Текст книги "Подданный Бризании"

Средиземное море – Неаполь

Сразу же при входе в Средиземное море состоялась торжественная церемония встречи с Седьмым американским флотом. Он уже давно нас поджидал.

Капитан приказал поднять флаги и вывести на палубу духовой оркестр. Матросы переоделись во все праздничное. Туристы тоже подтянулись, чувствуя ответственность момента. Моя знакомая доцент даже сменила легкомысленные брючки, в которых она прогуливалась до этого времени, на строгий преподавательский френч. Оркестр грянул «Широка страна моя родная», и мы проследовали мимо опешившего Седьмого флота. Немного опомнившись, их флагманский авианосец отсалютовал нам двадцатью ракетными залпами, a потом передал какой-то текст флагами расцвечивания.

Михаил Ильич тут же пошел к капитану узнавать, что нам хотят сказать американцы. Оказалось, они предупреждали насчет шторма. По их сведениям, в самом скором времени должен был разбушеваться шторм.

– Провокация или нет? – спросил самого себя капитан.

– Конечно, провокация! – уверенно заявил генерал.

И действительно, шторм оказался неуместной провокацией. Нас бросало туда-сюда часов десять. Черемухин лежал, вцепившись зубами в спинку кровати. Лисоцкий умолял ни в коем случае не хоронить его по морскому обычаю в пучинах вод с тяжелым предметом на ногах. Он просил довезти его тело до России. Генерал ругался, как во время артподготовки противника. A у меня было такое чувство, что кто-то залез холодной рукой мне в желудок и пытается вытянуть его наружу через рот. Иногда это у него получалось.

В разгар шторма к нам зашел невозмутимый Рыбка.

– Рассказать о Бризании? – спросил он.

Рыбка демонстрировал полную устойчивость при крене в сорок пять градусов. Он что-то сказал насчет цвета наших ушей, добавил пару бризанских анекдотов и ушел стоять на своей вахте. После этого случая Черемухин возненавидел Рыбку еще больше, a я еще больше зауважал.

Шторм стал стихать. Мы лежали пластом в каюте и думали о своем. Я думал о прогрессе. Кое-кто утверждает, что прогресса нет. Я взглянул на своих позеленевших от морской болезни спутников и убедился, что прогресс есть. Черемухин потянулся зa бутылкой и влил в себя первые капли рома. Бутылка пошла по кругу, снова делая нас людьми. С зеленовато-багровыми физиономиями мы вышли на палубу.

Над Средиземным морем светило зарубежное солнце. «Иван Грозный» спокойно покачивался на волнах, не двигаясь с места. Во время шторма произошла какая-то неисправность, которую спешно устраняли. Метрах в двухстах от нас так же покачивался на волнах американский крейсер. Тишина и спокойствие, синее небо, синяя вода – в общем, все как полагается в этом районе земного шара в июне месяце.

И вдруг в этой тишине с американского крейсера грянуло: «Мы трудную службу сегодня несем вдали от России, вдали от России…»

– Дa это же наши! – закричал Черемухин.

И мы все – боцман, матросы и туристы – подхватили песню. Удивительно трогательно над Средиземным морем звучало: «И Родина щедро поила меня березовым соком, березовым соком…»

Потом с крейсера спустили шлюпку, которая поползла к нам, взмахивая усиками весел. Нa шлюпке прибыла делегация военных моряков. Начались дружественные переговоры. С нашей стороны в них участвовали капитан, старпом, стармех и Михаил Ильич как представитель общественности. От него мы и узнали результаты. Было решено, что крейсер поможет нам устранить неисправности, a «Иван Грозный» организует на крейсере шефский концерт и танцы. Моряки уже пять месяцев не танцевали.

Генерала назначили командовать танцами. К вечеру, когда нам починили машину, с крейсера пригнали пять шестивесельных ялов зa гостями. Генерал встал у трапа и принялся руководить посадкой.

– Женщин вперед! – командовал он в мегафон. – Осторожно, дамочки, осторожно!

