Текст книги "Первое поле"

Льёт

Ты греешь в ладонях рюмку с джином…

Осадки, дождь, как там ещё в метеосводках передают, тянулись трое суток. Утром дежурным был Вика, с трудом, но позавтракали. Затащили часть дров под кухонный навес, положили под стол. Дождь то прибавлял, то убавлял, но не останавливался. Посидели на кухне за столом и решили, что дождь вовремя: дыма не стало, значит, пожар этот дождь потушил. Геологи ушли в камеральную палатку, а рабочим из-за погоды выдался выходной. Толик толкнул Матвея.

– Пошли ещё придавим.

И ребята вернулись в мокрую напрочь палатку, забрались в ещё сохранившие тепло спальники и быстро заснули. Но днём захотелось поесть. Пришли на кухню. Вика что-то готовил, подкладывая дрова. Из-под крышек парило. И тут Матвею пришла идея над костром навес организовать, с чем он и пошёл к ребятам-рабочим в палатку. И вчетвером – Володя, Коля, Толик и Матвей – намокли, конечно, но вкопали разной высоты берёзовые стволы вокруг кухонного костра под размер тента. Сверху прибили четыре перекладины из тонких стволов и натянули тент. А тут и обед поспел.

Дождь лил, как будто ему приказали лить. Иногда менялся градус дождевых струй. После обеда снова в палатку. Читали, уже и не замечая шума дождя, дремали. А после ужина стихия разбушевалась не на шутку. Уже засыпая, Толик и Матвей заметили, что дождь прибавился, затем порыв ветра, ещё один, и тут дождь просто остервенел так, что на спальник Матвея прямо с крыши палатки стали лететь крупные капли, которые умудрялись лететь с такой силой, что пробивали ткань. Но не все подряд, а какие-то особенно скоростные, что ли. Они вылетали в разных местах через двадцать – тридцать сантиметров друг от дружки. Толик зажёг свечу, и наши молодые рабочие зачарованно следили за этими стремительными каплями, как они, теряя скорость, по короткой дуге сваливались на спальник.

– Вот как надо выбирать место в палатке, – оценил Толик этот водопад. На что Матвей подумал и ответил:

– В следующее поле я слева устроюсь.

– А интересно, – проговорил Анатолий, – а сколько дней ещё лить будет. А если как в тропиках, по месяцу.

Интересно, конечно, но Толик как в воду глядел. Дождь не унимался, и на четвёртый день утром Гаев отменил дождевые. И проходку шурфов пришлось вести при дожде, и тесто заводить, и в маршруты отправляться. Первыми на самый край карты ушли Зина и Нина. Взяли с собой палатку, маршрутку, лёгкие спальники, еду. Матвей с Толстокулаковым оказались на проходнушке. Одно хорошо – дожди были тёплыми. Через два дня дождь стих, проглянуло солнце, настроение сразу поднялось, как и работоспособность. На солнышке за день проветрилась и высохла вся одежда, её повесили вместе с рюкзаками на ветках кустов. И открылись дали, закрытые сначала дымом, затем этими дождями.

И снова утром Матвей получает задание взять одну из лошадей и отвезти девушкам-геологам еду и воду. Оказывается, они работали высоко на сопке и ручьёв там не наблюдалось. Матвей с Ильёй загрузили Ромашку. Кучум сидел рядом и смотрел (наблюдал) за сборами, очевидно рассчитывая, что в маршрут пойдёт Илья. Через четыре часа Матвей уже был далеко, в подножии действительно высокой и крутой сопки. Матвей шёл в кедах, которые намокали на переправах и успевали высохнуть, пока шёл посуху. Внизу по сопке ещё росли великаны, но чем выше, тем реже. Ромашка вела себя просто замечательно и, когда останавливались отдохнуть, даже и не тянулась за травой. Видно, что во время вынужденного безделья наелись на неделю вперёд. Поднялись по крутизне, а дальше пошла почти ровная поверхность, и уже уставший Матвей вдруг сообразил, что поклажа лёгкая и что Ромашка может и его на себе везти. Последние полчаса Матвей уже шёл по вешкам, по профилю. Километров через десять должен был быть лагерь девушек. Идея поехать верхом настольно понравилась, что Матвей, найдя упавшее дерево, обрубил пару мешавших посадке ветвей, подвёл к этому месту Ромашку и почти без труда забрался в седло. У вьючных сёдел не было стремян, не задуманы, поэтому и забраться на спину Ромашки иначе невозможно. Но одно обстоятельство Матвей не учёл, да и не мог учесть. Ромашка не знала, что такое везти седока, как слушать удила. И вообще как себя вести в таком случае. Но, оседлав Ромашку, Матвей как-то убедил её тронуться в путь. И какое-то время, оказавшись на такой высоте от земли (новые горизонты, виды), Матвей был рад идее ехать верхом. Ромашкины уши торчали вверх, голова качалась, всё было хорошо и понятно! Матвей даже проговорил (сказал) ей несколько приятных слов. Но где-то через километр Ромашка не то что свернула, но потянула слегка не по натоптанному профилю, а вправо. Матвей аккуратно потянул левый повод, чтобы вернуться на профиль, но Ромашка на это потягивание тут же остановилась.

