Текст книги "Эпоха Обамы. Наши интересы в Белом доме"

Справедливости ради стоит отметить, что Обама со своей позицией определился не сразу. Он, как всегда, метался из стороны в сторону, стараясь одновременно угодить и реалистам, и вильсонианцам, настаивающим на экспорте демократии. «Белый дом собрал пресс-конференцию, чтобы продемонстрировать ясность и твердость своего смятения и неуверенности», – писал в своем блоге Джошуа Тревино, бывший спичрайтер Джорджа Буша. – Если Джимми Картер вошел в историю как президент, потерявший Иран, то Обама может запомниться как президент, потерявший Турцию, Ливан и Египет»[490]490
  The Washington Post. 2011. February. 8.


[Закрыть].

Главной надеждой американцев был бывший глава МАГАТЭ Мохаммед эль-Барадеи, который строил из себя отца египетской демократии, выступая перед мятежниками на центральной каирской площади Тахрир. В свое время он основательно измотал американцам нервы, отказываясь принять их подход к иранской ядерной программе, однако, судя по всему, это была попытка самоутвердиться и заработать политические очки на Западе. Как писал журнал The National Review, «Барадеи – типичный неудачник, наивный фантазер, который не обладает политическим чутьем. Такие люди могут свергнуть автократов, как это сделали меньшевики в России, светские реформаторы в Иране и антибатистовские силы на Кубе, но не способны удержать власть. Большинство из них получает пулю в затылок уже через несколько часов после становления нового режима»[491]491
  The National Review. 2011. February. 6.


[Закрыть]. Чего стоило, например, интервью Барадеи Der Spiegel, в котором он бросился на защиту своих новых союзников по антимубараковской коалиции: «Мы не должны демонизировать «Братьев-мусульман», – заявил он. – Они не совершили никаких актов насилия за последние пять десятилетий. Они тоже хотят перемен, и мы обязаны включить их в нашу систему, вместо того чтобы маргинализировать их»[492]492
  Der Spiegel. 2011. Feb. 9.


[Закрыть]. «Братья-мусульмане» посмеивались в усы над идеализмом Барадеи, однако оставались на вторых ролях, предоставляя ему возможность быть лицом революции. Хотя для большинства экспертов по Ближнему Востоку было очевидно, что все это до поры до времени. «Мавр сделает свое дело и уйдет, – писала The Guardian, – а на вершине власти окажутся те люди, которые несколько десятилетий находились в подполье»[493]493
  The Guardian. 2011. February. 6.


[Закрыть].

Египет на протяжении всего последнего века считался кузницей кадров для глобального исламистского движения. Здесь находился легендарный университет Аль-Азхар, выпускниками которого являлась добрая половина членов «Аль-Каиды». Главный идеолог этой организации Айман аль-Завахири также был египтянином и давно уже объявил свержение режима Мубарака одним из приоритетов. Если, придя к власти, исламисты решатся на конфронтацию с Западом, говорили эксперты, население воспримет это с восторгом. Такие меры, как закрытие Суэцкого канала для иностранных военных кораблей или снятие блокады сектора Газа, могли принести им огромные дивиденды.

Политологи отмечали, что ускоренная исламизация приведет к ослаблению Египта, чем не преминут воспользоваться его соседи, в первую очередь Турция, которая пытается вернуть себе влияние в арабском мире. С другой стороны, Египет был главным торговым парнером Анкары, и его превращение в нестабильное государство, вряд ли обрадовало бы турок. К тому же, согласно теории домино, вслед за Египтом могли полететь другие ближневосточные режимы, в регионе воцарился бы хаос, и геополитические игры главы турецкого МИД Ахмеда Давутоглу показались бы всем бессмысленным фарсом.