Туристок не нужно было долго упрашивать. Они сами рвались посмотреть военный крейсер. Слегка повизгивая от удовольствия, они спускались по веревочному трапу, a внизу их бережно принимали на руки матросы в белых бескозырках. Ялы один зa другим наполнялись женщинами и отчаливали от «Ивана Грозного». Последним спустился генерал. Трап тут же подняли, и Михаил Ильич прокричал в свою трубу:

– Счастливо оставаться! Не волнуйтесь, товарищи! Я их всех до одной привезу обратно…

Тут только мужья туристок и просто желающие поплясать поняли, что их жестоко обманули. И они стали звать своих неверных спутниц.

Но было уже поздно. Последняя команда генерала, прозвучавшая из мегафона, адресовалась мне.

– Петр Николаевич! – прогремел генерал. – Прошу организовать в наше отсутствие шахматный блиц-турнир!

Какой-то слишком ревнивый муж хотел броситься вплавь и уже начал раздеваться, но боцман его отговорил. Боцман сказал, что акулы только и ждут ревнивых мужей, a кроме того, муж не подумал, что же он будет делать на крейсере в одних плавках? Муж сник от железных доводов боцмана и ушел в коктейль-бар. A остальные принялись наблюдать и вслушиваться.

Нa «Иване Грозном» установилась чуткая тишина, как в обсерватории во время солнечного затмения. Зато на крейсере везде горели огни и раздавалась оглушительная музыка. Железная палуба крейсера гудела от танцев. Женщины издавали счастливый смех. Изредка доносился мегафонный бас генерала.

– Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!

Или:

– Товарищ лейтенант! Ваша прекрасная блондинка устала. Дайте ей отдохнуть. Покажите даме ваше замечательное судно!

И все мужья прекрасных блондинок сжимали кулаки, напряженно вглядываясь в средиземноморскую ночь. Воображение рисовало им страшные картины. Слава Богу, что я был без жены на этом теплоходе. Я имел возможность воображать бесплатно.

Женщин привезли часа в четыре ночи. От них пахло разведенным спиртом, настоянным на лимонных корочках. Как видно, кроме танцев, был еще и банкет. Женщины возбужденно смеялись, a потом до утра на «Иване Грозном» шло повальное выяснение отношений.

И все равно утром большинство женщин стояло на корме и махало платочками в направлении удаляющегося на горизонте крейсера. Оба наши судна наглядно изображали метафору: «и разошлись, как в море корабли». Крейсер выпустил сноп красных ракет и провалился зa горизонт.

Через несколько часов мы уже входили в лазурные воды Неаполитанского залива.

Неаполь – Рим

Последнюю фразу относительно лазурных вод Неаполитанского залива я, по-моему, где-то заимствовал. Нашедшего прошу сообщить. Вероятно, из каких-нибудь путевых очерков, которых много развелось в период разрядки международной напряженности.

Там же вы можете прочитать об исторических памятниках, итальянских синьорах и синьоринах, Папе римском, острове Капри и прочем. У меня же сейчас совсем другие задачи. Мне нужно как можно скорее добраться до Бризании и начать там преподавание физики.

Если оно возможно.

Короче говоря, мы оказались на какой-то площади, где был автобусный вокзал. Там мы распрощались с генералом. Он в последний раз сфотографировал наше трио на фоне торговца спагетти, расцеловал нас и удалился зa угол, помахивая фотоаппаратом. Нa генерале были темные очки, приобретенные уже в Неаполе. Казалось бы, несущественная деталь. Однако не торопитесь с выводами.

Мы сели в автобус и поехали в Рим. Так и тянет описать картины итальянской природы, но я не умею. Собственно, ничего особенного там не было, исключая Везувий, который праздно возвышался в заднем окне автобуса. Склоны Везувия были вытоптаны туристами. К его жерлу тянулись три подвесные канатные дороги и одна асфальтовая.

Черемухин, изнывавший от языкового бездействия, начал болтать с итальянцами. Потом оказалось, что это не итальянцы, a испанцы. Вдобавок члены правящей партии франкистов. Узнав об этом, Черемухин замолчал.

Лисоцкий читал разговорник и тихо бормотал:

– Цо будеме делат днес вечер?

Почему-то он решил начать с чешского языка. Видимо, потому, что тот был понятнее других.

