Текст книги "Гончий бес"

Глава 21
Павел

На середине плотины нас поджидала целая банда, высыпавшая из знакомого доджа. Почти все в продвинутом «пиксельном» камуфляже, увешанные оружием и армейской амуницией, как новогодняя ёлка игрушками. То ли собрались захватывать власть в стране, то ли просто чего-то здорово опасались.

– А вот и комитет по встрече, – сказал отец, останавливая машину метрах в десяти от них.

– Представительная компания, – тявкнул Жерар. – Сразу видно, уважают.

– Это и есть американцы? – уточнил я, хотя всё и так было ясно.

– Они самые.

– Ну и ху здесь из ху? – спросил бес.

– Да ты ещё и полиглот, Тузик! – восхитился отец. – Запомню. В случае надобности будешь переводчиком. Сам-то я кроме латыни, древнеславянского, древнегреческого, иврита и санскрита ни хрена не знаю. Да и те со словарём.

– Отвлекаешься, Владимир Васильевич, – упрекнул я. – Ближе к делу. А хвастаться перед барышнями будешь.

– Я воль, Павел Владимирович! – козырнул отец. – Начну снизу, в порядке возрастания авторитета. Значит так. Толстенький лузер в очках, что стоит возле бомжа с гитарой – Марк Фишер. Ничтожная, жалкая личность. Используют его все подряд, начиная от американской хищницы Патриции, заканчивая вашим покорным. Высокий чувак с японской саблей, похожий на пережившего голодомор Элвиса Пресли – Декстер. Фамилию не знаю, зато знаю, что он пацан серьёзный. Бывший морпех, телохранитель той фигуристой бабы, которую Мишка Горбунов тискает. Фигуристую бабу зовут Сильвия Голдэнтач, она – доверенное лицо мистера Джи. Луизианского Льва, сенатора от штата Луизиана и главного фигуранта нашей с вами операции по получению миллиона бакинских. Как нетрудно догадаться, это и есть тот могучий старик, который в свою очередь явно не прочь потискать Дашеньку Вольф. Бомжа-гитариста вижу впервые.

– Это не бомж, – сказал я. – Это Игорь Годов. Легенда русского панк-рока, неистовый борец с попсой, гомофоб и контркультурщик. Если верить журналистам, вдобавок ко всему ещё и зомби. Хотя были мы давеча у него на концерте, ничего такого не заметили. Отжигает – моё почтение!

– Мало ты знаешь вурдалаков, – сказал отец. – Такие подвижные встречаются, просто туши свет. Вернее, наоборот – зажигай поярче. Ну ладно, хватит людям нервы мотать. Настало время пообщаться с представителями заокеанского истеблишмента. Пока не открыли огонь на поражение.

Я взял Жерара на руки и вылез из «копейки». При виде нас глаза у американцев загорелись недобрым светом, а руки потянулись к оружию. Только Фишер испуганно юркнул за спину Игорю Годову.

Прервал грозное молчание Конёк-Горбунок.

– Пашка! – заорал он радостно, будто не чаял увидеть меня живым. – Володька! Вот так встреча! И волкодав здесь! А мы-то голову ломаем, кто это ни свет, ни заря к нам едет?

– Хорош дурака валять, Миша, – прервал его отец. – Можно подумать, ты мою машину впервые увидел. Лучше бы о другом задумался.

– О чём?

– О международных осложнениях. А они точно наступят, если не прекратишь лапать эту мисс.

– Имеешь в виду сексуал харрасмент?

– Имею в виду того ковбоя с катаной. Он же на последнем градусе ревности. Если ещё ниже руку опустишь, прощайся со своей лысой башкой.

Дядя Миша бесстрашно фыркнул, однако лапу с крупа Сильвии Голдэнтач убрал.

– А теперь давайте знакомиться, господа, – сказал отец официальным тоном. – Ваше общественное положение и имена мне хорошо известны. Что наверняка подтвердит мистер Фишер. Он же будет нашим переводчиком. Не стесняйтесь, мистер Фишер. Идите сюда. Мы остро нуждаемся в ваших услугах.

