Текст книги "Строк вуду. Стих отворяющие"

Голод слов

 
Предназначенье слов… волненье океана,
Поверхности, каверности не мерн,
И глубина молчащего титана,
Что ёжится существованьем терн.
 
 
Он гладь сердечная, и он неимоверен
Суровой беспощадностью валов,
И в криках тонущих его вердикт безмерен
Жестокостью уже ненужных слов.
 
 
Они пусты… в них мертвое звучанье,
Прощание пока ещё живых,
Ягненка невиновного рычанье
И предпоследний отжитого дых.
 
 
Молчи, молчи… не слов послушных перье
Слагается не в ангельский мотив,
И даже не сердечное поверье,
Ума дарованного путь высокомерья
Проймет и мудреца, и страстных див.
…………………………………………………..
 
 
Молчать не сможешь, значит, рабским делом
Возделаешь обременённый дух,
И пригодившимся, но неспокойным телом
Пристукнешь тыщи слов, как гнойных мух.
 
 
Которым даже не существованье
Присуще по рождению судеб,
Они пре ложное и не повествованье,
Похожее на преломленный хлеб.
 
 
И выброшенный… никому не нужный,
И зря стоять всю жизнь с открытым ртом,
В нём или голод слов словарь досужный,
Или бездарный разжиревший том.
 

При знание

 
1. В огромной жизни главное не ты,
Проникшей в душу дьявольским обманом,
И чахлые, увядшие цветы
Не позовут мертвеющим дурманом.
 
 
2. Не голос твой раздастся тишиной,
Надтреснувшей полузабытой скрипкой,
И звук шагов, умерших за стеной,
Не отзовётся никогда улыбкой.
 
 
3. Бывает время мертво у живых,
Считающих года подобострастно,
Оставшихся в домах иных,
Где «не» напрасно.
 
 
4. При знание как святый дух,
Не очень близок и не человечен,
Но обостряет глаз и слух,
Когда (во здравие) увечен.
 
 
5. Когда остыл поземкой слов,
Змеящейся на укоризне,
И мир прирученных голов
Всё ближе к тризне.
 
 
6. Всё проживаемо, всё сон,
Поймёшь ли поздно, рано,
Сердца не бьются в унисон,
Лекарство рана.
 
 
7. Живучая, живучей дней,
Ей мило дело,
Не грустно с ней,
Переболела.
 
 
6. Не твой порок перешагнёт
Чудак из сказки,
И грех не паточно макнёт
В былые ласки.
 
 
5. Не обернется, не трухой
Рассыпется, не обладая,
Уже ни совершенный, ни плохой,
В высокочувства не играя.
 
 
4. Не понимая, не тая,
Как будто лист, летящий мимо,
В нём нерассветные края,
В нём темное на ощупь зримо.
 
 
3. На выпуклость гремящих чувств
Всё сокровенное негоже,
И предпочтением искусств
Далёким эхом «святый боже».
 
 
2. Святошам нравов несть числа
И не незыблемое словом,
Судьба судьбы не принесла,
Так ветхое заветно новым.
 
 
1. Там нет ни плесни, ни затей,
Не ты заменишь песни песней,
Среди проторенных путей
Небезгреховностию весней.
 

Это психоделия

Daneliya Tuleshova

Bellyache

 
Свет тебе, Данелия,
Звуком не песочным,
Это психоделия
Оком полуночным.
Или нет у дара
Грязного соблазна,
И пустому кара,
Время непролазно,
Это ли живое
Выцветет рожденьем,
Небо луговое
Возносящим пеньем.
Принесет на крыльях
Чувственные чувства,
В перепетых былях
Позабыв искусство,
Сокрушая грани
Купленного блеска
И купая рани
Утреннего плеска
Позабытых вёсен,
Позабытых песен,
Где смеялась осень,
Желтизною лесен,
Забирая сердце
Трепетно-певуче,
Где златая дверца
В лучезарный случай.
 