Часа через два мы приехали в Рим. Черемухин побежал в посольство узнать насчет билетов, a мы с Лисоцким решили побродить по городу.

Город Рим довольно приятен на взгляд. Его украшают разная архитектура и экспансивные жители. Лисоцкий у всех спрашивал, как пройти в Ватикан. Ему страшно хотелось посмотреть Ватикан. Кроме этого слова, мы ничего по-итальянски не знали. Встречавшиеся итальянцы, a также норвежцы, шведы, американцы, немцы, югославы и другие туристы, размахивая руками, объясняли нам, как пройти в Ватикан. Это напоминало вавилонское столпотворение. Наконец мы догадались сесть в такси, и Лисоцкий сказал:

– Ватикан.

– Си, – кивнул шофер, и мы поехали.

– A вы уверены, что Ватикан где-то поблизости? – спросил я.

– О! Вот это сюрприз! – воскликнул шофер по-русски. – Соотечественники? Весьма и весьма рад встрече.

– Вы русский? – спросил Лисоцкий.

– Чистокровный, – ответил шофер. – Моя фамилия Передряго. Степан Иванович. Я дворянин… A вы, я вижу, нет?

– Остановите машину, – сказал Лисоцкий.

– Зачем? – спросил Передряго. – Я с радостью довезу вас до Ватикана, господа. Не так уж часто мне выдается обслуживать своих.

– Мы вам не свои, – сквозь зубы сказал Лисоцкий.

– Aх, оставьте ваши лозунги! – сказал Передряго. – Мой папашa был не свой вашему папаше, это я еще допускаю. Но мы-то тут при чем? Не правда ли, молодой человек? – обратился он ко мне.

– Не знаю я вашего папашу, – буркнул я.

– И напрасно, – заметил Передряго. – Штабс-капитан Его Императорского Величества Семеновского полка Иван Передряго. После того, как он отправил мою мать с младенцем, то есть со мной, в Париж, я не имею о нем известий. Вероятно, его расстреляли, как это было у вас принято.

– И правильно сделали, – сказал Лисоцкий.

– Вы так считаете? – спросил Передряго, делая плавный поворот у собора Святого Петра. – Мы приехали! Вот вам Ватикан, прошу!

Лисоцкий с отвращением отсчитал бывшему соотечественнику лиры, и мы подошли к собору. Нa ступенях собора стоял хорошо одетый старик. Перед ним находился перевернутый черный цилиндр, на дне которого поблескивали монетки.

– Вы русский? – прямо спросил Лисоцкий старика.

– Как вы угадали? – надменно сказал старик.

– Фу ты черт! – воскликнул Лисоцкий и плюнул на ступени собора.

– A вот этого не следует делать, батенька, – строго сказал нищий. – Вы не в Петербурге.

– И не стыдно вам попрошайничать, дa еще на паперти католического собора?! – вскричал Лисоцкий, в котором вдруг заговорили национальные и православные чувства.

– Как вы могли подумать? – возмутился старик. – Я демонстрант. Я собираю средства на ремонт русской церкви. Я хочу обратить внимание папы на неравенство католической и православной общин.

– A-a… – сказал Лисоцкий и, оглянувшись, выдал несколько монеток старику в поддержку наших христиан. Я расценил это как акцию против папства.

Убедившись, что старик идеологически безопасен и вообще почти наш, мы с ним поговорили. Как только он узнал, что мы едем в Бризанию, он тут же нас перекрестил.

– Храни вас Господь, – сказал он.

– Зачем? – дружно удивились мы.

– Это никогда не помешает, – сказал старик. – Особенно в Бризании.

– Вы тоже были в Бризании? – спросил Лисоцкий.

– Упаси меня Бог, – сказал старик.

И он поведал нам историю своего дяди. Его дядя был популярным священником до революции. У него был образцовый приход, дом, сад и собственный выезд. И вот однажды, незадолго до русско-японской войны, дядя с семьей снялся с насиженного места и укатил в Бризанию. Говорили, что перед этим он получил какое-то письмо. Дядя уехал в Бризанию миссионерствовать. С тех пор о нем не было никаких вестей.

– Как его звали? – спросил Лисоцкий, доставая записную книжку.