Дрожащий как холодец толстячок выбрался из-за спины невозмутимого Годова и сбивчиво залепетал по-английски. Глазки его при этом бегали, ненадолго останавливаясь то на моём лице, то на морде беса, то на отце. Готов биться об заклад, все трое ему сильно не нравились. А отец ещё и пугал – встречаться с ним взглядом Фишер избегал.

– Меня зовут Владимир Иванов, – продолжал тем временем батя. – Я капитан особого следственного комитета при прокуратуре Императрицына. Комитет расследует хищения документов из губернского архива. Конкретно я занимаюсь деятельностью гражданина Новицкого, ныне покойного. Уверен, эта фамилия вам хорошо знакома. Молодой человек рядом со мной – Павел Дезире, сотрудник частного детективного агентства «Серендиб».

Я снял тёмные очки и изобразил что-то вроде общего поклона. А потом ещё два, специально для дам. Сильвия сделала вид, что галантности моей не заметила. Дарья легонько кивнула в ответ.

– Он по мере сил помогает мне в работе. Находящегося у него пса зовут Тузик.

– Ах ты попа с ручкой, – проворчал Жерар сквозь зубы.

– Прошу отнестись к нему с уважением, – тут же исправился отец. – Несмотря на малые размеры и несерьёзную кличку, это очень серьёзный зверь.

– Ну, ладно, без ручки, – смилостивился серьёзный зверь.

Во время отцовского выступления все действующие лица проявили свою истинную сущность. Мистер Джи раскурил гавану толщиной с ножку младенца. Вид у него при этом стал как у барина, к которому явилась делегация крепостных девок, чтоб заявить о праве женщин на самоопределение – с кем ходить на сеновал, а кому отказать. Было совершенно ясно, что Луизианский Лев плевал с Эмпайр Стейт Билдинга на капитана Иванова вместе с его особым комитетом.

Сильвия Голдэнтач слушала внимательно и спокойно. Похожий на Элвиса Пресли телохранитель наоборот нервничал. Его выдавало непроизвольное сокращение пальцев – словно у ковбоя, готовящегося к дуэли.

Фишер продолжал вибрировать с высокой амплитудой. Подозреваю, отец успел его прессануть в обычной манере опричника Дикой сотни. Дядя Миша откровенно веселился. Задумчиво-печальная Дарья жалась к атлетическому плечу сенатора. Игорь Годов был прям и недвижим как засохшая на корню сосна. Лишь трепетали на ветру длинные патлы да рукава чересчур широкой футболки. Может и впрямь восставший мертвец?

– Таким образом, – начал подходить отец к сути своего выступления, – мы имеем…

– Потерю времени, – оборвал его Конёк-Горбунок. – Которого и так не лишка. Кончай резину тянуть, Володя. Если собираешься задержать моих американских друзей, – последние слова он нарочно выделил интонацией, – то хрен у тебя получится. Мы намерены разобраться с одной проблемкой. И разберёмся. Так что выбор у тебя невелик. Либо ты проявляешь интернационализм и помогаешь нам. Либо идёшь сначала лесом, потом лугом, а потом взбираешься на сопку с названием Большой… – дядя Миша цинично выговорил название целиком, – и остаёшься там до извержения.

– О-ла-ла! – воскликнула Сильвия и с милым акцентом поинтересовалась: – Майкл, здесь правда есть такая сопка?

– Есть. И не одна, – ответил дядя Миша. Он смотрел на отца с вызовом.

Отец недобро прищурился.

– Что-то ты развоевался, старшина. Выброс половых гормонов в мозг?

– Ошибаешься, капитан. Воевать я буду позже. Пока только разогреваюсь.

– Ну, тогда следи за температурой. Как бы котёл не рванул.

– Хватит! – не выдержал я. – Нашли время ссориться.

– Спокойно, сынку, – сказал отец. – Это дружеская пикировка. Искромётный казарменный юмор и всё такое.

