Текст книги "Мятежные джунгли"

– Ждем, – сказал Казаченок.

Ждать пришлось недолго. Вскоре к ним подошел какой-то боевик, по виду и по поведению кто-то из командиров.

– Что вы здесь делаете? – резко спросил он.

– Мы только что из болот, – спокойно ответил Казаченок. – Возвращаемся из разведки.

– Из какой разведки? – не понял боевик. – Кто вас туда посылал? Зачем?

– Это не твое дело, – ответил Казаченок. – Не задавай идиотских вопросов.

– Что такое? – прорычал боевик. – Ты как со мной разговариваешь? Я Дракон! Или ты меня не знаешь?

– Мне плевать, кто ты, – лениво произнес Казаченок.

Разумеется, так он отвечал нарочно, чтобы вывести собеседника из себя. Выведенный из себя собеседник всегда теряет бдительность, и тогда с ним можно делать все, что только захочешь. Так и получилось. Обозленный собеседник, назвавший себя Драконом, сделал три шага навстречу Казаченку, и это было его роковой ошибкой. Малой, словно молния, метнулся к Дракону и ударил его ребром ладони по шее. Дракон всхлипнул и упал. Спецназовцы осмотрелись – нет ли кого поблизости. Люди поблизости были, но, кажется, никто не обращал на спецназовцев и упавшего Дракона внимания.

– Алдар, прикрывай! – приказал Казаченок.

Балданов, взяв на изготовку автомат, принялся вертеть головой во все стороны – не идет ли к ним еще кто-то. Но никто даже не смотрел в их сторону. Это было и понятно: никто даже предположить не мог, что сейчас, прямо на глазах множества свидетелей, совершается предельно тонкое и рискованное дело – захват «языка». Как известно, самое надежное укрытие – это быть на виду. Одним словом, психология.

Казаченок и Малой подхватили находившегося без сознания Дракона и мигом отволокли его в кусты. Вслед за ними в густой кустарник нырнул и Балданов. Дело было сделано – «язык» был взят.

* * *

Любой разведчик или спецназовец подтвердит, что допрашивать «языка» – дело не такое сложное. Нет, конечно же, встречаются иногда такие экземпляры, которые, образно говоря, собственный язык проглотят, но не скажут ничего – даже если им и есть что сказать. Но это редкость. Большинство же «языков» весьма и весьма разговорчивы. Оно и понятно: только что он был на свободе и не подозревал ни о какой для себя опасности, и тут вдруг на тебе! Он «язык»! Моментально привыкнуть к этому невозможно, для этого надобно время, а вот времени как раз у «языка» и нет. От него хотят добиться, что называется, всего и сразу. И потому «язык» обычно выкладывает тем, кто взял его в плен, все и сразу. Тем более что он подспудно понимает – от его словоохотливости зависит его жизнь. Скажет – возможно, останется жив. А не скажет – тут уж конец однозначно один. Как говорится, по законам военного времени. Или по законам ситуации, что, в принципе, одно и то же. В общем, все та же психология.

Вот и грозный начальник, называвший себя Драконом, оказался словоохотливым. Даже, можно сказать, подобострастным. Испуганно глядя на облепленных тиной людей, он рассказал им все, что знал об острове и делах, которые на нем творились. Да, сегодня утром им сообщили, что минувшей ночью уничтожена засада на тропе, ведущей на остров. Кто это сделал? Говорят, что крупный диверсионный отряд сандинистов. Или, может, кубинцев. И сейчас эти самые сандинисты или кубинцы приближаются к острову. Для чего? Чтобы уничтожить гарнизон на острове и освободить пленников, которые здесь содержатся. Сколько всего людей на острове? Шестьдесят человек. Все из «эскадрона смерти». Плюс двое американцев. Говорят, что они – инструкторы. Хотя кого они инструктируют и по каким вопросам, того «язык» не знает. Еще на остров должны были прибыть киношники из Голливуда. Но не прибыли и не прибудут, потому что те самые диверсанты-сандинисты, которые перебили засаду, до этого уничтожили и киношников. А еще на острове находятся пленники, четырнадцать человек. Было больше, но несколько умерли от ран. Где их содержат? В центре острова, недалеко от казарм, в тюрьме. Как выглядит та тюрьма? Это обычная яма, накрытая жердями. Разумеется, ее охраняют днем и ночью.

