Текст книги "Мятежные джунгли"

– Значит, ты и есть Диего Пахаро? – спросил Крис Баум на чистом испанском языке.

– Значит, я и есть, – спокойно ответил Пахаро.

– Проходи, присаживайся, – миролюбиво предложил Крис Баум. – Поговорим…

Пахаро с сомнением передернул плечами, прошел и сел. Какое-то время в помещении стояла тишина – американцы разглядывали Пахаро. Тот также разглядывал американцев по очереди.

– Кто тебя научил так ловко грабить банки? – улыбаясь, спросил Крис Баум. – Может, и нас научишь?

– Один уже просил меня об этом же, – ответил Пахаро. – Горилла из «эскадрона смерти». Пускай он вам сам скажет, что я ему ответил. Спросите, если вам интересно.

– Нет, мы не станем спрашивать, – все так же улыбаясь, сказал Крис Баум. – Потому что мы и без того догадываемся, что ты ему сказал.

– Могу сказать и вам, если очень попросите, – сказал Пахаро. – А то вдруг вы ошибаетесь в своих догадках.

– Думаю, что не ошибаемся, – сказал Крис Баум. – Да и не в ограблении банка по большому счету дело. Конечно, и это преступление, но ты со своими людьми совершил еще большее преступление. Да притом и не одно.

– Вы бы лучше подумали о своих преступлениях, – сказал Пахаро. – А я и мои люди – солдаты. Мы сражаемся за свою землю. За свою Родину.

– Все это демагогия и лозунги, – вступил в разговор Арон Бергман. – По законам вашей Родины вы – уголовные преступники. За те преступления, которые вы совершили, вам полагается смертная казнь. Посуди сам. Убийство генерала Уго Монтеса – раз. Убийство его гостей в ресторане – два. Самовольный захват поместья – три. Ограбление резиденции убитого генерала – четыре. Добавим сюда же и ограбление банка. Кроме того, вооруженное сопротивление власти и убийство солдат, служащих власти, – пять. Не сомневаюсь, что если как следует покопаться, то отыщется и еще кое-что. Быть того не может, чтобы такой лихой парень, как ты, ничего больше не натворил!

– Тем более что это не так и сложно выяснить, – добавил Крис Баум.

Все так же продолжая улыбаться, он открыл ящик стола и вынул оттуда несколько картонных прямоугольников. На каждом из них был изображен один и тот же рисунок – птица с распростертыми крыльями держала в когтях змею. Одну из картонок он поднес к самому лицу Пахаро.

– Узнаешь картинку? – спросил Крис Баум. – Вижу, узнаешь… А ведь это не просто картинка, это доказательство.

– Значит, кто-то из них остался жив… – пробормотал Пахаро, обращаясь больше к самому себе, чем к американцу.

– Что? – не понял Крис Баум. – А, ну да… Ты прав – оба они живы. И проявили благоразумие. Ну а что тут такого? Жизнь одна, в ней надо уметь приспосабливаться. Уметь приспособиться – это уметь выжить.

На это Пахаро не сказал ничего: казалось, он вовсе утратил интерес и к этому разговору, и к самому себе. Он просто сидел, смотрел куда-то в пространство и молчал. Очень могло быть, что на него произвели угнетающее впечатление те самые визитки с птицей и змеей. А может, не столько сами визитки, сколько то, что кто-то из его боевых товарищей – Пастор ли, или, может, Дивертиго, оказался предателем. Пахаро нужно было время, чтобы осознать такое печальное обстоятельство и, вольно или невольно, примириться с ним. Сам он ни за что так не поступил бы, он умер бы, но никого бы не стал предавать. Он был таким и по своей прямолинейной простоте считал, что и все другие должны быть такими же.

Конечно же, и Крис Баум, и Арон Бергман заметили эту перемену в настроении Пахаро. И, разумеется, тотчас же поспешили ею воспользоваться.