– Мы шутим, – подтвердил Конёк-Горбунок. – Чисто для поднятия тонуса.

– Ну так подняли уже?

– На должную высоту, – сказал отец. – Докладывай, Миша, зачем вы здесь.

– А то ты не сообразил. Господа американцы мечтают совершить экскурсию на завод имени Хайдарова. Полюбоваться процессом изготовления игрушечных кузнечиков.

– Таких? – спросил отец и вытащил из кармашка на поясе сложившего лапки железного саранчука.

– Именно таких, товарищ капитан. Именно. Откуда он у тебя?

– Подобрал возле одного охотничьего домика. Кто-то его из окна вышвырнул. Ладно, допустим, процесс они увидят. А дальше что?

– А дальше приложат все усилия, чтоб его прекратить. Потому что такие вот славные букашки взяли моду нападать на людей. И одного уже загрызли насмерть.

– Кого?

– Дашкиного супруга.

– Допа? – спросил я.

– Нет, настоящего, – ответила Дарья. – А Доп ими командовал. Пришлось дать ему окончательный развод. Впрочем, это неважно. Важно другое. Надо узнать, сколько ещё этих тварей наштамповано. А также кто и для чего их штампует.

– Н-да, дело пахнет керосином, – заметил отец. – И даже сильнее, чем я думал. Ладно, господа туристы и примкнувшие, уговорили. Едем на завод. Разберёмся, кто заказывает музыку про кузнечиков-огуречиков.

– Да мы там уже были, – сказал Конёк-Горбунок. – Не пускают, демоны.

– Со мной пустят.

– Ну, пустят. А смысл? Там десять гектаров только наземных цехов. Да под землёй целый город. Проводник по-любому нужен.

В этот момент наконец-то пошевелился Игорь Годов.

– Я буду. Проводником, – хрипло и отрывисто, но очень звучно проговорил легендарный рокер. – Семь лет там. Отработал. Знаю как. Свою гитару.

* * *

Годова, заявившего, что проникнуть на территорию завода можно и в обход проходной, усадили рядом с отцом. Показывать дорогу. Честно говоря, я несколько сомневался в словах легенды русского рока. Если в годы коммунистического тоталитаризма СКЗСиСМ был режимным предприятием, то разве там могли быть дыры в заборе? Однако от споров воздержался. Кто знает, как реагируют восставшие мертвецы на человеческое недоверие. Вдруг начинают безостановочно плакать горючими слезами? А в нашем провожатом и без того жидкости было как в вяленой уклейке.

Да и не до споров мне стало, когда на заднее сиденье «копейки» помимо нас с Жераром уселись ещё Конёк-Горбунок и мисс Голдэнтач. Сразу сделалось адски тесно. Габариты дяди Миши никогда не отличались миниатюрностью. Да и Сильвия, при общей спортивности, имела весьма развитую нижнюю часть. Дядя Миша, едва оказавшись в машине, начал эту самую часть по-хозяйски похлопывать и поглаживать. Американка поощрительно улыбалась и вполголоса восклицала «о-ла-ла, Майкл!».

Мы с Жераром, безжалостно притиснутые к вытертому пластику дверцы, лишь страдальчески переглядывались. На наше счастье путь оказался недолгим. Съехав с плотины, машины повернули направо. Километра полтора катили по дороге, идущей между высоченным заводским забором и оловянно блестящим прудом, потом свернули и с неё. К пруду.

На берегу, выложенном бетонными плитами, обнаружилась квадратная башенка, похожая на дот. Тоже бетонная, с покатой железной крышей и узкими горизонтальными окошечками, спрятанными под чем-то вроде жалюзи. Только пластины были неподвижны – из железных полос, намертво приваренных к солидной раме.

Возле башенки мы и остановились.

– Хо, знакомая штуковина! – сказал дядя Миша. – Вентиляционная шахта бомбоубежища?

– Да, – ответил Годов.

– А как мы в неё проникнем? – озадачился я. – Крышу оборвём что ли?