Любви горсточка

 
Не вынести её удара,
Когда в безумстве, не в чести,
В сердцах порочащего пара
Любовь кончается в горсти.
Когда химеры с поволокой
На ухо шепчут: «Оглянись»,
И образ девы волоокой
В осколки разбивают высь.
Когда украденное сердце
Не возвращается назад,
И в рай открывшаяся дверца
Оказывается дверью в ад.
Ума горящего горгоны
Шипят и жалят вновь и вновь,
И на подложные короны
Течёт отравленная кровь.
Идёт охота, хруст неслышен,
Мертвы ненужные тела,
Иной «живой» как будто дышит,
Но у страстей темны дела.
Тут части света поеданье,
Там утоления позор,
И на червивое заданье,
Как падаль, прилетает вор.
Невидимое истязанье,
Где время истинный злодей,
Порочных ангелов лобзанье
Среди безмысленных людей.
Готовых жертвовать овечно
С живых сдираемых руно,
И доживаемых увечно
Свой век, иного не дано.
Эх, душ душа… испепелима,
И поедаема, и всласть,
Какая боль неопалима,
Где купины горящей власть.
Какие высшие моленья
Пронзят животные глаза,
И скотский дьявол утоленья
Не опоганит образа.
Где грань безбожного разврата
Пасущихся раздетых душ,
Которым в доле струпья плата,
Как выживанья жалкий куш.
Какая быль неотворенья
Утешит дух и воскресит,
Научит страхом повторенья
Стекать судьбой сквозь клети сит.
И человеческое в коже
Ни соблазнит ни удивит,
И возжелаемое ложе
Приятный холод сохранит.
 

Остывшее сердце

 
Остывшее сердце… что может быть хуже,
Упавшая осень в постылую лужу,
Умевшее быть, и надеждою длиться,
И в небо взлетать удивительной птицей.
 
 
Комок увядающих воспоминаний,
Лишенных бессонных томительных раней,
Обычный кровавый невидимый орган,
Когда-то целован и ангелом троган.
 
 
Слипаются схожие божии миги,
Которым знакомы не веры вериги,
Горе ума и подобие счастья,
Лета менявшие -брями ненастья.
 
 
Сердцу труднее не быть, чем не биться,
Там уже мрак исчезающей птицы,
Той, что задела единственным жаром,
Той, что казалась изысканным даром.
 
 
Но умирают и люди, и птицы,
Не к чему им ни идти, ни стремиться,
Ходики их бессердечных часов
Больше не слышат живых голосов.
 
 
Вот они, рядом, и люди, и лица,
Чувства немы и года мельком блица,
Будто кончина неслышного лета,
Очередного… с бесправием вета.
 

Куда уж откровенней…

 
Куда уж откровенней… невозможно
Распятым быть любя и осторожно,
Или изорванную душу на закланье
И воскрешение пречистого свиданья,
Или креста тернистый путь убытий
Апологетикой полуживых событий,
В которых лишь конец и нет начала,
Что жизнь не притчей слова источала,
Что открывалось не благословеньем,
Живительным и дорогим растеньем,
А пред расположеньем, пред чертогом,
Твоим непокорённым тёрным богом,
Которому и свет живой не мил,
Когда и дух молитв лишают сил,
Но у которого извечно воскрешенье,
Как зеркало земного поношенья,
Где боль небытия вбивает гвоздь,
Ломая опороченную кость,
Там дух дивит виденьем противленья,
(Вос) принимая бремя искупленья.
 

Эоловы лады

 
Сегодня я на росписи… ку-ку,
Сорю словами, птиц не надо боле,
Свое ловеческое че– кукареку
Замкну на непридуманном пароле.
Раскину время по густым углам,
Накалендарю искр воспоминаний,
Предамся накопившимся делам,
За окна вывесив застиранность стенаний.
Мой путь…
кого предубедив,
Я изощрю сердечные коленца,
И не любовный выпетый мотив
Переложу на гениальность Венца,
Какими музами прельщу свои сады,
Сапфо не поминая строчкой всуе,
Но пробуя эоловы лады
На вкус полуземного поцелуя.
Где звук младенческий, не рифмами горя,
Питает страсть божественностью лиры,
И древние непенные моря
Несут неповторимые кумиры.
Сосредоточусь…
в теме не искать
Ни знаний ложных ни (пре) обладаний,
Идёт за ратью онной милли– рать
Несброшенных одежд, очей, исповеданий.
И не открою искреннюю дверь,
Себе дороже, а иным понеже,
Лишь раз в не невозможное поверь,
И заречешься… не бывает неже.
 

Быть и небыть

 
Уходит, всё уходит… сердце бьётся
Неслышно как коварная судьба,
Как много ею ложное зовётся,
Как мало в твоём имени, мольба.
 
 
Слепому быть, а зрячим разуменье
По опыту, рожденью… кто горазд,
Где, жизнь, твоих ресниц прикосновенье,
Распахнутых present perfect, perfect past.
И быть и небыть… вместе… что дороже,
Не время перемен меняет путь,
Который измениться-то не может…
Не выскрести из отраженья суть.
 
