Текст книги "Отечественная война 2012 года. Человек технозойской эры"

А этот «железный дровосек» хоть и тараторит, как латино, но в антропологии сечет не хуже гестаповца.

– Хюйс так хюйс.

Главное, чтобы не сегодня расплачиваться. Я забрался в коляску, и рикша побежал с ровной скоростью тридцать камэ в час. Из его корпуса время от время доносились поскрипывания каких-то механизмов. Как все существа с трущимися и крутящимися деталями, он нуждался в регулярной смазке.

Сквозь голубизну искусственного неба теперь просматривались очертания огромной «Мадлен», которая приближала свое, так сказать, лоно к главному пирсу острова, выглядящему, прямо скажем, как исполинский фаллос.

Чуткие сенсоры рикши перехватили мой взгляд, и на экране, напыленном на его шоколадную спину, появились характеристики лайнера. Длина – два километра, диаметр – полкилометра, вместимость – сто пассажиров в первом классе, двести во втором, триста человек обслуги, не считая техманнов и антропоморфных биомехов. Следующий порт назначения: Нью-Нью-Йорк во втором кольце большого космического змея. Просторно там пассажирам, хоть скачи. Будь я вольной птицей, то, конечно, предпочел бы сесть на мадам Мадлен, а не ехать в «хюйс»…

За благоухающими сгущениями рододендронов исключительно октаэдрической формы (наверное, бедные деревья напичканы энзимоботами) нашелся уютный городок, именуемый Папеэте-2. Домики, напоминающие цветы, в сущности, были разросшимися наноплантами. Городок продолжался и за линией берега – в воде плавали дома, стилизованные под кокосовые орехи и соединенные паутинкой мостков. Несколько протестантских церквей в виде белых геодезиков не портили пейзажа, поскольку напоминали яйца птицы Рух… Между землей и небом было еще несколько жилищ, которые я сперва принимал за облака – надутые из диамантоидной пленки, они медленно летели по какому-то кругу… А тут сам рикша непринужденно поднялся в воздух и практически невидимая дорожка доставила меня к дверям моего номера в отеле колониального стиля.

Здесь все было, как у голландского плантатора в Ост-Индии. Стены из мореного дерева. Потолок, стоящий на резных столбах. Светильники в нишах. Кресла, сплетенные из джута. Комод с окованными краями и хитроумным замком. Ружье занюханного века на стене, аж с фитилем. Картина Брейгеля «Слепцы». Я, кстати, уважаю голландских художников, потому что таскался по Эрмитажу, когда другие пацаны гоняли мяч и шайбу. Картина, как настоящая, потому что является результатом поатомного копирования с оригинала. Упс, «Слепцы» поменялись на босховский «Рай». Да и масло в светильниках не дает копоти. Так что, старина стариной, а комфорт превыше всего.

Интересно, какие еще здесь развлечения? Я не жадный до удовольствий, но пять лет существования ниже уровня сортира могут выработать некий интерес к прелестям жизни. В коробочке из сандалового дерева на столе – сигары. Нет, я со своей хлипкой дыхалкой не потяну. А где кнопка вызова услужливого персонала?

Ага, хлопнул в ладоши и появилась горничная, то есть техманн в белом переднике, с белокурыми прядками, выбивающимися из-под белоснежного чепца. Этакая барби с подносом. На подносе кофе, в настоящести которого невозможно усомниться, плюс несколько одурительно пахнущих венских пирожных и берлинских булочек. Берлинеры так хороши, что я становлюсь римским императором в час триумфа. Правда, только на минуту. Интересно, входит в обязанности этих барби доставать «тормоза» и вызывать девушек для важных клиентов? Или важным клиентам незачем «тормозить», да и девушки к ним сами приходят…

Мм-мм, а если саму эту барби повернуть как надо, задрать ей коротенькое платьице и отдуплить по рабоче-крестьянски. Как пишут в титрах фильмов: ни одно живое существо при том не пострадало… Я отогнал постыдную мысль, умаляющую мое человеческое достоинство, хотя там умалять давно уже нечего. Может, у нее вообще на месте пампушки сигнализация или же охальники-папарацци вмонтировали туда видеокамеру.