Вот, собственно, и все, что поведал спецназовцам «язык». Он сказал бы и больше, но больше он ничего не знает. Он просит сохранить ему жизнь, говорит, что прибыл сюда издалека и не по своей воле.

– Ну да, ну да… – мрачно произнес Дубко. – Все они здесь не по своей воле. Жертвы обстоятельств, мать их!.. Ну что нам теперь с ним делать?

Ответ здесь напрашивался сам собой. Да, у бойцов было правило – с пленными не воевать. Но тут был особый случай. Отпускать «языка» было нельзя, оставлять при себе тоже. Можно было отвести его подальше, заклеить рот, привязать к дереву и так оставить. А там как распорядится судьба. Все с этим согласились, кроме Кучильо, который считал, что пленника нужно немедленно утопить в болоте.

В конце концов Богданов принял единоличное командирское решение. Ни топить в болоте, ни отводить далеко «языка» не нужно. Пускай он до поры до времени остается живым и рядом. Возможно, он еще пригодится. Павшего духом Дракона привязали к дереву, заклеили ему рот липкой лентой и объяснили, что его дальнейшая судьба очень сильно зависит от его поведения. Точнее говоря, от его благоразумия. Дракон радостно закивал в знак того, что он все понял и готов сделать все, что ему велят эти непонятные страшные люди.

* * *

На поиски пленников решили идти, когда стемнеет. Так было проще. Темнота, если разобраться, – это тоже оружие. В темноте проще подобраться к цели, в темноте проще укрыться, из темноты легче ударить, темнота скрывает твое лицо и твои намерения. Все это важно само по себе, но еще важнее, когда вас всего одиннадцать человек, а неприятеля никак не меньше шести десятков человек. А остров, между тем, небольшой, так что укрыться на нем или хотя бы как-то сманеврировать почти невозможно.

На остров можно было проникнуть двумя способами. Первый способ – это, воспользовавшись темнотой, просочиться сквозь оборонительные заслоны, выстроенные боевиками из «эскадрона смерти». В бинокли спецназовцам хорошо было видно, что такие заслоны выстроены весьма грамотно, а значит, являются серьезным препятствием. По сути, баррикадами из бревен, окопами и вышками был окружен весь остров. С какой стороны на него ни сунься, везде тебя встретят кинжальным пулеметным и автоматным огнем. А ведь помимо пулеметов и автоматов у боевиков имелись еще и легкие переносные минометы. Словом, попробуй еще просочись.

Второй способ также не отличался особой оригинальностью. Можно было попытаться проникнуть на остров не таясь, внаглую. Конечно, тут имелись свои сложности, и немалые. Нужно было убедить боевиков на острове, что спецназовцы – это вовсе не спецназовцы, а свои. Но как это сделать, чтобы боевики поверили? Еще раз попробовать сказать, что это вернувшаяся из болот разведгруппа? Вряд ли боевики поверят спецназовцам так же легко, как поверили в первый раз. Какая такая группа, по чьему приказу, почему ночью? Ну, и так далее… Да уж, не слишком удачный способ, что и говорить. Но ведь никаких других способов не виделось, их просто не было!

И тут в голову Степану Терко пришла удачная мысль.

– Ну, а наш-то «язык» для чего? – сказал он. – Сидит, понимаешь ли, привязанный к дереву, как какая-нибудь собака. А давайте-ка мы задействуем его в нашем деле! Пускай он искупит свою вину перед народом! Нужно ему только как следует все объяснить…

Дальше свою мысль Терко развивать не стал, потому что всем сразу и так все стало понятно. Действительно, почему бы не попытаться проникнуть на остров с помощью плененного «языка»? Нужно только как следует обдумать детали предстоящей операции и разъяснить этому Дракону, что от него требуется…

…Ровно в полночь, когда основательно стемнело, группа Богданова в полном составе вышла из кустов и ступила на остров. Впереди шел Дракон, рядом с ним Казаченок. У Казаченка в руках был пистолет, и этот пистолет срезом дула упирался в ребра Дракона.