11 февраля 2011 года Мубарак отказался от власти, толпа на площади Тахрир ликовала, а западные политики и их новые египетские протеже рассуждали о торжестве демократии. «Народ Египта сказал свое слово, и его голос был услышан[494]494
  www.whitehouse.gov


[Закрыть], – заявил Обама. «Это лучший день моей жизни, – отметил Барадеи, возглавивший либеральную оппозицию. – Страна наконец стала свободной, и можно рассчитывать, что процесс передачи власти будет красивым»[495]495
  The New York Times. 2011. February. 12.


[Закрыть].

Однако что же произошло в реальности? Власть в Египте перешла к Высшему совету вооруженных сил, который уже на следующий день после отставки Мубарака отменил конституцию и распустил парламент и начал управлять страной. Толпа на площади Тахрир, несмотря на всю ее телегеничность, оказалась лишь второстепенным игроком в той драме, которая разыгрывалась в Египте. Основным же действующим лицом как всегда была армия, управляющая страной с тех самых пор, как полковник Гамаль Абдель Насер осуществил военный переворот, отстранив от власти королевскую династию. Насер построил государство по образу и подобию кемалистской Турции, сделав военных своей главной опорой. И когда Мубарак попытался передать власть по наследству сыну Гамалю это вызвало возмущение армейской верхушки. Гамаль никогда не был профессиональным военным и офицеры восприняли предложение Мубарака как покушение на святая святых египетского режима.

Таким образом, цели военных и мятежников с площади Тахрир совпали. И те, и другие мечтали избавиться от Мубарака. И армия фактически воспользовалась народными протестами, чтобы сохранить власть. Ни о какой демократизации не могло быть и речи. Сложно было представить себе, что реформы начнет проводить бывший министр обороны генерал-фельдмаршал Мухаммед Хусейн Тантауи, назначенный главой Военного совета. Ведь этого чиновника американские дипломаты называли «твердолобым консерватором, который еще больше, чем Мубарак, нацелен на сохранение статус кво». Новые власти пообещали не менять внешнеполитический курс Египта, оставив в силе все подписанные ранее договоры, в том числе и мирный договор с Израилем. «Страной управлял старый солдат, – отмечалось в исследовании американского центра Stratfor, – теперь ею управляет несколько старых солдат, у которых даже больше полномочий, чем было у Мубарака. 82-летнего старца вышвырнули из президентского дворца, конституции и парламента больше нет, а есть лишь военная хунта, такая же, как была в Турции до сентября прошлого года, такая же, как управляет сейчас Алжиром»[496]496
  The Stratfor. 2011. March. 2.


[Закрыть].

Как бы то ни было, весь регион от Марокко до Пакистана продолжал полыхать. Эксперты утверждали, что прав был известный американский футуролог Джералд Челенте предсказавший, что 2011-й станет годом бунтов и революций, которые охватят весь мир. Америка же, как говорили многие, умывала руки. Легкость, с которой Вашингтон отказался от поддержки Мубарака, шокировала всех партнеров США – от Саудовской Аравии до Израиля. «На Востоке это воспринимается как предательство, – писал The American Thinker, – неумение ценить дружбу, готовность отречься от прежних союзников, необязательность – все эти качества, по мнению местных элит, несовместимы с позицией лидера, на которую традиционно претендовали Соединенные Штаты»[497]497
  The American Thinker. 2011. March. 10.


[Закрыть]. Проявлением слабости считали в регионе и решение администрации Обамы о выводе войск из Афганистана и начавшиеся переговоры с бывшим непримиримым врагом Америки – движением Талибан. Эксперты все чаще говорили о том, что эпоха Вашингтона на Ближнем Востоке закончилась, как в свое время завершилось европейское владычество. И неудивительно, что уход очередного гегемона сопровождается массовым брожением и революциями.

