Текст книги "100 великих крылатых выражений"

Боги жаждут крови

1519 г.

В тот день, 8 ноября 1519 г., в столице ацтеков, Теночтитлане, эту горстку авантюристов, прибывших из заморской страны, встречали как самых почетных гостей. Тысячи горожан взирали на то, как их император Монтесума II (1466/1467—1520) приветствовал бледнокожего чужака – испанца Эрнана Кортеса (1485–1547).

Императора принесли на паланкине, украшенном жемчугом и драгоценными камнями. Его вельможи, облаченные в дорогие одежды, почтительно потупляли взор и склонялись перед повелителем.

Кортес соскочил с коня. Несколько сотен солдат толпились за ним. Недоучившийся испанский студент протянул императору связку стеклянных бусин. Тот украсил гостя, как друга, цветами и вручил блиставшие золотом дары.

То были далеко не первые дары, полученные чужаками от ацтеков. Послы, заранее отправленные императором, уже доставили испанцам и золотой диск размером с колесо повозки, изображавший Солнце, и еще больших размеров серебряный диск с изображением луны, и золотые фигурки птиц и зверей (пум, ягуаров, обезьян).

Однако дары, призванные растопить недоверие, лишь пробудили в гостях недобрую зависть. Как писал в своих воспоминаниях испанский конкистадор Берналь Диас дель Кастильо, испанцы уверовали, что здешние земли «преизобилуют золотом и серебром» («Правдивая история завоевания Новой Испании»).

Золото было желанной целью экспедиции Кортеса. Он вел за собой рыцарей удачи, честолюбивых вояк. Почти всем им хотелось одного – сказочно разбогатеть.

Эрнан Кортес родился на юге Испании, в городке Медельин, в небогатой семье. С детства он любил читать «книги о войне» – рыцарские романы. Его любимым героем был Александр Македонский, чьими подвигами он восхищался; по его примеру хотел строить жизнь. Дальние страны, походы, коварные враги и сказочные победы – вот мир фантазий, среди которых взрастал будущий покоритель страны ацтеков.

В 19 лет, бросив учебу на юридическом факультете, Кортес бежал за море – на острова только что открытой Колумбом «Новой Индии», на острова Карибского моря. Он приехал на Эспаньолу, как тогда назывался крупный остров, поделенный сегодня между Республикой Гаити и Доминиканской Республикой. Прибыв туда, он стал рабовладельцем. Губернатор Эспаньолы даровал ему землю и нескольких рабов.

В 1511 г. детские мечты Кортеса начали сбываться. Он отправился на завоевание крупного соседнего острова – Кубы. Три года спустя уже управлял городом Сантьяго-де-Куба и вскоре стал одним из богатейших людей острова. Он владел золотыми рудниками, торговал, разводил собак и лошадей. Но этого было мало такому честолюбивому человеку, как Кортес. Он жаждал большего.

В 1518 г. он начал сколачивать отряд отчаянных головорезов и авантюристов, чтобы совершить поход в страну, лежавшую неподалеку от берегов Кубы, – в Мексику, ведь о ней доходили слухи, будоражившие воображение. Это будет, уверял Кортес, поход «под знаком Святого Креста», дабы спасти души заблудших туземцев и обратить их в христианскую веру (на знаменах Кортеса имелась надпись: «Братья и товарищи, с истинной верой последуем за знаком Святого Креста, вместе с ней победим». – А. В.). Но он жаждал большего.

Кортес и послы Монтесумы. Гравюра XIX в.

Под его началом собрались около 500 испанских солдат, готовых на все. Он также взял с собой две сотни коренных жителей Кубы, и еще с ним были около сотни матросов – вот и вся армия нового «Александра», решившего проторить свой путь в Индию. Храбрость и дерзость Кортеса граничили с безумием и неведением. Мало кто, знай он, какую страну ему предстоит покорить, рискнул бы пойти в поход с такой армией, где все солдаты были наперечет.