– Здрасте, приехали, – сказал на это Матвей, ещё раз потянул повод, оба его ремешка. Ромашка даже попятилась. – Так! – проговорил Матвей. – Это ты зачем пятишься? – И Матвей даже хотел было спрыгнуть, что было бы совершенно правильным, но нелёгкая подсказала ему, как он видел в кинофильме, пятками хлопнуть Ромашку по бокам, понукая её к движению. И это было последним его движением, которое он сделал по своей воле. Ромашка от этих пяток сначала как бы присела на задние ноги, затем, так как Матвей держался за повод и невольно потянул его на себя, чтобы удержаться, вероятно, что удила впились в рот Ромашки настолько больно, что она одновременно и понесла, и заскакала. Несла и скакала с Матвеем она недолго, буквально какие-то метры, и на исходе эта её каприоль закончилась для Матвея антикурбетом, а за миг до вылета из седла его коленки, взметнувшиеся ввысь, врезали боксёрским хуком снизу в челюсть. Надо заметить, летел Матвей недолго и недалеко. Летел от боли в челюсти с закрытыми глазами, можно сказать, без чувств. По большому счёту самого момента приземления Матвей никак не почувствовал, настолько боль от хука была выше всего. Но, когда сознание вернулось, Матвей, ещё не открывая глаз, попробовал по отдельности проверить, всё ли в его теле на месте. Сначала пошевелил языком – шевелится. Затем осторожно пошевелил ногами – тоже всё как будто цело. Сжал и разжал кисти рук, и только после того, убедившись, что цел, открыл один глаз. Вернее, он открыл оба, но один, левый, ничего не видел, перед ним что-то тёмное находилось, а когда резкость навёл на правый глаз, то увидел что-то очень знакомое, светлое и овальное. Но настолько этот овал был совсем у глаза, что, чтобы понять, что это такое, Матвей слегка отодвинулся и… увидел остаток ствола молодого деревца, срубленного по профилю, чтобы не мешал проводить этот самый профиль. И, когда сообразил, что это такое, чуть было не вернулся в прежнее полуобморочное состояние, потому как увидел своим глазом, что был в двух сантиметрах от неминуемой смерти. Лежал Матвей долго, и не потому, что не мог встать, а потому, что было стыдно за себя. Из сознания, наседая друг на друга, выплывали картины одна страшнее другой. Как он лежит день, другой, пока не хватятся. А хватиться могут только на третий день. Как найдут, ужаснутся. Побелеет от сообщения Гаев, да все. Как выйдут в эфир, чтобы передать сообщение о смерти. Как в Москве упадёт в рыданиях мама.

Но самое интересное случилось, как только убитый случившимся Матвей поднялся на ноги. Матвей встал, потоптался на месте (всё цело) и увидел Ромашку в пятидесяти метрах от себя. Она преспокойно кормилась. Матвей, отряхиваясь от сора, пошёл к ней, но, когда осталось метров пять, она не просто посторонилась Матвея, а специально отбежала метров на двадцать.

«Однако, – подумал про себя Матвей, – обиделась, что ли?»

