Текст книги "100 великих крылатых выражений"

О, злее зла честь татарская!

1245 г.

В дни сражений Александра Ярославича с небольшими отрядами шведов и тевтонских рыцарей Русь уже была разгромлена монгольской ордой. Злее зла было это бедствие.

Войска Батыя, внука Чингисхана, в конце 1237 г. вторглись в пределы Рязанского княжества. Разбив армию местного князя Юрия Игоревича, громадное монгольское войско (его численность составляла 150 тысяч человек) захватило Рязань. Началось поголовное истребление ее жителей. И мирные горожане, и воины, «все как равные пали, все одну чашу смертную испили», писал летописец.

7 февраля 1238 г. пал Владимир, столица другого княжества. Множество горожан, включая княжескую семью, были в тот день заживо сожжены в Успенском соборе. Пролетев по северо-восточным русским городам, словно тучи стрел, монголы все их превратили в руины: Ростов, Углич, Ярославль, Дмитров, Тверь. Всюду «текла кровь христианская как река сильная!». В марте была разгромлена и дружина великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Из отрубленной головы князя монголы сделали чашу для питья.

Князь Михаил Черниговский перед ставкой Батыя.

Художник В. С. Смирнов. 1883 г.

Тело Руси было исколото монгольскими стрелами. Последняя целила в сердце. Осенью 1240 г. враги подошли к стенам Киева. До тех пор еще ни один город не спасся, когда его атаковала монгольская рать. Погиб и стольный град Киев. Кульминацией штурма стало 6 декабря 1240 г., когда под ударами монгольских стенобитных орудий рухнула Десятинная церковь, где укрывались множество людей. Затем монголы, вестники смерти, направились на Юго-Западную Русь, в Волынскую и Галицкую землю. «И не было во Владимире (Волынском) никого, кто бы остался жив», – записал летописец.

Лишь отдельные области Руси были чудом спасены от нашествия. Например, в 1238 г., не дойдя всего ста верст до Новгорода, монголы вдруг повернули назад, не забрав у юного князя Александра Ярославича ни города, ни его жизни. Однако и эти области стали безропотно платить дань монголам. Мертвенное оцепенение охватило тогда разоренную Русь.

Чтобы на русских землях поддерживался какой-то порядок, монголы назначили им нового правителя – провозгласили великим князем Владимирским Ярослава Всеволодовича, брата убитого ими Юрия Всеволодовича. За этим назначением пожилому князю пришлось поехать в низовья Волги, в город Сарай-Бату. Ведь отныне русский великий князь становился «служилым человеком» – слугой монгольского государя, которому поручалось управлять вверенной ему территорией. Он должен был приехать к хану и получить у него ярлык на княжение.

Система управления, созданная монголами, писал российский историк М. Я. Геллер, «ничем не напоминала, например, турецкого ига на Балканах. Монголы нигде в завоеванных землях не оставляли гарнизонов – что было невозможно в связи с их малочисленностью. Они всюду сохраняли местную власть» («К началу. История Российской империи», 1996). Но эта власть теперь была такой же призрачной, как и благополучие героя греческого предания Дамокла. Злее зла была честь монгольская! Поездка в ханскую ставку, без чего власть было не получить, оказывалась так же опасна, как вылазка в логово лютого зверя. Много князей русских сложили голову свою на чужбине – в одной из монгольских столиц, где случайный проступок или чей-то коварный навет неизбежно навлекали смерть. И все-таки они ехали туда, порой жили годами, добиваясь ханской милости, интригуя, чтобы получить «земельку» себе – «отчину».

Столиц было две, ближняя и дальняя. Основанный в 130 километрах к северу от современной Астрахани Сарай-Бату, столица Золотой Орды, и Каракорум, столица всей Монгольской империи. От Владимира до Сарая было 1250 километров, а до Каракорума – 4500 километров.

В Сарае правил Батый; в Каракоруме было междуцарствие, монгольский трон занимала Туракина (Дорегене), вдова Угэдэя. Сын Всеволода Большое Гнездо, Ярослав, поехал в Сарай-Бату и был милостиво принят – объявлен великим князем всея Руси (руины Киева также были отданы ему). Вернувшись на Русь, он не стал восстанавливать Киев, а уехал к себе во Владимир, показывая, что этот город теперь – столица Руси.