Разве что один из ближайших помощников Кортеса, Педро де Альварадо, в своем безумстве превосходил его. В этом походе он с присущей ему жестокостью не раз поставит Кортеса и его отряд на край гибели. Такие люди, как Альварадо, почти сразу превратили отряд «крестоносцев», который повел на Мексику Кортес, в разбойничью банду, стремившуюся лишь грабить и убивать местное население. Самому Кортесу надлежало либо стать атаманом шайки, либо погибнуть. Но он стал богом…

Весной 1519 г. флотилия из десятка кораблей, ведомая Кортесом, обогнула восточную оконечность полуострова Юкатан и вошла в устье реки Табаско. Испанцы уже хотели высадиться на берег, чтобы пополнить запасы питьевой воды, но оттуда донеслась мрачная воинственная музыка, полетели стрелы, наперерез кораблям ринулись лодки.

Так началась битва при Табаско. Жившие здесь индейцы, может быть, и уничтожили бы отряд Кортеса. Но все решила конная атака испанцев (они захватили с собой в экспедицию 16 лошадей). К их удивлению, вид этих животных привел местных жителей в такой ужас, словно на них бежали слоны Ганнибала.

Победители забрали у индейцев золото и взяли два десятка женщин, которых сразу крестили. Одна из них – испанцы дали ей имя «донья Марина» – впоследствии стала для Кортеса бесценной помощницей. Ее советы помогли ему покорить Мексику, может быть, не в меньшей степени, чем оружие, дерзость и небольшой табун лошадей.

Малинче (1496/1502—1529/1551), как называли ее майя, была вначале переводчицей Кортеса, затем его любовницей. Ей было отчего помогать чужакам. Она родилась в знатной семье, но стала рабыней. Говорила на языках и майя, и ацтеков и быстро освоилась среди испанцев. Умная, щедрая на выдумки, она еще оказалась и такой же безумно храброй, как Кортес. Вдвоем они были, что два испанских сапога – пара. Кортес так искренне восхищался ею, что не сдержал восторженных слов в ее адрес даже в письме к испанскому королю.

Вскоре благодаря ей Кортес начал понимать ацтеков лучше, чем они его. Малинче рассказала, что ацтеки покорили все области между двумя морями, кроме страны тлашкальцев. С покоренных народов они взимали дань. Брали золотом, серебром, какао, каучуком, плодами. А еще они появлялись раз в год, чтобы забрать самых красивых девушек и самых крепких мужчин.

Так случилось и с ней, с Малинче. Ей оставалось лишь мечтать о том, чтобы этот город, Теночтитлан, погиб за все то зло, что причинил ей. Подобные мечты нелепы и жалки – до тех пор пока из-за моря не вернутся боги. И это фантастическое событие произошло в ее жизни. Ей оставалось лишь сделать все для того, чтобы боги жаждали крови.

Поняв, что ацтеки правят страной лишь до тех пор, пока держат многочисленные народности и племена под своим жестким контролем, Кортес решительно встал на сторону побежденных, начал разжигать тлевшую в них ненависть и сегодняшних рабов сделал будущими союзниками.

Ими стали прежде всего тлашкальцы, жившие к северо-востоку от вулкана Попокатепетль. Они были заклятыми врагами ацтеков. Многие десятилетия они вели с ними войну, но о том, чтобы взять штурмом их столицу, не могли и думать. Город, лежавший посреди озера, был неприступен. Теперь десятки тысяч тлашкальцев превратили жалкий испанский отряд в мощную армию.

Это было как нельзя кстати, ведь испанцам предстояли ожесточенные сражения. В октябре 1519 г., когда Кортес вступил в один из главных культурных центров ацтеков, город Чолула, лежавший у подножия Попокатепетля, Малинче предупредила его, что скоро враги нападут на испанцев. Об отступлении не могло быть и речи.