Матвей решил хитрить. Сначала, делая вид, что собирает что-то с земли, ходил галсами мимо Ромашки, постепенно приближаясь на расстояние броска. Первый вариант не прошёл: Ромашка усекла манёвр и снова отбежала. Вторым заходом Матвей решил попробовать загнать Ромашку в таёжный угол, где бы сходились два упавших дерева. Через полчаса, направляя Ромашку в нужную сторону, туда, куда они с ней совсем недавно мирно и шли, и даже немного верхом ехали, где такие две сосны лежали, упав друг на друга. Но и тут Ромашка оказалась хитрее Матвея. «Вот зараза, – совершенно искренне подумал о лошади-колхознице, – откуда только догадалась?» Но Ромашка именно догадалась, наперерез Матвею бросилась и буквально в метре, но прошмыгнула мимо бросившегося ей почти на шею Матвея. Ромашка отбежала вниз по склону. Матвей ещё не забыл хук, а тут ещё новый кульбит. Дело к вечеру. Матвей, как дурак, бегает по тайге за милейшим животным. Он же уже как час или два должен был быть у девушек, и ничего не приходит в голову. Так продолжалось ещё час-полтора. Матвей даже жалобным голосом упрашивал Ромашку простить его. Обещал никогда в жизни не ездить на ней верхом, что было, конечно же, правдой! Ромашка каждый раз отбегала. Одно хорошо, что не убегает вообще. И уже когда стало смеркаться, Матвей решился на отчаянный манёвр – подойти как можно ближе, но не пересекать эту демаркационную линию и стоять там на месте, собираясь с силами и духом, чтобы уложиться в один прыжок. И когда так получилось – Ромашка спокойно паслась, Матвей топтался, как вдруг понял, что совершенно потерялся в тайге. Вот поймает, а куда идти? И этот ещё один кошмар придал Матвею силы, и он чуть ли не с ором сиганул, и даже так удачно, что наперерез, угадав, куда Ромашка может побежать, и на излёте поймал повод. И обрадовался. Так обрадовался, что даже расхотел Ромашке дать тумаков. Конечно, надо бы, если по совести. Минут через пятнадцать Матвею снова повезло: он буквально наткнулся на вешку. И всё тут же встало на свои места: вот сопка, вот профиль, где-то там впереди его ждут. И не просто Матвея или любого из рабочих ждали, а очень ждали. Еда и вода на исходе. Разве можно было предположить, что так всё сложится? Но Зина и Нина были даже слишком рады. Матвей разгрузил Ромашку, нашёл, чем связать ноги. Пока разгружали, понятно стало, что ночевать Матвею придётся тут. И вечерний чай после второго блюда (конечно, каши) был сварен на троих. А ночевать придумали так. Раз спальников всего два, решили, пользуясь теплом на улице, как-то разместиться в маршрутной палатке втроём, а Матвея положить спать посередине. Матвея эта затея как-то сбила с панталыку: он никогда так близко не был с женщинами, тем более что кое-что уже знал, когда случилась любовь с Ниной. То есть причины переживать были. Но вот хоть что-то пережить Матвей не сумел, потому как только сполоснул лицо и пальцем почистил зубы, разулся и на коленях заполз в палатку, тут же уснул и более ничего не знал. Но вот ночью была одна неувязочка, после которой Матвей долго не мог уснуть. Ночью он почувствовал, что его руку кто-то трогает. Матвей от этого проснулся и покраснел, потому как открыл глаза, а в палатке было уже светло, и увидел, как Зоя осторожно, чтобы не разбудить, поднимает руку Матвея, которая оказалась на её груди (Матвей зажмурился), и кладёт её рядом с юношей. Матвей обомлел и, возможно, покраснел (этого никто не знает), но после этого, возможно до самого подъёма, он не спал, стесняясь этого, конечно, случайного положения его руки. И ни свет ни заря вылез из этого оцепенения, пришёл в себя и наладил костёр.

Скорпион

Скорее прочь, сказаться в «нетях»,

Бежать, удариться в бега

Оказывается, семейству скорпионов тьма лет, и даже тьма миллионов лет: их учёные откопали в слоях силурийского периода. Людей, нас, они ни во что не ставят, но всё же опасаются. Раздавить любого из них ничего не стоит! А так как пересекаемся мы с ними слишком редко, то какие-то к ним претензии совершенно отсутствуют! А вот исключения бывают. И, когда среди лета Матвей бодрым шагом поспевал за Анатолием, следя глазами за тропой, чтобы, зацепившись, не кувырнуться, услышал от Толика непривычный вскрик «ой!», поднял голову и увидел, как друг осел, но как-то на одну ногу. Тут же оказался рядом.