– Как видишь, в твоем положении нет ничего хорошего, – в упор глядя на Пахаро, сказал Крис Баум. – Равно как и в положении твоих подчиненных. Стоит нам только передать вас местным властям, и все для вас кончено. Сомоса очень не любит, когда убивают его генералов, а тем более когда у него самого крадут деньги. Особенно когда крадут деньги. – Крис Баум ухмыльнулся. – Так что сам понимаешь… Да ладно – погибнешь только ты. Вижу, что ты к этому готов. Но вместе с тобой погибнут и твои бойцы! И получится, что это именно ты подставил их под пули Сомосы. Получится, что ты их предал. И, значит, ты ничем не лучше, чем те же Пастор и Дивертиго. Ну и как тебе расклад?

– Но из любого положения есть выход, – начал свою арию Арон Бергман. – Мы не Сомоса, мы американцы. И с нами можно договориться. В принципе, с нами можно решить любую проблему, было бы желание. Как ты насчет того, чтобы с нами договориться?

– Не о чем мне с вами договариваться, – сказал Пахаро.

– Ну это как сказать, – не согласился Арон Бергман. – Умные люди всегда найдут, о чем им можно между собой договориться. Найдут к обоюдной выгоде!

– Я уже сказал… – начал Пахаро.

Но Арон Бергман не дал ему договорить.

– А вот ты лучше послушай, что мы хотим тебе предложить, – сказал он. – А уж окончательное решение принять никогда не поздно…

Пахаро молчал, глядя в стену.

– Итак, – сказал Арон Бергман. – Мы не отдаем ни тебя, ни твоих парней Сомосе. Конечно, он станет протестовать и требовать вас. Еще бы – такие матерые преступники! Но нам плевать на все требования Сомосы. Он у нас вот где! – И Арон Бергман показал сжатый кулак. – Иначе говоря, как мы решим, так и будет. Ты останешься жив и твои парни тоже. Денег мы тебе предлагать не будем, ты и так их заработал немало. Одни генеральские сокровища потянут на два, а то, может, и на три миллиона долларов! А пятьсот тысяч из банка? А все то барахло, которое вы вымели из генеральского поместья? Оно ведь тоже стоит немалых денег! Ты – предприимчивый человек, амиго Пахаро! Так что не будем говорить о деньгах. Мы предлагаем тебе куда бо́льшую цену – твою жизнь. Ну и, понятно, жизнь твоих парней. Как тебе цена?

– И за все за это мы потребуем с тебя самую безделицу, – сказал Крис Баум. – Мы напишем тебе текст, ты его хорошенько выучишь и затем произнесешь там и тогда, когда мы тебе скажем. На радио, по телевидению, перед журналистами… Ну а твои парни подтвердят, что они во всем с тобой согласны. Вот и все. Не правда ли, пустяковый труд в обмен на жизнь? Значит, все это ты сделаешь и ступай себе, куда хочешь. Мы даже не станем требовать, чтобы ты вернул генеральские сокровища и украденные из банка деньги!

– И что ты нам скажешь в ответ? – спросил Арон Бергман.

– Примерно то же самое, что я сказал вашей горилле из «эскадрона смерти», – спокойно ответил Пахаро. Он уже пришел в себя после известия о том, что кто-то из его боевых товарищей – Пастор ли, Дивертиго ли – оказался изменником. – А могу и еще добавить несколько слов.

– Вот как, – спокойно ответил на это Крис Баум. – Что ж, сказано смело. Но опрометчиво и неразумно. Потому что ты еще в подробностях не знаешь, что с тобой будет, когда мы отдадим тебя в руки Сомосе. А они, эти подробности, очень даже любопытные…

– Надеюсь, ты понимаешь, что Сомоса тебя расстреляет? – спросил Арон Бергман.

– Что ж, умру как солдат, – спокойно ответил Пахаро.

– Э, нет! – воскликнул Крис Баум. – В том-то и дело, что никто не даст тебе умереть по-солдатски! Насколько нам известно, Сомоса приготовил для тебя совсем другую смерть. Разумеется, и для твоих парней тоже. Вас не расстреляют, как солдат, вас казнят, как уголовных преступников. Надеюсь, ты понимаешь разницу? Но и это еще не все. Процесс казни будет снят на пленку. Понятно, что с соответствующими комментариями. Вот, мол, мы казним справедливой казнью грабителей и убийц, которые называют себя бойцами Сандинистского фронта национального освобождения. И если они таковы, то, стало быть, и все прочие сандинисты тоже таковы. Все сплошь грабители и убийцы! И всех их ждет такая же участь, как и этого типа, который сам себя называет Пахаро! Вас, значит, казнят, а фильм покажут повсеместно, по всей стране. Так сказать, в назидание.