Тем более что в регионе не было ярко выраженного лидера, который занял бы место Вашингтона. Да, определенные амбиции были у Тегерана и Анкары, но максимум, что могли сделать крупнейшие ближневосточные игроки, – это спутать карты своим соперникам. Не случайно Ближний Восток называли «регионом спойлеров». Саудовская Аравия боролась с иранским влиянием в Ираке и сирийским влиянием в Ливане, Египет пытался помешать Турции примирить соперничающие палестинские группировки, Иран сеял рознь между арабскими странами региона. «Соединенные Штаты, – писал журнал The Foreign Affairs, – могли бы стать главным спойлером в регионе, однако они предпочитают самоустраниться. Придя к власти, Обама обещал перевернуть страницу в ближневосточной политике США, но в итоге просто захлопнул наскучившую американцам книгу»[498]498
  The Foreign Affairs. 2011. March-April.


[Закрыть]. Может быть, конечно, он ее и захлопнул, но присутствие США в регионе сохранялось и массовые стихийные выступления явно были не в их интересах. Ведь «дни гнева» довольно быстро могли перерасти в антиамериканское восстание.

Многих наблюдателей удивляла синхронность протестов, которые охватили столь непохожие друг на друга страны, как Йемен и Марокко. Действительно, что могло быть общего у беднейшего государства региона, которое раздирали племенные противоречия, и средиземноморской монархии с относительно высоким уровнем жизни и популярным молодым королем, который ведет свой род от пророка Мухаммеда? Как можно было объяснить, что пожар одновременно вспыхнул в Бахрейне, традиционно считающемся американским протекторатом, и Ливии, лидер которой 40 лет подряд проклинал западных капиталистов?

Конечно, чужой пример заразителен, но поверить в то, что революционный вирус распространяется так быстро и ни у одного ближневосточного государства нет к нему иммунитета, было практически невозможно. Не случайно появились многочисленные теории заговора, обвиняющие «мировую закулису» в желании посеять хаос в стратегически важном регионе. Когда бузить начали тунисцы и египтяне, большинство политологов были уверены, что протестная волна не перекинется на Ливию, Алжир и другие страны – экспортеры нефти. Ведь местные власти, мол, всегда могут погасить народное недовольство с помощью крупных денежных подачек. Однако прогнозы эти не оправдались, и события, происходящие на Ближнем Востоке, утратили для западных политологов всякую логику. «Единственным рациональным объяснением массового психоза на Ближнем Востоке, – писал The Economist, – может быть демографический взрыв. Сейчас 70 процентов населения региона составляют молодые люди моложе 30 лет. Занятость среди молодежи чрезвычайно низка, а стареющие лидеры, которые не сменялись уже несколько десятилетий, вызывают у нее аллергию»[499]499
  The Economist. 2011. February. 28.


[Закрыть]. Правда, как бы это ни подавалось на Западе, диктаторским режимам молодые люди противопоставляли отнюдь не либеральную парламентскую систему, а исламскую народную демократию.

И реалисты в Америке стали сомневаться, что другие государства отделаются так же легко, как Египет. Вариант контролируемого «выпуска пара» с дальнейшим переходом к «диктатуре развития» под мудрым руководством военных можно реализовать лишь в стране, где армия всегда считалась источником верховной власти и пользовалась непререкаемым авторитетом. «Революция в Египте, – отмечалось в исследовании американского центра Stratfor, – по сути, стала военным переворотом, однако в других ближневосточных странах, скорее, реализуется иранский сценарий 1979 года, а это значит, что в обозримом будущем они превратятся в исламские теократии. И западным политикам останется лишь развести руками»[500]500
  The Stratfor. 2011. March. 19.


[Закрыть].

Даже такой давний оппонент американцев, как лидер ливийской революции Муаммар Каддафи, говорили эксперты, со временем покажется для них меньшим злом, чем политики, пришедшие ему на смену. О том, кто стоит за кровопролитными столкновениями в Ливии, можно было судить по взрывному эффекту, который произвело обращение 50 мусульманских лидеров страны к Каддафи: «Брат, ты больше нам не брат, ты должен покинуть страну».

