Текст книги "Первое поле"

И снова в маршрут

Дождь из сиреневых звезд

Ночью Матвею снилось, как они вместе с Ласточкой идут по сопкам, по воде, как она вздыхает, машет головой, отмахивается хвостом от постоянно жужжащих слепней и пахнет лошадью. А утром, ещё до завтрака, привёл Ласточку на базу и заседлал вьючным седлом. Седланию она по привычке сопротивлялась: набирала в лёгкие воздух, косила глазом – получился ли обман? Но рядом стоящий Илья оценил сноровку Матвея в седлании, а после завтрака помог загрузить и закрепить вьючные ящики. День начинался солнечный и почти без ветра. По небу там и сям, как прибитые гвоздиками, стояли на одном месте пышные, взбитые облака. Летали и щебетали птицы – везде живут. Матвей почти наскоро завтракал: так ему хотелось в путь! Толик проводил его вдоль шумящей водами Ингили и помахал им с Ласточкой рукой, когда они отошли метров на сто. В этом месте был перекат, русло уходило влево. Матвей поднял ботфорты болотников и, осторожно ступая, выбирая ровные камни, стараясь не нахватать воды, перешёл на другой берег, а через двести метров повернул вправо в сопку, по которой вскоре и вышел в створ одной из линий. Ласточка, идущая следом, старательно топала копытами, повод не натягивала – видно, тоже соскучилась хоть по какой-то работе. Сверху с сопки спускался лёгкий ветерок, в котором как будто появился дополнительный едва уловимый запах дыма. Но не дыма от костра, когда он густой и лезет в ноздри, а как будто сверху, с неба, опускается неясный запах. Но вскоре Матвей забыл про него и шёл, поглядывая под ноги, в хорошем настроении рабочего партии, сменившего, пусть на время, рытьё шурфов на пешую прогулку по тайге. Матвей шёл, улыбаясь всем своим в общем-то простым мыслям. А мысли были о доме, о его дворе, о школьных друзьях. «Разъехались по дачам, отдыхают», – без всякой самой малой зависти к ним, думал Матвей. О том, что уже почти два месяца не был (и не хотелось) в кино, что уже прочитаны все книги, что как-то странно рубашка-ковбойка стала рваться. Дорога по сопке в редкой тайге сопровождалась только всполохами птиц, медленным (всё-таки поплыли) движением облаков и потрескиванием ломающихся под ногами упавших с деревьев и высохших веточек. Матвей представлял, как ему обрадуются в отряде, куда он везёт еду. Как будут расспрашивать что да как, напоят чаем, разгрузят Ласточку. В освободившиеся ящики загрузят камни. И всё это: и весёлая зелень листвянок и листьев кустов, и камни, из моха выпирающие, и простор неба, и топанье копыт, и то, что Матвей точно делал необходимое дело, – окрыляло, и сама собой запелась песня:

– Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек! Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек.

Матвей пел песню, пел всё громче и громче, и она у него получалась, и ему было всё в жизни понятно! Ясно! Есть дом. Есть работа. И есть топающая Ласточка, и его ждут в лагере. Всё хорошо, всё правильно!

Юыссы Кыыллах

Привет вам из Вилюйской синеклизы

Если открыть карту любой точки СССР масштаба 1: 10000 (если у вас под рукой такая найдётся), то невольно удивишься разнообразию названий рек, гор, сёл. Один к десяти тысячам – это такой масштаб, когда один сантиметр на карте равняется ста метрам на местности. Очень подробная карта. И когда утром перед выходом на маршрут, убрав со стола всё лишнее, начальник Константин Иванович выкладывал на столе топографическую карту, у Матвея и Анатолия глаза загорались. Рядом с картой Гаев клал компас, поворачивал карту так, чтобы стрелка на север на карте и стрелка компаса смотрели в одну сторону, и начинал рассказывать, что они партией делают сейчас, сегодня и завтра будут делать и где. Постепенно у ребят в голове сложился план всей территории работ – с распадками, сопками, ручьями и речками, как будто они взлетели на воздушном шаре и смотрели на землю, привязавшись к ней по компасу. Когда в Москве ходили в походы, то у Матвея была замечательная карта Подмосковья масштаба один к пятистам, которую он купил в старинном магазине карт на улице Кузнецкий Мост в центре Москвы, куда он при всяком случае всегда заглядывал помечтать о путешествиях. Магазин был скромный размерами, в две комнаты, но умещал на своих стенах над прилавками весь мир земного шара. А на самом верху обязательно стоял на угловой тумбе-полке глобус. Порог был изъеден множеством каблуков, а продавцы Матвею казались волшебниками.

