Текст книги "Неупиваемая чаша"

Дома нас ждал роскошный обед из борща с кулебякой, тушеное мясо и огромный торт. Увидев торт, Лена, в восторге всплеснув руками, ахнула, Антон, глядя на мясо, причмокивал и плотоядно жевал губы. Плотно пообедав и собрав нехитрые пожитки, мы дружной компанией тронулись в путь и через полтора часа въезжали в деревню. Еще издали у дома Лены мы увидели несколько пожарных машин и толпу деревенских жителей, которые угрюмо смотрели на развалины сгоревшего дома.

Не доезжая несколько десятков метров до пожарища, я остановил машину и помог Лене выйти из нее. С трудом переставляя негнущиеся ноги, Лена подошла к толпе, и тут навстречу ей бросилась соседка со словами: «Лена, туда не ходи, там, там…» – и не договорив, молча указала на носилки, на которых, закрытый простыней, лежал труп. Оттолкнув соседку, Лена подошла к носилкам и, приоткрыв простыню, опустилась на землю.

«Мать», – догадался я и, подойдя к Лене, попытался поднять ее. Нет, она не плакала, она окаменела и равнодушно смотрела на обгоревшие бревна. Наконец поняв, что Лена не в силах встать, я поднял ее на руки и с помощью Антона усадил в машину. В эту минуту, откровенно говоря, я не знал, что мне делать – оставаться здесь, на пепелище, или увозить Лену подальше от этого кошмара. Выручила бабушка: она подошла к нам и, указав на Лену, сказала: «Вези ее к нам домой, уложи в постель, дай стакан водки и не отходи от нее ни на шаг, а я здесь распоряжусь».

На другой день при стечении всех жителей деревни мы похоронили мать Лены. Начавшееся следствие тут же установило, что покойница была пьяна, и от небрежно брошенного окурка загорелся дом. Все это время Лена в трансе лежала в постели и на все попытки как-то отвлечь ее от мрачных мыслей молча отворачивалась к стенке. Так прошел еще один день, и я уже начал бояться за ее рассудок, но тут ко мне подошла бабушка и, взяв меня под руку, увела на веранду.

– Знаешь, внучек, у нас еще одна беда, – тихо сказала бабушка.

– Что еще за напасть? – уставился я на нее.

– Бог послал Лене еще одно испытание, – все так же тихо произнесла она.

– Бабуля, милая, говори яснее, – взмолился я.

– Из-за больших переживаний у Лены отнялись ноги.

Я оглушено смотрел на бабушку и не верил ей. «Не может этого быть, она слишком молода, здорова и сильна, не может этого быть», – как заведенный твердил я себе.

В эту ночь я долго лежал без сна и только под утро провалился в глубокий сон.

Сначала мне показалось, что я вот-вот разобьюсь о быстро несущуюся мне навстречу землю, но вдруг какая-то неведомая сила резко затормозила мое падение, и я мягко приземлился на поле, покрытое изумрудной травой. Я с изумлением оглядел бескрайний луг, одинокие деревья в море травы и безоблачное голубое небо с обжигающе-ярким солнцем и от удивления ойкнул – мир, из которого я прилетел, был совершенно другой, там царила непогода, шел дождь. Изумление мое еще больше усилилось, когда я понял, что это не сон, это какое-то чудесное перемещение во времени и пространстве в новый, неведомый мне мир. Пока я, пытаясь осмыслить новые реальности, приходил в себя, налетел шквалистый ветер и в одночасье превратил небо и землю в бушующий ад. Небо то и дело раскалывал оглушительный гром, гигантские огненные стрелы пронзали землю, и на меня обрушились потоки воды. Я бросился бежать и вскоре очутился под каким-то дощатым навесом. Обессилено прислонившись к столбу, я зачарованно смотрел на бушующую стихию и все пытался понять, каким таким образом могут совершаться чудеса, подобные моему перемещению в новое измерение.

– Это сон, – решил я и ущипнул себя за руку, но ощутив боль, подумал – нет, это не сон, а какая-то чертовщина – и в это мгновение что-то теплое и мягкое коснулось моего плеча.