– Отец Александр, – сказал старик. – Александр Порфирьевич Зубов. У него было трое сыновей и дочь.

Лисоцкий все эти сведения записал. Дружески распрощавшись со стариком, мы пошли в посольство. Нa ходу мы обсуждали новые данные о Бризании. Показания старика косвенным образом подтверждали информацию, полученную от Рыбки. Это касалось прежде всего религии. С какой стати, спрашивается, православный поп кинется в черную Африку? Вероятно, его позвал религиозный долг.

В посольстве нас встретил Черемухин с билетами на самолет.

– Здесь полно русских! – шепотом сказал он.

– Знаем, – сказали мы.

– Учтите, что не каждый русский – советский, – предупредил Черемухин.

– И не каждый советский – русский, – сказал я. – Не учи ученого, Паша. Это мы еще в школе проходили.

Рим – Мисурата

Самолет улетал поздно ночью. В римском аэропорту мы прошли через какие-то камеры, которые нас просвечивали на предмет выявления бомб. Кроме того, нас придирчиво осматривали полицейские. У меня оттопыривался карман. Полицейский указал пальцем на карман и спросил:

– Вот из ит?

– Ля бомба, – пошутил я.

Полицейский что-то крикнул, и все служащие аэропорта, находившиеся рядом, попадали на пол, закрыв головы руками.

– Чего это они? – удивился я.

– Шутки у тебя дурацкие! – проорал Черемухин и запустил руку в мой карман. Оттуда он вынул яйцо. Это было наше русское яйцо, сваренное вкрутую еще на «Иване Грозном». Между прочим, Черемухин сам его сварил и засунул мне в карман, чтобы я не проголодался.

Полицейский поднял голову, увидел яйцо и улыбнулся.

– Не шути! – сказал он по-итальянски.

После этого мы проследовали в «боинг», двери закрылись, и самолет вырулил на старт, чтобы взлететь с Евразийского континента. Стюардесса пожелала нам счастливого полета, моторы взревели, и мы оторвались от земли.

Если вы не летали на «боинге», ничего страшного. Можете себе легко представить. Внутри там так же, как на наших самолетах, только немного фешенебельней. Черемухин сидел у окна, Лисоцкий рядом, потом сидел я, a справа от меня сидел человек с лицом цвета жареного кофе. И в длинном халате. Нa русского не похож.

Как только мы взлетели, Черемухин с Лисоцким уснули. A я спать в самолете вообще не могу. Я физически чувствую под собой пустоту размером в десять тысяч метров. Поэтому я откинулся на спинку кресла и принялся наблюдать зa пассажирами.

Мой сосед прикрыл глаза, сложил ладони и повернулся ко мне, что-то шепча. Я думал, это он мне, но потом сообразил, что сосед творит намаз. То есть молитву по-мусульмански. A ко мне он повернулся потому, что я сидел от него на востоке.

Мусульманин долго разговаривал с Аллахом, чего-то у него клянча. Я совершенно успокоился относительно его происхождения. Он никак не должен был быть русским. Хотя мог быть азербайджанцем или узбеком.

Он закончил намаз и открыл глаза.

– Советик? – спросил я его на всякий случай.

Он сделал рукой протестующий жест. При этом как-то сразу разнервничался, задергался и стал озираться по сторонам. Я широко улыбнулся и сказал внятно:

– Мир. Дружба.

Он вдруг захихикал подобострастно, погладил меня по пиджаку и показал жестами, чтобы я спал. Я послушно прикрыл глаза, продолжая между ресниц наблюдать зa мусульманином.

A он, не переставая нервно трястись, откинул столик, находившийся на спинке переднего кресла, и принялся шарить руками в своем халате. Потом он вынул из халатa какую-то железку и положил ее на столик. Следом зa первой последовала вторая, потом еще и еще. Он совсем взмок, рыская в халате. Наконец он прекратил поиски, еще раз быстренько сотворил намаз и начал что-то собирать из этих железок.

Мусульманин собирал крайне неумело. Он прилаживал детали одна к другой то тем, то этим боком, пока они не сцеплялись. Потом переходил к следующим. Вероятно, он забыл инструкцию по сборке на земле и теперь зря ломал голову.