Именно правление муфтиев и представителей влиятельных ливийских кланов изначально являлось альтернативой «джамахирии» – режиму народовластия, провозглашенному полковником Каддафи в 1977 году. Де факто джамахирия была, конечно, военной диктатурой левого толка. Не случайно Каддафи называли «африканским Кастро». Однако лидер революции утверждал, что Ливия идет по особому пути, который был подробно описан им в легендарной «Зеленой книге». И хотя «третья мировая теория» Каддафи включала в себя и «государственный ислам», местным мусульманам этого оказалось недостаточно. Вдохновленные событиями в Тунисе и Египте, они призвали «покончить с режимом полковника». Живущий в эмиграции ливийский рэпер бен Табет записал ролик, который тут же стал гимном противников Каддафи: «Муаммар, клянусь, мы добьемся твоего падения». На Востоке Ливии было сформировано временное правительство во главе с бывшим министром юстиции Мустафой Джалилем. А западные политологи стали утверждать, что лидер ливийской революции пользуется поддержкой лишь своего родного племени аль-каддафа, шансов сохранить власть у него нет и Триполи в ближайшее время перейдет в руки оппозиции.

Ливийские власти, не желая повторять опыт своих незадачливых соседей, сразу решили действовать жестко. Людей, вышедших на демонстрацию в Бенгази, отстреливали снайперы, а когда разъяренная толпа затеяла штурм местной резиденции Каддафи, охранявшие ее солдаты открыли огонь на поражение. Затем в городе началась настоящая бойня: мятежники сражались с правительственными войсками за каждую улицу. А когда последовало обращение ливийских духовных лидеров к «каждому мусульманину на службе режима», военный гарнизон Бенгази перешел на сторону восставших.

После этого сын ливийского лидера Саиф Каддафи попытался образумить подданных. Вину за кровопролитие он возложил на «оппозиционные элементы, живущие за рубежом», но объяснил, что в Ливии бархатной революции не выйдет и протестное движение обернется в итоге гражданской войной. Мятежников он назвал «иностранными наймитами, пьяницами, бандитами и наркоманами» и пообещал сражаться с ними «до последнего солдата, до последней минуты, до последнего патрона». «Путаная речь младшего Каддафи, – отметил The Economist, – стала лучшим доказательством того, что власть больше не контролирует ситуацию в стране»[501]501
  The Economist. 2011. March. 12.


[Закрыть]. Против восставших были брошены элитные части, сохранившие верность режиму, и отряды наемников из африканских стран (Чада, Нигера, Гвинеи, Туниса). В ответ племенной лидер Акрам аль-Варфалли, контролировавший территорию на подступах к ливийской столице, пригрозил перекрыть главный нефтепровод страны (это заявление вызвало резкий скачок мировых цен на нефть). Конечно, оппозиционерам не хватало знаковой фигуры – молодого энергичного политика, такого, каким был сам Муаммар Каддафи 40 лет назад, когда он бросил вызов правящему в Ливии королю Идрису I.

Лидер ливийской революции изо всех сил цеплялся за власть. Политологи утверждали, что в отличие от таких прагматичных правителей, как Мубарак и Бен Али, он настолько же иррационален, как и противостоящая ему народная стихия. Стоило только посмотреть на его выступление в полуразрушенном здании казармы: Каддафи, одетый в традиционный бедуинский бурнус, полузакрыв глаза и слегка раскачиваясь, стоял за небольшой трибуной и рассуждал о том, что его отставка невозможна даже теоретически. «С поста лидера революции можно уйти только в мученики, – говорил он. – Моими усилиями Ливия стала центром арабского и исламского мира, Африки и Латинской Америки, и я никуда не уйду». Создатель джамахирии проклинал врагов, в число которых попали «собаки-журналисты», «сепаратисты», «пьяницы», «наркоманы», ЦРУ, НАТО, Великобритания, Израиль, исламисты, агенты Бен Ладена, ну и, разумеется, ливийские «крысы и тараканы», требующие его отстранения от власти. Все эти маниакальные заявления и жесткие действия Каддафи делали его воплощением «порочных режимов», с которыми сражалась арабская улица.