– Как ты думаешь, много ли будет желающих записаться в ряды сандинистов после такого фильма? – добавил Арон Бергман. – От вас отвернутся все ваши единомышленники и тайные помощники! На вас ополчатся с кольями и каменьями! И конец вашей герилье! Вот что сделает лихой революционер Диего Пахаро! Он, конечно, ничего такого не желает делать, но это у него получится само собой! Ну и как тебе такая перспектива?

Конечно, для Пахаро, с его искренней и прямой душой, это были страшные слова. И оба американца это прекрасно понимали. Понимали они также и то, что Пахаро так просто не сдастся, он до конца попытается быть тем, кем он есть, – прямым, простодушным, мужественным.

– Всегда можно умереть честно, – сказал он.

– Только не в этом случае! – насмешливо произнес Крис Баум. – Ты слышал такое слово – Голливуд?

– Ну и что? – пожал плечами Пахаро.

– А то, что к созданию фильма о вашей казни мы привлечем людей из Голливуда. О, это специалисты своего дела! Из белого они могут сделать черное, из земли – развалины, из развалин – райский сад… А из человека, который надеется умереть достойно, мерзавца и предателя. Так мы и поступим. Не рассчитывай, что ты умрешь героем… Твои соотечественники тебя будут проклинать. Слово «предатель» ничем не будет отличаться от имени Пахаро. Вот так мы с тобой поступим, амиго…

– Канидо… – произнес сквозь зубы Пахаро. Это слово означало «собаки».

– Мы хорошо знаем испанский язык, – самодовольно ухмыльнулся Крис Баум. – Можешь ругаться и дальше – все равно это тебе не поможет. Единственный для тебя выход – согласиться на наше предложение. Так, во всяком случае, ты хотя бы сохранишь себе жизнь. Ты – молодой человек, зачем тебе умирать? И за что тебе умирать? Подумай над нашим предложением. Даем тебе срок до утра. Надумаешь – позови нас. Встретимся, побеседуем, как деловые люди.

На это Пахаро не сказал ничего. Он просто встал и молча подошел к двери. Это могло означать лишь одно – ему не о чем говорить с американцами, все, что хотел, он им сказал, и сейчас он хочет лишь одного – вернуться в подвал к своим товарищам.

– Фанатик, – злобно сказал Крис Баум, когда Пахаро увели. – И все они в этой стране фанатики. Весь народ! О чем с ними толковать?

– Ну, допустим, не все, – ухмыльнулся Арон Бергман. – Есть Сомоса, до него были другие Сомосы, до недавнего времени был генерал Уго Монтес, да мало ли? Полицейские, национальные гвардейцы… И просто обыватели, для которых главное – выжить. Словом, как и везде.

– Плевать мне и на Сомосу, и на убитого генерала! – мрачно произнес Крис Баум. – Знаю я им цену… Лучше скажи, что будем делать с этим упрямым юнцом?

– Реализовывать вариант номер два, – спокойно произнес Арон Бергман. – Что же еще?

– То есть снимать фильм?

– Ну да.

– Черт… Никогда не думал, что мне придется быть еще и палачом! – Крис Баум скривился.

Арон Бергман с усмешкой взглянул на своего коллегу:

– А ты надеялся всю жизнь щеголять в белых перчатках? Ну-ну… Тогда, дружище, ты выбрал не ту профессию. Тогда тебе нужно было стать директором воскресной школы или записаться в какое-нибудь благотворительное общество. Да и потом в том некрасивом деле мы – сторона. Мы-то тут при чем? Все будет делать Сомоса, образно говоря. А мы – лишь наблюдать со стороны. Ну и давать кое-какие советы, если нас о том попросят. Так что можешь пока не снимать своих белоснежных перчаток, если они так тебе дороги.

…Вернувшись в подвал, Пахаро кратко поведал боевым товарищам о своем разговоре с американцами и о том, что их ожидает, если они не согласятся на их предложения.

– Да, ничего веселого… – протянул кто-то из бойцов.