На мгновение оцепенев от ужаса, я тут же отпрыгнул в сторону и оглянулся – передо мной стоял дремучий старик и степенно оглаживал свою седую бороду. «Вылитый Николай Угодник», – почему-то подумал я и медленно поклонился ему.

– Не волнуйся, я здесь, чтобы помочь тебе поверить в божественное проведение и принять сердцем учение Иисуса Христа. Уверуешь, и он поможет тебе в твоем горе. Покайся в грехах, исповедуйся и причастись Святых Христовых Таин.

– Верую, верую, – упав на колени и крестясь, вскричал я.

– Если так, возвращайся домой, – тихо, с достоинством сказал старик и тут же исчез, растворился, будто никогда и не было его в природе. Не знаю, что случилось со мной, но после этих слов мне вдруг стало спокойно и даже радостно, и я тут же залился счастливыми слезами, будто и впрямь все мои несчастья остались где-то там, в другом мире. Очнулся я у постели Лены, по щекам катились слезы, но сердечная боль, которая преследовала меня последние два дня, стала понемногу отступать и вскоре исчезла совсем. Я поднялся, подошел к окну и сквозь его мутное стекло увидел чистое небо и солнечные блики на яркой зелени деревьев.

В то утро я, точно робот, все делал механически, одна мысль беспрестанно преследовала меня – немедленно одеться, пойти в ближайшую церковь и сделать все, как говорил седобородый старец, так похожий на Николая Угодника. Я все так и сделал – священник Успенской церкви исповедовал и причастил меня, после чего я тут же завел машину и помчался в Покровский женский монастырь, где находится Рака с мощами святой праведной блаженной Матроны Московской. Я не знаю, почему поехал именно туда, да и не особенно задумывался над этим, просто в моем подсознании вдруг появилась непоколебимо твердая уверенность, что именно там я найду сострадание и помощь. Наконец, после долгого ожидания своей очереди, я смог преклонить колени перед мощами святой праведницы Матроны и, горько плача, рассказать ей о несчастье, которое постигло мою любимую. Не знаю, что испытывают другие люди, которые так же, как я, приходят к ней со своими болями, но я всем своим существом почувствовал, что святая заступница Матрона вымолит прощение у нашего Вседержителя, и он вернет силу и здоровье моей единственной отраде в этом страшном мире, мире, погрязшем в суете и безверии, в страстном желании ухватить лучший кусок и лучшее место под солнцем.

Ночью я возвращался домой, когда мой мобильник требовательно затрещал, и я услышал радостный возглас своей бабушки:

– Сема, Семушка, чудо, чудо, у Лены на правой ноге шевельнулся большой палец, ты понимаешь, что это значит? Это значит, что наше дитятко будет ходить, будет бегать на своих чудесных ножках. Свершилось, Бог не оставил нас, Всевышний помог нам, спасибо Господу.

Бабушка еще долго что-то говорила, но я не слышал, я молился и благодарил святую праведную Матрону за ее заступничество перед Богом, за огромное счастье, которое Бог даровал нам, большим грешникам и бывшим безбожникам.

Эпилог

После потрясений, связанных с покушением на отца, смертью матери Лены и этим параличом Лены, я был в каком-то ступоре, но сейчас все позади.

Лена начала двигаться, осторожно вставать с постели и с моей помощью ходить по комнате. В один из таких дней я сделал ей предложение стать моей женой, Лена согласилась, и мы решили, что как только она окрепнет, сыграем свадьбу. Тем временем в городе произошла бескровная революция – бывшему мэру и его шайке жуликов и воров горожане выразили недоверие, избрав Жорку городским головой. По представлению нового мэра со своих должностей были тут же уволены прокурор, начальник городской милиции и все чиновники, замешанные в коррупции. У моих друзей все складывается как нельзя лучше – Пашка уехал в столицу руководить молодежным движением в масштабах страны. Авсей, бросив министерский кабинет, стал директором строящегося автозавода и укатил на стажировку в Германию, Антон вернулся к своим сервисным делам. Мой главный враг Сивый как-то незаметно исчез из города и больше никогда не напоминал о себе. Ходили слухи, что он при очередной бандитской разборке был застрелен и похоронен в Клинске.