Впрочем, уже перед приходом монголов Киев переживал упадок. Три княжества боролись тогда за то, чтобы главенствовать на Руси, истощая себя в этой борьбе (что и помогло монголам, сломавшим Русь, как ломят связку веток – по прутику). Эти княжества были Владимиро-Суздальское, Галицко-Волынское, Черниговское. Три отпрыска «большого гнезда» Рюрика, по сути, три брата, пусть и состоявшие в очень далеком родстве, правили этими землями: Ярослав Всеволодович, Даниил Галицкий и Михаил Черниговский.

В 1245–1246 гг. в Сарай были вызваны все трое, и они в разные сроки явились. Прежде чем предстать перед Батыем, каждый должен был очиститься – пройти между двумя огнями и поклониться на юг – тени Чингисхана. Наконец, увидев Батыя, каждый был обязан пасть на колени. Для Ярослава, успевшего понравиться хану, это была знакомая церемония. Он проделал ее с той же машинальной привычкой, с какой, наверное, перекрещивался.

Для Даниила Галицкого (1201/1204—1264) все это была лишь церемония. Он умел ладить и с языческой Литвой, и с католической Польшей, поладил и с ханом. Гордый галичанин во всем выказывал ордынцу преданность, и это понравилось хану, он даже проявил уважение к Даниилу. Ипатьевская летопись сообщает, что хан спросил князя: «Пьешь ли ты наши напитки – черное молоко и кумыс?» Тот отвечал: «До сих пор не пил, но сейчас я сделаю все, что ты прикажешь, и выпью их». Тогда хан милостиво разрешил ему пить вино, сказав, что он теперь «один из наших».

Вот только обласканный ханом Даниил, как сообщил Иоанн, епископ Холмский (XIII в.), один из составителей Галицко-Волынской летописи, воскликнул на обратном пути: «О, злее зла честь татарская!» Возвращаясь в свое княжество, он чувствовал, что стал «рабом хана».

Михаил же Черниговский повел себя так, словно и не было нескольких лет разгрома и сожжения русских городов: он высокомерно отказался выполнить приказание степняков и соблюсти их обычаи. Князя и верного ему боярина Феодора долго били, а потом один из слуг хана «отрезал голову святому мученику Михаилу и отшвырнул ее прочь» («Сказание об убиении в орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора»).

Но и Ярослав Всеволодович, запутавшись в «паутине монгольской политики», почти в те же дни 1246 г. погиб. Временная правительница всех монголов Туракина, давно невзлюбившая Батыя, узнав о его самоуправстве, вызвала к себе его «русского слугу» – князя. Встревоженный Батый даже послал вслед ему гонца, дабы тот предупредил о грозящей ему опасности. Но гонец опоздал. Князь уже был принят регентшей и, вернувшись от нее, сразу слег. Через неделю он умер – вероятно, от отравления.

Так, из трех великих князей, правивших русскими землями накануне нашествия монголов, спасся лишь Даниил Галицкий. Умение лавировать и подчиняться то Востоку, то Западу помогало ему и впредь. Все ему шло на пользу: и честь татарская, и лесть католическая. В 1253 г. он получил от папы римского королевский титул, а пять лет спустя отправил своего брата Василько в поход против литвинов – «честь татарская» требовала, чтобы он поддержал нашествие.

К слову, князь Александр Ярославич, стремясь сохранить свою власть, и вовсе четыре раза ездил в Монголию. В 1252 он получил золотой ярлык великого князя Владимирского. Но политические интриги погубили и его. В 1263 г., возвращаясь домой после долгой поездки к монголам, он внезапно почувствовал себя плохо и умер в Городце на Волге, в Федоровском монастыре. Возможно, он тоже был отравлен.

О, святая простота!

1415 г.

Недавно во многих странах мира торжественно отметили 500-летие со дня смелого выступления немецкого священника Мартина Лютера против «командно-административной системы», сложившейся в католической церкви. С брошенного им вызова началась церковная Реформация.

Однако попытки перестроить церковь предпринимались и раньше. Но с реформаторами церковные власти неизменно расправлялись, как с еретиками. Не миновала сия судьба и великого чешского мыслителя Яна Гуса (ок. 1370–1415). Он был казнен.

В годы коммунистической власти в Чехословакии (вторая половина XX в.) родной дом Яна Гуса в городке Гусинец превратился в настоящее место паломничества. Сюда приезжали школьными классами и трудовыми коллективами. Поборники марксистско-ленинской идеологии в ЧССР и за ее пределами превратили Гуса в пламенного революционера, предтечу будущих вождей рабочего движения в XIX – начале XX вв.

