Текст книги "Государственная Дума Российской империи 1906-1917 гг"

На заре русского парламентаризма, на этапе становления «правовой государственности» правящая бюрократия смекнула: если нечего предложить народу для удовлетворения его нужд, надобно скупать на корню его представителей в парламенте.

В 1906 г. крестьянские депутаты («темные», «невежественные») эту затею с треском провалили. Работа Думы пошла по иному сценарию. Но вряд ли другой план действий принадлежал крестьянам-гостям в царских чертогах, скоро мы увидим, кто правил бал в Таврическом.

В свете провала «еропинской живопырни» представляются крайне преувеличенными и односторонними заявления многих кадетов, что крестьяне-депутаты по прибытии в столицу повели себя крайне неприлично, бражничали, ввязывались в ссоры с полицией. В семье не без урода, крестьянское застолье – это не банкет с осетриной и конституционными речами. В подобных «правдивых свидетельствах» просматривается месть за провал попыток «обработать» крестьян-депутатов в собственных интересах. Понятно и отношение крестьян к «господам-товарищам» по Думе. Понятно и объединение крестьян-депутатов в собственную фракцию трудовиков, начавшееся еще в преддумский сезон. В этом отношении впечатления крестьян-депутатов, полученные ими по прибытии в столицу в «живопырне», сыграли свою роль. «Господам в цилиндрах с древними дворянскими гербами мужики не верили, они верили в Бога и царя, от императора ждали всеобщего равнения», «всей земли, всей воли». Но мог ли полковник гвардии вывернуться из окружения, стать на позицию мужика, сделав крестьянское понимание справедливости, веры, мужицкий мир (артельной общности) отправным исходным пунктом своих реформ? Может быть, в подобных раздумьях и таится причина колебаний царя, которая так отчетливо просматривается? У автора нет завершенной этому оценки.

* * *

После окончания работы Особого совещания, приняв отставку кабинета Витте, царь дал ему прощальную аудиенцию. Создав новый кабинет, царь отдыхает в Петергофе, в Царском Селе, в своем любимом семейном Александровском дворце. В его дневнике отмечены частые приемы Трепова, доклады новых министров, так, 25 апреля («великолепный день, весна напоминает весну 1897 г.») царь принял Горемыкина и Столыпина. В эти дни царь много читает, часто катается на байдарке, проводит смотры гвардейских полков, принимает офицеров, одаривает их орденами, аксельбантами. В дневнике отмечены и царские заботы в связи с приближающимся открытием Госдумы. Мысли императора все более занимает скорое ее открытие. Как видно из дневника, прежде всего царское внимание привлечено к парадной, протокольной стороне церемонии встречи с Думой. Уже 15 апреля, то есть сразу после окончания Особого совещания и в день отставки Витте, император записывает: «убил трех глухарей», «имел три доклада». «Была гроза с градом», к завтраку был приглашен министр императорского двора барон Фредерикс. «Долго втроем говорили о церемонии открытия Думы» (курсив мой, но охотничий успех выделен самим императором. – А. С.)²⁶.

Уточнялся церемониал встречи: быть ли царю в порфире или короне, что внести в тронную речь. Живое участие приняла в обсуждении императрица. Великие княжны, императрица-мать шили специальные платья («в русском стиле»).

К этой энергичной деятельности были привлечены соответствующие службы. Одним словом, мерили, шили, примеряли, кроили и перекраивали, примеряли жемчуга, алмазы и бриллианты. Придворные разнесли новости по всей столице. «Москва слухами полна». Но и Питер тоже. В искренность увлечений императрицы русскими древностями, стилем, нарядами боярышень молва не верила. «Гессенской мухе» этого не дано понять, почувствовать, высказать. К этому еще добавляли, что не то время на дворе, чтоб устраивать пышные торжества, есть и другие заботы, поважнее. Время шить не парадные, а траурные одежды. Эхо этих голосов, ропота слышится в записях К. Р. А он ведь искренне любил августейшую семью.

