Текст книги "Подданный Бризании"

Киевляне

Грустно мне стало от этих песен без музыки, от этого потерянного племени, от этой непролазной глухой ночи. И я пошел спать.

Патриарх разместил нас у себя в избе. Когда я пришел, генерал уже похрапывал, a Лисоцкий нервно ворочался с боку на бок на подстилке из лиан. Я лег рядом с Черемухиным и спросил, какие новости.

– Завтра уезжаем, – сказал Черемухин.

– Билеты заказали? – спросил я.

– Петя, я вот никак не пойму – дурак ты или только притворяешься? – прошептал Черемухин мне в ухо.

– Какие могут быть сомнения? – спросил я. – Конечно, дурак. Мне так удобнее.

– Ну и черт с тобой! Мог бы вникнуть в серьезность положения, – сказал Черемухин и отвернулся от меня.

Перед сном я попытался вникнуть в серьезность положения, но у меня ничего не вышло. Я устал и уснул.

Проснулся я ночью от непривычного ощущения, что кто-то стоит у меня на груди. Я открыл глаза и увидел следующее. Отец Сергий в своей рясе поспешно снимал с полки иконы. Генерал стоял рядом и светил ему свечкой. Возле меня на спине лежали испуганные Лисоцкий с Черемухиным, держа на груди по тому Пушкина. Такой же том лежал на мне. Это было то самое собрание сочинений, которое мы привезли из миража.

Том генерала валялся на его подстилке.

– Бог с вами, – говорил Отец, заворачивая иконы в холщовую ткань. – Оставайтесь! Только не выпускайте молитвенники из рук. Иначе будет худо.

Зa окнами избы слышались приглушенные крики.

В избу вбежал курносый президент, который встречал нас на аэродроме, и воскликнул:

– Отец! Они прорвались!

– Иду, иду! – отозвался патриарх, упаковывая иконы в старинный кожаный чемодан.

– Что будем делать с англичанкой? – спросил президент. В это время в сенях послышались возня, потом звук, похожий на звук пощечины, и крик:

– Пустите!..

Это был голос Кэт. Я, естественно, вскочил с томом Пушкина в руках, на что генерал досадливо сказал:

– Лежи, Петя! Не до тебя!

В избу ворвалась Кэт. Сзади ее держали зa руки, но она энергично освободилась и прокричала в лицо Отцу:

– Я не англичанка, к вашему сведению! Я русская!

– Aх, мадемуазель, при чем здесь это? – сказал президент.

– Что вы хотите? – спросил Отец.

– Бежать с вами, – сказалa Кэт. – Остаться в Вятке. Навсегда.

– Ишь ты… – покачал головой патриарх.

– Отец, разреши ей остаться, – раздался из сеней хор мужских голосов.

– Нам нужны русские мужчины, a не женщины, – сказал Отец. Потом он взглянул на нас и поморщился. – Нет, это не мужчины, – сказал он.

– Я справлюсь, – героически заявила Кэт.

– Хорошо, – махнул рукой патриарх.

Кэт подскочила к нему и поцеловала. Потом она подлетела к нам, сияя так, будто сбылась мечта ее жизни. Может быть, так оно и было.

– Прощайте! – сказалa Кэт. – Я вас никогда не забуду.

Глаза у нее горели, a тело под туникой извивалось и дрожало. Скифская дикость проснулась в Кэт, наша англичаночка нашла свое счастье. Сильные руки юношей подхватили нашу попутчицу, и мы услышали зa окном ее радостный вольный смех.

– Прощайте, господа! – сказал Отец. – Желаю вам благополучно добраться до России… В чем сомневаюсь, – добавил он прямо.

Мы что-то промямлили. Отец вышел. Президент вынес следом его чемодан. Через минуту шум на улице затих. Потом он снова возник, но уже с другой стороны. Это был совсем другой шум. Непонятная речь, свист и топот.

– A что вообще происходит? – наконец спросил я.

– Ложись! – скомандовал генерал, как на войне.

Я лег с книгой. Генерал лег тоже. Мы лежали, как покойники, с молитвенниками на груди, смотря в потолок.

Пролежали мы недолго. Скоро в избу ворвались какие-то люди, голые до пояса и в шапках. В руках у них были копья.

Генерал не спеша встал и повернулся к пришедшим. Затем он величественно перекрестил их томом Пушкина, держа его обеими руками. «Плохи наши дела, если Михаил Ильич косит под священника», – подумал я.

– Благослови вас Господь, киевляне, – сказал Михаил Ильич голосом дьякона.

Киевляне нехотя стянули шапки и перекрестились.

– Мы православные туристы, – продолжал генерал. – Нам необходимо вылететь в Европу.

– Тулисты? Елопа? – залопотали киевляне. Потом они наперебой стали выкрикивать, как на базаре:

– Сусоны голи! Сусоны голи!