Его имя окружено ореолом уважения в Чехии и сегодня. Но образ обретает иные черты. Грим, нанесенный теоретиками «научного коммунизма», давно сошел с него, и перед нами возник совсем другой человек. Всю жизнь Ян Гус стремился быть образцовым священником. Он не питал политических амбиций и не смущал никого смелыми и страшными планами переустройства мира. Не выводил людей на баррикады, замешивая на их крови новый социальный порядок, а лишь призывал каждого честно выполнять свой долг. Лишь убеждал всех, называющих себя «христианами», жить по библейским заповедям и заветам Иисуса Христа.

Иными словами, подобно тем героям недавних дней, что просто говорили: «Соблюдайте вашу Конституцию!», Ян Гус обращался к прихожанам с единственным посылом: «Живите по нашей вере!» (или: «Соблюдайте нашу Библию!»).

Эта незатейливая проповедь вечных норм христианства ужаснула многих церковных иерархов. Он словно открыл перед ними давно занавешенное зеркало, и что за личины заглянули туда?! Какие, говоря гоголевским языком, «свиные рыла вместо лиц» выплыли на свет Божий! Поистине, явись на суд в Констанце в 1415 г. сам Иисус Христос, и Он был бы казнен. «Святая простота» христианского учения оказалась смертельно страшна и «римской блуднице» (как называли 100 лет спустя римскую церковную власть ее деятельные противники – реформаторы), и ее служителям. Ян Гус фактически сказал церковным иерархам: «Так жить нельзя!» – и был убит ими. Его непогрешимое следование библейским заповедям оказалось самым страшным грехом. Нормой церковной жизни окончательно стали ханжество и лицемерие, а слова священных книг трагически разошлись с делами многочисленных хранителей веры, священников.

Ян Гус на соборе в Констанце.

Художник К. Ф. Лессинг. 1842 г.

Так продолжалось до того очистительного взрыва, той революции в церковной жизни, что совершили сто лет спустя Мартин Лютер и его последователи. Начиналась же эта грозовая буря с тихого голоса, со скромных, спокойных проповедей одинокого человека, – с Яна Гуса.

Родился он шесть с половиной веков назад в простой крестьянской семье, проживавшей в местечке Гусинец, коему он и обязан фамилией.

В 1400 г., через несколько лет после окончания Пражского университета, он был рукоположен в священники и стал читать лекции по богословию в своей альма-матер. Год спустя был назначен деканом философского факультета, а вскоре стал и университетским ректором.

В те же годы он, исполняя обязанности священника в Вифлеемской часовне в Праге, начал, вопреки тогдашним церковным нормам, читать проповеди на чешском языке, понятном его прихожанам. Гус, как и впоследствии Мартин Лютер, обратился к языку своего народа, чтобы люди понимали каждое его слово. Любому он готов был разъяснить ту или иную строку Библии, прибегая к образным, ярким выражениям. Гус по праву считается отцом современного чешского языка. Наряду с Лютером его называют не только одним из двух величайших реформаторов церкви, но и одним из двух крупнейших реформаторов языка в истории Европы.

Как и Лютер, Гус хотел перевести Библию на родной язык, чтобы люди могли читать Книгу Книг. Пока же тысячи прихожан слушали его, чаруясь «святой простотой» его языка. Его почитали и простолюдины, и чешская знать. Даже жена чешского короля Вацлава IV, королева София Баварская, зачастила в Вифлеемскую часовню.

Ян Гус очень рано осознал, что в христианстве совершилась дьявольская подмена. Вместо церкви Иисуса Христа оформилась «папская церковь», предводимая человеком, погрязшим в грехах.

Огромное влияние на Гуса оказали идеи английского богослова и проповедника, профессора Оксфордского университета Джона Виклифа (1320/1324—1384). Он был очень близок по духу чешскому священнику. Он так же, как Гус, критиковал стяжательство и коррупцию – пороки, присущие церковной верхушке. Он так же возмущался торговлей индульгенциями – отпущением грехов за деньги. Так же почитал Библию как высший религиозный авторитет. Для них обоих главой христианской церкви всегда оставался Иисус Христос.

