь. Всем все ясно? Ну тогда начали. Первый ря-ад… Огонь!

Тут же выяснилось, что все не так просто. Под дружный хохот наблюдавших со стороны сотен первая стала исполнять все вкривь и вкось. Кто-то после выстрела забывал садиться, кто-то орал свое «Бах!» раньше времени, иные путали пищали и бердыши. Однако за полчаса Андрей кое-как натаскал вояк на правильные действия, потребовал повторить их уже всему стрелецкому полку – и оказалось, что все прочие ратники ничуть не умнее первой сотни. Впрочем, дрессировка – великое дело. К сумеркам вольнонаемные бойцы знали свое дело достаточно четко. Если не умом понимали – то, по крайней мере, в руках и ногах умение закрепилось.

Вокруг Казани тем временем продолжались схватки. Двадцать седьмого августа ногайцы попытались повторить вылазку – но на этот раз их ждали и отбили почти без потерь. Османские наемники угомонились и теперь ограничивались только стрельбой по русским работникам со стен. Двадцать восьмого августа мастера дьяка Выродкова уже устраивали прочные туры – делали накаты над огневыми позициями, засыпали землей стены. Двадцать девятого осадные крупнокалиберные пушки дали по врагу первые залпы.

В Арском лесу дела обстояли хуже. Заловить кого-либо князю Горбатому-Шуйскому там не удалось, а вот его сотни несколько раз попадали в засады и несли потери. Вдобавок ко всему, Япанча со своими воинами попытался напасть на царскую ставку. К счастью, его всадники напоролись на татар Шиг-Алея. Казанцы, верные клятве, больше часа отчаянно рубились с казанцами-предателями, и последние, потеряв почти тысячу человек, предпочли уйти обратно в чащу. Помимо этих схваток, татары Япанчи время от времени вылетали из своего зеленого укрытия, забрасывали стрелами лагерь Большого полка, рубили тех, кто отошел слишком далеко от своих, и тут же удирали обратно. Потери от наскоков были не очень серьезные – но постоянное ожидание атаки и днем, и ночью выматывало русских ратников, не давая ни поспать нормально, ни просто отдохнуть после службы в сапах и у туров.