– Ты, я вижу, плохо изучал в школе предмет гражданской обороны, – сказал отец с напускной суровостью. – Прогуливал?

– Само собой. Папа меня не контролировал. Дневник не проверял. За двойки не лупил. Вот я и вырос невеждой.

Отец крякнул и замолчал. Я открыл дверь, выпустил Жерара и с облегчением вылез сам. Американцы уже были возле башенки. Столпились с противоположной стороны и что-то энергично обсуждали. Я приблизился к ним. Выяснилось, что в башенке кроме окошечек имеется приличных размеров железная дверь, заглублённая в землю.

К двери вели бетонные ступеньки.

– Запасный выход, – пояснил подошедший дядя Миша. – На случай, если при атомной бомбардировке заводские строения рухнут и завалят основной. А тут, как видишь, рушиться нечему. Одна проблема, запирается он изнутри.

– Я открою, – прохрипел Игорь Годов.

Он одним движением перебросил гитару из-за спины на грудь, наклонил голову – так, что волосы полностью завесили лицо – и ударил по струнам. Получившийся звук трудно было назвать мелодичным. Да и просто приятным. Начавшись, как пронзительный звон, он вдруг превратился в жуткий скрежет отодвигаемого запора, а затем в скрип медленно отворяемой двери, чьи проржавевшие петли не смазывали лет сто.

Вернее, это и был скрип медленно отворяемой двери! Железная створка запасного выхода нехотя уползала внутрь. Абсолютно самостоятельно. Она тряслась и даже как будто изгибалась, настолько тяжело проворачивались шарниры, буквально сварившиеся за годы неподвижности. Наконец дверь вздрогнула в последний раз и остановилась полуоткрытая.

Все потрясённо молчали. Первым очухался отец.

– Видите, Фишер, – сказал он наставительно. – Чудеса способны творить не только Иерихонские трубы, но и русские гитары.

– Да уж. Волшебная сила искусства, – отозвался тот.

Я посмотрел на него с интересом. Оказывается, у этого тюфяка имелось чувство юмора и неплохая выдержка. К сожалению, у Декстера и то и другое отсутствовало напрочь.

– My Gosh! How the fuck did you do that? – взвыл он. – What the fuck is going on here?

– О-о-о! Как ты это, на хрен, сделал? – флегматично перевёл Фишер. – Чё тут ваще, на хрен, происходит?

Годов не удостоил его ответа. Он вернул волшебную гитару за спину и прохрипел:

– Вам понадобятся. Фонари.

– У меня есть парочка, – сказал отец.

Сбегав к жигулёнку, он вернулся с двумя внушительными устройствами. Они напоминали скорей небольшие прожекторы, прилаженные к мотоциклетным аккумуляторам, чем электрические фонарики. Да и светили, как оказалось, соответственно.

Включив их, мы ступили на лестницу.

* * *

Не знаю, как остальные, а я чувствовал себя археологом, впервые входящим в подземный храм древней цивилизации. Впереди – смертельные ловушки, кровожадные мумии воинов-защитников и, само собой, проклятье давно умерших жрецов. Проклятье тысячелетнее, крепко настоявшееся, а потому ставшее ещё более необоримым и убийственным. А вот ждут ли в конце пути сокровища, бог весть.

Ход был сухим, очень пыльным и довольно широким. На стенах висели светильники, большинство почему-то без плафонов и лампочек. Под потолком тянулись два вентиляционных короба, змеились кабели в толстой чёрной оплётке.

Игорь Годов вышагивал первым. Движения у него были явно нечеловеческими. Руки накрепко прижаты к бокам, ноги в коленях едва сгибаются, торс наклонён вперёд. Казалось, что он просто силится догнать падающее тело, и это ему пока удаётся. Но стоит ему замедлить шаг, как торс перевесит, и легенда русского панк-рока со всей дури врубится мордой в пол.