В популярности идей Виклифа в далекой Чехии не было ничего удивительного. Студенты из Пражского университета уже тогда ездили в Оксфорд слушать лекции английских профессоров и возвращались с сочинениями модного богослова. Как писал дореволюционный русский историк М. М. Филиппов, «в XIV и XV веках сношения между университетами были довольно оживленны, чему много способствовало существование общего научного языка – латыни, которая тогда еще не была мертвечиной, какою стала в наше время» («Ян Гус. Его жизнь и реформаторская деятельность», 1891).

Однако было бы ошибкой назвать его простым подражателем английского богослова. Швейцарский теолог Вальтер Нигг, автор «Das Buch der Ketzer» – «Книги еретиков» (1949), писал: «Лишь по недоразумению Гуса можно назвать обычным компилятором… Гус подхватил высказывания Виклифа не потому, что они исходили от Виклифа, но потому, что вели свое происхождение от истины Христовой».

Выступая с проповедями в Вифлеемской часовне, Гус счастлив был возвещать людям «благие вести», явленные нам Иисусом, и жизнь свою сознательно строил так, чтобы ни в чем не осквернить Слово Божье. Никто из его врагов (а их с каждым годом становилось все больше) не мог упрекнуть его в том, что он ведет недостойную жизнь.

Чем напряженнее он вдумывался в Священное Писание, тем яснее ему открывалось то, что подлинно хотел поведать людям Христос. Ключевым моментом для понимания Библии была, по его помышлению, Нагорная проповедь Иисуса. Она не только установила нормы жизни для верующих («Блаженны нищие духом… Блаженны кроткие… Блаженны милостивые… Блаженны чистые сердцем…», Мф. 5: 3–8), но и показала, как надлежит реформировать церковь. А Гус много думал о реформе церковных структур. Он и его сторонники были в этом гораздо радикальнее Мартина Лютера. Гус, например, пришел к убеждению, что простым прихожанам, если им кажется, что церковные власти заблуждаются, следует не повиноваться им, а твердо стоять на своем.

В своих речах Гус прославлял Христово устроение церкви и бичевал людское ее обустройство: «Папство и [церковная] иерархия суть человеческие сооружения, и не годятся они, чтобы на все времена быть […]. По Евангелию ведь нет никакого привилегированного сословия священников». И если такое сословие появилось, долг любого священника – разбираться в Священном Писании, правдиво проповедовать его, молиться за людей и подавать им добрый пример.

Наличие у церкви огромных богатств, накопленных ею за века, удручало Гуса. Он был убежден, что лишь нищая церковь, церковь-нестяжательница, может достойно исполнить волю Иисуса Христа, ведь и апостолы, следовавшие за Иисусом, эта первая церковная община, жили в бедности и простоте, ничуть не напоминая нынешних сановных священников.

В проповедях он не давал спуска никому, будь то рядовой священник или папа римский. Все служители церкви, с сожалением сознавал Гус, предались сегодня грехам. Кто не торгует должностями, тот дает деньги в рост. Кто не жаден до денег, тот охоч до женщин. Кто равнодушен к ним, тот беспробудно пьет. Блудом вавилонским охвачена вся церковь сегодня, и долг священника – не только врачевать души людей, но и спасать саму церковь.

Оберегая от критики саму церковь – творение Христово, Его живое наследие, Гус не щадил институт папства, выдуманный людьми. Чешский мыслитель проницательно указывал на то, что слова Христа, сказанные апостолу Петру: «На сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф. 16: 18) – веками толкуются превратно. По Гусу, их следовало понимать так: «На сем камне, увиденном тобой, о котором ты мнил: Ты – Христос, Сын Божий, Я создам Церковь Мою». Не Петр – камень, а Христос; не первосвященник римский – опора церкви, а Иисус Христос.

Все эти крамольные мысли звучали в проповедях Гуса. Долго так не могло продолжаться. Чем больше слушателей собирали его речи, тем больше у него становилось врагов. На него жаловались многие священники, требуя запретить поношение всего, что составляло главный смысл их жизни – жизни размеренной и спокойной, в богатстве и довольстве. Уже в 1408 г. ему было запрещено говорить с церковной кафедры то, что он думает.

В то время католическая церковь и так переживала трудные времена. С 1378 г. в ней наступил Великий западный (Папский) раскол. Престол первосвященника заняли сразу два папы: один – в Риме, другой – в Авиньоне. У каждого была своя курия, свой, так сказать, штат придворных. Авиньон и Рим открыто соперничали в роскоши, стремясь превзойти друг друга.