– Смотри, амиго! – предупредил Казаченок Дракона. – Твоя жизнь зависит от тебя. Чуть что – и я нажму на спусковой крючок. А если ты все сделаешь правильно, то останешься жив. Ты хорошо меня понял?

– Я понял, – торопливо ответил Дракон. – Я сделаю все так, как надо!

– Ну смотри.

– Стоять! – раздался из темноты голос. – Вы кто? Откуда?

– Говори! – Казаченок ткнул Дракона пистолетом в бок.

– Часовой, подойди ко мне! – повелительно произнес Дракон. – Я помощник коменданта острова. Ты должен знать меня в лицо!

Часовой, помедлив, подошел и осветил лицо Дракона фонарем.

– Узнал? – спросил Дракон.

– Узнал, – ответил часовой. – А кто это с вами?

– У вас все в порядке? – не отвечая на вопрос часового, спросил Дракон. – Все тихо?

– Пока что тихо, – ответил часовой.

Было заметно, что он пребывает в недоумении, его, судя по всему, смущали какие-то предчувствия, а может, то обстоятельство, что вот, де заместитель коменданта острова вдруг возник со стороны болота, к тому же не один, а в сопровождении каких-то непонятных личностей, но факт оставался фактом. Вот он, помощник коменданта, собственной персоной, и потому задавать какие-то дополнительные вопросы не имеет смысла.

– Смотрите не усните, – сказал Дракон. – Сандинисты совсем близко. Наша разведка их засекла. Через два или три часа они будут здесь.

Теперь часовому все было понятно. Это помощник коменданта Дракон, а рядом с ним только что вернувшиеся из разведки его люди. Стало быть, спрашивать больше не о чем.

Ничего больше не говоря, Дракон пошел дальше, а с ним и спецназовцы.

– Молодец, амиго, – сказал Казаченок. – Ты благоразумный человек. Веди нас к тому месту, где вы держите пленников. И помни о своей смерти. Она совсем от тебя близко. Так что не дури. – И Казаченок ткнул срезом ствола в бок Дракону.

– Мне моя шкура пока еще дорога, – ответил Дракон.

– Вот это правильные слова! – одобрил Казаченок.

– Он правильно нас ведет? – спросил Богданов у Малого. – Ты ходил в разведку, так что должен был запомнить путь.

– Вроде правильно, – ответил Малой. – Мы идем в центр острова. Пленные где-то там.

– Стой! – вдруг раздался откуда-то из темноты голос. – Не двигаться! Кто такие? Куда идете?

Из темноты возникли шесть силуэтов людей.

– Отвечай! – шепнул Казаченок Дракону.

– Я помощник коменданта острова, – громко произнес Дракон. – Со мной мои люди.

Один из часовых поднес к лицу Дракона фонарь, затем по очереди осветил лица спецназовцев.

– Ну и вид у вас! – хмыкнул он. – Не узнать, кто из вас кто. В болоте искупались, что ли?

– Не задавай лишних вопросов! – прикрикнул на часового Дракон. – И погаси фонарь.

Часовой еще раз хмыкнул и погасил фонарь.

Шли еще пять минут, затем остановились. В темноте угадывались какие-то строения, но света нигде видно не было. А вот звуки слышались. Кто-то расхаживал в темноте мерным шагом, и, судя по всему, он расхаживал не один.

– Здесь, – сказал Дракон.

– Кто это ходит? – спросил Казаченок.

– Часовые, – ответил Дракон. – Охраняют тюрьму.

– Сколько их?

– Обычно четверо. Но сейчас, может быть, и больше. На острове повышенная боевая готовность.

Казаченок перевел эти слова Богданову и остальным бойцам.

– Понятно, – сказал Казаченок. – Пляшем дальше.

– Давай, – сказал Казаченок Дракону. – Помнишь, что нужно делать дальше?

– Помню…

– Ну, так приступай. Вот тебе фонарь.

– Эй! – произнес Дракон громким голосом. – Часовые! Все ко мне!

И он включил фонарь, осветив себя и пространство вокруг себя, давая тем самым понять, кто он такой. В ответ вспыхнули другие огоньки – это включили фонари часовые. Один за другим они стали подходить к помощнику коменданта острова.