Альварадо, узнав об угрозе, устроил в Чолуле резню. Жертвами ее стали около 3000 человек. Население города было запугано. «Весть о наказании Чолулы с невероятной быстротой распространилась по всей Новой Испании, – вспоминал Берналь Диас, – и слава нашей непобедимости возросла больше прежнего».

Массовые казни в Чолуле были еще и сигналом правителю ацтеков Монтесуме, что он прогневил богов, и те теперь жаждут крови. Ведь Кортес узнал (и об этом написал королю), что ацтеки считают бледнокожих испанцев потомками их бога, который некогда привел их в эту сказочно богатую страну.

Ацтеки были убеждены в том, что видят перед собой божественного царя Кетцалькоатля (Пернатого Змея). В незапамятные времена он покинул свой народ, объявив, что вернется из-за моря в «день девяти ветров» в первый год Тростника (в конце XV – начале XVI вв. это 1519 г. – А. В.). И когда у берегов Мексики показался десяток парусников, предсказание стало сбываться. Бледнолицый, бородатый, одетый во все черное, Кортес стал для индейцев воплощенным богом, вернувшимся к своему народу.

Бернардино де Саагун (1499–1590), монах-францисканец, прибывший в Мексику через десять лет после ее завоевания, стал первым этнографом этой страны. Он записал рассказ о возвращении «Кетцалькоатля», коего сами испанцы звали Эрнаном Кортесом. Вот некоторые выдержки из записок ученого монаха, составивших его главный труд – «Всеобщую историю Новой Испании» в 12 книгах.

«Однажды к берегу моря прибыли люди, жившие на кораблях. […] И когда они (индейцы. – А. В.) увидели испанцев, они решили, что прибыл Кетцалькоатль, наш князь. […] Они (индейцы. – А. В.) день и ночь спешили в столицу и сказали Монтесуме: ”[…] На морской отмели мы видели наших повелителей, наших богов”. […] И он (Монтесума. – А. В.) велел им молчать обо всем. […] Монтесума послал гонцов с подарками и одеянием Кетцалькоатля, потому что он думал, что наш князь Кетцалькоатль прибыл. Ведь он намерен был вернуться, снова занять свой трон, когда отбыл на Восток».

В растерянности перед богами, приплывшими из-за моря, Монтесума твердил, что «будет покорен пришельцам». Ослепленный прошлым, он потерял будущее, заметил французский философ, исследователь доколумбовой Америки Цветан Тодоров, автор книги «Завоевание Америки. Проблема “чужого”» (1982). Боясь прогневить богов, он всячески пытался избежать войны с чужаками, старался не допустить их прихода в Теночтитлан.

Все было напрасно. С покорностью обреченной жертвы Монтесума II встретил пришедших в его столицу в ноябре 1519 г. испанцев. Саагун писал: «Монтесума вышел навстречу испанцам, передал им дары и приветствовал Кортеса: “О, наш повелитель! Теперь я поистине вижу, что ты вернулся. […] Все это недолгое время цари берегли твой трон для тебя, и теперь ты вернулся, как предсказывали нам праотцы”».

И еще император удрученно сказал Кортесу: «Боги жаждут крови». Через шесть дней судьба державы была предрешена. Мир сменился войной. Кортес действовал решительно, как бог. Он взял императора ацтеков в заложники.

Так незваные гости стали хозяевами положения. Внезапно под властью крохотного отряда чужаков оказался самый крупный город доколумбовой Америки, где проживали, по оценкам историков, до 200 тысяч человек.

В этот город они и впрямь пришли, как боги, возжелавшие крови. Топот коней, сопровождаемый назойливым перезвоном навешанных на них колокольчиков, лай и хрип хищных псов, громовые выстрелы из аркебуз (фитильных ружей) – все это устрашало ацтеков. (Саагун так описывал испанских лошадей: «На лошадях колокольчики, они покрыты колокольчиками, двигаются, неся колокольчики. Сильно звенят колокольчики, разносится звук колокольчиков»).