На соборе, состоявшемся в Пизе в 1409 г., оба папы были смещены и избран новый папа – Александр V. Но решение собора лишь запутало ситуацию. Прежние папы отказались подчиниться ему, зато новый папа немедленно окружил себя «царедворцами». Набрав новую курию, он стал состязаться с соперниками в блеске и богатстве. Кризис в церкви лишь углубился. Тем сочувственнее простые люди и знать относились к речам Яна Гуса, к его открытой критике папы римского – вернее, всех трех пап. «Двуглавое чудовище превратилось в трехглавое», – зло шептали тогда.

Один из этих трех пап, вошедший в историю под именем антипапы Александра V (1409–1410), издал в 1409 г. буллу, осудившую сочинения Джона Виклифа. Их стали повсюду сжигать.

Не осталось незамеченным и поведение чешского проповедника Яна Гуса. В 1410 г., почти сразу после того, как в Праге было сожжено две сотни книг Виклифа, продолжатель его дела, Гус, был отлучен от церкви, что возмутило пражан. В городе начались беспорядки.

Отлучение от церкви не кончилось для Гуса расправой. Прошло два года. Он, вопреки запретам, вновь начал выступать с проповедями. Но в 1412 г. ему все-таки пришлось бежать из Праги. Отныне, разъезжая по стране, он, по его признанию, «проповедовал в городах, замках, на поле и в лесу; по примеру Спасителя проповедовал на берегу озера и на корабле».

Знатные люди давали ему приют. Наконец, укрывшись в замке одного из родовитых друзей, он написал в 1413 г. свой главный труд «De Ecclesia» – «О Церкви».

Год спустя иерархи католической церкви, долго ослабленной расколом и главенством сразу трех не согласных друг с другом пап, решили положить конец распрям и восстановить церковь такой, какой она была много веков, – несокрушимой и монолитной.

В 1414 г. в Констанце открылся собор, призванный преодолеть церковный раскол и осудить ереси, заведшиеся в церкви в последние годы.

Констанцский собор проходил при невероятном стечении народа. В городок, где проживали тогда около 6000 человек, съехались свыше 72 тысяч гостей, в том числе 23 кардинала, 27 архиепископов, 108 епископов, 103 аббата, 23 монарха, все сопровождаемые огромными толпами слуг и телохранителей. Прибыли в это священное место и свыше 700 блудниц, со всей Европы. «Госпожа Венера хозяйничает здесь в городе», – писал хронист.

На собор был вызван и известный вольнодумец Ян Гус, предавшийся бесплодным мечтаниям о том, как наново обустроить церковь. Гус принял вызов, надеясь, что сумеет отстоять свое мнение. Как писал М. М. Филиппов, он смотрел на посещение собора «как на удобный предлог торжественного заявления своих убеждений перед представителями всего христианского мира».

Ему тем легче было согласиться на приезд в Констанц, поскольку он чувствовал себя в полной безопасности. Сам король Германии Сигизмунд заверил пражского мечтателя в том, что тот может, не боясь ничего, прибыть в Констанц, а затем покинуть город, когда этого захочет, – король «обещал отослать его домой без всяких препятствий» (Филиппов).

И все же, несмотря на покровительство короля, Гус был готов к самому страшному. Он подозревал, что его ждет та же судьба, что и многих вольнодумцев до него: темница, пытки, казнь. Не случайно, покидая свой дом, он оставил завещание. «В глубине души он гораздо мрачнее относился к будущему, чем можно было думать, судя по его публичным заявлениям» (Филиппов).

Приглашение и впрямь оказалось ловушкой, клятва – ложью. Кардиналы убедили короля Сигизмунда, что тот не обязан держать слово, данное человеку, подозреваемому в ереси. В конце концов тот заявил, что не намерен защищать еретика, а скорее сам сожжет его.

Дни Яна Гуса были сочтены. В Констанце он («О, святая простота!») оказался, по его словам, в «настоящем Вавилоне». Но, прибыв в этот многошумный город, он недолго оставался на свободе. Вскоре он был арестован и водворен в тюрьму при доминиканском монастыре. Так собор, призванный прославить христианскую церковь, превратился в судилище, о котором стыдно вспоминать даже шесть веков спустя.