– Да врут они все! – воскликнул другой боец. – Пугают… Американцы всегда врут! Какой фильм, какой Голливуд? Зачем им это нужно? Думаю, нас просто отдадут под суд. Ну, или отправят в концентрационный лагерь для пленных. Я слышал – есть где-то такие. Вроде как на Москитовом Берегу…

– И что, тебе от того будет легче? – сказал кто-то третий, но кто именно, определить было сложно из-за темноты. – Я тоже слышал, что там есть лагеря. Все, кто в них попадает, исчезают навсегда…

Помолчали. Слабый, рассеянный свет проникал в подвал через три крохотных оконца у потолка. Там, за стенами подвала, светила луна, и это ее тусклые отблески каким-то непостижимым образом достигали подвала.

– И что же будем делать, Пахаро? – спросил кто-то.

– А ты не спрашивай, – ответил Пахаро. – Тут каждый решает за себя.

– А ты-то сам что решил для себя?

– Воевать, – не сразу ответил Пахаро. – Воевать, пока я жив.

Никто на это ничего ему не сказал, в подвале воцарилось молчание. Но ведь и молчание – оно тоже бывает разным. Бывает молчание, которое выражает отчаяние и безнадежность, а бывает, оно выражает готовность бороться до самого конца, каким бы он ни был, этот конец. И то молчание, которое сейчас установилось в подвале, выражало желание бороться. В нем не ощущалось безнадежности и отчаяния, в нем чувствовалась решимость.

– В крайнем случае, – усмехнулся кто-то в темноте, – вцеплюсь зубами в глотку какому-нибудь наемнику или гвардейцу. И не разожму зубы, даже когда меня будут убивать. Так и умру со сжатыми зубами. На одну собаку в Никарагуа будет меньше. Уже и это хорошо. Советую и вам поступить так же.

Все в подвале зашевелились, кто-то даже засмеялся, будто и впрямь в каком-то гипотетическом беспросветном тоннеле вдруг засиял свет в его конце. Смерть – она ведь тоже может быть разной. Она может быть и бессмысленной, и осмысленной. Великое дело знать, что скоро ты умрешь, но умрешь осмысленно, с пользой для того, кто с тобой рядом, кто придет на твое место. Такая смерть – это по большому счету и не смерть вовсе, а нечто другое, такое, что почти не имеет отношения к смерти как таковой. Такая смерть – это почти бессмертие…

Неожиданно лязгнули металлические двери подвала. Смех умолк, все насторожились. Что мог означать этот зловещий лязг? Во всяком случае, ничего хорошего…

Дверь, судя по звуку, отворилась и тут же затворилась вновь. Глаза узников, привыкшие к темноте, заметили у двери неподвижную человеческую фигуру. Кажется, еще кого-то затолкали в подвал, и этот кто-то сейчас стоял у двери, прислушиваясь к тому, что происходило в темноте, вглядываясь в темноту и не решаясь пройти вглубь подвала.

– Ты кто? – спросили незнакомца из темноты.

– Здесь кто-то есть? – полувопросительно-полуутвердительно произнес новичок. – А то я со свету и ничего не вижу в темноте…

– Э, да это же, кажется, Пастор! – воскликнул один из сандинистов. – Голос вроде его… Пастор, это ты?

– Я… – с удивленным испугом произнес новичок. – А вы кто?

Несколько человек подошли к новичку и, как могли, рассмотрели его лицо.

– Точно, Пастор! – сказал один из тех, кто подошел. – Тебя каким ветром сюда занесло? Я – Маис. А те, кто со мной, – Ризадо и Бала.

– Э… – растерялся Пастор. – Маис, Ризадо и Бала… Значит, и вы здесь…

– И не только мы, – вздохнул Ризадо. – Но и другие…

– Пахаро, – произнес из темноты Диего.

Назвались и остальные.

– Вот как, – горестно произнес Пастор. – Значит, и вы тоже…

– А ты, оказывается, жив, – сказал Бала. – Может, это и хорошо… Ну, проходи, если и ты здесь. Расскажешь нам, как ты выжил.

Бала подтолкнул Пастора в спину, и от этого толчка Пастор едва не упал, он даже невольно вскрикнул.

– Что такое? – удивился Бала.

– Ранен я, – пояснил Пастор. – В ногу.