17 апреля великий князь пишет, что императрица Александра Федоровна вместе с бароном П.П. Корфом (церемонимейстером) «сочиняет церемониал открытия Государственной Думы, которому будет придана возможная пышность. Дамы в русских платьях; государь взойдет по ступеням на трон в Георгиевском зале Зимнего дворца, императрицы займут особо приготовленные для них места. Государь прочтет тронную речь. Аликс говорила, что в составлении церемониала старается не подражать западным образцам, а согласовать его с русскими обычаями. Но я смею сомневаться, – замечает К. Р., – чтобы эти обычаи были ей слишком хорошо известны, да и как связать их с парламентом?». Князь-поэт как в воду глядел. Церемонию создали, замечает он, по прусскому образцу. «Все как у кузена Вилли при открытии рейхстага».

Императрица, сочиняя церемониал, планирует прибытие царской семьи из Петергофа в Петербург на яхте к самому Зимнему дворцу. Но это было оспорено ввиду возможности дурной погоды, что осложнит положение «дам в русских платьях». Был поднят вопрос, «как быть государю на открытии, в короне или порфире, граф Фредерикс обсуждал этот вопрос с великими князьями и царицей, сходились все более к решению, что быть Николаю II в порфире».

Решался в эти дни и вопрос о том, где «лучшим людям» заседать. Была образована комиссия по осмотру всех больших залов (Дворянского собрания, филармонии) и даже дворцов (Гатчинского, Таврического и др.), чтобы выбрать временные помещения для заседаний Думы, а затем построить специальный думский комплекс. Но вопрос о сооружении последнего был снят по ознакомлении с Таврическим дворцом, который как нельзя лучше подошел для этих целей.

Дворец, в котором собрались размесить первое русское представительное собрание, был построен Екатериной II для знаменитого Потемкина, «князя Таврического», в неоклассическом стиле, введенном в России архитектором Камероном, по проектам которого воздвигнуто большинство крупных зданий в Петербурге в конце XVIII и в начале XIX в. Таврический дворец, один из лучших в столице, расположенный среди обширных садов, был свидетелем многих легендарных празднеств, устраиваемых тайным супругом царицы, позже дворец являлся резиденцией императора Александра I, но уже больше полувека он оставался незанятым и его великолепные залы употреблялись для торжественных исторических выставок, а сады были открыты для гуляния публики. Там зимою сооружались ледяные горы и каток на озере. Несколько раз в неделю небольшой кружок лиц, состоящий из членов императорской фамилии и их гостей, собирался там.

Таково было это место, связанное с яркими воспоминаниями о былых днях и предназначенное теперь для заседаний первой русской Думы; переделки, произведенные для того, чтобы приспособить потемкинский дворец к новому использованию, только немного изменили его, и, хотя некоторые удобства, свойственные другим европейским парламентам, отсутствовали, все же помещение, предоставленное депутатам русского народа, имело весьма импозантный вид.

Зал полуциркулярный с огромными окнами, намеченный для заседаний Думы, служил раньше зимним садом и был громадных размеров: внутреннее его устройство было скопировано с французской палаты депутатов; приподнятая трибуна председателя возвышалась над местом оратора, и оба находились напротив того амфитеатра, в котором были размещены кресла депутатов. Министерские места не были, однако, расположены в первом ряду, как во Франции, но направо от председательской трибуны, лицом к депутатам. Были ложи для высочайших особ, дипломатического корпуса, членов Государственного Совета и ложи прессы. (В царской ложе император никогда так и не был. Его примеру следовали члены императорской фамилии. – А. С.)