Друзья, что бывает редко, не бросили Гуса в беде. Они навещали его в темнице и даже надеялись помочь ему на судебном процессе. Одному из них – Иерониму Пражскому – это стоило жизни. Он сам был брошен в тюрьму, а в 1416 г. сожжен.

Но еще ранее Ян Гус был осужден на смерть и приговорен к сожжению на костре. Перед казнью от него потребовали отречься от своих заблуждений. Он ответил: «От каких заблуждений я должен отречься? Я не нахожу у себя ни одного».

По преданию, когда 6 июля 1415 г. началась мучительная казнь, к Гусу подошла старушка и подкинула хворост в огонь. «O sancta simplicitas!» – «О, святая простота!» — печально воскликнул Гус перед смертью. Эта легенда, впрочем, появилась лишь более двух столетий спустя – в сборнике «Apophtegmata» – «Изречения», изданном в Германии в 1633 г. Доподлинно же известно лишь то, что Гус был сожжен, с ним были сожжены и его сочинения. Его пепел был развеян над Рейном.

Осужденный на смерть Ян Гус еще нашел в себе силы пошутить, сказав перед казнью: «Сегодня вы зажарите гуся (так переводится с чешского языка фамилия Hus), но завтра из пепла восстанет лебедь».

Сто лет спустя так и произошло. Этим «лебедем Реформации» стал Мартин Лютер. В Чехии же казнь Гуса всколыхнула весь народ. Через несколько лет после его смерти тихая прежде страна была охвачена восстанием. В 1419 г. начались Гуситские войны.

Гнев сторонников Гуса был ужасен. Они грабили и разрушали католические храмы, преследовали католиков. Те отвечали с той же жестокостью. На Чехию один за другим обрушились четыре Крестовых похода. На протяжении двух десятилетий правители Священной Римской империи при поддержке католической церкви не могли подавить народное восстание, вызванное предательским убийством Яна Гуса. Вся страна была разорена.

И подобно тому, как в нашей истории декабристы разбудили Герцена и всех иже с ним революционеров, целый сонм реформаторов был пробужден Яном Гусом и его сторонниками, гуситами. Покой, воцарившийся в Римско-католической церкви, оказался недолгим и обманчивым. Сто лет спустя все ее здание от основания своего расшаталось, а затем и разодралось. Из искр гуситских выступлений разгорелось пламя религиозных войн, терзавших Европу на протяжении столетия, вплоть до 1648 г. – до Вестфальского мира.

…Уже в 1485 г. главный труд Гуса «De Ecclesia» был переведен на немецкий язык. Отпечатанная вольной типографией книга произвела впоследствии смятение в умах честных католиков. Один из них, Мартин Лютер, запальчиво воскликнул в 1520 г.: «Все мы гуситы, хоть и не подозреваем об этом». Годом ранее, на диспуте в Лейпциге, он публично отказался подчиниться папе, заявив, что все сочинения Яна Гуса, осужденные Констанцским собором, на самом деле исполнены христианского духа и Гус был прав, сравнив папу римского с Антихристом.

Лютер также распорядился издать главный труд Яна Гуса в количестве 2000 экземпляров. В 1529 г. еще один деятель Реформации, Иоганн Агрикола, выпустил отчет, посвященный Констанцскому собору. В нем явственно ощутимы параллели между мученической судьбой Яна Гуса и Страстями Христовыми. В 1558 г. Маттиас Флациус, самый известный историк лютеранской церкви середины XVI в., опубликовал латинские сочинения Гуса в двух томах. В своих работах Флациус подчеркивал, что Лютер и Гус – два равных в своем величии реформатора христианской церкви.

Ян Гус стал чешским национальным святым, величайшим героем чешского народа. В 1920 г., вскоре после основания Чехословакии, была создана Чехословацкая гуситская церковь – протестантская церковь, исповедующая принципы, которые завещал Гус.

В 1925 г. день казни Яна Гуса, 6 июля, был объявлен национальным праздником Чехословакии, после чего Ватикан на три года прервал дипломатические отношения с государством, где «чтут еретика».

Прошло почти 100 лет, прежде чем католическая церковь начала пересматривать свое отношение к Яну Гусу. В 2000 г. папа Иоанн Павел II нашел в себе мужество попросить прощения за страдания, что были причинены ему и его сторонникам. В 2015 г., в канун 600-летия со дня смерти Яна Гуса, папа Франциск признал чешского священника подлинным реформатором церкви.