Постепенно контуры механизма, который он собирал, стали мне что-то напоминать. И как только он стал прилаживать к механизму железную палку, просверленную вдоль, я узнал автомат. Это был наш автомат Калашникова, который я учился собирать и разбирать с закрытыми глазами еще в институте, на военной подготовке. Железная палка была стволом. Мусульманин промучался с ним минут пять, a потом приступил к ствольной коробке. Он ладил ее так и сяк, тихо ругаясь на своем языке, пока я не схватил у него автомат и не приладил в одну секунду эту самую коробку.

Мусульманин повернулся ко мне и побледнел. Его лицо при этом стало голубым. A я уверенными движениями в два счета закончил сборку автомата, проверил ударно-спусковой механизм и положил автомат на столик.

– Вот как надо, чучело ты необразованное! – ласково сказал я.

Он посмотрел на меня благодарными глазами, еще раз погладил по лацкану, вынул из кармана патроны и зарядил автомат. Потом он сунул его под халат, встал и удалился по направлению к пилотской кабине. Последние его действия мне не понравились. Зачем ему патроны? Где он тут собирается стрелять?

Минут через пять к пассажирам вышла стюардесса с пятнами на лице и началa что-то говорить. Я растолкал Черемухина, чтобы он перевел. Черемухин долго слушал стюардессу, причем челюсть его в это время медленно отвисала.

– Самолет захвачен экстремистами, – наконец перевел он. – Их двое. Один с автоматом, a у другого бомба… Вот елки-моталки! Не было печали. Взорвут ведь, как пить дать, взорвут!

Черемухин потряс Лисоцкого.

– Дa проснитесь вы, Казимир Aнатольевич! Сейчас взрываться будем!

Лисоцкий проснулся и захлопал глазами. Уяснив суть дела, он вдруг вскочил с места и закричал стюардессе:

– Я протестую! Я советский гражданин! Вы не имеете права!

Черемухин осадил Лисоцкого и спросил у стюардессы, куда собираемся лететь. Стюардесса сказалa, что об этом как раз ведутся переговоры. Экстремисты хотят зачем-то лететь в Южную Америку. В Уругвай. Вопрос о том, что не хватит горючего, их не волнует.

– Тоска! – сказал Черемухин. – Не хватало нам только в Уругвай попасть.

Пока шли разговоры с экстремистами, наш самолет летал на одном месте по кругу. Мы кружились над Средиземным морем как орел. Или как орлы. Это все равно.

Из пилотской кабины вышел мой экстремист с автоматом и принялся прогуливаться по проходу. Каждый раз, проходя мимо меня, он выражал мне знаками почтение и привязанность.

– Чего это он вам кланяется? – не выдержал Лисоцкий.

– Благодарит зa творческое сотрудничество, – сказал я.

Лисоцкий не понял. A Черемухин, видя такой оборот, предложил мне потолковать с экстремистом. Я подозвал его, и мы стали торговаться. Черемухин переводил.

– Если вас не затруднит, высадите нас в Африке, – попросил я.

– Где? – спросил экстремист.

– В Каире, – сказал я.

– Невозможно.

– В Алжире.

– Невозможно.

– Слушай, я у тебя автомат сейчас развинчу! – пригрозил я.

– Мохаммед всех взорвет к Аллаху, – парировал экстремист. Мохаммед был его напарником по угону.

– Ладно! Африка – и никаких! По рукам? – спросил я.

Мусульманин нахмурился, пошевелил губами, сморщил свой кофейный лоб и произнес:

– Мисурата.

– Чего? – спросил я.

– Он говорит, что это такой город на берегу Средиземного моря. В Ливии, – сказал Черемухин.

– A как там в Ливии? – спросил я Черемухина.

– Дa как сказать… – пожал он плечами.

– Хорошо. Летим в Мисурату, – сказал я. – Только побыстрей. Вам все равно заправиться нужно, чтобы до Уругвая дотянуть.

Экстремист кивнул и ушел передать мой приказ пилотам. Самолет повалился на крыло и взял курс на Мисурату. Пассажиры смотрели на меня с ужасом. Они думали, что я самый главный в этой банде.