– Может быть, еще что-то желаете? – вкрадчиво поинтересовалась барби.

– Ступай к себе в коробку, – отослал я ее от греха подальше.

Предотвратив развратные действия со своей стороны, я выглянул в окошко. Стекло искусно поглощало свет, отражаемый местной атмосферой, и создавало контакт с космосом. «Таити» плыл над грядой земных облаков нежно-розового цвета и вместе с другими космоостровками сейчас напоминал парусную флотилию.

Мое несколько напряженное внимание привлек столик, где с нарочитым шуршанием пылинки коагулировали в записочку. Записочка оповещала о заседании «конгресса по личностным технологиям», уже через полчаса выступала какая-то важная шишка из ООН. Хм, хорошо, что я не нажрался тормозов и не кинулся насиловать барби, иначе бы уже превратился из подозрительного человека с «имперским сознанием» в абсолютно безвредного идиота, которому автоматически вчинят иск о порче чужого имущества.

Едва я вышел из дверей «хюйса», как около меня затормозил очередной робо-рикша с приятно-шоколадным лицом.

– В конгресс-кратер, господин Порта Нигра? Или, простите, вы не господин Порта Нигра? Я пытаюсь сличить ваш образ с имеющимися в базе.

– Не надо ничего сличать, гони в кратер, брат по разуму.

И он погнал, распевая по дороге арию Хозе из оперы Бизе. Надо признаться, он угадал мои вкусы.

– Арию Кармен тоже можешь?

– Могу, мой господин. В меня заложен репертуар ста лучших сопрано, теноров и баритонов.

8

Конгресс-зал был устроен в заросшем зеленью «кратере потухшего вулкана».

Три стены конгресс-зала были образованы вьющимися растениями с синтетическим геномом – на вид буйными лианами. С южной стороны стояла стена с переменной прозрачностью, в которую смиренно светила никогда не заходящая солетта.

Легкое дрожание и мерцание воздуха указывало на то, что огромный зал сверху защищен аэрозольным слоем наностражников.

Там и сям были непринужденно расставлены сиденья, принимающие индивидуально удобную форму. Кое-где сидели техманны, выделяющиеся кукольными чертами лица, но амраши и амславы составляли основную массовку на мероприятии. Для политкорректности к ним были добавлены представители третьего мира, а также представители «генетических меньшинств»: дауны, олигофрены, а также люди, страдающие анорексией и булемией.

Лично я выбрал себе местечко среди представителей меньшинств, чтобы не слишком бросалась в глазах моя негладкая внешность. Но, прямо скажем, сосед, страдающий булемией и потому все время жующий, представлял серьезное испытание для моей психики. Запахи куры-гриль убийственно воздействовали на мой организм, вызывая разжижение мозга и восстание желудка. Хорошо хоть, что акустическая система, встроенная в стулья, была настолько совершенной, что я не слышал булемического чавканья. Вот и речь докладчика, престарелого вождя с Берега Слоновой Кости, несколько раз сбивалась на кашель, что было заметно по содроганиям его тела, однако акустическая система изливала лишь непрерывный сладкий баритон с оксфордским прононсом.

Потом освещение сцены несколько изменилось и на ней в ореоле из платинового света словно сконденсировался высокий человек с римским носом, в простом свитере без ворота, излучающий мощь превосходящего разума из глаз.

Сам Огастес Октавио – пронеслось по травяному конгресс-холлу. Председатель комитета ООН по распространению свободы, он же госсекретарь США и, по сведениям давно уничтоженных боливарианских сайтов, великий магистр ложи «Омега», закулисного правительства Земли. А согласно программе конгресса должен был выступать лишь его заместитель по ооновскому комитету.