Словно невиданная напасть была принесена на ацтеков грозными морскими волнами. И эти ожившие боги ничуть не боялись рукотворных ацтекских богов. Они разбивали их фигуры, вступали в храмы и очищали их от крови человеческих жертв. Они как будто хотели установить над ацтеками новую божественную власть.

Эта дерзость Кортеса, одинаково презиравшего и чужого правителя, и чужую религию, во многом стала залогом его победы, помогла ему сколотить империю из конгломерата народностей и племен, населявших Мексику.

Ацтеки же, лишившись разом и своего императора, и богов, оказались беззащитны перед испанцами. Теперь их можно было безнаказанно грабить. Безропотность была их ответом. Испанцы деловито забирали из их сокровищниц и домов драгоценные камни, золотые и серебряные украшения.

Покорен своей судьбе был и Монтесума II. Он как будто надеялся своим смирением оградить подданных от горших бед – от истребления испанцами. Он даже обратился к ацтекам с призывом платить дань великому королю испанскому (на троне тогда сидел юноша Карлос I). Кортес распорядился, чтобы указ Монтесумы стал известен всюду. Во все концы его огромной страны помчались гонцы, чтобы объявить о свершившейся перемене.

Но, похоже, что бы ни делали и Монтесума, и Кортес, антагонист последнего Педро де Альварадо, как бог, сошедший с ума, жаждал лишь крови. Весной 1520 г. он распорядился перебить участников традиционного ацтекского празднества – якобы для того, чтобы помешать принесению человеческих жертв. Расследование, проведенное Кортесом, вспоминал Берналь Диас, показало, что «Альварадо кругом виноват». В ответ в конце июня 1520 г. вспыхнуло восстание.

По просьбе Кортеса император Монтесума II пытался убедить ацтеков одуматься и покориться новым властям. Но все было напрасно. Боги жаждали только крови. Возмущение людей было так велико, что они побили священного императора камнями, и он умер. Так, по крайней мере, явствует из сообщений испанцев.

Вот как много лет спустя описывал трагический финал этой встречи «белых богов» с людьми Берналь Диас: «В Мотекусому (Монтесуму. – А. В.) попали три камня: один – в голову, другой – в руку, а третий – в ногу; и мы, положив его, просили лечиться и подкрепиться, говорили ему это доброжелательно, но он не хотел, а вскоре неожиданно пришли нам сказать, что он умер. Все мы: Кортес, капитаны, солдаты – оплакивали его искренно; многие печалились так, точно он был им родной отец; пусть никто не дивится нашему поведению. Мотекусома был великий и добрый человек!» Впрочем, сам Кортес в донесении королю Карлосу I описывал эту историю иначе: «…Обратившись к людям (ацтекам. – А. В.), которые там сражались, он получил от них удар камнем по голове такой сильный, что через три дня умер».

И все-таки ацтеки едва не одержали победу. В ночь на 1 июля 1520 г. испанцам пришлось бежать из столицы. Сотни людей, шедших за Кортесом, погибли тогда. «Noche Triste», «Ночь печали» – ночь позорного поражения – так назвали ту ночь испанцы. «За пять дней с нашего выхода из Мешико (Теночтитлана. – А. В.) […] у нас убили и принесли в жертву более 860 солдат (включая индейцев. – А. В.)», – писал Берналь Диас.

Кортес жаждал крови и мести. Дело всей его жизни было поставлено на карту. Он готовился к ответному удару. Он ожидал подкрепления с Кубы и помощи от верных ему тлашкальцев. Для того чтобы окружить столицу ацтеков, лежавшую посреди озера, и пресечь подвоз продуктов, было построено 13 кораблей. Их экипажи состояли из аркебузников и арбалетчиков.

В конце мая 1521 г. началась осада. Защитники города удерживали его почти три месяца. Ели ящериц, птиц, маисовую солому, траву. Однако все было напрасно. Гордый Теночтитлан пал, был сожжен и разграблен, подобно гордой столице ассирийцев Ниневии за 2100 лет до этого.