– Сколько всего пленных в яме? – спросил Дракон.

– Четырнадцать.

– Выводите всех наверх! – приказал Дракон. – Срочно!

– Зачем? – не понял часовой.

– Это приказ! – резко произнес Дракон.

– Понятно, – ответил часовой. – Оно и правильно. Для чего с ними возиться? Расстрелять их к чертовой матери и сбросить в болото. И никакого кино. – И он засмеялся, довольный своей шуткой.

– Живо! – поторопил Дракон.

Разом вспыхнули несколько фонарей. Оказалось, что яма, в которой содержались пленники, была совсем рядом, буквально в пяти шагах. Один из часовых посветил фонарем вниз.

– Эй, герои! – крикнул он. – Поднимайтесь наверх! Живо! Отправляем вас в круиз по живописным местностям! – И часовой опять расхохотался, радуясь своей шутке.

Внизу обозначилось движение и раздались голоса. Вскоре из ямы показалась чья-то голова. Это был Пахаро. Он первым выбрался из ямы, как бы показывая пример остальным своим товарищам. Он первым готов был принять пулю. Или, если удастся, вцепиться в горло ближайшему врагу.

Вслед за ним с превеликим трудом поднялся Пастор. Дела у него были плохи: его мучила рана на ноге, которая распухла, самого Пастора знобило, он, находясь в яме, то и дело терял сознание. Выбравшись из ямы, он с трудом выпрямился и осмотрелся. Он заранее намечал для себя врага, в чье горло он вцепится. Нужно только было дождаться, когда поднимутся все остальные. Там, в яме, они договорились так: как только всех их поднимут из ямы, Пахаро даст команду, и все они ринутся в свою последнюю атаку. Конечно, могло статься и так, что их просто перестреляют в яме. Да, могло быть и такое, но всем четырнадцати бойцам хотелось умереть иначе. Они надеялись, что их поднимут наверх. И вот их поднимают…

Последним из ямы вылез Бала.

– Все! – сказал он и радостно рассмеялся, будто он и вправду надеялся, что сейчас и его самого, и всех его товарищей отпустят на свободу.

Пахаро совсем уже было собрался отдать последнюю в своей жизни команду, но тут случилось неожиданное. Команду отдал совсем другой человек – Богданов.

– Ап! – крикнул он.

И тотчас же к шестерым часовым метнулись стремительные, гибкие тени. Это были шестеро спецназовцев. Еще миг – и все шестеро часовых были повержены. В живых остался лишь Дракон – его роль в соответствии с замыслом не была еще сыграна до конца.

– Пахаро! – крикнул Кучильо.

Он больше не сказал ничего, но больше ничего и не потребовалось. И сам Пахаро, и остальные мигом уразумели, что обстоятельства меняются. Они пока еще не понимали, что случилось на самом деле, но вот ведь – шесть поверженных часовых! И Пахаро не отдал своей последней команды.

– Забрать оружие! – приказал Богданов. – Уходим! Георгий, разъясни все людям! Коротко и ясно!

Буквально несколькими фразами Казаченок растолковал сандинистам, что случилось на самом деле.

– Теперь нам нужно добраться до тропы через болото! – сказал он. – Уходим с острова! Вы можете идти.

– У нас раненый, – сообщил Пахаро.

– Раненого берем с собой. Остальные целы?

– Целы, – ответил Пахаро.

– Тогда разбирайте оружие. Может так случиться, что придется стрелять. Сможете?

– Да, – ответил Пахаро.

– Тогда ступайте за нами. Если получится, то бегом.

Нести раненого оказалось делом непростым – у сандинистов почти не оставалось сил. Поэтому Пастора приняли Рябов и Терко.

– Ничего, братишка, ничего! – сказал Терко. – Все будет хорошо, просто замечательно. Прорвемся к болоту, ступим на тропу, а там, считай, мы в безопасности. Никто за нами следом не сунется. Ночью-то, в болото – куда там! Не решатся. Так что малость потерпи.

Сказаны эти слова были по-русски, но Пастор их понял. Бывают такие слова, которые понятны без всякого перевода.