«Сам» говорил тихо, но благодаря акустике казалось, что он стоит лицом к лицу с тобой. Никакого вычурного оксфордского прононса, никаких аристократических подвываний. Простое и четкое произношение сержанта из Форт-Брэгга. Именно так должен говорить цезарь, который лично разложил страны и народы на аккуратные кирпичики, из которых лично составил новый мир под звездно-полосатым небом: мир гладких автострад, придорожных фаст-фудов, чистых мотелей, джук-боксов и девушек в джинсовых шортиках.

Тем временем у моего соседа, страдающего булемией, в руках сама разогревалась кура-гриль, начиненная пиротехническими элементами.

– Леди и джентльмены, этот конгресс и в самом деле посвящен личностным технологиям. Сейчас я хотел бы вместе с вами рассмотреть вопрос возникновения личности в техносфере, в искусственных мирах, которые мы создали и которые нас окружают со всех сторон. Надеюсь, вы заметили, что живете в неестественно благополучном мире, где никому не позволено внезапно выдернуть из-под вас табуретку. Давайте рассмотрим три основных варианта развития техносферы…

– Первый. Социальная система остается прежней, в ней преобладают инерционные моменты. Развиваются лишь инвестиционно привлекательные, приносящие максимальную прибыль технологии. Все это напоминает обеды у тещи, когда вам раз за разом подают одни и те же пироги, но с разной начинкой. Техносфера остается достаточно фрагментарной, поскольку ориентируется на запросы массового потребителя. Ему можно привить новые потребности, но нельзя изменить базовые инстинкты. В этом варианте мы получаем замечательную технологию виртуализации, когда реальный мир заполнится виртуальными персонажами, а Сеть, напротив, будет населена цифровым двойниками реальных объектов. Само собой, будут развиваться ультрадисперсные системы контроля за здоровьем и окружающей средой.

– Второй. Специалисты, финансируемые из бюджета, умники в потертых вельветовых штанах, создают систему мощных искусственных интеллектов, которые и будут заниматься дальнейшим развитием техносферы, делая ее всеохватной и вездесущей.

Под эти слова на голографических экранах возникли потрясные образы светлого будущего, где техника под управлением искинов заменила собой все. Дома-дороги-деревья-животные-роботы-корабли-недра-суша-океаны-атмосфера – все это сплелось, как на картинах художника Эсхера, и интегрировалось в одну огромную разумную машину под названием Земля.

Мой восхищенный сосед на какое-то время перестал страдать от булемии и даже прекратил жевать куру-гриль.

– Господа, надеюсь, у вас не рябит в глазах от этих апокалиптических картин. Их придумали и нарисовали отчаянные парни, прозываемые «камикадзе Броуновского Движения». Есть такая фирма в Бакиболловой долине, где все сотрудники пожизненно подключены к нуклеиновым процессорам и даже питаются вместе с ними одной едой из ближайшего фаст-фуда…

– Мы остановились на третьем варианте. Он похож на второй, но есть одно существенное отличие. Суперспециалистам только кажется, что они контролируют развитие высоких технологий. Со временем искусственные интеллекты переходят к самостоятельному определению целей и попросту начинают играть специалистами. Наша научная элита в своих интервью по телевизору продолжает сыпать разными умными словами, из которых становится ясно, что она уже давно ничего не понимает. В конце концов, искусственные интеллекты интегрируются в единое технобожество. И что самое неприятное в этой истории, это технобожество, возможно, захочет нейтрализовать нас, чтобы мы навсегда оставили его в покое.

По травяному залу прошел сдержанный шум, вышколенная публика демонстрировала удивление с умеренной примесью страха.

– Вы, естественно, хотите спросить меня, а что по большому счету нужно интеллектуально развитой техносфере? Отвечаю – тело, воплощение. Да, основным вопросом для искусственного интеллекта является поиск для себя тела. Никакой интеллект не согласится быть навеки запертым в тесной коробке, находясь в унизительной зависимости от техников, программистов и примитивных обслуживающих систем. Зайдите на минутку в кабинку туалета, выключите свет и представьте себя на его месте.