Вскоре я стал замечать, что потерял интерес к своей репортерской работе, как-то вдруг она показалась мне излишне суетной и в какой-то мере бессмысленной. Незаметно для себя я увлекся чтением богословской литературы, она как бы очищала мою душу от повседневной грязи и бесконечной погони за призрачным житейским успехом. Особенно радовалась за меня бабушка: увидев меня за чтением Библии, она тихонько выходила из комнаты, вставала под образами и долго молилась. А когда я сообщил ей о том, что решил стать священником, благословила и, троекратно перекрестив, сказала: «Это Божий промысел, я была уверена, что ты, внучек, найдешь свой истинный путь в жизни, продолжишь святое дело служения Богу нескольких поколений Архиповых и выполнишь наказ своего деда». А вчера к нам в деревню приехал отец и, узнав, что я решил поступить в семинарию, тут же предложил продать коллекцию, а деньги отдать на восстановление деревенского храма, который за многие десятилетия забвения превратился в руины. Уже через неделю коллекция была продана, я получил благословение нашего протоиерея и занялся нелегким делом восстановления храма. С этого момента для меня началась совершенно новая, незнакомая и такая интересная жизнь.

Москва – Клин

Неупиваемая чаша
Рассказ

Серые сумерки медленно заполняли комнату: сначала со стен исчезли картины, потом растворился комод, за ним платяной шкаф, и наконец кровать, на которой в холодном поту лежал Петр Заблудов, молодой человек тридцати с небольшим лет. С трудом приподняв голову, он пошарил рукой по полу, нашел бутылку и поднес ее ко рту.

– Япона мать, пусто, – облизывая пересохшие губы, обреченно пробормотал он и нехотя поднялся с кровати. Постояв с минуту, он двинулся в сторону кухни, где после вчерашней попойки должно было хоть что-то остаться из спиртного. С большим трудом, на трясущихся ногах он добрел до кухни и открыл холодильник. На полке стояли початая бутылка водки и миска, полная соленой капусты, которую он предусмотрительно купил вчера на рынке у знакомой старушки.

«Капуста – это хорошо, – беря обеими руками миску, подумал Петр, – я, как отец, царствие ему небесное, всегда по утрам после выпивки потребляю квашеную капусту, особенно хорош рассол, хлебнешь его и как будто заново народился, снова пей и ничего не бойся, и водочка еще есть, сейчас хлебну немного, и трясучка пройдет».

С этими словами он выставил бутылку водки на стол, отыскал чистый стакан и налил в него грамм сто.

«Соточку на грудь приму и более ни ни, а то можно и до чертиков допиться», – с умилением глядя на свою спасительницу, подумал Петр и одним махом проглотил водку.

– Прошла, прокатилась, милая, оно соточка для здоровья в самый раз, – оглаживая живот, рассуждал Петр, – ведь оно как у нас, у русских, получается: принял на грудь, и мир стал прекрасен, и петь хочется, не то что какой-то немец или там французишка, что приходит в бар и с гордым видом заказывает двойную порцию, мол, вот как я пью, учитесь, мол, а порция-то у них – что наш наперсток, ха, ха! Нет, слава Богу, я не немчура какая-то, я русский и буду пить, как русский.

С этими словами Петр снова наполовину наполнил стакан и одним махом проглотил содержимое.

«Так-то оно лучше, тряска скорее пройдет», – присаживаясь на стул, подумал Петр.

Затем, взяв из миски пригоршню капусты, отправил ее в рот. «Вот и чудненько, вот и хорошо», – умилился он и задумался.

– Какой день, какой же день я в загуле? – спросил он сам себя. – Кажется, четвертый, а может быть, пятый? Надо посчитать, когда мы с каким-то забулдыгой раздавили пузырь, был, кажется, понедельник, точно понедельник, тогда я узнал, что мой банк разорился и все мои денежки ку-ку, пропали, исчезли, как дым. Так, сейчас найду календарь и проверю…

Петр встал из-за стола и, покачиваясь, прошел в комнату, где у него было что-то вроде кабинета, пошарил по столу и, ничего не найдя, махнул рукой:

– К черту все, пусть все катится в тартарары, а я еще выпью, и на этом все, баста, больше ни-ни.