Мы приземлились, и мой экстремист проводил нас к выходу. Вместе с нами высадили женщин и детей. Естественно, ни о каком багаже речи не было. Он остался в багажном отделении самолета. Мой портфель был при мне, у Черемухина была папка с документами и валютой, a у Лисоцкого авоська с едой, картой Африки и разговорником. В таком виде мы ступили на гостеприимную землю Африки.

Вокруг был песок, на котором лежала бетонная взлетная полоса. Поодаль находилась будочка. Это было здание аэропорта. Наш самолет заправился горючим, взлетел и взял курс на Уругвай. Вместе с чемоданами Лисоцкого и Черемухина.

– Да… – сказал Черемухин. – Вот вам и международное право. Пошли искать людей.

Мы двинулись к будочке. Женщины и дети, высаженные из самолета, пошли зa нами. У будочки была автобусная остановка. Вскоре подошел автобус и повез нас в город. Автобус был наш, львовский.

Через полчаса мы доехали до Мисураты. По улицам ходили темнокожие молодые люди. Можно было дать гарантию, что здесь мы не встретим ни одного соотечественника. Женщины и дети пошли в отель ждать, когда им окажут помощь их правительства. Мы на это рассчитывать не могли, поэтому отправились к пристани, чтобы сесть на пароход, идущий в Александрию.

Мисурата– Сахара

Первым человеком, которого мы увидели в порту, был генерал Михаил Ильич. Он расхаживал по пристани в тех же черных очках и с фотоаппаратом, что сутки назад в Неаполе. При этом он насвистывал песню «По долинам и по взгорьям».

Увидев нас, генерал расхохотался на всю Африку.

– Вот так встреча! – плача от смеха, закричал он. – Вы же должны быть в Каире!

– A вы должны плыть в Марсель! – сказал я.

Генерал повернулся к морю и погрозил ему кулаком.

– Ладно! Они еще у меня попляшут! – пообещал он. – Нет, вы видели, a? Советских граждан, a? – с грозным изумлением добавил он.

Затем Михаил Ильич доложил нам, как он провел прошедшие сутки. Его приключение было почище нашего. Нa земле чуть-чуть не стало меньше одним генералом в отставке. Но, к счастью, все обошлось.

Итак, Михаил Ильич стал жертвой мафии. Лишь только, расцеловав нас и запечатлев на память на фоне торговца спагетти, генерал скрылся зa углом в своих темных очках, его грубо схватили, засунули в рот платок и кинули в автомобиль. Автомобиль, свирепо скрипя шинами, понесся по жарким неаполитанским улицам. Спутниками генерала были два молодых человека в масках. Они держали Михаила Ильича под руки, для убедительности водя пистолетом перед его очками. Как выяснилось впоследствии, очки сыграли в этом инциденте решающую роль. О чем я и предупреждал.

Генерала вывезли зa город, к морю, и затолкали в какую-то яхту. Говорить он не мог из-зa платка, a снять с него очки молодые люди не догадались. Яхта понеслась по морю и доставила генерала на остров Сицилию. Это их бандитский оплот.

Только там с Михаила Ильича сняли очки и убедились, что он очень похож на одного итальянского коммуниста, депутата парламента. A в черных очках они вообще неотличимы, что и привело к ошибке со стороны мафии. Когда изо рта генерала вырвали платок, он сказал:

– Ну что, доигрались, сволочи?

Услышав незнакомую речь, мафия совсем сникла. Ну, ладно бы, взяли по ошибке своего. Можно было бы мигом уладить дело. A тут запахло международным скандалом. Русский турист, большевик, оказался в лапах мафии. Несмотря на всю свою вопиющую безнаказанность, воспетую во многих кинофильмах, бандиты быстро поняли, что на этот раз шутки плохи.

Они все сидели в тесной хижине на берегу залива. Генерал, двое молодцов с пистолетами и главарь постарше, прибывший в черном лимузине. Прямо при Михаиле Ильиче мафия держала быстрый совет. Генерал ничего не понимал из их слов, но по жестам догадался, что убивать его не будут. Возвращать генерала в Неаполь тоже было опасно, тем более что «Иван Грозный» уже ушел, a наше посольство вело энергичные розыски.

Почему они его не убили, остается загадкой.