* * *

К блокпосту, который боевики устроили возле самого схода на тропу, спецназовцы вместе с освобожденными пленниками подобрались незаметно. А вот дальше все застопорилось. Пробраться внаглую сквозь заслон и уйти в болота было делом почти безнадежным. Даже невзирая на то, что у спецназовцев был своего рода козырь – помощник коменданта Дракон. Быть-то он был, но что с того толку? Допустим, он скажет, что ему, а также сопровождающим его людям, а кроме того, еще и пленникам-сандинистам для какой-то надобности срочно необходимо идти на болото. И кто ему поверит? Для какой такой надобности? Да еще срочно? Да еще вместе с пленниками?

Оставалось одно – прорываться с боем. Тут у спецназовцев также имелся козырь – они подобрались к блокпосту с тыла, а значит, никто их не ожидает. Но сколько людей находилось на блокпосту? И как скоро они сообразят, в чем дело? И успеют ли они организоваться и дать отпор? Все это были вопросы просто-таки наиважнейшие, и на каждый вопрос требовался точный ответ, но не было сейчас у спецназовцев ни времени, ни возможности добывать такие ответы. Оставалось одно – рассчитывать на удачу, которая не раз уже выручала Богданова и его команду. Ну и еще, конечно, на мастерство и умение. Правда, сейчас при них находились посторонние люди, и это во многом связывало спецназовцам руки, но что же поделать? Да и, в конце концов, это были не просто люди, у них в руках было оружие, значит, они были бойцами.

– Начинаем кадриль, – полушепотом произнес Богданов. – Георгий, переводи!

В коротких словах Богданов всем разъяснил, кто, как и в каком направлении должен действовать. Разъяснения эти предназначались в основном никарагуанцам, спецназовцы все знали и без разъяснений.

– Геннадий, твоя основная задача – раненый! – сказал Богданов. – Все остальное как придется. Ну что, пляшем! С выходом из-за печки…

Боевики, находившиеся на блокпосту, не ожидали, что кто-то будет атаковать их с тыла, они ожидали атаки в лоб, из болота. И были готовы отразить такую атаку. А вот когда по ним стали стрелять с тыла, они растерялись. Непонятно было, кто именно стреляет, сколько всего нападавших, возникло также шальное подозрение, что это свои, которые по какой-то причине то ли испугались, то ли потеряли ориентацию в темноте, то ли вообще по необъяснимой причине сошли с ума…

Чтобы сообразить, в чем дело, и, следовательно, дать организованный отпор, необходимо было время. Спецназовцы это прекрасно понимали и старались не давать боевикам времени на размышление. Стремительность, напористость, маневренность и темнота – все это было их козырями, и они старались распорядиться ими сполна. Бойцы перебегали с места на место, падали, вставали, вновь падали и стреляли, ориентируясь на хаотические, беспорядочные вспышки выстрелов со стороны блокпоста.

Сандинисты делали то же самое. Конечно, это у них получалось не так сноровисто и ловко, как у Богданова и его подчиненных, но все же они были опытными бойцами и много чего умели. К тому же у них, как это часто бывает в подобных случаях, открылось нечто вроде вдохновения или, может, второго дыхания, и это тоже помогало им стрелять во врага и не попадать самим под его хаотический ответный огонь.

Тяжелее всех приходилось Рябову. Он, конечно, тоже стрелял и тоже бежал, падал, вставал и опять бежал и одновременно помогал все это делать раненому Пастору. А у того почти не оставалось сил, и Рябову приходилось буквально волочить Пастора на себе. Одной рукой он его тащил, а другой стрелял.

Но много ли так навоюешь, даже если ты матерый тренированный спецназовец? Много ли наманеврируешь? Вот то-то и оно… Пулю, угодившую в него, Рябов почувствовал не сразу. Он лишь невольно удивился – отчего это все его тело вдруг наполнилось каким-то нездоровым, тяжелым жаром, а в ушах зазвенело так, будто бы где-то рядом вдруг стал бить какой-то колокол? И в тот же миг Рябов понял: он ранен. Пуля угодила ему куда-то в бок, но куда именно, он не знал, а выяснять это не было ни времени, ни возможности. А вот силы его оставляли просто-таки стремительно.

– Погоди, – с трудом сказал он, обращаясь к Пастору. – Я сейчас… – И он опустился на землю.