С этими словами Петр вернулся на кухню и налил еще полстакана водки.

– За мое здоровье, пусть все превратится в прах, в пепел, лишь бы я был здоров, – поднося ко рту стакан и всем телом содрогаясь от водочного запаха, прошептал он.

Прошло несколько минут, тело перестала бить мелкая дрожь, и Петр стал вспоминать, как он на фуршетах церемонился, как корчил из себя пай-мальчика: «Пижоны, япона мать, вот бы вас к нам в деревню, мой отец научил бы вас как пить, – глядя на стол с иностранными закусками, с отвращением думал он. – Сейчас бы вместо жульена соленый помидор, а к нему не жалкий шкалик на двадцать грамм, а граненый стакан водки, вот тогда бы и поговорили, поторговались, они думают, что пьют, сами сопли жуют. Да, прошло семь лет, как я из деревни, а все не могу привыкнуть к их столичным выпендрежам».

Петр покосился на бутылку и нехотя отвернулся. «Эх, сейчас бы груздочками похрустеть, да с отварной картошкой! Бывало, отец с похмела достанет банку капусты и одним махом опорожнит ее, а теперь что? Теперь мучается, мать говорила, цирроз у него, – с тоской подумал Петр. – А как пил, бывало, после уборочной, как сядет за стол и, пока литр самогона не выпьет, не встанет, и меня после девятого класса приучил, говорил, мол, ты теперь мужик, мне помогаешь хлеб убирать, значит, теперь тебе можно».

Петр снова покосился на бутылку, на глазок примерил, сколько в ней осталось водки, и совершенно неожиданно для себя налил еще полстакана и залпом выпил.

– Ух, – выдохнул он, – прокатило!

«Да, хороши были времена: по вечерам в субботу и в праздники приходили друзья отца, на стол ставили пятилитровый жбан самогона, пили стаканами, закусывая различными соленьями. Отец был колхозным механизатором, мать дояркой, и потому мой жизненный путь был заранее предопределен – будущий передовик, знатный комбайнер, а я взял и взбрыкнул, не захотел всю жизнь крутить гайки. После школы уехал в город, поступил в сельхозинститут, окончил его, стал инженером, но в колхоз не вернулся. Наступили новые времена, начались глобальные перемены в стране и обществе, в результате которых легко было слететь с катушек, но я устоял и даже в некотором смысле преуспел, – усмехнулся Петр. – В отличие от многих мне повезло, институтский товарищ пригласил в фирму своего отца менеджером по продажам».

Петр снова покосился на бутылку:

– А, чего уж, там осталась-то грамулька, добью и баста, – с этими словами он опрокинул бутылку в стакан, вылил остатки и выпил. И оглядывая кухню, закричал: – Зинка, ты где? Не прячься, япона мать, иди сюда, выпей со мной за помин души отца моего, Петра Владимировича, царство ему небесное…

Петр снова огляделся и, не найдя жены, закричал еще громче:

– Не хочешь, стерва?! Отец-то любил тебя, а ты, стерва, не хочешь помянуть его, а я вот помяну его, хороший был человек, справедливый, хозяйственный, работящий, пахал от зари до зари.

Петр взял бутылку, посмотрел ее на свет и удрученно пробормотал: «Пусто, ядрена мать». Затем с трудом поднялся и прошел в кабинет, подошел к стеллажу с книгами и, порывшись, вытащил бутылку коньяка:

– Года два ты уже здесь, а я помню, – возвращаясь на кухню, бормотал Петр.

Подойдя к столу, он налил совсем чуточку в стакан золотистой жидкости и, окинув мутным взглядом кухню, проглотил коньяк:

– Спряталась, стерва, а еще обещала быть хорошей женой, делить со мной горе и радость, а мне ой как горько, обворовали меня, увели денежки, и где мне теперь искать их? Не знаешь? Вот и я не знаю! Я, Зинка, в свои тридцать лет нищий, не повезло тебе с мужем, иные к моим годам в депутатах ходят, у иных уже миллионы, заводы, сеть магазинов там разных имеют, а я только и делаю, что пью, ну уж прости, это мне от отца досталось, он тоже неделями, бывало, пил.