– Вот как, – сказал Бала. – Потому мы тебя и не дождались там, в генеральской резиденции?

– Да, – ответил Пастор. – Я не мог идти. И Дивертиго тоже. По той же самой причине.

– Что, и он жив?

– Был жив. А сейчас не знаю…

– Ну давай я тебе помогу, – сказал Бала. – Расскажешь нам, что с тобой приключилось. И с Дивертиго тоже.

Пастора провели вглубь подвала и усадили у стены. Какое-то время он молчал, лишь невольно стонал от боли.

– Я пытался уйти, там, в резиденции, – сказал он. – Но моя нога меня не слушалась. Я пытался ползти, но ползком разве уйдешь? Они меня настигли. И Дивертиго тоже. Даже перевязали рану. Не знаю, для чего они это сделали…

– Наверно, потому, что вы им нужны были живыми, – предположил Маис. – Как свидетели.

– Наверно, – согласился Пастор. – Они меня допрашивали. Обещали всякие блага, потом угрожали… Хотели, чтобы я рассказал им о вас. Но я ничего им не сказал! Ни слова! Они сказали, что убьют меня. И я ответил, что пускай убивают, но я все равно никого не выдам. – Пастор помолчал и продолжил: – Я думал, они повели меня убивать. Но почему-то они привели меня в этот подвал, к вам… – Он опять умолк, видимо, у него не хватало сил, чтобы долго говорить. Отдышавшись, он повторил: – Я им ничего не сказал!

– А Дивертиго? – спросил Пахаро.

– Не знаю, – ответил Пастор. – Нас разлучили, и больше я его не видел…

– Что ж, кое-что становится понятным, – после молчания произнес Пахаро. – Мы все гадали – откуда эта горилла из «эскадрона смерти» о нас знает? И американцы тоже… Они о нас знают, кто-то им о нас рассказал. И рассказал им тот, кто нас хорошо знал. Получается, что или Пастор, или Дивертиго.

– Я ничего не говорил! – с умоляющим отчаяньем повторил Пастор.

– Наверно, так оно и есть, – рассудительно произнес Маис. – Если бы предателем был Пастор, то вряд ли его затолкали бы сейчас в этот подвал. Сомоса предателей ценит, потому что уж слишком мало среди нас предателей.

– Значит Дивертиго? – спросил Пахаро и сам же себе ответил: – Похоже, что так и есть.

– Эх, попался бы он мне сейчас, этот Дивертиго! – воскликнул Ризадо.

– Ничего, попадется, – сказал Маис. – Не нам, так кому-нибудь другому.

– Ногу бы твою осмотреть, – сказал Бала, обращаясь к Пастору. – Хотя бы перевязать как следует. Но как ее осмотришь – в темноте? Да и перевязывать нечем. Ничего, дотянем до утра, а там что-нибудь придумаем. А пока держись.

– Держусь, – было слышно, как Пастор усмехнулся в темноте. – Куда мне деваться? – Он помолчал и спросил с каким-то почти детским недоумением: – Неужто и вправду Дивертиго… того? Но как же это он? Почему? Зачем?

– Наверно, очень хотел жить, – вздохнул Маис.

– Все мы хотим жить, – возразил Пастор.

– Ну а он больше всех…

– А вы-то как угодили в этот подвал? – спросил Пастор.

– Вот угодили. – Маис в сердцах сплюнул. – В чем-то где-то просчитались. Ну и не повезло на этот раз…

* * *

Они проговорили до самого утра – ну а что еще им оставалось делать? Все остальное зависело не от них. Наступило утро, за ним день, но их почему-то никто не потревожил. Лишь один раз дверь со скрипом отворилась, и несколько человек – судя по виду, наемников из «эскадрона смерти» – принесли канистру с водой и несколько черствых маисовых лепешек.

Вывели их из подвала лишь следующей ночью. Никто ничего сандинистам не объяснял, да и спрашивать было не у кого. Их конвоиры – все те же боевики из «эскадрона смерти» – на вопросы не отвечали, лишь хищно скалили зубы. То ли они не знали испанского языка, то ли им велено было молчать… Впрочем, между собой они о чем-то изредка переговаривались, и дважды или трижды пленникам удалось расслышать два слова – «Москитовый Берег».