Убийственным оружием испанцев оказались не аркебузы, а вирусы. В Теночтитлан была занесена страшная вирусная инфекция – оспа. Ацтекские врачи не знали этой болезни и не умели ее лечить. Эпидемия выкосила многих людей в городе. Всего за три месяца осады погибли свыше 100 тысяч горожан. Среди испанцев число потерь едва ли превысило сотню человек.

Согласно свидетельству ряда мемуаристов, в том числе монаха Торибио де Бенавенте и Берналя Диаса, оспу в Мексику занесли испанцы. Диас писал: «Среди людей Нарваэса был негр [старик Берналь жил, когда политкорректностью и не пахло! – А. В.], болеющий оспой. От него страшная болезнь и пошла по всей Новой Испании, где никто раньше о ней не слыхал; опустошения были ужасающи, тем более что темная индейская масса не знала никаких способов лечения, кроме омовений, которыми они еще больше заражались. Так умерли великое множество несчастных, не испытав даже счастья быть сопричтенными к христианской вере».

13 августа 1521 г. испанцам удалось захватить в плен вождя ацтеков Куаутемока, пытавшегося бежать на лодке из города. Три с половиной года спустя он был повешен.

На развалинах Теночтитлана «божественный» Кортес велел соорудить новый город, столицу Новой Испании. На месте старых храмов ацтеков выросли католический собор, дворец правителя, ратуша. С 1535 г. город носит имя Сьюдад-де-Мехико, или, как нам привычно, Мехико. Уцелевшим ацтекам было позволено вернуться сюда, если они подчинятся новому порядку. Через три года после окончания жестоких боев здесь жили уже свыше 30 тысяч человек.

Постепенно Кортес подчинил своей власти все области страны ацтеков. Он намеревался создать новое королевство, тесно связанное с Испанией, и правителем его должен был стать он сам, Кортес I.

Король Испании Карлос I (он же – император Карл V) смотрел на вещи иначе. В октябре 1522 г. он назначил Кортеса губернатором Новой Испании, что, в общем, тоже было славно. Кортес стал фактически вторым лицом в государстве, первым после монарха. Отныне он тешил гордыню своего патрона льстивыми и в то же время очень хвастливыми донесениями.

Пребывая в своем далеке, недоступном настоящему монарху, Кортес в конце 1520-х гг. возвел для себя прямо-таки королевский дворец в Куэрнаваке, в 85 километрах от Мехико. Окружил себя многочисленной челядью и свитой.

Роскошь была, впрочем, показной. Даже во дворце Кортес жил все так же, по-солдатски, строго следил за дисциплиной, по ночам сам проверял часовых. Он неустанно заботился о расширении границ Новой Испании, организовал, например, экспедицию в Гондурас. Много занимался хозяйственной жизнью покоренной страны. Требовал от подданных, чтобы они высаживали плодовые деревья и разводили коров, свиней, коз, овец, кур.

Кортес был мечтатель и деятель одновременно. Его фантазии были тем и хороши, что всегда подкреплялись делом. Если он и был для ацтеков богом, то жаждал от них не столько крови, сколько богатств.

Но кровь продолжала течь рекой. Коренные жители Америки умирали от непосильной работы, от незнакомых болезней. По оценке историков, в 1519 г., в год прибытия испанцев в Мексику, там проживали от 20 до 25 миллионов человек. В 1547 г., в год смерти Кортеса, численность коренного населения составляла всего 6,3 миллиона человек. Большая часть индейцев вымерли от регулярно повторявшихся эпидемий оспы.

В 1966 г. немецкий поэт Ханс Магнус Энценсбергер в одном из эссе обвинил Кортеса в «геноциде» индейцев. Но истина, пожалуй, в том, что Кортес хотел лишь покорить ацтеков, а дальше… все случилось, как случилось.