Отметим и запомним эти детали. Устройство зала, в котором происходят заседания, и внешняя форма дебатов оказывают большое влияние на работу. Когда образовалась Дума, правительство очень желало ввести порядки, принятые в земских собраниях. Царь-освободитель, образуя их, несомненно, полагал, что они явятся эмбрионом будущего политического представительства нации. Земские собрания не имели трибун; члены заседания, произнося речь, говорили с места, обращаясь лицом к председателю, а не к собранию, как это принято в английской палате общин. В результате ораторы не имели возможности наблюдать за впечатлением, которое производит их речь, и дебаты носили характер чрезвычайно спокойный, как бы домашний. Если бы такой же порядок был принят в Думе, многие присутствовавшие в заседаниях члены, бывшие гласные (выборные члены земских собраний и городских дум в Российской империи со второй половины XIX в.) земства, сообщили бы своим коллегам свойственную им умеренность в ораторских выступлениях. Всем известно, что самый факт произнесения речей с трибуны вызывает у оратора прилив красноречия, которое часто производит глубокое впечатление на аудиторию, некоторые современники даже писали, что, будь вопрос о методе произнесения речей выдвинут на первый план в Думе 1906 г., известные лица, обладающие демагогическими склонностями, не имели бы успеха среди более серьезных и умеренных депутатов.

Любопытно отметить, что правительство само виновато в этих печальных последствиях, пишет А.Н. Извольский²⁷.

Перед открытием Думы один из крупнейших чиновников – А.Ф. Трепов (статс-секретарь Государственного Совета, позже был несколько недель председателем Совета министров) был отправлен по всем европейским столицам с целью изучения порядка различных парламентских заседаний. Трепов вернулся из своей поездки с готовым планом, основанным на том, что он наблюдал в Париже, и это было принято правительством без всякой критики. Очень простая мысль о продолжении порядка, уже практиковавшегося земскими собраниями, не пришла в голову русским бюрократам, или, точнее сказать, их нерасположение к этим собраниям, которые они рассматривали как рассадник революции, побудило их пренебречь этим порядком.

В этом деле, как – увы – во многих других, русская бюрократия проявила отсутствие понимания не только психологии представительных собраний вообще, но даже духа своего собственного народа. Столкновения между бюрократическим правительством и народным представительством начались, как известно, с первых же заседаний Думы и повели к ряду конфликтов.

Наступил наконец торжественный день встречи императора с народными представителями. Избранный местом встречи Зимний дворец был охвачен гвардейскими полками в полной парадной форме, на площадях и улицах стояли шпалеры не только войск, но также и полиции, и жандармерии в пешем и в конном строю, целевое назначение воинства не совсем ясно, то ли задействовали его в парадных, то ли в иных охранных целях.

Приводим описание торжеств по дневнику великого князя Константина Константиновича:

«Громадный съезд у дворца, вся набережная запружена экипажами. Члены царской фамилии подъезжают к малому государеву подъезду. К другим прибывают депутаты, сенаторы, члены Госсовета, для каждой группы свой подъезд. Члены семьи, великие князья собираются в Николаевском зале. Все „великие“ налицо. Иные прибыли специально из-за границы. Около 2 часов прибывает августейшая семья. Император был в преображенском мундире, императрица Мария Федоровна в белом атласном платье „русским опушенном соболем“, императрица Александра Федоровна в белом с золотом с диадемой из огромных жемчужин Екатерины II. Шествие направилось в Георгиевский зал из концертного. Во главе его несли императорские регалии – печать, меч, знамя, державу, скипетр и корону. За ними следовал государь, за ним обе императрицы рядом, а потом все великие князья и княгини попарно.

В Тронном зале великие княгини отделились и прошли через Романовскую галерею в Георгиевский зал на особо приготовленное императрицам возвышенное место по правую сторону от трона. Великие князья за царской четой вышли в Георгиевский зал через галерею 1812 г. Когда их величества приложились к кресту, митрополит Антоний начал молебен перед лежавшей на аналое иконой Спасителя, привезенной из часовни Петра Великого. Налево стояли члены Государственного Совета, направо члены Думы. Отошел молебен. Государь остался стоять посреди зала. Певчие и младшее духовенство стали выходить из зала, унося с собой икону, аналой и подсвечники. Императрицы направились к своему месту, где уже были великие княгини.