Пленникам связали руки и усадили в закрытый грузовик. Туда же, в кузов, уселись несколько вооруженных людей, по виду все тех же наемников. Тронулись.

Ехали всю ночь, без остановок. Днем все же остановились в каком-то убогом, полуразрушенном селении. Здесь пленникам велели выйти, опять затолкали в какой-то тесный подвал, развязали им руки, дали воды и несколько все таких же черствых лепешек. С наступлением темноты тронулись дальше.

– Боятся, – шепнул Пахаро своим бойцам. – Оттого и везут нас по ночам…

К рассвету их привезли в какое-то пустынное, поросшее лесом, заболоченное место. Поросшие деревьями болота простирались повсюду, куда ни глянь. Было душно, пахло гнилью, в воздухе роились тучи насекомых.

– Приехали, – сказал кто-то из пленников.

– Это и есть Москитовый Берег, – сказал Маис. – Раньше мне приходилось бывать в этих местах. Здесь во все стороны один и тот же пейзаж. По всему побережью.

– И что же, здесь никто не живет? – спросил Пастор.

– Почему же? Живут и здесь.

– Всем заткнуться! – рявкнул на ломаном испанском языке один из наемников. – Марш вперед! Идти друг за другом! Смотреть друг другу в затылок, по сторонам не зыркать! За неповиновение смерть!

Шли недолго и вскоре пришли в какой-то неряшливый небольшой поселок, со всех сторон огороженный толстыми кольями. Подробнее было не рассмотреть, пленники не рисковали вертеть головами, памятуя об угрозе конвоира.

– Стоять! – прозвучала команда. – Всем повернуться налево!

Пленники вразнобой повернулись. И удивились, насколько вообще можно было удивиться в такой ситуации. Перед ними стоял знакомый им субъект – тот самый похожий на гориллу верзила – командир боевиков, взявших их в плен в Манагуа.

– Привет, амиго! – обратился верзила к Пахаро. – Вот видишь, мы и встретились. Как я тебе и обещал. Да только толку с того немного. Потому что безрадостное это место. Здесь пахнет смертью. Ничем больше, только смертью. Ты меня понял, амиго?

– Понял, – усмехнулся Пахаро. – Ты очень захотел умереть. Ты уже приготовил свой обезьяний лоб под мою пулю?

Один их наемников, что-то злобно выкрикнув, кинулся к Пахаро. Но верзила его остановил.

– Стой спокойно, – сказал он наемнику. – Пускай он говорит. Все равно в его словах нет никакого смысла. Это он со страху. Ведь ты же сейчас боишься, амиго, не так ли?

– Не больше, чем ты, – ответил Пахаро презрительно. – Я умру за доброе дело. А ты за что? За поганые американские бумажки? За кость, которую тебе бросили твои хозяева? Перро… Пёс…

У верзилы судорожно дернулась щека, но он ничего не ответил Пахаро. Он лишь выкрикнул какую-то команду, и эта команда касалась его подчиненных. К пленникам тотчас же подбежали вооруженные люди, окружили их и куда-то повели.

Вели недолго и остановились у большой, крытой толстыми бревнами ямы. У ямы был ведущий в глубину лаз с лестницей.

– По одному вниз! – прозвучала команда.

Тяжелее всех спускаться было Пастору – мешала раненая нога. Но в конце концов спустился и он. Лаз прикрыли люком из толстых жердей и, судя по звукам, поверх люка положили несколько бревен.

– С новосельем всех вас, компаньерос! – с грустной насмешливостью произнес кто-то из пленников. – Ох и скверное же это место! Внизу – жидкая грязь, по бокам – какие-то корневища…

– Да тут, наверно, и змеи водятся, – предположил другой пленник. – Что ты на это скажешь, Маис? Ты говорил, что бывал в этих местах. Ну так водятся здесь змеи?

– Водятся, – мрачно ответил Маис. – И безногие, и двуногие – всякие…

Манагуа, на следующий день,

резиденция советской разведки

Конечно, резиденция – это сказано чересчур громко. По сути, это была хорошо оборудованная конспиративная квартира, в которой советский резидент по мере надобности встречался с советскими разведчиками, действовавшими в Никарагуа. Таких разведчиков было несколько человек, работали они в нескольких самых крупных никарагуанских городах, а в Манагуа бывали, когда в том возникала необходимость.