– Что такое? – с тревогой спросил Пастор. – Тебя ранили?

– Ничего, – ответил Рябов. – Я сейчас… Вот только соберусь с силами, и…

Собираться с силами, когда ранят, спецназовцы умели. На этот счет существовали специальные упражнения. И вот сейчас Рябов припоминал, что он должен был делать, чтобы собраться с силами и догнать своих, да еще и помочь раненому Пастору. Вспоминать было тяжело, голова кружилась, в ней по-прежнему гудел тягучий густой звон, хотелось лечь и закрыть глаза, а там будь что будет. Но усилием воли Рябов преодолел себя и через какое-то время почувствовал, что может подняться с земли и идти. Да и не просто идти, а еще и помогать Пастору, а кроме того, еще и стрелять, если понадобится.

– Пойдем, – сказал он. – Потихоньку да помаленьку… Ничего, дойдем…

Говорил он по-русски, но Пастор его понимал. Еще раз скажем, что бывают такие слова, которые понимаются без всякого перевода.

* * *

Они прорвались. Со стороны блокпоста больше не стреляли. Тропа, уходящая в болото, была совсем рядом, на нее нужно было лишь ступить и затем идти по ней и идти, пока не дойдешь до другого ее конца, в Принсапольку. А идти нужно было немедленно, так как на острове поднялся невообразимый шум. Кто-то кричал, где-то стреляли. По всему выходило, что через несколько минут сюда сбегутся боевики едва ли не со всего острова.

– Перекличка! – скомандовал Богданов.

Отозвались все спецназовцы, кроме одного – Рябова.

– Рябов! – с тревогой в голосе произнес Богданов. – Геннадий!

– Здесь я, – отозвался Рябов.

Но, судя по тому, как он отозвался, было ясно – с ним случилось что-то нехорошее.

– Геннадий! – еще с большей тревогой произнес Богданов.

– Не кричи так громко, командир… – ответил Рябов. – Живой я… Зацепило меня. Помогите нам. Со мной раненый парень…

Бойцы опрометью кинулись на голос. Они включили фонари, чтобы быстрее найти раненого товарища. Никто сейчас не думал о том, что включать фонари опасно, по ним, а следовательно, и по самим бойцам начнут стрелять с острова. Это сейчас было неважно, важно было другое – помочь раненому товарищу. Впрочем, Балданов, Будаев и Малой никуда не побежали: они, насколько это было возможно в темноте, внимательно вглядывались в глубину острова – не промелькнут ли там вражеские тени. Если бы они стали мелькать, Балданов, Будаев и Малой тотчас же открыли бы огонь, чтобы прикрыть своих товарищей. Никто, впрочем, пока не стрелял.

– Куда тебя? – спросил Богданов у Рябова.

– В бок стукнуло, – ответил Рябов. – Не зря меня всю дорогу мучили плохие предчувствия. Вот, сбылись…

– Посветите! – скомандовал Богданов.

В неверном свете фонарей рана выглядела не слишком опасной – крови, во всяком случае, было не так и много. Впрочем, это мало что значило, бывают и бескровные раны, и они не менее опасны, чем кровавые. Богданов и Муромцев наспех перевязали раненого Рябова – нужно было торопиться, нужно было уходить, пока их не настигли боевики из «эскадрона смерти».

– Георгий, спроси у никарагуанцев – все ли они целы? – сказал Богданов.

– Пахаро говорит, что все, – ответил Казаченок.

– Берем раненых и уходим! – скомандовал Богданов.

– Я могу сам, – слабо запротестовал Рябов.

– Уйдем подальше – тогда и определимся, что ты можешь, а что нет! – сказал Богданов. – Все, уходим!

– Погодите, – вдруг произнес Дубко, и в его голосе чувствовалась растерянность. – А где же Кучильо? Что-то его не слыхать… Кучильо, ты где? Отзовись!

Но Кучильо не отозвался. Дубко позвал еще раз – результат был тот же.