Мы – великие князья – прошли мимо государя и расположились по трем нижним ступеням, ведущим к трону, между ним и возвышением для императриц и великих княгинь. Тут же на ступеньках стояли и несшие царские регалии. Когда все заняли свои места, государь медленно и величественно направился к трону, взошел по красным его ступеням и сел на престоле. Через спинку трона была наброшена царская порфира. По знаку государя министр двора взошел по ступеням, с низким поклоном подал бумагу. Государь взял ее, отдав Фредериксу свою шапку, а потом встал, сделал шага два-три вперед и громко, внятно, медленно стал читать свою речь. Чем дальше он читал, тем сильнее овладевало мною волнение, слезы лились из глаз.

Слова были так хороши, так правдивы и звучали так искренно, что ничего нельзя было бы добавить или убавить… Закончил царь свою речь словами: „Бог помощь мне и вам!“

Тем же порядком шествие двинулось обратно»²⁸.

Вот впечатления «героя дня» занесенные в дневник:

«27-го апреля. Четверг.

Знаменательный день приема Госуд. Совета и Госуд. Думы и начала официального существования последней. Мама приехала в

8 час. из Гатчины и отправилась с нами морем в Петербург. Погода была летняя и штиль. На „Петергофе“ пошли к крепости и оттуда на нем же к Зимнему. Завтракали в 111/2. В час и ³/₄ начался выход в Георгиевскую залу. После молебна я (сказал) прочел приветственное слово. Госуд. Совет стоял справа, а Дума слева от престола. Вернулись тем же порядком в Малахитовую. В 3 часа сели на паровой катер и, перейдя на „Александрию“, пошли обратно. Приехали домой в 41/2. Занимался долго, но с облегченным сердцем, после благополучного окончания бывшего торжества. Вечером покатались».

Наутро царь пишет: «Выспался хорошо. Ночью шел небольшой дождь, день был жаркий. Принял новых министров: генерала Н.К. Шауфуса – путей сообщения, Извольского – иностранных дел, Стишинского – землеустройства и земледелия и Шванебаха – госуд. контролера. Завтракал д[ядя] Алексей. Принял еще выбранного вчера председателем Думы – Муромцева. Гулял. Читал. Прошла сильная гроза, освежившая воздух».

От скупых дневниковых записей веет авторское чувство исполненного долга. Взят еще один барьер, выдержал, не сломался, столкнувшись с «лучшими людьми», и слышится все же какое-то разочарование: случившееся не оправдало его надежд. Царь был не одинок в проявлении подобного скепсиса. Вот мнение внимательного, вдумчивого современника и еще одно элитное свидетельство о великом торжестве.

«Я видел их, когда они съезжались, – пишет Н. Врангель. – Какая смесь одежды и лиц. Поляки в кунтушах, восточные халаты и чалмы, священники, каких в городах не видать, дерзкие развязные волостные писари из разночинцев, сельские учителя, самоуверенные интеллигенты; крестьяне, удивленные сами видеть себя в роли законодателей. Знакомые всему Петербургу общественные деятели, краснобаи, многие депутаты явились демонстративно одетые в затрапезные платья»²⁹.

Обратим внимание на это описание. Оно о многом говорит.

Барон Н. Врангель, как и многие другие современники, утверждает, что царь был возмущен поведением некоторых депутатов, подчеркнуто демонстрировавших непочтение к монархии, явившихся в дорожных, охотничьих костюмах, что императрица, «потрясенная подобными выходками, не сдержала слез, а Николай II, не сдержав гнева, заявил: „Я им этого никогда не забуду!“». Возможно, так и было. Во всяком случае, ответный визит царя в Таврический дворец состоялся через десять лет.

Однако, выдерживая протокол, император на следующий день, 28 апреля, дал аудиенцию председателю Думы С.А. Муромцеву³⁰.