Петр взглянул в окно – последние лучи солнца коснулись верхушки деревьев – и вдруг вспомнил, как он в первый раз встретил свою Зинку. Было это ровно десять лет назад, в Ботаническом саду в такой же осенний день, тогда, как и сейчас, последние лучи солнца ласкали верхушки деревьев. Толпа девушек медленно брела по засыпанной опавшими листьями аллее парка и весело смеялась. Он тогда сразу выделил ее белокурую головку и стройную, широкобедрую фигуру, и уже через месяц они поженились. Вот тогда он впервые ощутил необходимость иметь свое дело, работать только на себя, на заработанные деньги холить жену и быть независимым, как ветер.

– Да, хлопотное время было. Уже через год я создал свою фирму, – с умилением вспоминал Петр. – Сам заключал договора на поставку продовольствия в различные торговые организации города, которые с развалом централизованных поставок оказались в роли дохлой рыбы, выброшенной на берег приливной волной. Поначалу все шло хорошо, у меня появилось несколько постоянных клиентов, которые полностью доверяли мне, но недавно я потерял все их деньги. А случилось это даже не по моей вине, просто тот банк, куда я перечислил несколько миллионов рублей, неожиданно лопнул. Теперь мне крышка! Могут и убить! А чего ждать? Кто-то сказал, что смерть – это начало нового состояния, надо попробовать.

Спотыкаясь, Петр бродит по комнате, открывает шкаф и достает веревку.

– Вот она, голубушка, спасительница моя… – ставит стул под люстрой и прилаживает веревку с петлей, затем набрасывает на шею петлю, но раздумав, вынимает голову из петли. Потом в изнеможении ложится в кровать.

– Черт побери, это надо же, меня, Петра Заблудова, так кинуть, кинуть, как последнего лоха! – и вдруг слышит, как кто то говорит ему в самое ухо:

– Сам дурак, умный никогда не складывает яйца в одну корзину. Рисковать надо с умом. Продул чужие денежки и как думаешь выпутываться? Не вернешь, могут и убить.

– Ты кто? – с удивлением спросил Петр.

– Я тот, кто готов тебе помочь, – ответил голос.

– Помочь вздернуться? Нет, вешаться я пока не буду, надо все обдумать! Не знаю, кто ты, но дела мои плохи – я разорен, обманут и всеми брошен!

– Твой лучший друг оказался сволотой и мерзавцем! Зинка-то, женушка твоя, оказалась не лучше – ушла, бросила тебя ради какого-то урода!

– Бросила, стерва, сволота, шлюха! Ну погоди, сучка, я доберусь до тебя! Я тебе рога-то обломаю! А этого урода в порошок сотру! Все! Решено! Вместо того чтобы вешаться, я лучше всех чертей к себе в помощь призову и отомщу! Верну все, что у меня украли! Эй, черти, бесы, дьяволы, где вы? Приходите, я жду, помогите мне, я ваш, я с вами хоть в ад, но сначала помогите мне отомстить!

В следующую секунду свет в комнате погас, и темноту прорезали бледные сине-зелено-желто-красные блики, в которых видны мечущиеся в каком-то диком танце неясные фигуры.

Одна из них подошла к Петру.

– Правильно решил, сдохнуть всегда успеешь, а вот выбраться из ямы с дерьмом – это посложнее. Разорили, но не убили, уже хорошо.

– Ты кто? Сатана? Черт? Дьявол? Так? – вскричал Петр.

– А ты не догадываешься? Позвал и не узнал? Я князь тьмы! Если тебе хочется, пусть я буду Сатаной.

– Ты действительно Сатана? – в замешательстве спросил Петр.

– А то! Сатана, дьявол, черт, Люцифер, бес, называй, как хочешь, мне все равно.

«Глюки, точно, у меня глюки», – сквозь замутненное сознание мелькнула тревожная мысль в голове Петра, и в это время в комнате загорелся свет, и в комнату вошла роскошная блондинка двадцати пяти лет, ее красивое лицо цвета спелого персика выражало тревогу, в голубых глазах застыли досада и глубокая озабоченность. Она окинула комнату быстрым взглядом, увидев лежавшего на кровати Петра, подошла к нему:

– Эй, пьянь, ты слышишь меня?