– Вообще имеются два основных способа создания сложных материальных тел, которые называются – «жидкой» и «сухой» технологиями – в зависимости от типа дисперсионной среды. «Жидкие» технологии – это, между нами говоря, любимые игрушки плохих парней, которые регулярно спускают в канализацию разные подозрительные жидкости, то есть коллоидные растворы, в которых плавают наносерверы, наноассемберы, дизассемблеры, способные реплицироваться и делать еще массу плохих вещей. Хорошие парни тоже используют «жидкие технологии», в частности, для создания исследовательских демонов в подледных океанах на спутниках Юпитера. Но этим телам явно не хватает структурной сложности, да и контроль качества слабоват.

В такт словам мистера Октавио из лагуны донесся трубный зов. А потом послышался грохот многотонного тела, выпрыгнувшего из воды и свалившегося обратно.

Мой сосед-булемист от испуга уронил на пол куриную ногу.

– Он еще щенок, честно… «Сухие» технологии – это каскады механохимических конвейеров, которые так выстраивают атомы, молекулы и кристаллы, чтобы они имели нужные нам свойства и функции. Вы, наверное, видели на выставках небольшие фабрики, похожие то на чемоданчики, то на черепашек – каждая, кстати, стоимостью по миллиону долларов. Дерни за хвостик, и они одарят вас поатомно собранной конфетой стоимостью десять центов. Но на самом деле вершиной таких технологий является трехмерная печать, и мы по праву гордимся принтерами корпрорации «Free Androids», на которых можно напечатать почти все, от вируса до человекоподобного существа.

В такт словам Огастеса со сцены уплыло несколько розовых кустов и открылся небольшой цех, расчерченный лазерными лучами на сектора.

– Все похоже на то, как обычный принтер печатает чертежи на бумагу, только здесь квантовые нити и точки наносятся на условно плоский органический слой. Каждый слой форматируется необходимым образом и накладывается на предыдущий. Затем этот «блин» сворачивается и дополнительно прошивается необходимыми управляющими структурами уже в трехмерном формате. Шумит такой принтер, кстати, не громче, чем обычный.

Слой за слоем из нанопринтера выплывали и укладывались в аккуратную стопку органические листы, мерцающие квантовыми точками и нитями. Лазерные скальпели где надо сшивали и вырезали ненужную основу.

Потом плоский техманн был, как блин, накручен на прозрачную трубу и стал почти что комом.

Цилиндрическая фигура при помощи плавной, но быстрой трансформации превратилась в человекоподобную.

Сквозь полупрозрачные листы был теперь виден каркас техманна, который отчасти напоминал скелет человека, отчасти хитиновые покровы насекомого, да еще и куча всего остального – органические сервомоторы, силопроводы, мягкие чипы контроллеров и процессоров, жилки информационных магистралей, гелевые амортизаторы…

И вот уже техманн раскрыл рот и оттуда вытекло пару слов вместе с зеленоватой васкулоидной жидкостью.

Публика захлопала, а когда техманн произнес по-русски: «Давай, давай», то и засмеялась, а госсекретарь мистер Октавио, выждав ораторскую паузу, продолжил:

– Тело, которое мы получаем в итоге, – это сложный биомех, способный потреблять, выделять, регенерировать и, кстати, размножаться, используя вложенные в него нанотехнологические конвейеры. Так что, если даже все нанопринтеры на свете будут уничтожены, популяция техманнов не уменьшится.

Октавио обернулся к свеженапечатанному техманну и произнес по-русски почти без акцента:

– Ну, дружок, и ты давай.

Техманн с готовностью присел, просунул руку куда-то к ягодицам, завибрировал от пояса и дальше – и в его ладони появился сгусток, который уже полминуты спустя напоминал игрушечного шпиона. Гомункул был ростом не более двадцати сантиметров, но в плаще и в черных очках. Мелкий шпион направил указательный палец на «папу», пропищал «пиф-паф», а потом «сдул» воображаемый дымок с дула воображаемого пистолета – совсем как сенатор Маккейн.