Записи великого князя, поэта и президента Академии, передают и глубокое впечатление его от торжества, но и тревогу и даже разочарование императорской фамилии в Думе после первого же ее заседания, не оправдавшего августейших надежд.

«Председателем Государственной Думы избран Муромцев. О, какое томление духа и сколько опасностей за будущее возбуждает эта Дума! Не будет ли она терять время в пустой болтовне крайнего направления, пренебрегая делом? Чего доброго ждать от так называемых „лучших людей“, от якобы представителей народа, от желанной Государственной Думы, когда немедленно по ее открытии, когда был ею избран в председатели Муромцев и еще до его вступительной речи, по его приглашению, вышел на кафедру мерзавец Петрункевич, потребовавший от правительства амнистии всем находящимся в заключении политическим преступникам, и это требование не только принято единогласно, но и покрыто рукоплесканиями? Если бы Дума занялась благоустройством крестьянства и нуждами просвещения, можно было бы надеяться, что она будет делать дело. Но по началу уже видно, что этого не будет.

Хороши и представители науки, избранные в Государственный Совет, между прочим – мои академики. Лаппо-Данилевский и Шахматов; тотчас по избрании они отправляются в Городскую Думу депутацией, требуя работы для безработных. Если такую глупость делают ученые, то чего же ждать от невежд»³¹. Видно, взволнованный князь терял обычную сдержанность и выверенность выражений.

Но это все впечатления членов императорской фамилии, придворных, знати, так сказать, элитная оценка события. А как все это выглядело и воспринималось публикой, как оценивалось в обществе, попробуем дать непарадное описание.

Примечания

¹ Известный историк Г.В. Вернадский пишет, что в Москве всеобщая забастовка переросла в вооруженное восстание, возглавляемое партийными отрядами боевиков, на улицах были построены баррикады. В начале восстания, возможно, имела место и полицейская провокация. Часть оружия, которым были вооружены московские рабочие, видимо, поступила от агентов полиции. Хотя правительство знало о планах восстания, в Москве оказалось очень мало войск. Министр внутренних дел Дурново, всегда энергичный и предусмотрительный, в данном случае, несмотря на настояния Витте, не предпринимал никаких шагов. Уличные бои продолжались в Москве целую неделю, после чего все же из Петербурга прибыло подкрепление. Восстание было сразу же подавлено. Один из жилых рабочих районов Москвы пострадал от артиллерийского обстрела (Вернадский Г.В. Ленин – красный диктатор. М., 1998. С. 80–82).

² В дневнике царя не отмечено это событие. Но, видимо, с этим связан прием царем 21 апреля Сольского, Горемыкина, Шипова, а на следующий день генерала Трепова. Это главные лица конституционной драмы во всех ее актах, этапах. См.: Дневники императора Николая II. С. 310–311.

³ Законодательные акты переходного периода. 1907–1908. СПб., 1909. С. 7–8.

⁴Таганцев Н.С. Пережитое. С. 107–111. Здесь полностью приведен текст «Основных положений комиссии».

⁵Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 3. С. 300–307.

⁶ Законодательные акты переходного периода о политических свободах, статей о равноправии всех вероисповеданий. С. 24.

⁷ Право. 1906. № 17. 30 апреля. Основные законы. Редакционная статья.

⁸ С.Ю. Витте дает эту же дату, подчеркивая, что были промедления, задержка с обнародованием законов и только его вмешательство (по звонку Трепову) покончило с колебаниями. «27 апреля законы были опубликованы с некоторыми незначительными изменениями» (Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 3. С. 305).

⁹Гессен И.В. В двух веках. Жизненный отчет // Архив русской революции. Т. 22. С. 226.

¹⁰ Гессен особо отмечает мастерство «замечательного оратора» кадета Ф.И. Родичева, который «речей не готовил, всегда выступал экспромтом, обстоятельства дела знал поверхностно, но его взволнованная речь сопровождалась энергичными широкими взмахами рук, била по слушателям как удары молота». Запомним эту характеристику, эти жесты рук. Также вскоре Родичев предстанет и на думской трибуне (см.: Гессен И.В. Указ. соч. С. 226).