– Ты кто? – всматриваясь сквозь пьяную пелену в склонившуюся над ним фигуру, пробормотал Петр.

– Ах ты пьянь, ишь до чего допился, родную жену не узнает! – закричала блондинка.

– Это ты, Зина? Ты?

– Да, кто же еще, я твоя жена, Зина, понял наконец, пьянь подзаборная? Ох, Петя, Петя, что с тобой делать ума не приложу! Жили, жили, счастливо жили, и на тебе, словно с цепи сорвался, пьешь и никак остановиться не можешь. Петенька, что с тобой? Любовница? Так нет у тебя никого, я проверяла. Прошу тебя, скажи!

– Зинка, отстань, не мешай, я медитирую! – отмахнулся Петр.

– Скажи, что с тобой, и я отстану, – вскричала Зина.

– Зинка, иди к черту, неужели не понятно – мне надоело все до чертиков, надоело трястись над каждой сделкой, надоело бояться провала, я устал бояться.

– Устал он, перетрудился, врешь ты все! А я не устала?! Сволочь, ты когда перестанешь водку жрать? Сколько можно? Ладно бы, как раньше, выпил и в койку, а ты уже месяц не просыхаешь! Все, я так больше не могу! Слушай, ты, скотина, я ухожу, с меня хватит!

Зина подошла к стене, сняла картину и открыла сейф. Взяла сумку и сложила в нее несколько пачек денег и папку с бумагами.

– Ну все, скот, теперь посмотрим, на какие шиши ты будешь пить!

– Сколько лет воровал, сколько лет старался, мне б скопить капитал, ну а я спивался, – хохотнул Петр и, закрыв глаза, отвернулся к стене.

– Эй, пьянь, я ухожу! Может, на прощание объяснишь, как ты докатился до жизни такой? А про усталость ты все врешь, алкаш ты запойный, вот ты кто!

– Зинуля, ты чего раскудахталась?

– Я спрашиваю, почему ты пьешь, чего тебе не хватает? – взвизгнула Зина.

– Чего-чего, свободы мне не хватает! Вот чего! Задыхаюсь я с вами, а мне хочется к звездам. У меня душа горит, простора тело просит!

– Ах ты скотина! К звездам ему хочется, а то, что завтра ты станешь нищим, это тебя не волнует? Ничего, посмотрим, как ты будешь без денег жить! – Зина резко повернулась и ушла.

– Зинка, надоело, иди ко всем чертям! Иди к своему хахалю! – несколько минут Петр, ни о чем не думая, бессмысленно вглядывался в потолок, потом опустил руку и начал шарить в поисках бутылки. Ничего не найдя, он, мучительно вспоминая, где может быть еще заначка, стал шарить у себя в изголовье и, нащупав бутылку, извлек ее из-под подушки.

– Вот она, голубушка, родненькая моя, радость души моей, сейчас, сейчас я тебя открою, и мы с тобой обретем покой, – открывая бутылку, бормотал Петр. Затем поднес ко рту открытую бутылку и сделал большой глоток водки.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно крякнул Петр, – а то пьянь подзаборная, не понимает она меня, мне плохо, мне очень плохо, а ты, голубушка, утешаешь меня, возносишь к райским кущам, где ей, идиотке, понять, что такое радость вознесения и духовного умиления от увиденного там, в голубой и бездонной синеве небес.

В это время кто-то выглянул из-за платяного шкафа. Оглядев комнату, из-за него вышел мужчина высокого роста, весь в черном, черные как смоль длинные волосы обрамляли худое, изможденное лицо, на котором неестественно светились бельма вместо глаз. Мужчина еще раз оглядел комнату, прислушался и подошел к Петру.

– Достала? – склоняясь над Петром, вкрадчивым голосом спросил он. – Понятно, почему ты заговорил о веревке, а теперь тебе надо думать не о веревке, а как отомстить и вернуть свои денежки, и мы поможем тебе. Знай, ты не одинок, я и мои помощники рады будем исполнить любое твое желание, – в это время за спиной мужчины в черном появилось несколько разношерстных фигур.