Следом косолапил дядя Миша с фонарём. Рядом – вооружённая пистолетом Сильвия и держащийся за ней в полушаге Декстер. Руки у него были свободны, но сомнений не было: при малейшей опасности этот ковбой-самурай мгновенно начнёт палить из обоих кольтов или сечь супостата катаной. Потом шли мистер Джи (в правой руке увесистая трость, левая покоится на кобуре с огромным пистолетом), Дарья с дробовиком под мышкой, и Марк Фишер. У толстячка тоже был пистолет, но он его не доставал.

Замыкала шествие наша троица. Отец нёс второй фонарь, а я Жерара. Бес сначала заявил, что побежит самостоятельно. Однако после того как на него едва не наступили разок-другой, благоразумно вернулся к напарнику. Поворчав для порядка, я взял его на руки. С ним мне было как-то спокойней. К тому же я помнил, что в экстренных случаях бес способен плеваться огнём. Пусть ненадолго, секунды на три, этот маленький болтун мог превратиться в настоящий, совсем не шутейный огнемёт. Выпущенная им струя пламени – тонкая и длинная как рапира, прожигала с одинаковой лёгкостью железо, камень и живую плоть. Мёртвую, кстати, тоже.

Мы двигались уже минут пять, не меньше, когда увидели первую дверь. Она располагалась в левой стене и была заперта толстенной железной плитой с круглым иллюминатором сверху и штурвалом посередине. На пыльном стекле иллюминатора чей-то шаловливый палец написал похабное слово.

Годов, не сбавляя шаг, прошел мимо.

– Интересно, что там? – спросил я.

– Золотые слитки, вестимо, – сказал отец. – Видал, какой запор!

– А судя по надписи, кое-что другое, – тявкнул бес, в конспиративных целях подражая моему голосу.

– По какой ещё надписи?

– По каббалистической.

– Что за надпись? – заинтересовался отец. – Я не обратил внимания. Ты её хорошо запомнил?

– Конечно, – самодовольно отозвался бес. – Она была довольно лаконична. Икс, Игрек и N-зеркальное. Всё латиницей.

– Что ещё за энзеркальное? – недоуменно спросил отец.

– Ну такое… с тильдой. Вы наверняка эту букву и раньше встречали, Владимир Васильевич, – невинно сказал Жерар.

И тут до отца дошло.

– Кобель ты драный, – с ласковой угрозой проговорил он. – Подлая ты морда. Скотина вшивая. Да я ж из тебя чучело набью и отдам беспризорникам в футбол играть.

На нас обернулся Фишер. Судя по тому, что его физиономия выражало крайнюю степень озадаченности, Жерару удалось изобразить мой голос и впрямь близко к оригиналу.

Мы с отцом переглянулись и захохотали. Бес помедлил и тоже подхватил – азартно и не очень-то по-собачьи повизгивая. Фишер, окончательно сбитый с толку, вжал голову в плечи и ускорился. Вскоре он догнал Годова и дальше шагал рядом с ним.

Продолжая ржать, мы миновали ещё парочку похожих дверей – каждая провоцировала новый приступ смеха – и, наконец, вышли в широкое, но низкое помещение. Тут было немного светлей: горела морковно-оранжевая лампочка дежурного освещения. Влево и вправо открывалось несколько проходов. Некоторые подобно нашему уходили во тьму, один вёл наверх – там виднелись ступени. Вдоль стен громоздились составленные в несколько ярусов скамьи – вроде тех, что встречаются в старых кинотеатрах. Скреплённые между собой хлипкие стулья с каркасом из железных трубок, деревянными подлокотниками, поворотным дерматиновым сиденьем и дерматиновой спинкой.

Я представил себя сидящим на таком стульчике среди сотен людей, обречённо ждущих, когда сверху хлопнется атомная бомба, и по хребту у меня пробежал холодок. Смеяться мгновенно расхотелось. И не одному мне.

– Неуютненько, – шепнул Жерар. – Будто в склепе, блин.