В это утро был намечен маршрут правее и выше по распадку ручья Юыссы Кыыллах, с заложением копанок, взятием проб. Надо было как-то оконтурить копанками выходы пород, чтобы выйти к концу сезона на точное их залегание. И если всё провести точно, то будет совершенно понятно, где на местности и карте находятся, залегают кимберлитовые трубки и каковы их размеры. А повезёт, так и алмаз может попасть в промывочный лоток. Впервые за эти почти два месяца работ Матвею повезло в маршрут идти с Игорем Молнаром. А утром, перед завтраком, умываясь у реки, Матвей и Анатолий неожиданно получили от Игоря, можно сказать, интимный урок. Многие работы на земле, особенно трудные, тяжёлые, к которым прилагается напряжение мышц, вынуждают людей как минимум потеть, а если устал, так ещё и ошибиться нетрудно, и ножом порезаться, не дай бог, топором чиркнуть, а то и изувечить. А в поле, где ни врачей, ни больниц, такого допускать никак нельзя. И даже портянки должны быть намотаны классически, потому как ноги у геолога – это его жизнь. И среди этих простых истин есть и личная гигиена. Чистота тела, чтобы никаких вошиков и прочей мерзости. И вот Игорь и преподал её, гигиену, ребятам, совсем как инструктор, рассказал, что и утром, и на ночь необходимо обмывать в воде свои… детородные органы, потому как, не дай бог, если что заведётся от естественной грязи, и всё, ты не работник. И как-то так самым обычным образом показал, как он сам это делает. Ребята, слегка оторопевшие не столько от увиденного, сколько потому, что а ведь и вправду и за этим надо следить, не знали, как отвечать! Но на вопрос Игоря «всё понятно?» дружно кивнули. И после этой небольшой лекции про личную гигиену Матвей не то чтобы был благодарен Игорю за натурализм геологического быта, но никогда не допускал ошибок. И при случае делился знаниями с молодыми коллегами в партиях.

С собой взяли попить, поесть, кирки, лопаты, стометровой длины верёвку, а Матвей, конечно же, ружьё. Ходить с ним он уже втянулся, но вот хоть что-то подстрелить всё не удавалось. Ни разу ни утка, ни гусь не попадались на расстоянии, возможном для выстрела. Один раз, в самом начале жизни на реке, Гаев позвал всех, кто был в этот час в лагере, посмотреть на медвежью семью. Семья была далеко, но хорошо было видно трёх медвежат и большую маму-медведицу, которые вышли к реке и, судя по всему, думали, как через неё переправиться. Маленькие комочки медвежат бегали туда-сюда вдоль берега, а медведица стояла у кромки воды, поводила головой, как будто раздумывала. Матвей сбегал в палатку за тозовкой и, вернувшись, спросил у Гаева:

– А что, если ближе подойти?

Константин Иванович хмыкнул, посмотрел внимательно на Матвея и ничего не ответил. Но Матвей понял, что это он сглупил. Все семь человек, кто был в лагере, стояли и с удовольствием наблюдали за естественной жизнью в тайге… А когда мишки скрылись в лесу и все разошлись по своим делам, Гаев позвал к себе Матвея. Посадил его перед собой и серьёзным голосом произнёс:

– У медведей плохое зрение, но изумительный нюх. Так вот, мама-медведица могла бы тебя унюхать куда как раньше, чем ты мог бы подумать. А у неё дети. Так что, конечно, всё бывает, можно и нос к носу встретиться и живым остаться, но самому лезть на рожон совсем не стоит. Тебя дома мама ждёт! Усёк? – Матвей просто кивнул головой.

Но после этой, в общем, и простой, и нестрогой фразы Матвей, вечером разговаривая с Анатолием, коснулся и её.