 
Телодвиженья обнаженья стоят,
Что к ночи жизни, что к исходу дня,
И души исповедываньем ноют,
Ну, искусите на распутье вы меня.
 
 
Тобой ли, одиночество, гордиться,
Которое не признак и не боль,
До времени пустая небылица,
Кому-то и несыгранная роль.
 
 
Да всё одно… неймёт ли ум мгновенье,
Прозревшего на склонах сонных лет,
Живых не уходящих мановенье
И ложь святая, и правдивый бред.
 
 
Ломаются в ладошке линий знаки,
Да кто бы знал пророческие сны,
Словес несказанных божественные враки
И сказанные преданной весны.
 
 
Тот первый шаг… как поцелуй по-детски,
Судьбой ли, верою, надеждою храним,
Так быть последнему… не сложно ли, простецки,
Какая глупость… чествуем, любим.
 

Любви лебяжесть

Пасторальный сад

 
Целую слов волшебный аромат,
В них цвет невыразимого покоя,
Души застывшей пасторальный сад
И чудо напеваемого роя
Стихов, рождающихся новою строкой,
Движения сердечного, иного,
И верною творящею рукой
Я возвращаю песнь на землю снова.
Пусть прозвучит она, и ты услышишь звук
Моих негромких светлых песнопений,
И преуменьшатся владычества разлук,
И воспарит любовь стихотворений.
 

Камни снов

 
Она жаждет любви… даже если любит,
Но не она делает это изменой,
Кто ли её сердце пороком губит,
То ли её мир открывает веной.
 
 
Видишь, летит судьба… ножки волшебной пальчик,
Ты ли её уговорил признаньем
И даровал тесный роскошный зальчик,
Душу снабдив выкрашенным питаньем.
 
 
Спи… это чувство зло… не по тебе мера,
Только оно, если не крыл солнце,
Всё камни снов… ревность, слова, вера,
Это в себя страх смело открыл оконце.
 
 
Что ты возьмёшь… можно ль… попридержать воды,
Что ты закрыл золотом дней клетку,
Это не ей выдержать чувств роды,
Это тебе выклеймить бед метку.
 
 
Странно, свободы сладость… рук лишь её дрожи,
Ползаешь где-то в ней… с губ не любовь снимешь,
Прятки не снятой кожи,
Так и слепцом минешь.
 
 
Не божество… кто же… не уходя, грезит
Выдержишь ли… ей ли дело,
Ведьма ли дьявол лезет
Там, где душа пела.
 
 
Ей ли в любви не виться… что там скупцу осталось,
Ей ли не бить наотмашь плесени слов стены,
Надо ведь только малость
Падших грехов мены.
 

Попкорность бытия

 
Скольжу теченьем медленного завтра,
Навязывая тени донных прежд,
Вокруг кружит полубессмыслий мантра,
Срывая пересортицу надежд.
В лученье по– лежит ли упованье
И дней осенних, почестью седых,
И тающее вновь переживанье,
Опять достигшее не высот иных.
Опять иду, бреду, спешу, надеюсь
На не попкорность (б) люда бытия,
Душой и оживаю и камеюсь
Рисунком чувственного неовития.
Что в нём… (пр) остывшее ли сердце,
Надёжный не– прелестный херувим,
Играющий неслышимое скерцо,
Не будоражащее осквернённый Рим
Катуллом страсти… новой ли напасти
Проймет не вряд ли тон затёртых лир,
У времени отсутствуют запчасти,
А Бог ни благодетель, ни кумир.
Его часов скрипит отрогов горье,
И ледников ущелится слеза,
Как отлюбившаяся невозможность сторья,
Как замершая пазлая греза.
 

Коснуться божества

 
Все гении… но я не из таких,
Внимать и слышать вот моя удача,
Наткнуться на весёлых и благих
Вот это человеческая сдача.
Где зависть, там меня уж нет,
Где критик, не молчащий слова,
Там для меня не существует бед
И бесполезного карманного улова.
Коснуться божества… не тем ли сыт
Мой беспокойный дух во слове терпком,
Он в каждом, только вечно скрыт
Угодливой или безумной меркой.
И откровенность та ли ипостась,
Что открывает двери нараспашку,
Чреватой ткнуть святое в грязь
И пригвоздить последнюю рубашку.
Тем паче… голоса души
Иной и в придыханье не услышит,
И жалкие несметные гроши
Зароет в землю, ну куда уж выше.
А мне звучи строка твоя,
Ты в ней и ангел мой, и панацеи,
В ней мирр и злата богобытия,
Дохнувшего величием Цирцеи.
 