Мистер Джи потыкал тростью в валяющийся на полу истоптанный плакат с «поганкой» ядерного взрыва и объявил на карикатурном русском:

– Спасибо Горби, что кончал холодная война!

– Бать, а кто такой Горби? – спросил я вполголоса.

– Похоже, у тебя проблемы ещё и с криптоисторией, – констатировал отец. – Хотя в школе её не преподают, так что прощаю. Горби – это мелкий бес, соплеменник твоего Тузика. Только он воплотился не в собаку, а в кота. Был тайным советником при Михаиле Горбачёве, играл значительную роль в советской внешней политике. Например, внушил в Рейкьявике президенту Рейгану, что тот любит СССР всей душой. Иностранцы считали, что Горби – сокращённое от Горбачев. Так потом и повелось. После отставки хозяина Горби занялся рекламой кошачьего корма. Достиг больших успехов, между прочим.

– Ох, и здоров же ты врать, Владимир Васильевич! – похвалил я.

– Если бы, – без улыбки ответил отец и громко спросил: – Ну что, бойцы, каковы дальнейшие планы? Может, ну её на хрен, эту войну с саранчой? Пересидим Армагеддон здесь, да и дело с концом.

– Ты, Вовка, кончай провокации, – сказал Конёк-Горбунок. – У американцев чувство юмора слегка перекошенное. Они твоих ментовских шуточек не поймут.

– За мента можешь и в грызло схлопотать.

– Опять дружеская пикировка для поднятия тонуса? – ехидно спросил я.

Оба нарисовали на рожах широкие улыбки и кивнули.

– Нам нужно в сборочный цех. – Дарья повернулась к Годову. – Знаете, как туда пройти?

– Знаю. По земле? Или под землёй?

– Сверху было бы, конечно, приятнее. Но больно уж у нас компания, гм… экзотичная. У охраны обязательно возникнут вопросы. А терять время на разъяснение своих полномочий мне совсем не хочется. Да и скрытность под землёй выше.

Годов кивнул и направился к одному из боковых проходов.

* * *

Память у легенды панк-рока была просто поразительная. И умение ориентироваться на местности тоже. Без него мы наверняка десять раз заблудились бы в этом лабиринте коридоров, казематов, запертых и открытых дверей, тупичков и лестниц. Между прочим, лестницы удивляли меня больше всего. Они вели не только наверх, но и вниз. Какие секреты скрывались в глубинах под бомбоубежищем, можно было только догадываться. Кое-где на стенах были намалёваны надписи, сообщающие о номерах цехов, работникам которых следовало укрываться в том или ином помещении. Но никто кроме Годова не знал связи между номером цеха и его специализацией.

Наконец он остановился.

– Думаю. Здесь.

Годов ткнул пальцем в направление потолка. Все дружно задрали головы вверх, словно намеревались пронзить взглядом десяток метров земли и железобетона. Поддался общему порыву и я. Способности комбинатора позволили мне увидеть в толще перекрытий путаницу труб, бронированных кабелей, части каких-то машин – древних, будто скелет зауропода, и странные резервуары, заполненные то ли жидкостью гадостного вида, то ли просто грязью. На память пришло читанное когда-то выражение «утопить в шламовой яме». Наверное, это и были они – места, где взбунтовавшиеся рабочие топят своих угнетателей.

– Вообще-то. Сборочные участки. Есть в каждом цехе, – прохрипел Годов. – Но этот. Специализированный. Раньше тут было. Самое лучшее. Оборудование. И персонал.

– Ну так пойдём да посмотрим, – сказал Конёк-Горбунок и первый зашагал к проходу, над которым висела табличка с человеком, бегущим по ступеням вверх.

Наверху нас ждало страшное разочарование. Сначала мы попали в довольно просторный тамбур и уж совсем, было, обрадовались окончанию подземных странствий, однако… Дверь, отделяющая тамбур от солнечного света, оказалась заперта снаружи. Лица с надеждой обратились к Годову, но тот медленно помотал головой:

– Там кроме запора. Висячий замок. Мне его. Не открыть.