Петр приподнял голову и оторопело уставился на мужчину:

– А это что за чудища? Они с тобой? Они что, тоже бесы?

– Это мои помощники – судья, прокурор, мент, депутат, чиновник, банкир, бомж. Все они когда-то мнили себя праведниками, а потом, как и ты, вывалились в грязи и стали моими подручными. Вот, знакомься, судья (человек в судейской мантии поклонился Петру) корчит из себя честного, неподкупного и справедливого законника, а на самом деле беспринципен, основное жизненное кредо – закон что дышло, куда повернул, туда и вышло, в общем, сволочь порядочная и тем хорош. Несколько лет назад по заказу властей впаял десяточку известному олигарху, который хапнул бабла немерено и вообразил себя пупом земли. Ан нет, тут-то ему и врезали по мусалу так, что сопатка до сих пор в крови. Мой помощник, конечно, знал, что дело притянуто за уши, но против ветра себе дороже. Все сделал, как надо, и теперь имеет от властей карт-бланш.

– Что это значит? – спросил Петр.

– О наивное дитя! Это значит, что он судит правых и неправых по принципу – кто больше даст, тот и прав. А это прокурор…

К Петру подошел человек в мундире советника юстиции и поклонился.

– Так вот, этот советник – отъявленный мерзавец, хитер, изворотлив, для него перед законом все равны, но есть равнее, вот на них он и ориентируется в своей жизни, как говорится, держит нос по ветру. Кстати, дело олигарха следователи фабриковали по его прямому указанию. Вот еще славный представитель российской власти, – подошел милицейский полковник, – садист, но умеет пустить пыль в глаза, показать безграничную преданность своему начальству, а на деле заурядный вымогатель – подмял под себя всякую мелочь и сосет из нее денежку, как говорится, с миру по нитке, а ему рубашка. Замечу, рубашка та шита золотом, пуговки у нее бриллиантовые. Так что не боись, иди убей своих врагов, а они тебя прикроют. Прикроете, господин прокурор?

– Без проблем, прикроем, если, конечно, отщипнет от щедрот своих. Мне, к примеру, много не надо – небольшой земельный участочек в Барвихе и все.

– А мне нефтяные акции для моего любимого тестя, – подал голос человек в судейской мантии.

– Мне бы для престарелой мамочки домишко в Крыму, – по-военному отчеканил милицейский полковник.

– Господа, господа, мне лично как депутату – у нас строго с этим – ничего не надо, а вот партии надо помочь в ее предвыборной кампании.

– Ну, друзья, у вас и аппетиты, я, пожалуй, не прочь получить чек на предъявителя и все. Вы же знаете, нас, чиновников, постоянно проверяют, заполняем всякие там декларации, а потому чек и только чек на предъявителя.

– Но я же разорен, у меня нет ни денег, ни акций, ни земли, – воскликнул Петр.

– Пустяки, мы поможем тебе приобрести небольшой мясомолочный комплекс с годовым оборотом миллионов так в 800, не меньше, – махнул рукой человек в черном.

– Но как?

– Очень просто, ты слышал о рейдерских захватах? – спросил прокурор.

– Конечно слышал, много раз слышал.

– Сделаем все как надо – я обеспечу судебное решение о признании комплекса банкротом и передаче его во внешнее управление, которое поручат тебе. Прокурор возбудит уголовное дело по статье «Уклонение от уплаты налогов и присвоение дивидендов мелких акционеров», полковник обеспечит ОМОН и вышвырнет нынешних владельцев на улицу, – заверил судья.

– Как видишь, дело за тобой! Эй, полковник, дай-ка ему ножичек из твоей коллекции, – приказал человек в черном.

Полковник вытаскивает из-за пояса тесак и протягивает его Петру:

– Вот, возьми орудие мести и исполни то, что необходимо для пользы дела!

– Нет-нет, зачем так сразу же убивать? – замахал руками Петр. – Я так не могу, я не убийца!

– Твои друг соблазнил твою жену и украл твои денежки, ты нищий! Иди, иди! Убей и верни свое! – пронзительно глядя в глаза Петра, заявил человек в черном.