¹¹ Булгаков был глубоким критиком капитализма, поборником социальной справедливости, однако марксизм определил как «социал-буржуйство», «капитализм наоборот», отмечал его экономический детерминизм, бездуховность. По его мнению, только христианство дает социальную духовную основу, освобождает его от мещанства, вещизма (Булгаков С.Н. Героизм и подвижнечество // Вехи. 2-е изд. М., 1909. С. 227).

¹²Менделеев П.П. Свет и тени в моей жизни… С. 100.

¹³Гурко В.И. Министерство графа С.Ю. Витте. С. 90–92, а также: Власть и реформы. С. 531.

¹⁴ А.С. Стишинский был товарищем министра внутренних дел в 1899–1904 гг., имел недобрую славу «подручного Плеве». Активный противник Витте, депутат Первой Думы. В.И. Гурко – сын известного фельдмаршала, товарищ министра внутренних дел Дурново в кабинете Витте. Автор нескольких записок о «хуторизации», общественная молва, как отмечено в дневнике Богданович, считала, что Гурко «съест» Стишинского, а Столыпин – премьера. Эксминистр земледелия Никольский говорил: «Назначение Стишинского прямо печально. Гурко продаст Россию в аграрном вопросе. Стишинский защитить не сумеет, перед Гурко Стишинский всегда пасует». Запись за 21 апреля. С. 379–380. Крыжановский С.Е. Указ. соч. // Вопросы истории. 1997. № 4. С. 110.

¹⁵ 5 февраля 1906 г. Богданович записывает: «Стишинский говорил про нахальство Витте, как он в заседании Гос. Совета, когда вопрос шел о ссудах крестьянским и дворянским банкам, обратился к присутствующим с речью о проекте Кутлера насчет отчуждения земель, и при этом сказал, что этот проект привезен был как мысль одним из генерал-адъютантов, который был послан усмирять аграрные беспорядки гипнозом (то есть царем), был внушен одному из министров (Кутлеру), что рассматривался в Совете министров, все министры были против этого проекта, но сам он, Витте, был ни за, ни против, так как бывают случаи, когда отчуждение является необходимостью, как, например, чересполосица, водопои и проч. При начале своей речи Витте сказал, что отчет Гос. Совету он не обязан давать в своих действиях как глава государства, что обязан его давать только царю и своей совести. В конце же речи он сказал, что Кутлер оставляет государственную службу. Затем он назвал два имени генерал-адъютантов, которые якобы привезли этот проект, – Струкова и Дубасова. По мнению Стишинского, проект Кутлера провалил германский император Вильгельм, который виделся с Коковцовым, когда тот проезжал через Берлин (Минфин возвращался из Парижа после заключения огромного займа). Вильгельм спросил Коковцова насчет этого проекта, Коковцов отвечал, что, кажется, он отложен. На это Вильгельм сказал, что знает, что проект усиленно разбирается, и поручил Коковцову передать царю, что если этот проект будет решен утвердительно, то тогда Вильгельм не будет знать, что ему делать с германскими социалистами. Тоже помогли провалу этого проекта две статьи „Киевлянина“, Пихно, где он резко разбирает проект и циркуляр Кутлера» (с. 365). Упоминаемые в записи лица: Струков – генгерал-адъютант, крупный помещик Екатеринославской губ., Дубасов Ф.В. – адмирал, в 1905 г. руководитель карательных операций против крестьян в Черниговской, Полтавской, Курской и др. губерниях. В декабре 1905 г. расстрелял на Пресне из орудий «живое кольцо». Пихно Д.И. – профессор Киевского университета, крупный экономист, редактор «Киевлянина», популярной монархической газеты, член Государственного Совета, руководитель киевских «черных сотен», отчим депутата Думы В. Шульгина.