– Увы, наш герой никогда не сможет осознать себя и никогда, по собственной воле, не прижмет к груди свое дитя. На это способен только настоящий организм, в котором существует изначальное единство материи и информации. Друзья мои, гляньте друг на друга, вы и есть воплощение этого единства, но не всем так повезло.

– Кто раньше создаст сознающее себя тело? Мы или саморазвивающиеся нанотехнологии в виде упомянутого мной технобожества? Или, может быть, не важно кто. А важно, чем оно станет в силу эволюционной неизбежности? Добрым другом человечества, титаном Прометеем, который принесет нам новый огонь? Или сатаноидом, враждебным нашей глобальной демократии? Даже один такой сверхчеловек превзойдет всех нас своими разрушительными способностями, потому что он будет един с всеобъемлющей техносферой, от огромных космических заводов до мириадов наноразмерных существ. Ему не будет нужен наш демократический порядок, который мы с такими трудами и жертвами построили за пятьсот лет. Он вернет человечество в темные века, в феодализм, во времена всех этих иванов-грозных и натурального хозяйства. Унылый крестьянин будет выращивать на своем коллоидном или гелевом наноогороде съедобную плесень и примитивные изделия для быта и ни о чем большем даже не помыслит.

Огастес Октавио взял небольшую эффектную паузу, потом выдал в тяжелую тишину зала:

– А вдруг сверхчеловек уже среди нас? Дамы и господа, приглянитесь друг к другу, ничего такого не замечаете?

Публика стала машинально озираться, инстинктивно высматривая сатаноида, и мне почему-то стало не по себе. Мои соседи по ряду, папуас и булемист, посмотрели на меня. Юморной представитель южных морей сказал: «Пока его не вижу. Но увижу – съем». А человек, страдающий булемией, с готовностью облизал жирные губы, а потом, что-то вспомнив, стал искать на полу потерянную куриную ногу.

– Нас не может не пугать такая перспектива. Мы привыкли вламываться в разные темные комнатки по всему миру и включать свет, громко спрашивая: «А что это вы тут делаете?» Но есть такие подвальчики, куда не влезешь, потому что мы с ними существуем как бы параллельно. Нам не раскрыть интриги, если она плетется в фейнмановской глубине, на уровне квантовых суперпозиций.

Как мне показалось, зал, состоящий из амрашей, брутов[26]26
  Персоны, сертифицированные в рамках проекта British Ruthenia. – Примеч. автора.


[Закрыть] и амславов, особо по этой теме переживать не стал. Они приняли доклад просто как информацию «к сведению», nice to have, но не более того. Даже байка про этого кошмарного сверхчеловека прошла по периферии их сознания, там, где гуляют страшилки из фильмов ужасов. Самые тупые из слушателей залопотали, что госсекретарь готовит общественное мнение к тотальной борьбе против нанохакеров и наноцистов. Возможно, Огастес Октавио специально подобрал такую аудиторию, чтобы не распугать тех, кто действительно может испугаться. Но, с другой стороны, уровень стратегического мышления амрашей его явно не порадовал – и на римском лице лидера напоследок отразилось некоторое неудовольствие. Или презрение. Ореол, окружающий цезаря, погас, и он исчез так же скромно, как и появился.

А затем была фуршетная часть, вызвавшая законное воодушевление у публики. Говорящие птифуры и что-то вкусное с подмигивающими глазками (глазки-то лучше не есть, как посоветовал один их жующих, они и в животе моргать будут). А вот девушки на фуршете не в кайф, все те же амрашки с деревянными лицами, рыбьими ртами и жадными глазами. Пусть их буратины-амраши удовлетворяют. Эх, если б хоть официантки были настоящими бабами. Ан нет – фольга, набитая микрочипами.

– Простите. – Левее левого уха зашелестела какая-то дама с огромной голубой прической а-ля аэродром. – А извините, я ошиблась. Но вы, пожалуй, на него похожи.

– А вы уверены, что я – это я, а не он?

– Теперь уверена, ведь он наверняка греется на солнышке в своем Нановилле. Хотя его яхта действительно здесь, на пристани.