Сейчас как раз и возникла такая необходимость. В конспиративной квартире помимо самого содержателя квартиры находились советский резидент и один из разведчиков. Говорили об отряде Пахаро, а точнее, о той беде, в которую угодил Пахаро вместе с остатками своего отряда. Ну а если еще точнее, то о затее, которую придумала американская разведка.

– Значит, они собираются снять фильм? – переспросил резидент. Он переспрашивал об этом не потому, что ему было что-то непонятно, а просто – ему не верилось в это. Уж слишком такой поворот был необычен – даже для американцев. Казнить людей, снимать казнь на пленку, чтобы показать затем все это в кинотеатрах или, может, даже по телевидению! В такое действительно было трудно поверить, подобное не укладывалось в голове.

– Именно так, – терпеливо повторил разведчик.

– А может, те источники, от которых ты получил эту информацию, что-то неправильно поняли? – Резидент хотя и задал этот вопрос, но по всему чувствовалось, что задал он его просто так, на всякий случай, как на всякий случай утопающий хватается за подвернувшуюся под руку щепку. – Или, может, они тебя дезинформировали?

Разведчик ничего не ответил, лишь покачал головой.

– А что Сандинистский фронт? – спросил резидент. – Им-то известно обо всем этом свинстве?

– Известно, – сказал разведчик. – Да только что с того толку…

– Коротка, значит, кольчужка у товарищей сандинистов? – понимающе кивнул резидент.

– Вот именно, – подтвердил разведчик. – В тех местах вообще воевать сложно. Джунгли, болота, безлюдье… Москитовый Берег во всей своей красе!

– Вы установили, где именно держат этих бедолаг? – спросил резидент.

– Да, – ответил разведчик. – Примерно в двадцати километрах от городка Принсаполька. Есть такой милый городишко на побережье. Ну а в двадцати километрах от него к северо-западу находится то самое место.

– Что вам известно об этом месте? Это военная база? Тюрьма?

– Что-то среднее между военной базой и концлагерем. Говорят, страшное место. Те, кто туда попал, исчезают бесследно. Такова, во всяком случае, молва.

– Кто охраняет этот концлагерь? Ведь должен его кто-то охранять…

– «Эскадроны смерти», – ответил разведчик. – Наемники Сомосы, разный сброд со всех концов света.

– Ну да, ну да… – задумчиво покивал резидент. – Сброд со всех концов света… Значит, Принсаполька. Красиво звучит! Принсаполька… Что это за город?

– По сути деревня средних размеров. Ну да это и неважно.

– Ну не скажите, – не согласился резидент. – Порт там есть?

– Есть. Но конечно, не для больших судов. Так, для всяких шхун, катеров и лодчонок.

– Вот! А вы говорите, неважно! Порт – это всегда важно. Это означает, что там может причалить кто угодно. Скажем, американские киношники со своим оборудованием. Должны же они где-то причалить? А эта Принсаполька ближе всего к месту съемок… Вот там-то они и высадятся, эти мастера иллюзий и грез… Ведь, как я понимаю, это самый простой и удобный для них путь – добраться по морю? Не сквозь джунгли же им продираться!

– Наверно, – согласился разведчик. – По морю куда как проще. Значит, из своего Голливуда они долетают до ближайшего аэропорта. Это аэропорт Пуэрто Лемпира в Гондурасе. От него до Принсапольки чуть больше трехсот километров. Несколько часов путешествия на катере или шхуне…

– Ну, а в этой Принсапольке их, конечно, встретят… – задумчиво произнес резидент.

– И сопроводят к месту съемок, – продолжил мысль разведчик.

– Вам известно, когда именно они прибудут? – спросил резидент.

– В точности нет, – ответил разведчик. – Откуда бы я мог это знать? Но, думаю, не раньше, чем через три-четыре дня. Пока соберутся, то да сё… Говорят, что у киношников сборы долгие. Хотя, конечно, их будут торопить. А то ведь мало ли что? Тут дело такое…

– Ну да, ну да… – задумчиво произнес резидент. – Тот, кто делает подлое дело, всегда старается сделать его как можно скорее. Закон жизни, как говорится. И все же несколько дней у нас в запасе имеется. И это замечательно.