Муторная рунность

 
Ненаказуемо желанье без ответа,
Не воздыханьем мять земную твердь,
Как не вернуть воспоминаньем лета,
Так и бесславьем не тревожить медь.
 
 
Предписано ценить, так будь любезен
И промыслы и похоти тая,
Быть прихотливости и лести бесполезен,
Не вымечтовывая дерзкие края.
 
 
Не ты… другой посконно просочится,
Не он… она изжаждет пустоты,
Которой не преминет боль излиться
На белоснежные забытые листы.
 
 
И будет долгой одиночеств лунность,
Холодная дрожащая струна,
Невыразимая и муторная рунность,
Грызущая правдивого вруна.
 
 
И будет нежеланье на полслова,
И будет повторение себя,
Которое до тошноты не ново,
Которое бесчувственно, любя.
 

Гало любви

 
Ты даль моя неблизкая,
Ты близь моя далекая,
Вершина вер не низкая,
И низ неб синеокая.
Руки если б касание,
Дыханья если б шёпоты,
Не словоописания
Души волнений ропоты,
Не взглядов расставание,
Не спрятавших в ресницах
Сердец обетование,
Светящихся на лицах,
Стремящееся болью
И сладкой, и щемящей,
Единственною ролью
Гало любви летящей,
Сияющей до тленья
И пепельной до черни.
Не щучьего веленья
Распятия дочерни
Души, не раз одетой,
Одежд не распашонки,
Сожительницей -деттой
Вен полуночья шконки,
И попусту маячить
Той, что не может лучше
Быть не другой, иначе
Как обезумить кручи
Твои для вдохновенья,
Греховного и злого,
А может, и мгновенья
И чистого, иного.
 

Откоровье

 
Разорваться на части… и выдать себе
Это глупое, глупое счастье,
Откоровье разжеванное судьбе,
В это любящее словом пастье.
Слюнь похотливо не на миг
Отойдет нежеланье -итья
Со душевного жадный крик
Пережит не навистьем битья.
Этот лом мягких тканей душ
Невесом, и незряч, и нем он,
Ором вылитая ссорам сушь,
Притаившийся чёртов демон.
Или плах золотых не во рже топор,
На охот ангелочков спорен,
Всевеликий рождённых для тленья мор,
Солнц увиде вший -вшей чёрен.
Век корот ок не стенки плач,
Жальность судьб на каменья примет,
Этих страз страст ей ем у годен клатч,
Мол оком бес пор очным вымет,
И останется старь надо евших кож
Подскукоженностью не слова,
Обижаемых правдой привычных лож (),
Это жизнь, ничего (п) лохого.
 

Ты спишь…

 
Ты спишь, ты спишь… обманы нежеланья
И горьких истин, опыта укор,
И осени увядшие посланья
Живого завершающийся мор.
Чем восхищаться… не беде ль в угоду
Она цветит смертельный аромат
И чудную отхожую погоду
Настраивает на погребальный лад.
Она прощанье, точно не прощенье
Своих несуществующих грехов,
И зысканного яда угощенье
Таит восторг полубольных стихов.
Или извечное дурное расставанье
Лишает и надежды, и ума,
И примитивное природы ликованье
Последний плач, когда душа нема.
Когда предчувствие зимы как омертвенье,
Когда сезоны-встречи полуложь,
И осени прекрасное мгновенье
Проникновенный поэтичный нож.
 

Ты божья искра…

 
Ты божья искра, душ соединенье…
Испытано… рожденьем не храним
Ни чувств огонь, сподобившийся тленья,
Ни злой мальчишка, стрелок херувим.
Простыл и след, и новые печали
Высовывают страстно языки,
Которые святы в живоначале,
Которые, раскаявшись, враги.
Не мой вопрос, не крик ли журавлиный
Справляет панихиды в вышине,
Вбивая в поднебесья стоны-клины
Курлыканьем распятия в вине.
Растаскивая души на бессмертья
Невыразимо горьких мертвых мук,
Сезонные немые круговертья
Опавших дней на перекрестья рук.
Здесь что беречь, каким богам молиться,
Не верностью надежды горевать,
Скалой ли стен о волны жизни биться
Или девятым валом сердце разорвать.
Взбираясь вновь и вновь до утешенья
Вневременных и сношенных обид,
Не принимая трупность подношенья,
Не обольщаясь прелестью харибд.
Себя ли распинать, не обращаясь
Ни в шкуры жертв, ни в мудрости волхва,
Бесенком, демоном, со бытием пытаясь
Пройти по краю су мрачного рва.
В нём нет границ, как нет у душ пристанищ,
В нём дна нет как и высоты,
В нём не покой полуживых ристалищ,
В нём призраков покойные черты.
 