9

На пару минут меня охватила тревога, такая, что с места не сдвинуться; руки, ноги, грудь – словно пустые трубы, по которым разносится стук одинокого маленького сердца. Тревога, сравнимая с той, которую испытал я в детстве, когда понял, что ВСЕ люди смертны. Сегодня, сам или не сам, я лег на абсолютно необратимый курс. У меня нет возможности подумать, посидеть под пальмой, жуя банан, нет даже пути назад… И пусть мои действия давно за гранью кретинизма, сейчас я должен взять эту яхту на абордаж. Мне ведь сегодня фартит, я накопил столько неиспользованной удачи за пять лет, это мегатонное везение уже перебросило меня с питерской помойки на заоблачный курорт и несет все дальше…

Я сбежал по южному склону «потухшего вулкана» к лагуне и, пройдя пружинящим курортным шагом по пирсу, нашел небольшую яхту с гордой надписью на корме «Порт приписки Нановилль». Не беря никакой паузы на рассматривание и размышление, соскочил на ее палубу. В этот момент я сильно рисковал здоровьем. Но яхта не ударила меня разрядом, не скрутила антиугонной сетью! Она приняла меня как своего.

Удивительно, но на этой яхте не было никакой автоматики, управляющей отшвартовкой, якорем и парусами, что давно уже стало нормой для любого парусного сужа. Пришлось все делать руками – хорошо, что имелся некоторый навык с тех давних времен, когда я был сытым доцентом. Совсем упарился, поднимая грот. Но когда гордое полотнище развернулось над головой, «ветер кончился», словно кому-то помешал сквозняк. Я с тоской посмотрел на бессильно висящий импотентский парус, и в этот момент яхта отошла от пирса – словно под действием полтергейстов и прочих неестественных сил.

Я обыскал всю яхту, чуть не разобрал ее на ходу, но не нашел ничего похожего на мотор. Даже каютка нашлась, а вот машинное отделение – нет. Но яхта же так или иначе выполняет какую-то навигационную программу. И если у нее нет собственного двигателя и парус висит, как полотенце на крючке, значит… ее несет внешняя гидродинамика. Я свесился через леер – теперь заметна полоса более темной, как будто маслянистой жидкости, которая не смешивается с остальной водой. Эта полоска, наверное, и есть фарватер для моего суденушка.

На голографическом дисплее, возникшем в районе фактически декоративного румпеля, появилась карта с проложенным курсом. Яхту несло к ажурному акведуку, который уходил на соседний космический остров Самоа-2.

Я стал лихорадочно искать маршрутный чип, по новой перерывая яхту. Догадался свинтить медную табличку «Порт приписки Нановилль» – а за ней скромная пластиночка, украшенная шевелюрой из световодов. Вырвал ее с «волосами», швырнул за борт, как Стенька Разин свою княжну.

Яхта перестала плыть куда не надо. Минут на двадцать она застыла, как дохлая муха в киселе. Потом, похоже, началось проветривание острова и парус слегка надулся. Ну что ж, вперед! К белому пятну на карте, обозначенному как «Владение Нановилль». Я неловко переложил гик, едва не вылетев за борт, и поплыл по тихой затянутой маревом воде, что навевало ассоциации с Бермудским треугольником и его сюрпризами…

– Простите, сэр. Это граница частного владения. Если вы приглашены к обеду, покажите вашу визитку и переоденьтесь в смокинг.

Слова исходили не от лодки, а от фоглетового «лучезарного существа», которое скоагулировало[27]27
  Фоглеты – тип нанороботов симметричной формы, их конгломераты функционируют в виде аэрозоля. – Примеч. автора.


[Закрыть] над поверхностью воды. Очертания туманного существа были зыбкими, нечеткими, но угадывались бакенбарды и ливрея лакея. Значит, я попал по адресу. Однако, если я не покажу смокинг и визитку, система безопасности может выплюнуть на меня стаю кровососущих орнитоптеров и парочку сторожевых акул в придачу.