– Вы считаете, что… – с намеком произнес разведчик.

– Ребят надо спасать! – решительно произнес резидент. – Вы со мной согласны?

– Разумеется.

– Ну и вот… А кроме того, надо поднести смачную дулю этим американцам. Разоблачить их гнусные замыслы. А то ишь что удумали!.. Понятно, нам с вами это не под силу. Наше дело – разведка. И сандинистам, к сожалению, тоже это не под силу. Но ведь надо же спасти ребят!

– Хотите связаться с центром? – понимающе кивнул разведчик.

– Хочу, – сказал резидент. – И немедленно. Уверен, там что-то придумают.

Подмосковье, секретный полигон

спецназа КГБ

В тот день группа Вячеслава Богданова занималась на полигоне. Полигон для бойца спецназа КГБ вроде мастерской. Здесь оттачиваются приобретенные навыки, здесь же формируются такие навыки, которых прежде не было в арсенале спецназовца. Короче, век живи – век учись. Эта житейская формула применима ко всем, к любому человеку, а если так, то и к бойцам спецназа тоже.

– А вот я где-то читал, – сказал один из спецназовцев – старший прапорщик Степан Терко, – что можно научиться преодолевать любую стену, какой бы высоты она ни была. Раз – и ты уже на самой верхушке стены! Или на другой ее стороне! Милое дело!

– Ну так и мы это тоже умеем, – возразил другой боец, Василий Муромцев. – Размотал веревку с крюком на конце, зацепил этот крюк за какую-нибудь загогулину, и готово дело! Или, допустим, встал я тебе на плечи, зацепился за край стены, подтянулся и влез.

– Веревка или мои плечи – это, конечно, хорошо, – в свою очередь возразил Терко. – Но я-то толкую о другом! Я читал, что стену можно преодолеть и без всяких веревок, плеч и прочих приспособлений. С голыми руками и без посторонней помощи.

– Это как так? – раздались сразу несколько голосов.

– А вот так! Тут, понимаете ли, нужно как следует разогнаться. И подобраться к стене под хитрым углом. Разогнался, подобрался – и вот ты уже на стене. Как какой-нибудь таракан. Японский спецназ, говорят, такое дело практикует. И кажется, еще кто-то.

– Ну да, – не поверил кто-то. – Фокусы все это и трюкачество. Обман зрения. А на самом деле расшибешься ты об стену, и все тут. Сам себя превратишь в лепешку.

– Ну а если попробовать? – спросил кто-то. – А может, это и не фокусы. Почему бы нам не поучиться у потенциального противника, если есть чему учиться?

Словом, идея, высказанная Степаном Терко, пришлась спецназовцам по вкусу. И начались тренировки, благо подходящих стен поблизости было сколько угодно. Вначале ни у кого ничего не получалось, было много смеха, шуток, беззлобных ругательств в адрес Терко, а заодно и японского спецназа. Но боец спецназа КГБ упрям и настойчив. Постепенно, исподволь, у некоторых этот хитрый трюк – бег по вертикальным стенам без всяких приспособлений – и впрямь начал получаться. Конечно, преодолеть таким способом высокую стену ни у кого пока не получалось, но сделать пять-семь шагов по вертикальной поверхности оказалось и впрямь возможно.

– Ну вот! – прокомментировал первые успехи Степан Терко. – А вы надо мной насмехались… Необразованный вы народ! Так что слушайте меня, пока я жив. И тренируйтесь. При должной сноровке этак и на третий этаж можно взобраться. Пригодится! Хоть в бою, хоть в мирной жизни! Потому что всякое бывает.

Вячеслав Богданов первоначально отнесся к такой затее со скептицизмом. Хотя и не возражал. Пусть, мол, побалуются ребята, пускай отведут душу, подурачатся да остынут. И приступят к отработке других, серьезных приемов. Но вскоре, видя первые успехи, Богданов озадаченно почесал затылок. А что если впрямь это возможно – преодолеть вертикальную стену без всяких приспособлений и без посторонней помощи? Глядишь, такой навык когда-нибудь и пригодится. Ведь, в конце концов, никто не может знать, какие именно навыки и умения могут пригодиться бойцу спецназа.