Немецкий историк Клодина Хартау, автор биографической книги «Hernando Cortés» – «Эрнан Кортес» (1994), убеждена, что он намеревался «в идеале сделать индейцев испанскими подданными, пусть это и было неосуществимо». Да, испанцы отправились в Мексику, чтобы разбогатеть, но все-таки их поход был еще и Крестовым – они стремились крестить жителей покоренной ими страны. «Воспитанники монастырских школ, – пишет Хартау, – превращались в цивилизованных метисов и становились посредниками между двумя столь разными культурами».

Можно сказать, что с завоевателя Кортеса начинается неуклонное сближение захватчиков и побежденных, коренных жителей Америки и испанцев, это смешение рас, что и породило такой удивительный культурный и цивилизационный феномен, как современная Латинская Америка. «Метисизация» населения была неизбежной судьбой и Мексики, и всего этого региона.

К первому поколению метисов, родившихся здесь, принадлежал и Мартин, общий сын Малинче и Кортеса. Но папаша Кортес уже не застал этих просвещенных метисов. В 1541 г. он вернулся в Испанию, где завел обыкновение подолгу беседовать с людьми учеными – с теми, кто прославит его имя в веках. Там, на родине, он и умер в декабре 1547 г.

Между тем в 1574 г. в Мехико проживали уже 18 тысяч испанцев, множество слуг и рабов, в основном привезенных из Черной Африки. В отдельном квартале жили ацтеки. Они по-прежнему придерживались своих доколониальных порядков. Вскоре испанцы стали говорить, что их страна состоит из двух республик: испанцев и индейцев («república de los españoles» и «república de los indios»). Двойственно и отношение потомков к Кортесу.

В Испании, и верно, чтут его память, возводят в честь него памятники, например в родном Медельине. Иначе к нему относятся мексиканцы. Для них он – не творец прекрасного нового мира, а разрушитель их традиционной культуры.

На том стою и не могу иначе!

1521 г.

В начале XVI в. немецкий священник Мартин Лютер (1483–1546) дерзнул «исправить» христианство и реформировать церковь, избавив ее от «этих главарей разврата, этих кардиналов, пап и всей своры римского Содома». Ведь «спасение» даруется человеку от Бога, и на пути к нему не нужны никакие посредники, молящиеся за грешную душу, не нужны пышные храмы, что якобы возвещают величие Божие, не нужны индульгенции – эти «грошовые билеты в рай». Только вера спасает людей. И пошедшие за Лютером обрели ее, став той закваской, что породила новую – протестантскую (от латинского protestans – «публично доказывающий») – церковь, догматы которой утверждались и доказывались неистовыми проповедниками XVI в.

Долгое время Лютера считали мятежником, без раздумий порвавшим с Римом. Лишь шаг за шагом его биографы создали совсем другой портрет – портрет реформатора, сознающего ответственность за происходящее. Его твердость и уверенность в своей правоте увлекла многих немецких князей, мечтавших оградить свои владения от «сборщиков дани», рассылаемых Римом. Их поддержка спасла Лютера в самый трудный его час, когда в 1521 г. в немецком городе Вормсе ему предстояло держать ответ перед папскими посланниками и самим императором. В любую минуту его могли объявить вне закона…

Об отступлении не было и речи. На рейхстаге в Вормсе (поясним, что в то время рейхстаг являл собой «собрание, в котором участвовали все князья империи и представители городов, обсуждавшие дела общенационального масштаба» (И. Гобри. «Лютер», 2000) Лютер не колебался ни секунды. Впрочем, в тот день, 18 апреля 1521 г., никто из руководителей церкви и не ожидал ничего иного от взбунтовавшегося попа. Уж слишком смело он держался все последние годы, уж слишком много немецких князей поддерживали его. Он твердо стоял на своем и, пожалуй, не мог иначе.

Лютер в Вормсе. Гравюра XIX в.