¹⁶ Совет министров Российской империи. 1905–1906. С. 204–209, 448–467, 314; См. также: Сидельников С.М. Аграрная политика самодержавия в период империализма. М., 1980. С. 66–72.

¹⁷ Дневник А.В. Богданович. С. 350–358.

¹⁸ Былое. 1917. № 4. С. 232–238. Эти подходы кадетов проявились позже уже в Думе. На выборах они, естественно, выдавали себя за противников помещичьего землевладения.

¹⁹Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 3. С. 336–337.

²⁰Менделеев П.П. Свет и тени в моей жизни… С. 124–126.

²¹Гурко В.И. Министерство графа С.Ю. Витте. С. 92.

²² См.: Смирнов А.Ф. Николай II и мужики // Слово. 1998. № 1.

²³ Совет министров. С. 449. В письме к Витте 21 ноября 1906 г. эксминистр просвещения граф И.И. Толстой вспоминал: «Это был какой-то кошмар по количеству и разнообразию работы и по общей неблагодарности. <…> крестьянский и аграрный вопросы не были решены… были основательно подготовлены…» См.: Власть и реформы. С. 534. Авторы уточняют: подлинник письма – в бумагах Витте в Бахметьевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке.

²⁴Крыжановский С.Е. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. № 4. С. 122. В.Д. Набоков (1869–1922) – профессор права, один из лидеров кадетов, особо близкий к Милюкову. Депутат Первой Думы, пользовался популярностью среди крестьян. Позже управделами Временного правительства. В эмиграции соратник Милюкова, которого во время покушения спас от смерти, заслонив собственной грудью. Его сын Владимир стал прославленным писателем. А.Ф. Аладьин – депутат Думы от крестьян Саратовской губернии, лидер трудовиков, его близость к кадетам подтверждают и другие современники, но это не лишило депутата-трудовика самостоятельности. М.М. Ерогин – белостокский уездный предводитель дворянства, земский начальник, полковник в отставке, депутат Думы.

²⁵ Дневник А.В. Богданович. С. 377–379. Записи за апрель 1906 г.

²⁶ Дневники императора Николая II. С. 310. Подчеркнув эти слова, царь, видимо, шутил, развлекался, за один доклад (утомление!) один глухарь (отдых!).

²⁷Извольский А.П. Воспоминания. М., 1968. С. 62–63.

²⁸ Из дневника Константина Романова // Красный архив. 1931. Т. 2 (45). С. 118–119.

²⁹Врангель Н.Е. Воспоминания. От крепостного права до большевиков. Берлин: Слово, 1924. Т. 1. С. 194. Автор – потомок фельдмаршала Швеции, урожденный Ганнибал, в родстве с боярским родом Пушкиных, крупный нефтепромышленник, был связан с концерном Нобеля, отец генерала от кавалерии П.Н. Врангеля – вождя Добровольческой армии.

³⁰ Дневники императора Николая II. С. 312.

³¹ Из дневника Константина Романова. С. 119. Вечером этого исторического дня А.В. Богданович заносит в свой знаменитый дневник:

«Сегодня открытие Думы, творится великий исторической переворот в земле русской – царь как будто хочет уверить и себя и всех, что остается самодержавным, а на самом деле – нет.

Дума только что успела открыться, только что вошла в зал заседаний, еще не выбрала председателя, как уже явилась протестующая требовательная речь Петрункевича об амнистии всех политических. Сегодня нам многие говорили, что царь, когда шел в зал, был очень удручен, расстроен. Молодая царица – тоже, лицо у нее было все в красных пятнах. Царица-мать лучше собою владела. Но когда царь вошел на трон, когда читал речь, тогда он овладел собой и своим голосом и читал громко, внятно.

Пришла m-me Кауфман, жена теперешнего министра народного просвещения. Плачет, что ее муж попал в министры. Но может она спокойно говорить».

Заметим, что преддумский сезон – своего рода звездный час салона генеральши Богданович. По отзывам современников, за завтраком у церковного старосты обсуждали не только новости, но и кандидатуры новых назначений.