– Толь, слушай, а вот нам же и вправду ну никак нельзя не вернуться домой. Ведь больше не отпустят.

Анатолий выслушал и весело хмыкнул:

– Ну да, как нас отпускать куда-то, если нас нет!

Шли ходко. В рюкзаках ничего не болталось. Шли втроём. Коля Сыроежкин что-то пытался рассказывать, но скоро смолк. Говорить при ходьбе по тайге было тяжело! Через три часа, спустившись с крутой сопки, вышли к ручью. Постояли, оглядывая местность. Игорь Александрович сел на упавшее дерево, расстегнул карман энцефалитки, достал слегка мятую пачку «Примы», из кармана штанов – спички, потряс ими и, чиркнув спичкой, прикурил. Матвей как завороженный смотрел на эти привычные для курильщика движения. После пятой затяжки Игорь Александрович, оглядывая пространство вокруг себя, распорядился:

– До перекуса пашем как звери, затем поглядим… Коля, ты идёшь первым. Отмеряй шагами сто метров, мы следом, проверочку устроим твоим способностям.

К середине сезона Матвей и Толик и все рабочие настолько точно, применяясь к местности, шагами измеряли эти сто метров, что по первости проверяли себя бечёвкой, подгоняя свои шаги. Но быстро приноровились и верёвкой уже и не пользовались. Но иногда, если сомнения закрадывались, то проверяли. Всегда получалось, плюс-минус, буквально в сантиметрах разница. Коля пошёл, слегка удлиняя шаги, Игорь и Матвей немного постояли и, тоже изменяя длину шага, потянулись по профилю за Колей. Отшагав положенное, Коля уже лопатой сдирал дёрн. Земля летом уже дала оттайку, копанки давались легче. В длину семьдесят сантиметров, в ширину два штыка, в глубину до полуметра. Из слоёв берётся земля, которая тут же становится пробой, собирается в мешочек для проб; в мешок (получается примерно по два килограмма) кладётся бумажка с координатами – и в рюкзак. Все мешочки надо вечером принести в лагерь, затем их, каждый по отдельности, в лотках промоют, и, если что интересное на дне лотка останется, пироп скажем, вообще любая тяжёлая фракция, знаки заносят на карту. Получается вполне читаемая для геологов информация о территории! Коля в своих ста метрах не ошибся, Игорь и Матвей пошли дальше. Через три часа Игорь (а после бани Игорь Александрович остался без отчества) затеял костерок – чай разогреть. Вскоре ребята подтянулись. Матвей открыл ножом банку тушёнки. По очереди вытаскивали куски, отправляли с хлебом в рот. Просто подкрепиться. А вскоре и вода в банке из-под конфитюра закипела. Игорь снял её с костра, поставил на две рядом лежащие веточки, бросил в неё чай, накрыл банку рабочей рукавицей.

Ближе к концу дня, возвращаясь с тяжелыми и всё пополняемыми образцами в мешках, которые собирали в течение дня на каждой пятой копанке, почувствовали, что пахнет дымом. И чем дальше шли, тем дым становился гуще. Это не на шутку испугало и Игоря, и ребят. И, прибавив шагу, они вскоре вышли к месту, где днём пили чай, и обалдели. Место, где горел небольшой костерок для чая, было… мокрым от налитой из ручья воды, а огонь шёл, разбежался неровным кругом уже метров на десять. И от горящего мха и веток валил почти прозрачный дым. И так споро, прямо на глазах разгорался, как будто ему пороху подсыпали. Горело всё: и мох, мох особенно, и упавшие сухие ветки. И огонь цеплялся к редким в этом месте деревьям.

– Вот это номер! – проговорил Игорь.

– Ни фига себе, – ответил Матвей.