Лютер был бледен, вспоминали очевидцы, но вел себя дерзко. Двухнедельная поездка на съезд немецких князей очень утомила его. Последние две ночи он почти не сомкнул глаз.

И вот он решительно прошел в зал. Взгляды собравшихся были прикованы к нему не только из чистого любопытства. Немало было и тех, кто рассчитывал, что, чем бы ни закончилось нынешнее заседание, прежнее могущество церкви в Священной Римской империи будет поколеблено.

Мартин Лютер остановился среди князей. На фоне их пышных одежд заметно выделялось его скромное монашеское одеяние. Готовясь к собранию, Лютер обдумал свой внешний вид – «имидж» простого монашка. Густые темные волосы, локонами ниспадавшие на плечи, он решительно остриг, сделав себе монашескую тонзуру. Теперь он совсем не похож был на мятежного еретика – он был таким же, как тысячи других насельников монастырей, угодных Богу. Не к разрушению он пришел призывать, а к разумному переустройству.

В душе он был полон решимости бороться и побеждать. Застыв среди общего гула, он молча ждал появления императора Карла V.

Тот, пусть и опоздав на пару часов, все-таки пришел и занял трон. Близилась роковая минута. Юноша-император должен был разрешить судьбоносный церковный спор, длившийся уже несколько лет.

Спор этот начался 31 октября 1517 г., когда монах Мартин Лютер обнародовал в Виттенберге свои 95 тезисов в знак протеста против торговли индульгенциями. Он написал их, как признавался сам, «во имя любви к истине и стремления разъяснить ее».

Вскоре в виде печатных листовок тезисы разошлись по всей Германии. Множество людей поддержали протест Лютера. Дух неповиновения носился над страной и сеял бурю, грозившую рассорить Германию с папским Римом. Для немецких князей Лютер был идеальным орудием, чтобы добиться независимости – и от Рима, и от императора.

Но этим строптивый монах был одинаково опасен и для Рима, и для императора. Ещё в 1518 г., вскоре после его мятежа, папа Лев Х вызвал его в Рим, но, предполагая, что разговор с ним будет столь же коротким и суровым, что и сто лет назад с Яном Гусом, Лютер отказался ехать на расправу, укрывшись у одного из своих влиятельных покровителей.

Тогда же саксонский курфюрст Фридрих Мудрый добился того, чтобы Лютера заслушали в Аугсбурге на заседании рейхстага. Там бунтарь ввязался в отчаянный спор с папским легатом кардиналом Каэтаном и, вместо того чтобы отказываться от своих тезисов, как того требовал посланник, тайно бежал.

Годом позже в Лейпциге он участвовал в диспуте с другим папским посланником, Иоганном Экком. В пылу полемики Лютер позволил себе усомниться в неограниченном авторитете папы римского, фактически поставив себя вне католической церкви. Лев Х уже пригрозил ему церковным отлучением, но бунтарь упорствовал.

10 декабря 1520 г. Лютер, не убоявшись вышнего гнева, сжег несколько папских посланий и среди них буллу, грозившую ему экскоммуникацией – изгнанием из числа христиан. Бросая ее в огонь, смутьян произнес: «Тебя, порушившего правду Божью, да порушит тебя Господь этим огнем».

Между тем власть в Священной Римской империи сменилась. Новым императором стал осенью 1520 г. отпрыск дома Габсбургов, юный король Испании Карлос I, взошедший на имперский престол под именем Карла V. Впоследствии он станет одним из самых знаменитых правителей империи. Однако всемирную славу ему еще предстояло завоевать.

Теперь же, в день заседания рейхстага, ему был всего 21 год, и он не пользовался особым уважением среди немецких князей. Если бы он позволил себе немедленно согласиться с требованием папы отлучить Лютера от церкви, он вызвал бы неповиновение князей. Но и открыто идти против воли церкви он не мог, ибо тоже рисковал потерять свою власть.