– Эге! – мрачно произнес Дубко. – А ведь Кучильо с нами нет…

Да, Кучильо не было рядом, и это могло означать лишь одно: с ним случилась беда. Либо его убили, либо ранили, и он не может двигаться, и сейчас в беспомощном состоянии лежит где-то на острове. И ладно, если бы его убили – тут уж ничего не поделаешь. Но если он только ранен? Не оставлять же его, раненого, на острове! Надо было его найти во что бы то ни стало. Найти, невзирая на отчаянную нехватку времени и на грозящую опасность.

– Малой, Балданов! – выкрикнул Богданов.

– Мы поняли, командир! – отозвался Малой. – Все сделаем в лучшем виде!

Малой и Балданов ступили на остров – им во что бы то ни стало нужно было найти Кучильо, живого или мертвого. Это была сложная, почти невыполнимая задача, потому что по-прежнему было темно и к тому же с минуты на минуту могли появиться боевики, но что с того? Без Кучильо с острова уходить было нельзя. Спецназовцы своих в беде не бросают – ни живых, ни мертвых.

Им повезло. Кучильо они обнаружили быстро: он лежал неподалеку, почти у самого начала тропы, ведущей в болото.

– Эй, землячок! – потормошил его Малой. – Ты живой? Отзовись, браток…

Но Кучильо не отозвался. Малой осветил его лицо фонарем и вздохнул.

– Ушел от нас наш амиго, – сказал он Балданову. – Точно тебе говорю… Ах ты ж, беда какая… Ладно, что уж теперь. Берем-ка его под мышки, да и волоком к своим. Не оставлять же его здесь, хотя он и мертвый. Это не по-нашему.

Малой и Балданов со своей скорбной ношей были уже совсем рядом со своими товарищами, как вдруг со стороны острова раздались крики и выстрелы. Подоспели боевики и принялись палить наугад, во все стороны, не зная, по кому именно они стреляют. Пуля всегда дура. Малой вдруг вскрикнул, пуля попала в него – тоже куда-то в бок, как и Рябову.

– Что? – крикнул в ответ Богданов. – Женя!

– Кажется, зацепили меня эти бродяги! – выдохнул Малой. – Ох!..

К Малому тотчас же подскочили Соловей и Терко и подхватили его под руки.

– Ничего! – сказал Терко. – Если ты говоришь, то, стало быть, живой! А все остальное образуется. Не впервой!

– Да я еще и станцевать смогу… – сквозь сжатые зубы произнес Малой.

– Уходим! – дал команду Богданов. – Георгий, переведи никарагуанцам!

И они ступили на тропу. Впереди шли двое дозорных-разведчиков – Будаев и один из сандинистов – Бала. За ними освобожденные пленные и бойцы советского спецназа. Замыкали шествие Балданов и Муромцев. Если бы боевики вздумали пуститься в погоню, они должны были бы принять бой, чтобы прикрыть отход основной группы. Но никакой погони не было. Должно быть, боевики побоялись соваться ночью в болото. Они лишь постреляли вдогонку, но все пули прошли поверху, посекли ветки деревьев и больше не задели никого.

В отряде, который брел по болотной тропе, утопая в жиже иногда по колени, а иногда и по пояс, было трое раненых и один убитый. Тяжелая это была ноша, что и говорить. Раненый товарищ всегда тяжелее в два, а то, может, и в три раза. А убитый так и вовсе в десять раз. Но это не имело значения. Люди шли и шли, менялись своей скорбной ношей, Богданов то и дело урезонивал Малого, все порывавшегося встать с импровизированных носилок и идти своим ходом…

Когда совсем уже рассвело, добрели до островка, того самого, где на пути на Пантано Негро их поджидала засада. Островок был пуст, даже оставленный спецназовцами раненый боевик куда-то с него подевался. Отдохнули, осмотрели как следует раны, перевязали их, вкололи раненым обезболивающее. Хуже всех дела обстояли у Пастора. Его раненая нога распухла и почернела, и это было скверным признаком.

– У парнишки, кажется, гангрена, – шепнул Дубко, обращаясь к Богданову. – Хреново дело.

– Ладно, – сказал Богданов. – Идем дальше. Нам еще брести и брести…

Ну а что тут еще можно было сказать?