На несколько секунд меня ослепила вспышка. Дыма нет, значит, это не взрыв, а сканирование моей сетчатки.

– Простите, сэр, что не сразу распознал вас. Доступ открыт, – сказал фоглетовый лакей и рассеялся, чтобы не выглядеть назойливым. «Распознал»? Опять я кого-то напоминаю?

Вскоре из марева появился дом на сваях в полинезийском стиле. Над домом витало еще одно аэрозольное облачко, по форме и цвету, как зефир, с кремовой надписью «Усадьба Нановилль». Я завел швартовый конец на одну из свай, и он мигом примагнитился. А дальше нестыковочка: пришлось долго карабкаться по облепленному водорослями столбу – пирс был предназначен для причаливания королевских яхт с высокими бортами.

Отдышавшись, я выпятил нижнюю челюсть утюгом и дунул в дом. Сперва прошел через большую комнату, обставленную по принципу всех нуворишей: «Смотри, чувак, чего у меня есть». Иначе говоря, в обстановке четко просматривалось коллекционное направление.

Полинезийские и папуасские демоны. Идолы с членами, что твоя монтировка. Высушенные головы. Среди этих «сухофруктов» видна звезда коллекции – голова белого господина, душу которого сейчас всласть терзают туземные божки. Повсюду лежат ассегаи и всякие ножики, которыми дикари пытались поддеть цивилизаторов. По углам разложены калебасы-барабасы, курильницы-кадильницы и прочие вещи, насилующие мой сверхчувствительный нос. Крыша лежит на полинезийских столбах с резьбой фаллическо-языческого типа – сплошное порно снизу доверху.

Когда я перестал глазеть на бесстыжие столбы, то сразу почувствовал – за мной внимательно наблюдают. Это быстро перевело мои нервы в состояние натянутых до предела струн. А потом кто-то метнулся за тростниковой перегородкой. Я вздрогнул и, подхватив ближайший ассегай, швырнул его в тень, мелькающую за тростником. Ну, здравствуй, Грамматиков, и прощай. Копье легко пробило шаткую преграду, а следом уже я разнес ее в клочья своим корпусом.

В соседнем помещении было сумрачно, но и сумрака хватало, чтобы различить фольклорное убранство – огромные глиняные сосуды и висящие рыболовные снасти. А также стоящего передо мной человека, в руках у которого было короткое копьецо. Тот самый ассегай. Человек этот был так близко, что протяни я руки и мои пальцы вцепятся ему в глотку. А в самом ли деле это – хозяин? Сейчас, когда приступ страха прошел, я оказался в состоянии глубокой задумчивости, где между моими руками и моими же мозгами был километр пути. И хоть я уже швырял в этого человека один сильно колющий предмет, только сейчас меня пронзила мысль. Я оказался здесь, чтобы УБИТЬ Грамматикова. Я должен уничтожить его – за Глеба и Веру, за Бабаяна и за себя. Я должен…

– Вы кто? – спросил я у своего визави, наверное, чтобы заполнить паузу.

– Я здесь живу, – также бесхитростно отозвался он. Грамматиков, не иначе.

Хозяин виллы не стал дожидаться, пока незваный гость, дозрев, вцепится ему в глотку, и сделал выпад ассегаем.

Цепочка рефлексий оборвалась, мое тело приступило к активным действиям помимо меня.

Отпрыгнув в сторону, Негр перехватил сбоку ассегай и, опираясь на него, двинул хозяина ногой в грудь. Грамматиков, отлетев в сторону, выпустил оружие, потом обернулся и резво побежал к выходу, прикрытому тростниковой занавеской.

Негр швырнул вдогонку ассегай. Попадание в яблочко! Копье застряло у хозяина между лопаток, но… тот драпал себе, как ни в чем не бывало.

Киллерская капсула, сдавленная под моим ногтем, выбросила кусари.

В луче солетты, внезапно заглянувшем в помещение, я увидел несколько искорок на пути от Негра к Грамматикову. А виртуок показал во всей красе, как кусари захлестывает шею Грамматикова, моментально перерезая плоть, позвонки и сосуды.