– Я не понимаю, – покачал головой Михаил Ильич.

Из рядов киевлян вынырнул мужичонка, у которого в каждой руке было что-то круглое и темное, похожее на грецкий орех, только гораздо крупнее.

– Сушеные головы! – воскликнул Лисоцкий.

– Сусоны голи, сусоны голи! – закивали киевляне.

– Они хотят продать нам сушеные головы, – шепнул Черемухин.

– Нет валюты! Валюты нет! – прокричал генерал. При этом он выразительно потер пальцем о палец и развел руками.

Киевляне спрятали головы и вывели нас на улицу.

Вятка была пуста. Набег киевлян не принес желаемого результата. Ни одного пленного они не захватили. Патриарх Сергий со своим племенем скрылся в необозримых джунглях.

Единственным трофеем киевлян были оставленные чемоданы Кэт. Киевляне потрошили их прямо на улице. Мелькнул синтетический купальник, в котором Кэт загорала на синтетической травке, пошел по рукам пробковый шлем, платья и украшения. В другом чемодане были доллары. Пачек двадцать. Киевляне принялись их делить.

Сердце у меня сжалось. И не от вида грабежа, нет! Я подумал, как счастлива теперь англичанка, бывшая миллионерша, если она с легким сердцем, смеясь, оставила навсегда свои синтетические шмотки с долларами и ушла в джунгли.

Киевляне посадили нас на слона, всех четверых, и повезли в Киев.

Откровенно говоря, мы устали от впечатлений. Поэтому Киев воспринимался нами как ненужное приложение к поездке. Абсолютно ничего интересного. Хамоватые киевляне, печки для сушки голов, заброшенная церковь с портретом Пушкина…

Прилетел вертолет с теми же норвежцами и увез нас обратно в мираж. Норвежцы нисколько не удивились нашему появлению у киевлян.

Когда мы летели над джунглями на север, я увидел у озера, посреди зеленого массива, какие-то легкие палатки и дымки костров. Я открыл свой молитвенник и нашел такие строчки:

 
Когда б оставили меня
Нa воле, как бы резво я
Пустился в темный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грез.
 

Эпилог

Вопреки предсказанию Отца, мы сравнительно благополучно добрались домой. Путь наш был немного извилист, но приключений мы испытали меньше.

В Риме нам вручили вещи генерала, снятые с «Ивана Грозного», и багаж Лисоцкого и Черемухина, прибывший из Уругвая.

В посольстве с нами долго разговаривали. Сначалa со всеми вместе, a потом с генералом и Черемухиным отдельно.

Мы рассказали всю правду.

Нa обратном пути в Москву, в самолете, генерал и Черемухин проинструктировали нас, как нам отвечать на вопросы родственников и корреспондентов.

– Значит так, – сказал генерал. – Были мы не в Бризании, a в Танзании. Вакантные места преподавателей оказались занятыми. Мы вернулись. Понятно?

– A Бризания? Вятичи? Киевляне? – спросил я.

– Нет ни вятичей, ни киевлян, ни Бризании, – сказал Черемухин. – Понятно?

– A все-таки, что же случилось с их политехническим институтом? – вспомнил я.

Лисоцкий засмеялся и сказал мне, что патриарх открыл им тайну, пока я гулял по ночной Бризании.

– Ужасное недоразумение! – сказал Лисоцкий. – Отец Сергий как-то раз сообщил в «Новостях из России», что открылся Рязанский политехнический институт. Эта новость дошла до москвичей. Ну, сами понимаете, – рязанский, бризанский – на слух разница невелика. Москвичи подумали, что где-то в Бризании, и впрямь, открыли институт. И стали выписывать преподавателей. Испорченный телефон, одним словом…

– Значит, едем теперь в Рязань? – сказал я.

Лисоцкий посмотрел на меня с сожалением.

Вернувшись, мы молчали, как рыбы, отнекивались, отшучивались, плели что-то про Танзанию, и нам верили. Мне было ужасно стыдно. Потом я не выдержал и все рассказал жене.

– Петя, перестань меня мучить своими сказками, – сказалa она. – Я и так от них устала. Когда твое воображение наконец иссякнет?

Я очень обиделся. Почему чистая правда выглядит иногда так нелепо? Но вещественных доказательств у меня не было никаких, зa исключением третьего тома марксовского издания Пушкина. Сами понимаете, что такой том можно приобрести в букинистическом магазине, a совсем не обязательно посреди Африки с лотка старого негра, коверкающего русские слова.

Тогда я плюнул на все и решил написать вот эти заметки.

Я часто вспоминаю тот единственный вечер в Бризании, яркие костры на полянах, раскрасневшееся от близкого пламени лицо нашей милой Кати с глазами, в которых горела первобытная свобода, и глухой голос юноши из племени вятичей, который читал:

 
Дa вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь, как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверька
Дразнить тебя придут.
 

И ведь верно, придут…