Конечно, ливийская толпа сильно отличалась от египетской или тунисской. Ливия – государство, ключевую роль в котором играли кланы и племена. Для них уличные бои намного органичнее мирных «бархатных» выступлений. «Если сравнивать ближневосточные события с революциями в Восточной Европе, – писал немецкий журнал Der Spiegel, – в Ливии, скорее всего, реализуется румынский сценарий, когда в результате кровопролитного восстания диктатор Николае Чаушеску был расстрелян своими подданными»[502]502
  Der Spiegel. 2011. Mar. 8.


[Закрыть]. Правда, как говорили на Западе, напоследок «безумный полковник» может громко хлопнуть дверью, взорвав нефтепроводы или даже применив химическое оружие.

Не меньшее удивление, чем восстание в Ливии, у экспертов вызвали волнения в королевстве Бахрейн. Самое крошечное арабское государство, в котором проживало не более миллиона граждан, считалось одним из финансовых центров исламского мира и крупным экспортером углеводородов. Правящая элита запросто могла откупиться от мятежников и ей незачем было применять силу. Поэтому когда представителей оппозиции, собравшихся на Жемчужной площади Манамы (столица Бахрейна) разогнали с помощью дубинок и слезоточивого газа, это вызвало гневную отповедь со стороны американского Госдепа.

Вашингтону было за что беспокоиться. В Бахрейне находилась база Пятого флота ВМС США, который играл ключевую роль в военных действиях в Ираке и Афганистане и считался главным инструментом сдерживания Ирана. И если бы монархия была свергнута, Америке пришлось бы несладко. Ведь суннитской королевской династии Аль-Халифа, которая правит в стране с XVIII века и традиционно ориентируется на Саудовскую Аравию, противостояло шиитское проиранское большинство, составляющее в Бахрейне 70 % населения. Оппозиционеры требовали ввести выборы главы правительства, изменить конституцию и расширить политические права шиитов.

Проиранское большинство с ликованием встречало вернувшегося из изгнания лидера радикальной шиитской организации «Аль-Хак» Хассана Мушаиму. И на Западе были убеждены, что если местные шииты восторжествуют, провалится один из самых важных экспериментов в регионе. Ведь король Бахрейна Хамад Аль Халифа – отчаянный реформатор, который пытался насадить в своей стране демократию. Он наделил женщин правом голоса, создал реальную, а не игрушечную оппозицию, но для защиты либеральных реформ вынужден был прибегать к антидемократическим мерам, продолжая, например, назначать верхнюю палату парламента. «Последние события доказывают, – писал The American Thinker, – что на Ближнем Востоке невозможно построить демократию с помощью реформ, осуществляемых исключительно сверху. Судя по всему, это очередная утопическая идея в духе секты Карматов, управлявших Бахрейном тысячу лет назад и мечтавших создать здесь общество всеобщего равенства»[503]503
  The American Thinker. 2011. February. 21.


[Закрыть].

«В результате, – писала The Washington Post, – маленькое королевство, от которого во многом зависят поставки нефти через Ормузский пролив и американское военное присутствие в регионе, могло перейти в иранскую сферу влияния. Ахмадинежад с удовольствием прибрал бы к рукам Бахрейн, который в Тегеране давно уже называли «иранской провинцией»[504]504
  The Washington Post. 2011. February. 27.


[Закрыть].

У американцев был и еще один повод для беспокойства. Шиитские выступления в Бахрейне могли перекинуться на восточные провинции Саудовской Аравии, в которых большинство населения также составляли шииты. А это уже был серьезный вызов для саудовской геронтократии. И хотя Эр-Рияд отказывался признавать, что 20 % подданных в королевстве исповедуют другую ветвь ислама, замалчивать этот факт и дальше было очень непросто. «Несмотря на дождь из нефтедолларов, – писал журнал The Foreign Policy, – дряхлая саудовская династия трясется сейчас за свою власть. Ведь даже наследным принцам здесь давно уже за 80. Правящая верхушка напоминает советское Политбюро 1980-х годов. И если на границах королевства вспыхнет пожар, ей не удержать ситуацию под контролем. Действовать как раньше, подкупая воинственные южные племена и сохраняя запрет на деятельность оппозиции внутри страны, будет уже невозможно»[505]505
  The Foreign Affairs. 2011. March-April.