Я еще подумал, что убивать – это не так уж сложно. Голова Грамматикова соскользнула по срезу, потом упала на пол и даже эффектно прокатилась в сторону выхода.

– Вы совершили жестокое убийство. Человек не может жить без головы…

Обличительная речь завершилась шипением воздуха, выходящим из порванной трубки.

Это всего лишь техманн хозяина виллы.

– И если бы я был человеком, то безусловно бы погиб! – донеслось откуда-то с пола.

Рука техманна легко загнулась ему за спину и, вытащив ассегай из пробоины, бросила его в меня.

Негр резко наклонил голову вправо, и зулусское копье, просвистев около уха, поразило эбенового божка.

– Зря ты обидел богов, – сказал Негр голосом оскорбленного жреца.

Я видел, что техманн атакует, а Негр в перескоке уходит от атаки. Все происходящее было странной смесью моих ощущений и не-моих действий. Негр упал на руки, его лицо застыло в тридцати сантиметрах от циновки, пахнущей травой и морскими водорослями. Нога техманна рассекла воздух над макушкой Негра, словно заточенный конек фигуриста.

Негр удачно воспользовался миллисекундной паузой, которая нужна была безголовому «фигуристу», чтобы вернуться в позицию для следующего удара.

Я не без удивления и, прямо скажем, с гордостью наблюдал за чередой стремительных действий Негра. Удар врагу в бок – слышен хруст; пинок коленом во вражеский живот – доносится хлюпанье. Но когда Негр должен был влепить свой локоть в грудь техманна, тот поднырнул под атакующую руку и сыграл роль рычага. Получив мощный толчок, Негр вылетел в окно.

Если точнее, вылетел я, эффект отчуждения уже пропал.

В фильмах положительный герой вылетает в открытое пространство в режиме «временной лупы» – для пущей красоты в нимбе из сияющих осколков стекла. Осколки, конечно, не причиняют герою никакого вреда, словно тот сделан из гранита.

Я, очевидно, не был таким уж положительным героем. Окно под натиском моего летящего тела лопнуло, резанув в районе шеи и правой руки. И едва я плюхнулся в лагуну, меня подхватило искусственное течение – поток управляемой магнитной жидкости понес мое тело прочь от виллы.

Все закономерно, незваный гость получил заслуженный пинок под зад. Из потока не вырваться. Жидкость, мало похожая на воду, была трясинно-вязкой. Кровь, вытекающая из раненой руки, не растворялась, а чертила трассу, состоящую из красных шариков. Я лишь старался не утонуть. Это было все сложнее, поток ускорялся и вскоре стал заливать меня с головой. При такой динамике я удержусь на плаву едва ли еще пять минут. Однако и пяти минут у меня в запасе не было…

Марево рассеялось и передо мной вздыбилась огромная волна, настоящее цунами. Вот она уже надо мной. Но меня не захлестнуло, а потащило вверх.

Несколько секунд шарики-ролики в моей голове перенастраивались. Никакая это не волна – на искусственных космических телах сразу ничего не поймешь, – просто я доплыл до края таитянской «сковородки», который вздымался под углом в сорок пять градусов к плоскости лагуны. Еще одна скоротечная перестройка мозгов, и край стал для меня горизонталью, а вот сзади поднялась водяная стена, на которую лучше не смотреть, а то обделаться можно – так представлялась теперь таитянская лагуна.

Вперед смотреть тоже страшно, там конец сковородкообразного мира. Совсем, как на миниатюре из средневековой книжки. На самом краю – алмазный кристалл небосвода, за ним бездна, в которой плавают звезды, похожие на глаза глубоководных хищников.

Вместе со мной на край мира плывет всякий мусор, начиная от обрывков туалетной анимэ-бумаги и кончая кусками пленочных дисплеев, которые все еще показывают рекламные мультяшки. Над головой жужжат то ли мухи-мутанты, то ли роботы-инсектоиды.