Посланники папы хотели, чтобы император принял решение без долгих разбирательств – единственно нужное им решение! Но Фридрих Мудрый потребовал, чтобы строптивого монаха выслушали. Другие князья с этим согласились. Впрочем, среди советников Карла V были и те, кто понимал, чем выгодно это, казалось бы, безвыходное положение, в коем оказался император. Они призывали его продемонстрировать Риму не покорность и слабость, а свою независимость и власть и, став третейским судьей (иными словами, заняв позицию над схваткой), выйти из-под контроля Рима. Поняв это, Карл V взял Лютера под свою защиту и позволил ему прибыть в Вормс, чтобы выступить на заседании рейхстага.

Друзья Лютера, впрочем, отговаривали его от этой поездки. Они напомнили ему, как 100 лет назад честное слово короля Сигизмунда оказалось наглым обманом. Как верить словам юноши, если уж зрелый муж был тогда лжив и подл? Однако Лютер решил не слушать предостережений. 16 апреля 1521 г. он прибыл в Вормс. «Великий ересиарх, – вспоминал папский нунций Алеандр, – вступил в город в сопровождении более чем ста всадников».

И вот после двух дней ожидания Лютер начал свою защитительную речь перед высокими собравшимися гостями. Поочередно то на родном немецком, то на латыни он объяснял, почему не отречется от своих сочинений, которые Римская курия считала крамольными. Однако, когда он закончил выступление, председатель собрания заявил, что Лютер говорил не по делу, что он обязан лишь четко сказать, отречется ли он от своих заблуждений или нет.

Тогда Лютер произнес по-латыни свою знаменитую краткую речь: «Так как Ваше Императорское Величество и Ваши Высочества требуют от меня прямого ответа, то я отвечу: “Нет”. Если не докажут мне из Священного Писания, что я заблуждаюсь, то совесть моя Словом Божьим останется связанной. Ни Папе, ни Собранию я не верю, потому что ясно как день, что слишком часто они заблуждались и сами себе противоречили. Нет, я не могу и не хочу отречься ни от чего, потому что небезопасно и нехорошо делать что-либо против совести». И добавил по-немецки: «Боже, помоги мне! Аминь!»

Вот только свою знаменитую фразу: «На том стою и не могу иначе!» – он так и не произнес тогда. Она была приписана ему лишь через 10 лет после его смерти. Но с тех пор традиционно считается, что, перед тем как, подобно Господу нашему Иисусу, страдавшему на кресте, воззвать к Богу, Лютер сказал именно эти слова: «На том стою и не могу иначе!»

Эта легендарная фраза – яркий пример того, как часто в биографиях великих людей легенды смешиваются с явью, приукрашивая портрет героя, но не добавляя к нему ничего лишнего – ничего, чего он не мог бы сделать или сказать. Ведь в нашем случае фраза, приписанная Лютеру, стала лейтмотивом всей его жизни. Она особенно ярко характеризует неколебимую стойкость этого человека, не убоявшегося бросить вызов сильным мира сего – папе римскому и немецкому императору. И стойкость его была так велика, что никто из противников не мог его сокрушить. В этом ожесточенном споре не на жизнь, а на смерть Лютер победил.

Покидая заседание рейхстага, он облегченно произнес: «Я выдержал, я выдержал!» Но борьба только начиналась. Раздражение императора нарастало. Вечером 25 апреля он распорядился отправить Лютера в Виттенберг, чтобы там применить к нему «обычную процедуру, принятую в обращении с упорствующими еретиками».

Сто лет спустя история повторилась. Судьба Яна Гуса теперь была уготована Мартину Лютеру. Но он не хотел безропотно ждать, когда колесо Фортуны свершит полный оборот, и, пользуясь тем, что его не водворили в темницу, как Гуса, немедленно покинул Вормс. Вдогонку ему полетел императорский эдикт, повелевавший задержать беглеца и не оказывать ему никакой помощи. Но у Лютера оставались влиятельные сторонники, благоволившие к нему еще и потому, что он твердо стоял на своем.