[Закрыть]. Поэтому американцы не возражали, когда Саудовская Аравия и другие монархии Залива ввели свои танки в Бахрейн и подавили шиитское восстание.

А пожар тем временем разгорался. Помимо Бахрейна, который граничил с Саудовской Аравией на востоке, массовые выступления начались в Йемене – беднейшем государстве Аравийского полуострова, расположенном к югу от «нефтяного королевства». Президент Али Абдалла Салех правил в Сане с 1978 года. В 1990-м ему удалось распространить свою власть на Южный Йемен, однако местная военная элита не могла с этим смириться. «В последнее время обостряется конфликт между южанами-шафиитами (суннитская ветвь ислама) и северянами-зейдитами (шиитская ветвь ислама), – отмечал президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский. – К тому же как южные, так и северные племена не могут простить Салеху его попытку передать власть по наследству»[506]506
  Интервью автора с президентом Института Ближнего Востока Евгением Сатановским. 2011. Апрель. 11.


[Закрыть]. События в Йемене негативно сказались на ситуации в ибадитском Омане, где правящий с 1970 года султан Кабус бен Саид не имел наследников. Многие политологи утверждали, что эта страна избежит судьбы своих соседей, поскольку большая часть населения в ней принадлежит к ибадитской ветви ислама, отрицающей любое насилие. Но не тут-то было: жители султаната легко подхватили революционную заразу.

«Как бы то ни было, – предсказывал The Foreign Affairs, – хаосом в регионе, скорее всего, воспользуется Иран, мечтающий укрепить свое влияние на противоположной стороне залива. Не вызывает сомнений, что ИРИ стоит за недавними конфликтами йеменских хауситских племен с Саудовской Аравией. И если теория домино окажется верна для Аравийского полуострова, в выигрыше, конечно, будут персы»[507]507
  The Foreign Affairs. 2011. March-April.


[Закрыть].

В Иране на тот момент колоссальное влияние приобрели генералы Корпуса стражей исламской революции, а государственной идеологией стал великодержавный персидский национализм. Не случайно в феврале 2010 года президент Ахмадинежад совершил пятничный намаз в суннитской мечети в Сирии, заявив, что ислам для него един, и он не видит существенных различий между суннитами и шиитами. Главной задачей иранской элиты становилась не победа в религиозных войнах, а укрепление персидского влияния. Интересы Тегерана простирались от афганского Герата до мавританского Нуакшота. И, как отмечали многие наблюдатели, падение старых проамериканских режимов на Ближнем Востоке могло создать вакуум власти, которым иранцы непременно воспользуются.

Поэтому никого не удивили комментарии иранских аятолл, увидевших в событиях в Тунисе и Египте «логическое продолжение исламской революции 1979 года». И хотя египетские «Братья-мусульмане» попытались поставить их на место, заявив, что в стране происходит не исламская, а народная революция, ничто не могло омрачить радость иранцев, избавившихся от своего старинного недруга – президента Мубарака. Верховный аятолла Али Хаменеи превозносил каирских «героев», которые отправили на свалку истории «американского прихвостня», совершенно позабыв о том, что всего два года назад в самом Иране происходили очень похожие события, получившие название «зеленая революция». Молодежь, вышедшая тогда на улицы Тегерана, бросила вызов местной правящей элите, которая, по ее словам, сфальсифицировала президентские выборы. И, несмотря на то что революционной гвардии удалось подавить беспорядки, оппозиция, которую тайно поддерживали многие консервативные политики, недовольные курсом Ахмадинежада, сохранила влияние в стране.