А Коля, сбросив рюкзак, уже лопатой взялся сбивать пламя, засыпая его сырой землёй из ручья. Матвей отцепил банку, в которой заваривали чай, и стал с ней бегать к ручью и заливать самые сильные всполохи. Работать пришлось, задыхаясь от дыма. Игорь стегал лапой по огневым всплескам и, проваливаясь, затаптывал пламя сапогами. Менялись местами, а огонь всё не унимался. Но часа через два… как будто пламя сдалось, и только время от времени из-под земли взвивались маленькие язычки его, схватывая мох. Матвей тут же заливал его и бежал за новой порцией воды. Игорь, поругавшись, что мало после обеда залили, рассказал, что получается, что под кострищем был торф. Вот они, этот их маленький костёр и наделал, и запалили этот вековой торф. Сверху-то не видно. Решили ещё с полчаса сидеть, вдруг… задымит да заполыхает. Но обошлось. Матвей и Николай по очереди уже для страховки выливали воду на уже не горящие мхи. И из-за этого таёжного пожара Матвей и запомнил, из какого ручья они черпали воду и пили чай – из скромного ручейка Юыссы Кыыллах, в котором, когда геологи прибежали тушить огонь, сбилась в кучку жёлтенькая стайка детёнышей нырков. Стараясь держаться кучкой, гребли против течения, не зная как быть! Мама улетела, опасаясь людей. Когда Матвей, ещё не заметив будущих уток, нагнулся зачерпнуть воды, несколько нырков даже нырнули и вовсю на глубине в три сантиметра размахивали лапками, вытянув клювики, торопясь удрать от страшного Матвея! Когда воздух кончался, выныривали, проплыв в подводном положении против течения дай бог с десяток сантиметров. А вынырнув, снова видели улыбающееся лицо Матвея и в ужасе снова ныряли! А вот те из стайки, кто старался в надводном положении, те дальше на полметра сумели удрать! Через три дня Матвей шёл по этой просеке в маршруте и, выйдя на погорелую плешину, уже точно успокоился, что в тот день всё залили основательно. Постоял над этим серо-коричневым мелким провалом, окружённым кустами, лиственницами и зелёным ягелем, кому не досталось сгореть, и подумалось, как всё как будто и просто, и сложно в природе. Сколько лет должно пройти, какого опыта набраться, чтобы не ошибаться? Вперёд видеть, что будет если. Вспомнилось из любимой книги Григория Федосеева «Злой дух Ямбуя»: «Мать даёт жизнь, а годы – опыт». Причём свой личный опыт куда более основательный. Часа через два, когда солнце уже было в зените, Матвей вышел на профиль и по нему вскоре пришёл к работающим на шурфе рабочим, Николаю и Вике. Ребята работали в двух, на расстоянии двадцати метров друг от друга шурфах. Вика и Коля выбрались, отряхиваясь, на поверхность, поздоровались за руку с Матвеем, забалагурили, сворачивая цигарки с махоркой (и покурить, и от комаров отбиваться), они уже вовсю куражились. Уселись на два лежащих тут же ствола и задымили. Матвей ещё не баловался таким и отмахивался сорванной веткой. В жаркий шурф комары не лезли, а вот стоило только высунуться из шурфа, к примеру, воды попить, как откуда ни возьмись, просто из воздуха готовая стая опускалась на всё: на голову, плечи, спину, кисти рук, и в воздухе вокруг постоянно звучал комариный гуд и зуд. Особенные звуки, которые принадлежат только этим летающим нахальным по отношению ко всем, кто имеет горячую кровь, – и людям и животным, совершенно бесстрашным в тайге кровососам. Его, этот гудёж, трудно повторить человеку, как и невозможно забыть!

Первые «алмазы»