* * *

Шли весь день. Выбрались из болота и пришли к бухте, лишь когда уже начало темнеть. Наступающая темнота – это было хорошо, в темноте в случае чего легче было укрыться. Впрочем, укрываться было не от кого, кругом царили пустота и еще безмолвие. Гомон птиц в кустах и кронах деревьев был не в счет.

Перевели дух, еще раз осмотрели раны. Все чувствовали себя измотанными, но ни о каком полноценном отдыхе не могло быть и речи. Нужно было как можно скорее уходить с этого благословенного места, пока оно не превратилось в место окаянное. Всякое могло случиться.

– Евгений, ты помнишь, где наша шхуна? – спросил Богданов у Казаченка. – Ты и Степан – пригоните ее сюда. Будем грузиться и отчаливать.

Говоря это, Богданов покосился на мертвого Кучильо и тяжело вздохнул. Как бы сейчас им пригодился этот веселый боец и лоцман! Но…

– Справитесь? – спросил Богданов у Казаченка и Терко.

– Ну а куда деваться? – развел руками Степан. – И не с таким транспортом справлялись. Когда-то я даже вертолетом управлял.

…Шхуна причалила к берегу, когда совсем уже стемнело.

– Прощаемся, грузимся и отчаливаем, – сказал Богданов. – На все десять минут.

Прощались без лишних слов. На долгие слова не было времени, да и не в привычке бойцов спецназа КГБ прощаться многословно.

– Может, и вы с нами? – спросил Богданов у Пахаро. – Как-нибудь разместимся… Доставим вас на Кубу. А там глядите сами.

– Спасибо, – ответил Пахаро. – Но нет. Зачем нам Куба? Здесь наша страна и наша война. Мы должны победить. Так что мы останемся. – Он помолчал, улыбнулся и добавил: – Здесь моя любимая девушка. У нее чудесное имя – Милагрос.

– Ну, раз такое дело… – улыбнулся в ответ Богданов и пожал Пахаро руку. – Позаботьтесь о раненом парнишке. С ногой у него прямо беда. И похороните Кучильо.

– Все сделаем, – сказал Пахаро.

Чувствовалось, что он хочет еще что-то сказать, и он сказал:

– Спасибо вам за все. Вы кто? Откуда?

На это Богданов не сказал ничего. Он лишь усмехнулся в темноту и шагнул к шхуне. Нужно было возвращаться домой. Путь впереди был долгий и опасный. Как знать, может, в пути их настигнет шторм или, скажем, опять встретятся морские разбойники-барракуды… Все могло быть.

Когда шхуна, не зажигая огней, отчалила, со стороны берега вдруг раздался крик. Так кричит ночная птица кюрасоу, которая водится в здешних местах. Крик повторился еще раз и еще раз.

– Это наши ребятишки, – улыбнулся Терко. – Прощаются с нами…

Он сложил ладони рупором и ответил оставшимся на берегу сандинистам тем же самым криком – трижды подряд. Этому его научил Кучильо. Научил на всякий случай, но вот пригодилось. Наверно, Пахаро и его бойцы услышали эти крики, потому что и они еще дважды ответили тем же криком.

– Попрощались, стало быть, – задумчиво произнес Терко.

Эпилог

До Кубы они добрались благополучно. Шторм в пути их не застал, два быстроходных катера с барракудами промелькнули лишь в отдалении, но не стали приближаться. Видимо, пираты запомнили шхуну, на которой плыли спецназовцы, и не пожелали повторно испытывать судьбу.

С Кубы всех бойцов, включая раненых Рябова и Малого, самолетом переправили в Москву. Здесь Малого и Рябова поместили в госпиталь, а остальные бойцы, отдохнув, приступили к тренировкам, ожидая нового приказа. О своих приключениях в Никарагуа они не вспоминали, и не из-за душевной черствости, а потому что примерно такие же приключения с ними случались и в других местах. Одним больше, одним меньше, какая разница? Всего не упомнишь.

Лишь однажды Богданов, побывав у высокого начальства по служебным надобностям, сказал своим бойцам:

– А в Никарагуа-то слышали, что творится? Поперли Сомосу за милую душу! А вслед за ним и американцев. Молодцы, ребятишки! Особенно, говорят, отличился отряд какого-то Пахаро. Уж не тот ли самый это Пахаро? Помните такого? Не наш ли это Пахаро?