– Я так не могу, я никогда и никого не убивал, – лепетал Петр. – Вы хотя бы представляете себе это дело? Я прихожу к другу, а мы с ним дружим уже много лет, одно дело делаем, и вдруг я вытаскиваю тесак и режу ему глотку, каково, а?

– Почто тогда кричал: «Убью, убью», так иди и убей. Дело-то пустячное, взял ножичек и воткнул его в мерзавца! А то что же это получается, мы к тебе всей душой, а ты, оказывается, трус? – усмехнулся полковник.

– Бросьте, в порыве гнева можно всякое ляпнуть. Тебе легко говорить, у тебя опыт, ты, наверное, уже многих отправил на тот свет!

– Никого я никуда не отправляю, они сами выбирают себе дорогу. Вот сейчас и ты должен выбрать – либо простишь, либо отомстишь, третьего не дано! – отрезал полковник.

– А если простишь, на нашу помощь не надейся, останешься гол как сокол, – резюмировал человек в черном.

– Может, не надо мстить, может, у них любовь? – не обращая внимания на слова человека в черном, бормотал Петр. – Я знаю, знаю, что это такое – захватит с потрохами и лишает человека воли, гордости и достоинства. Захватит так, что человек готов собственные кишки намотать на руку, лишь бы добиться взаимности.

– Ишь как распелся, любовь, да какая еще любовь? У червяков нет любви, есть только корысть и зависть, да еще злоба на себе подобных, – удивился чиновник. – Поверь, я знаю человеческую натуру не понаслышке, я, можно сказать, подлую человеческую натуру вижу каждый день, всяк, у кого есть возможность что либо оттяпать у ближнего, делает это без зазрения совести, а ты – любовь!

– Не ври, у людей есть и совесть, и жалость, и сострадание, а иначе мы бы не выжили, – воскликнул Петр.

– Ха, ха, ха, много у твоего друга этого самого сострадания – оставил тебя без гроша в кармане, увел твою жену, не сегодня завтра тебя вышвырнут из квартиры и все, привет! – хмыкнул прокурор.

– Дааа, невеселая получается картина, как говорится, ни кола ни двора и ни рожи с кожей! – усмехнулся Петр.

– Но ты можешь все вернуть – пырни ножичком под ребрышко, и дело в шляпе, ты снова богат и счастлив! – выступил вперед маленький человечек в оборванной, засаленной курточке. – Я вот не побоялся и, как видишь, жив-здоров, а то, что нищий, ну так это временно, ребята скоро помогут, так? – обратился он к человеку в черном.

– Вам бы только пырнуть, а может быть, есть другой путь?

– Какой? Переговоры? Да кто теперь с тобой говорить-то будет, кому ты нужен, ты ничто, ты тлен, ты пыль, а главное – ты слабак! – заявил чиновник.

– Я не слабак, я человек честный и справедливый, и еще я не убийца, так что отстань и не дразни меня. Все, не хочу больше слушать тебя, пошла прочь, рогатая нечисть!

– Это ты-то не убийца? Ты самый что ни на есть кровожадный садист! Помнишь, с каким ты наслаждением разорял своего конкурента по бизнесу? Так вот тот человек, когда понял, что проиграл, застрелился – пуля разнесла ему череп. Забыл, как ты плясал от радости, что путь к большим деньгам свободен? – подскочил к Петру судья.

На задней стене появилось изображение мужчины: вот он достает из сейфа пистолет, подходит к столу, что-то пишет, затем подносит пистолет ко рту и стреляет – кровавые ошметки черепа брызгают на пол и стоящее рядом кресло.

– Капиталец-то не в тягость? Чужая кровушка не застит глаза? – съехидничал прокурор.

– Это была честная конкуренция, потому и не в тягость! А то, что он застрелился, это его решение. Я его не заставлял, понял, ты, идиот?

– Ты слаб, ты трус, ты тряпка, о которую вытирают ноги все кому не лень! – взвизгнул чиновник.

– Врешь, сволочь!

– А вот и не врет – сейчас твоя благоверная пьет шампанское, целуется-милуется с твоим другом и подсчитывает будущие доходы от твоих ценных бумаг, ха, ха, ха, – рассмеялся доселе молчавший банкир.