Иное

 
Предчувствия… они… необъяснимы,
Как лёгкий сон, но это не игра,
Их предсказания почти неуловимы,
Но им придет жестокая пора.
Или случайность, фурия обмана,
Или познание, первопроходец бед,
Или коварность, мачеха тумана,
Или предательство, растлитель горьких лет.
Какой-то звук, намёк, предвосхищенье
Дерзнёт нарушить паутины час,
И странное слепое наущенье
Издаст неслышный бессловесный глас.
Оно забудется вначале, без сомненья,
То был чужой и неразумный звук,
И бестолковое случайное виденье
Не вынужденный враг и не позорный друг.
Но лишь потом, спустя, без ожиданья
Вдруг ЭТО неспроста произойдет,
И предопределенного свиданья
Со бытий озадачит гнёт.
И принимая трудности не веры,
ИНОЕ не вторжением пленит,
Бездоказательно подкручивая сферы,
В которых кто-то молча говорит,
А путь судьбы следящий не преминет
И обнаружить, и приговорить,
Пока он душу выше не покинет,
Пока он не устанет молча жить.
То демон ли, то ангел или может,
Его не нам ни видеть ни прозреть,
Легко сказать и повторить: «О боже»,
Трудней очеловечить свою треть.
 

Сентябрь

 
Сентябрь прощается… пока… ты был и есть,
Ты лето проводил и встретил осень,
Ты сохранил божественную просинь,
Но вот пришлось тихонечко отцвесть.
 
 
Ты вот уже почти воспоминанье,
Хотя еще шуршит чуть жёлтый лист,
Танцует осень полусонный твист
И ты готов вручить нам расставанье.
 
 
Уже скучаем… ты не эконом,
Скрывающий дары чудес напрасно,
Ты открывал сокровищ ежечасно
Природы золотой шикарный том.
 
 
И радовал прикрытые ресницы,
И холодил щеки закатный цвет,
И яркие, чуть грустные страницы
Не закрывал на сохраненье лет.
 

Дрожащих паутин…

 
Я ощущаю не иные свойства
Природ, исповеданий, голосов,
Как будто качества душевного геройства
Не лишены не мер и не весов.
И в них, как в осени, спокойные порывы,
Отмерших дум опавшая листва,
И прежние засохшие надрывы
Всё пыль, всё сонник неоведовства.
У мира о у мира о творенье
Не моего, не мне свеченьем плыть,
Дрожащих паутин благословенье
Не мне просить, не мне пареньем быть.
Я выдыхаю жизнь бесцветным полунебом,
Спустившимся до неприметных глаз,
Ябыл, яесть или яздесь и не был,
Сполох души из человечьих страз.
В молчании кричащих на прощанье
Я огляжу природы райский сонм,
И ложное очей чревовещанье,
Как из пещер земных, изгонит смрадье вон.
Порочье вер, надежд испепелимых
Над прахом умерщвленного листа,
Кусочков сердца, прежде неделимых,
Теперь пристроенных в отхожие места.
И в чистоте нетронутой, осенней
Распну последний стихотворный квест,
Которому багрянить время венней,
Которому ещё нести свой бренный крест.
 

Истасканная ода

 
Ты, чувство, не пророчь
Ни счастья ни закланий,
Тебя я прячу прочь,
Гоню ломотой дланей.
Ты не перестаёшь,
Лоскутьем умирая,
Сшивая кожу рвешь,
Порок не выбирая.
Почём твоя стезя
И жертвенных напраслин,
И почему «нельзя»
Безжизненным умаслен.
Не слишком ли урок
Священен подаяньем,
А пресловутый прок
Не каян воздаяньем.
Беря не возгордись
Предчувствием иного,
Как ни безумна близь,
Она не без дурного
Привычного исхода,
Не истины момента,
Истасканная ода
Почти не рудимента.
 