Пьёт облетевшая смородина из пентатоники ручья

В июле, когда уже стали пробивать первые полосы глубоких шурфов, Матвей в паре с Анатолием оказался в двадцати километрах от лагеря, где вдоль склона сопки были заложены эти по пять метров в глубину шурфы. Надо было ими охватить предполагаемое залегание алмазов в россыпях. Дёрн с верхним слоем миллиарды лет никем не тронутой земли снимался уже легко, но с глубины двадцати сантиметров начиналась мерзлота. Валили сухостой, устраивали пожог, отожжённую землю долбили кайлами и выкидывали лопатами. И так день за днём. Утром уходили, вечером возвращались грязные и усталые. Мылись, с трудом ужинали и валились спать. Начиная с метра, огонь уже начинает гореть этакими всполохами. Вспыхнет, сожжёт весь воздух, притихнет на секунды полторы – и снова пых по всю огневую глотку. Убирать оттайку становится жарко. Настоящая баня. А смотреть, как огонь вспыхивает в шурфе, интересно! И как только огонь съедает в шурфе воздух, жара вытесняет то, что называется продуктами горения, вверх, проходит время, чтобы новая порция воздуха опустилась вниз к горящим брёвнам, и огонь вновь с гулом и выстрелами ломающихся от жара стволов взлетает вверх неуправляемым пламенем. Минута, и пламя снова оседает, затихает. Как кто-то с мозгами, а не плазма. И всё повторялось с каким-то упорным навязчивым постоянством. Но надо работать. Любовались этими всполохами, только когда чаем баловались. Таскали порубанные в длину шурфа деревья, копали выгоревшие, превращённые в угли, выползали из этих бань отдышаться – и так несколько дней до находки алмазов. В этот день по прохладе утра пришли на линию шурфов, передохнули и приступили (начали) каждый в своём шурфе выбрасывать ещё горячую после пожога, совершенно сыпучую породу. Затем уже кирками и лопатами вгрызались в не совсем оттаявшую, но всё же рыхлую землю, когда у Матвея в срезе от лопаты что-то сильно, как стекло или женская брошка, блеснуло. Матвей сел перед этим блеском на колени и поскрёб его пальцем. Отвалившаяся земля открыла… – как спустя какое-то время Матвей узнал, есть такой термин в геологии и достаточно странный для науки, – «щека». Эту самую щеку, состоящую из простирающихся в земле алмазов, и увидел Матвей. Так как он эти самые алмазы сроду не видел даже в виде украшений, то разволновался и прямо из шурфа стал кричать Анатолию, чтобы тот шёл к нему. Толик услышал крики, испугался и мигом оказался возле стоящего на коленях Матвея. Брошенные лопата и кайло ещё больше испугали Анатолия. Но тут Матвей обратил к нему лицо, на котором не отражалось никакой боли, но выглядело странно. Как будто Матвей неожиданно получил по английскому пять, совершенно языка не зная.

– Прыгай ко мне, смотри, что открылось!

Анатолий спрыгнул. Матвей указал на блестящую щеку:

– Смотри.

Толик так же, как недавно Матвей, поковырял блестящее пальцем и обернулся к Матвею.

– Ну и что это?

– Как что! – возмутился Матвей. – Это же, смотри, алмазы! – Произнесённое вслух слово «алмазы» околдовало мальчишек.

– И что теперь делать? – спросил Толик.

Они помолчали, и Матвей предложил:

– Давай наберём этого в спичечный коробок и отнесём Константину Ивановичу или Молнару, кто в лагере будет.

Они так и сделали. Освободили один коробок от спичек, затем осторожно ножом поддели породу и положили таким образом добытые алмазы в коробок. Матвей закрыл его и осторожно положил в нагрудный карман энцефалитки. Вылезли из шуфра и взволнованные пошли в лагерь. Волнение и мысли разные подгоняли ребят, и они всё убыстряли шаги, и когда Матвей вдруг остановился, Толик налетел на друга. Матвей обернулся и спросил:

– Так это же… мы открыли месторождение! За это же могут и премию выдать?! – Матвей, давно мечтавший о настоящей гитаре, даже осёкся от мысли, что вот приедут в Москву – и на премию можно будет купить гитару. О чём он вслух и произнёс (сказал). – А ты что купишь? – спросил Матвей, как будто премия уже лежала у них в карманах.

Анатолий замялся. Хотелось много чего, но… Ребята так же торопливо заспешили на базу. Ноги сами несли, не замечая километров. Время от времени на всякий случай Матвей хлопал себя по карману убедиться, что алмазы на месте. Последние перед базой полкилометра просто бежали и поэтому запыхавшимися остановились у входа в палатку начальника партии. Услышав шум, не сразу, но выглянул из палатки Константин Иванович, и на лице его отразилось сильное удивление. Вышел из палатки, подождал, пока рабочие отдышатся, и поинтересовался:

– Что стряслось?