– Вот чучело! – укоризненно прогудел дядя Миша. – Раньше-то не мог сообразить, что так получится?

Годов молчал.

– Ладно, придётся ломать. Ох, бедное моё плечо… – Дядя Миша показал жестами, что нужно освободить ему место для разбега, и добавил: – Stand aside!

Американцы начали шевелиться, с сомнением поглядывая то на дверь, то на Конька-Горбунка. Дверь хоть не была стальной и герметично запираемой, как та, что стояла между тамбуром и лестницей, но выглядела внушительно. Выбить её плечом мог разве что терминатор.

Отец следил за приготовлениями с нескрываемой иронией, а когда Конёк-Горбунок принял позу низкого старта, хлопнул его по согнутой спине.

– Попридержи геройство, Миша. Я выйду другим путём и открою снаружи.

– Вы тоже здесь работали? – спросила Сильвия. Надежда на то, что Коньку-Горбунку не придётся рисковать целостью своих костей, её определённо обрадовала.

– Вроде того, – ответил отец. – Паша, пойдём. Поможешь мне.

Мы спустились на три пролёта вниз и остановились.

– Полезешь насквозь? – спросил я.

– А что делать. Придётся. А то ведь этот придурок в самом деле начнёт таран изображать. Шуму наделает. Сам поломается.

– Бать, за что ты его недолюбливаешь?

– Мишку-то? – отец усмехнулся. – Да был у нас случай один. Из-за женщины. Она, выражаясь изящно, ко мне благоволила, но и Мишку про запас держала. Потом у меня начались неприятности. Сперва с Опричной Когортой, потом с Сулейманом. Сам понимаешь, стало не до амуров. Ну а когда всё наладилось, Мишка её уже того… Приголубил. Не сказать, что я сильно горевал, однако осадочек остался. Такие дела. – Отец повернулся к стене и положил на неё ладони. – Взгляни-ка, за нами никто не увязался?

Я взбежал на несколько ступенек вверх и наткнулся на Жерара. Уши у него были насторожены, да и вообще и вся поза выражала острейшее внимание.

– Стерегу вот, – ворчливо сказал он. – Пока вы там лясы точите.

– Молоток, – похвалил я.

– Безусловно. Двигай обратно. Родитель-то уже, поди, разделся. Пусть ныряет в земные недра без опаски. В случае чего подам голос.

Я запрыгал по ступенькам назад, ломая голову, как отец собирается объяснять выпущенным наружу детям подземелий свою наготу. Заявит, что пробирался через узкий лаз, где в одежде не пролезть? В том, что он сумеет открыть замок, сомнений у меня не было.

Он ничего не собирался объяснять. Он вошёл в бетон как был – в одежде и знаменитых шнурованных галошах. Да он даже пояс с оружием и боевыми гаджетами опричника не снял! Это был высший класс транспозиции, недоступный мне даже в мечтах. Я воочию увидел, как действует Великий Комбинатор. И, чёрт возьми, им был мой отец!

Яростно завидуя и тихо гордясь, я вернулся к Жерару. Увидев мои пустые руки, он быстро всё сообразил и присвистнул.

– Оказывается, Владимир Васильевич ещё круче, чем я предполагал. Тебя можно поздравить, чувачок. У тебя отличная генетика и блестящие перспективы. Уверен, в старости ты сможешь ходить сквозь стены, даже не вынимая вставную челюсть!

Никак не комментируя подколки маленького негодника, я на ходу подхватил его за шкирку и вернулся к нашей странной команде.

Ждать пришлось недолго. Минут через пять снаружи загремел замок, потом раздался резкий щелчок лопнувшего металла, и дверь открылась. Отец скромно отступил в сторонку. В открывшемся проёме виднелись конструкции огромного цеха. Сквозь прямоугольные окна в крыше падали столбы света. В одном из них, как головастик в ручье, извивался человек, подвешенный за ноги к мостовому крану.

Не сразу, но я узнал его. Это был один из телохранителей Допа-Хайдарова.