 
Иначе, всё иначе,
Касания не света,
Он чувствами не плачет,
Он точно не про это.
И миг не осторожен,
Ему ли горем биться,
Греховный не безбожен,
Когда любовью снится,
Когда без дна прощенье,
Без веры упованье,
И бесполезно мщенье
Свободе ДАРОВАНЬЯ,
Не звёздочке далёкой
Клонить опустошенье
Вселенной черноокой,
Молитвы оглашенье,
Ничто и не поможет,
Лишь ночи дрожью льются,
Лишь слово словом гложет,
Да выжившие бьются.
 

Дряблый тарантас

 
Растенье-жизнь, кольцо, исчезновенье,
Цепляешься, несчастный корешок,
Ты не считаешь каждое мгновенье,
Тебя не съели… попади в стишок.
 
 
Любовное, любимое, нагое,
Хоть телом выжги снова память глаз,
Ты носишь имя… многим дорогое,
И ты же у судьбы коварный сглаз.
 
 
Чем ты вещам души вовек царица,
Чем ты невыспренный, не избранный король,
Меняют годы и сердца и лица,
Но не меняется в сердцах подружка-боль.
 
 
Я положу тебя на дивные созвездья,
Я огляжу тобой величия морей,
Какие б ни сулила ты возмездья,
Того и хватит всем любовных рей.
 
 
Топиться в страсти нет ли чуда дивней,
Желать подобия рождения химер,
И быть еще мёртвей еще наивней,
Чтобы изверить все из здешних вер.
 
 
И не найти единственного света,
Который ослепит еще не раз,
Лети, лети, межзвездная карета,
Похожая на дряблый тарантас.
 
 
Не ложью правд (любимые словечки)
Превознесу удачки подлецов,
Где юные стареют, к счастью, плечки,
И где уже не скачут из трусов.
 
 
Но там ли тьма, любви иной подруга,
Не лунностью осеребрит глаза,
Где звук рождён из солнечного круга
И светится счастливая слеза.
 
 
Не вхож любви ходок на почиванье,
Отчаяньем и чаяньем храним,
Ему душа иного врачеванье,
Он счастьем не колдован, а гоним.
 
 
И будет пропастью последняя минута,
И будет справедлив, как слово, миг,
Когда, казалось бы, отчаянного плута
Или поэта олюбимит крик.
 

Не любитель форм

 
Колыбель моя тихо клонится,
Даст судьба глоток, не уронится.
 
 
Даст последний вздох не по счету дней,
Не загонит враз горевых коней.
 
 
Не притушит дум пепелищ-кострищ,
Не отпустит дух без болезных пищ.
 
 
Я тону в твоих не достигших днах,
Я тяну двоих в пол увечных снах.
 
 
Я здесь и там, я и кажется,
Я и бед бедлам и поклажица.
 
 
Отражусь-рожусь не смирением,
Сам с собой и нет полу прением.
 
 
Не любитель форм мягкой силою,
Не ее же звать часом милою.
 
 
Прикоснусь и рук на беспамятство,
Жизнь что жернов-круг муки папертства.
 
 
То ли сразу нищ, блудно выгрешен,
То ли сердца свищ в пустошь вычищен.
 
 
На кону вину не в игру беру,
Да бодну ину даром что в сору.
 
 
Не лиши же сна или выбуди,
Ох, ты мать честна, жизнить вынуди.
 
 
Ох, не оскоромь, много видано,
Но и не укромь тем, что придано.
 

Тяжкая монета

 
Не равен счет удачам и расправам,
Кому на вес счастливицу-судьбу
Или таинственную страстную мольбу,
Считающуюся делом правым.
 
 
Не обессудить день, не обесценить миг
Привычными обманами рассудка
И тяжестями сытого желудка
Свой не заплыть лицом безмолвный лик.
 
 
Он не икона здравная, не боль живоскорбяща,
Не светоч обесточенных планид,
Обычнонеобычный индивид,
Когда-то что-то где-то вдруг обряща.
 
 
Любовь ли… та ли ипостась
Огнём богоспасаемым навета,
Она ли сребреников тяжкая монета,
Святош и ангелов, переродивших в мразь.
 
 
Какое воскресенье не смертельно
Распятием разорванной души,
И дней зачеркнутых не Боговы гроши,
Кровоточащие предательски не тельно.
В чем искус плотского змеиного греха,
Нежнее страшной изуверской пасти,
Дарующего адские напасти,
Сравнимые с предсмертием стиха.
 
 
Когда душа корявой лапой точит
Земные гимны поднятых на крест,
Которым глух покойный благовест
И по сердцу изолганные ночи.