Матвей вместо слов достал из кармана коробок и протянул начальнику партии. Гаев взял коробок и взглядом спросил, что с ним делать. В глазах рабочих прочитал, что его надо открыть. Перед тем как его открыть, Константин Иванович потряс его. Звука спичек, стукающихся о коробок, не услышал и смело открыл его. В коробке, увидев немного земли со слюдой, ещё раз удивился, но уже увиденному, и опять же глазами спросил: и что? Тут Анатолий и сумел сказать:

– Константин Иванович, вот, – показал на Матвея, – он эти алмазы у себя в шурфе нашёл! Ну, вот мы и решили, что такая находка. Надо к вам. Чтобы быстрее.

Начальник партии бросил на рабочих взгляд, движением пальцев закрыл коробок, потряс им в воздухе и, как будто от чего-то убегая, нырнул в палатку. Ребята, радостные, остались стоять на улице, посмотрели счастливыми глазами друг на друга, на всё так же шумящую речку, на свою палатку, уже выгоревшую на солнце. Счастливое будущее счастье жгло грудные клетки и бурлило фантазиями. Из палатки негромко донеслись несколько слов женским голосом, и к рабочим вышел Константин Иванович. Он как-то так вздохнул, как будто решил тяжёлую задачу, оглянулся на свою камеральную палатку, откуда вышла улыбающаяся Зоя. Её улыбка подбодрила ребят, и вдруг они услышали:

– Во-первых, вы молодцы, можно сказать, настоящие геологи, ничего не пропустите. Мы с Зоей… – «Константин Иванович, – подумал Матвей, – специально тянул время, чтобы по-настоящему порадовать нас». – Мы вот провели, мы, – начальник партии повернул голову к Зое Анатольевне за поддержкой, – анализировали и… выяснили, что эта порода, – потряс коробком, – не алмазы. Это совсем иной минерал. Это слюда, она тоже встречается в природных минеральных образованиях земной коры. Она представляет собой породу вулканического происхождения, которая образовалась в процессе остывания расплавленной лавы. Эта группа имеет совершенную спайность, и сами видели, как блестит. Совсем как стекло.

Лица у рабочих после слова «стекло» сильно потускнели. Облик премии и открытия месторождения испарился, и уже всё стало понятно. А начальник партии договорил:

– Таким образом, можно сделать вывод о том, что слюда – минерал, который визуально напоминает стекло и имеет структуру слоистых кристаллов. Именно за счет этой особенности, а также по причине слабой связи между отдельными пакетами материалов формируются определенные химические свойства. А алмаз в природе похож, конечно… на стекло, если хорошенько отмыть, но… В общем, вы молодцы. – Константин Иванович посмотрел на часы, на небо. – Бегом обратно, ещё успеете пожоги запалить.

Вернувшись на участок, Матвей спрыгнул в шурф, опустился на колени и долго всматривался в выход слюды… Сидя в шурфе пред этими «бриллиантами», Матвей уже точно понимал, что лопухнулся. Слюда совсем не походила на алмаз. Матвей встал во весь рост и крикнул Анатолия. Толик, оказывается, стоял на краю шурфа, тут же откликнулся:

– Вот поступишь в институт, окончишь, тогда так не будем бегать как шальные с коробкой «алмазов».

Матвей поднял на него лицо, и слёзы сами по себе потекли из глаз.

– Да ладно тебе, мы сейчас можем и не так лопухнуться. А Константин Иванович, скорее всего, не проболтается.

Через час над двумя шурфами, в одном из которых алмазы превратились в слюду, вздымались сполохи пламени. Уже почти в темноте они вернулись на базу. Толстокулаков, дежуривший по кухне и уже убравший всё по своим местам: кружки – на кукан, посуду, миски – сушиться, только и спросил:

– Что долго-то, стряслось что? Ваши миски закутал, чай сами нагреете.

Утром натянуло дым. Ещё не густой, но явственно пахнущий далёким пожаром. Все в очередь выходили на берег Ингили и всматривались в даль против ветра – не видно ли чего? Когда вышли в маршрут, Игорь как будто про себя пробурчал: «Как бы это ветру в другую сторону начинать дуть? Я этих дымов уже так надышался, что видеть его не могу, не то что нюхать». Помолчал и договорил: «Правда, и курить не тянет».