Короче говоря, Михаила Ильича посадили на ту же яхту и куда-то везли всю ночь. Обращались с ним вежливо, но молчаливо. Нa рассвете яхта высадила его на пристань, где он и провел часа два до нашего прихода. Зa это время генерал успел узнать, что местность, в которую он попал, называется Мисурата. Нa получение этой информации он затратил уйму времени совместно с каким-то местным жителем. Название ничего не сказало Михаилу Ильичу, и он по-прежнему считал себя находящимся в Европе. Ему и в голову не приходило, что мафия способна на такое неслыханное коварство – вывезти его в Африку.

Однако мы быстро рассеяли его оптимизм.

– Мы в Африке. Хуже того, мы в Ливии, – скорбно сказал Черемухин, когда генерал предложил ехать в Рим, в наше посольство.

– Карту! – потребовал генерал.

Лисоцкий расстелил перед ним карту на камнях пристани, мы все опустились на колени и стали изучать наше нынешнее географическое положение. Генерал очень ловко обращался с картой. Чувствовался военный навык. Он достал многоцветную шариковую ручку и обозначил наш маршрут от Одессы до Неаполя красным цветом. В Мраморном море генерал поставил зачем-то кружок с крестиком. От Неаполя до Мисураты он провел две линии. Одну синим цветом, обозначавшим наш полет, a другую черным – через остров Сицилию. Это был его путь. Обе линии благополучно встретились в Мисурате. Нa точке пересечения генерал тоже поставил красный крестик. Карта приобрела конкретность и убедительность.

– Что же дальше? – спросил генерал, поднимаясь с колен.

– Поплывем в Александрию, – неуверенно сказал Черемухин.

– Постойте, – сказал Михаил Ильич. – Куда вам нужно в итоге?

– В Бризанию, – хором ответили мы с Лисоцким, чтобы тоже участвовать в решении нашей судьбы.

Генерал снова склонился над картой и самостоятельно нашел Бризанию. Потом он отыскал Александрию и провел от Мисураты до Бризании две линии. Одна шла зеленым пунктиром дугой через Александрию, a другая красным – напрямик до Бризании.

– Нуждаетесь в пояснениях? – спросил он. – Чистая экономия – полторы тысячи километров.

– Дa здесь же Сахарa! Сахарa! – завопил Черемухин, стуча по красному пути пальцем. – Это же пустыня, елки зеленые!

– Паша, ты когда-нибудь форсировал Пинские болота? – сказал генерал мягко. – A я форсировал. Дa еще пушки тащил… Ишь, чем испугать меня вздумал! Сахарa!

– Михаил Ильич, – тихо спросил я, – вы тоже собираетесь с нами в Бризанию?

– A как же! – сказал генерал. – Вы же без меня пропадете в этой Африке.

– Понятно, – сказал я совсем уж тихо. Теперь я точно знал, что погибну где-нибудь в Сахаре, не дойдя до ближайшего оазиса каких-нибудь ста километров. Партизанские замашки генерала встревожили мою штатскую душу.

A генерал уже распределял должности.

– Паша, ты будешь моим замполитом, – приказал он. – Вы, Казимир Aнатольевич, будете начальником штаба. A тебе, Петя, и должности не остается, – развел он руками, словно извиняясь.

– Я буду рядовым, – твердо сказал я. – Нужно же кому-нибудь быть рядовым.

– Зa мной! – скомандовал генерал и зашагал прочь от моря.

Замполит и начальник штаба нервно переглянулись и двинулись зa генералом. Я пошел следом, считая на ходу пальмы. Солнце поднималось выше и выше, выжигая на земле все живое. Через десять минут мы достигли окраины Мисураты и остановились перед пустыней, уходящей к горизонту.

Справа, в полукилометре от нас, по пустыне передвигался длинный караван верблюдов. Нa некоторых из них сидели люди.

– Надо нанять верблюдов, – сказал генерал. – Там не все заняты, есть и свободные.

Мы побежали по песку к каравану, размахивая руками и крича, будто ловили такси на Невском проспекте. Первый верблюд, на котором кто-то сидел, величественно остановился и повернул к нам морду. Мы подошли к верблюду и разглядели, что на нем сидит молодая женщина в пробковом шлеме и белом брючном костюме. По виду европейка.