И как это ни парадоксально, события в Египте вызвали у нее такую же эйфорию, как у властей. На улицы иранских городов вновь вышли десятки тысяч человек, скандирующих «Мубарак! Бен Али! Теперь Хаменеи!». Полицейские и басиджи (дружинники) не стеснялись применять против них силу. Потенциальные лидеры революции были посажены под арест, доступ в Интернет закрыт, а на центральной площади Тегерана прошел «митинг ненависти», на котором представители оппозиции были названы «преступниками и лицемерами, мечтающими подорвать великолепие иранского народа». Однако пессимисты были убеждены, что на этот раз тегеранская элита не отделается заявлениями о «происках сионистов и американских шпионов». «В отличие от беспечных египтян, – писала The Guardian, – которые болтались без дела на площади Тахрир, покуривая кальян и играя в нарды, персы – решительные люди, способные на самопожертвование ради идеи. И вторая попытка «зеленой революции» вполне может завершиться успехом. Таким образом, вместо того чтобы пожинать плоды арабских революций, иранский режим сам может столкнуться с серьезным внутренним кризисом»[508]508
  The Guardian. 2011. March. 6.


[Закрыть].

В связи с событиями на Ближнем Востоке многие вспоминали «Восстание масс» Оргеги-и-Гассета и «Психологию народов и масс» Ле Бона. «Безликая масса, – говорили исследователи, – может лишить власти старую политическую элиту, но выдвинуть яркие идеи она не способна. В волнениях и революциях ее привлекает лишь возможность коллективного сопереживания, и у нее нет четких представлений о том, какой будет политическая система после крушения существующего строя»[509]509
  Гюстав Лебон. Психология народов и массю М., 1995.


[Закрыть]. И если для Европы веком масс, безусловно, стал век минувший, в арабском мире и Азии толпа только сейчас начала выходить на передний план. Восстания середины XX века не в счет. Все-таки, в первую очередь, это были выступления против европейских колонизаторов. Подъем арабской улицы в XXI веке – явление совершенно другого порядка. Тогда мятежники сбрасывали старую власть под руководством энергичных молодых офицеров с четкой политической программой, будь то арабский социализм или джамахирия. На этот раз у толпы не было лидеров, она осознала собственную силу и выходила на улицы в первую очередь для того, чтобы продемонстрировать ее. Да, она призывала к свержению засидевшихся на троне правителей, но не имела ни малейшего понятия о том, кем их можно было бы заменить.

В этом смысле очень показателен был пример Туниса, где после падения президента Бен Али, у власти осталось прежнее правительство. В марте 2011 года сотни тысяч людей вновь вышли на центральную площадь тунисской столицы и добились отставки премьер-министра Мохаммеда Ганнуши, на смену которому пришел соратник первого президента Туниса экс-министр обороны Беджи Каиб Себси. «Назначение на эту ключевую должность 85-летнего старца, пропахшего нафталином, – писала The Daily Telegraph, – выявляет главный парадокс арабского восстания. Мятежники – это однородная масса, не способная выдвинуть харизматичных лидеров, и, чтобы удовлетворить их требования, политический класс вынужден постоянно тасовать старую колоду»[510]510
  The Daily Telegraph. 2011. March. 25.


[Закрыть].

Ни первая, ни вторая волна «жасминовой революции» не привела к кардинальным изменениям. А значит, говорили эксперты, толпа продолжит бузить, упиваясь собственным могуществом и сбрасывая одного чиновника за другим. До тех пор, разумеется, пока не придут арабские фюреры, способные покорить, а затем и приструнить людские массы, найдя другое применение их энергии. Не случайно идеолог Аль Каиды Айман аль-Завахири призывал тунисцев и египтян к повторной революции, а Военный совет Египта вынужден был разгонять силой протестующих, собравшихся вновь на площади Тахрир. «Ни переходное правительство Туниса, ни пришедшая на смену Мубараку военная хунта, – отмечал The Nation, – не удержатся у власти. Рецидивы жасминовых выступлений неминуемы. И, скорее всего, весь Ближний Восток охватит кровопролитная гражданская война вроде той, что ведется сейчас в Ливии»[511]511
  The Nation. 2011. April. 4.


[Закрыть].