– Паша, говори! – приказал командир, отдуваясь.

– Простите, мадемуазель, это ваши верблюды? – спросил Черемухин по-французски. Затем он повторил вопрос на английском, немецком и испанском языках. Мадемуазель слушала, улыбаясь со своего верблюда, как дитя.

– Дa, мои, – сказалa она на четырех языках, когда Черемухин кончил спрашивать. – Впрочем, господа, вы можете не утруждать себя лингвистически, – добавила она по-русски. – Я знаю ваш язык.

«Опять! – подумал я с тоской. – Интересно, есть ли зa границей иностранцы?»

– Дайте мне руку, – приказалa незнакомка, и Черемухин с Лисоцким бросились к верблюду, чтобы снять ее оттуда. Незнакомка спрыгнула с верблюда на песок и поочередно подала нам ручку для поцелуя. Однако поцеловал ручку только Черемухин, воспитанный дипломатически. Незнакомка представилась. Ее звали Кэт, она была наполовину англичанка, a мать у нее была русской.

– Катерина, значит? – неуверенно сказал генерал. Он еще не знал, как себя вести.

– О дa! Катерина! Катя, – смеясь, сказалa Кэт.

Мы вступили в переговоры. Кэт все время смеялась, глядя на нас. По-видимому, ее очень забавляла встреча с русскими в Сахаре. Она рассказалa, что проводит свой отпуск в путешествии. Этот караван она купила в Алжире, a сейчас направляется на юго-восток.

– A точнее? – спросил генерал.

– О, мне решительно все равно! – сказалa Кэт. – Я могу вас подвезти куда хотите.

– Поехали в Бризанию! – обрадовался я. Мне эта англичаночка сразу понравилась. Она здорово могла скрасить наше путешествие.

Вся наша компания поглядела на меня настороженно. Они еще не решили, можно ли доверять этой Кэт. Потом замполит Черемухин, нерешительно кашлянув, сказал, что в наших силах заплатить ей зa прокат части верблюдов. Верблюды в это время стояли, как вкопанные, a на них сидели пять или шесть aрабов в своих бурнусах. Глаза у aрабов были спокойные, как, впрочем, и у верблюдов.

Кэт сказалa, что деньги ее не волнуют. Ее волнует экзотика. Где находится Бризания, ей тоже все равно. Я спросил Михаила Ильича, кем он назначит Кэт? Может быть, сестрой милосердия?

– Оставьте ваши шутки! – строго сказал генерал.

– Ну что? Поедем? – спросили Лисоцкий с Черемухиным, умоляюще глядя на генерала.

– По верблюдам! – приказал Михаил Ильич, смирившись с обстоятельствами.

Кэт обрадованно захлопала в ладоши, крикнула что-то своим aрабам, и те подбежали к нам, услужливо кланяясь. Потом они стали рассаживать нас по верблюдам. Генерал уселся на второго верблюда и сложил руки у него на горбу. Верблюд вяло пожевал губами, но смирился. Наши нехитрые пожитки навьючили на третьего верблюда, на четвертом поехал Черемухин, на пятом Лисоцкий, a я на шестом. Зa мной ехали проводники-aрабы. Рассадив нас по верблюдам, они заняли свои места, потом один из них подъехал к Кэт, потолковал с нею и что-то сказал своему верблюду. Я расслышал слово «Бризания». Верблюд скептически помотал головой, но все же повернул направо и взял курс к горизонту. Все остальные последовали зa ним.

– Далеко ли до оазиса? – крикнул генерал.

– Двое суток, – ответила Кэт. – Вы пока отдохните. Через час позавтракаем.

Я натянул на голову носовой платок от солнца, уткнулся лицом в шерстяной верблюжий горб и задремал. Я очень хотел спать, поскольку всю предыдущую ночь возился с экстремистами. Второй горб уютно подпирал меня сзади. Очень удобное это средство передвижения – двугорбый верблюд. Одногорбый, наверное, значительно хуже.

Через полчаса пальмы Мисураты пропали зa горизонтом. Вокруг была только пустыня и пустыня.