– Что?

Анатолий сел на землю, поднял на Матвея лицо с открытым ртом и почему-то молчал.

– Да что стряслось-то? – снова спросил Матвей.

– Меня кто-то укусил! – сумел проговорить Толик тревожным голосом.

– Где укусили-то, покажи.

Анатолий показал рукой на правое колено и стал сидя стаскивать штаны. И, когда обнажились колени, оба друга увидели на правом чуть выше чашечки красное пятнышко, как будто иголкой проткнули, и совсем незнакомое – кожа вокруг этого пятна быстро набухала, как будто раздувалась изнутри.

– Похоже, кто-то серьёзный куснул. Скорпион, скорее всего, – уже осипшим голосом проговорил Толик.

– А больно? – поинтересовался Матвей.

– Уже начинается, – ответил друг.

– Слушай, – взволнованным голосом проговорил Матвей, – у меня нож, утром точил, как бритва, давай вот что: ремнём перетянем, я рассеку аккуратно кожу над укусом и отсосу.

Ребята схватились (задумались), чем перетянуть, если только ремень Толика, что и сделали. Матвей выше укуса набросил его, два раза обмотал ногу и затянул на одну из дырок ремня. Затем вытащил нож из ножен, даже приговаривая от волнения:

– Слышал, что такое порохом прижигают.

Матвей примерился с ножом к ранке, а Толик не то что с ужасом, но похоже, что боль от укуса была настолько сильной, на что угодно был готов. Матвей несколько раз потёр лезвие о кору рядом стоящей молодой ёлки, приговаривая:

– Дезинфекция.

Сел рядом на оба колена, левой рукой сжал кожу на колене, чтобы укус выдавился конусом и, почти не касаясь, провёл лезвием по укушенному, по этой точке. Выступило немного крови, потекла вниз. Матвей отвёл нож в сторону и впился губами в ранку, стал отсасывать и сплёвывать всё, что попадало в рот. Раз пять присасывался.

– Наверное, всё, что мог, высосал, – оторвавшись и последний раз плюнув, сказал Матвей. – Ты как?

– Нога как будто деревянная стала. Не гнётся.

– А если встать?

Матвей помог подняться, а Толик, натянув штаны, попробовал встать на ногу и даже невольно вскрикнул.

– Толь, а ты не слышал: скорпионы – это смертельно или так, на время?

– Ну, человека ему не убить: большие мы для него, не поживиться.

– Тогда вот что: давай ко мне на закорки – и на базу. А там…

Что будет там, конечно же, геологи не догадывались, но Толик забрался на спину Матвея и поехал в ставшую родной палатку. Ехать им было двадцать километров. С перерывами, остановками, но ещё засветло вернулись. У камеральной палатки горел костёр, и все, кто в это время сидел у огня, увидев такую картину, всполошились. Матвей с такой поклажей подошёл к своей палатке и сказал давно заготовленное:

– Ну, слазь, калека.

В палатке Толик снял перед Гаевым штаны, Константин Иванович фонарём осветил колено:

– Может, и скорпион, конечно. Но в мае они точно опасны, а сейчас, так что к утру, может, и отпустит. Но давайте повязку наложим, чтобы не подхватить чего.

И действительно – опухоль к обеду следующего дня стала опадать, и Толика назначили почти вечным дежурным по кухне. Отчего Вика заметил:

– Это ты, Толян, специально скорпиона словил, чтобы на кухне оказаться.

Романтическая составляющая бани

 
Живём, не замечая красоты,
В погоне за какой-нибудь удачей
 

В середине июля Матвею снова достался одиночный маршрут. И связанная с этим маршрутом работа. Надо было в шурфах добрать породы. Номера указаны – принести на базу, промыть и сравнить с теми шлихами, которые уже были взяты из шурфов. С тем Матвей и отбыл утром. И утром же Гаев объявил, что сегодня такой выходной не выходной, но будет баня.

Банная палатка обычно так и стояла над банными камнями, и снимали её, только чтобы разложить костёр. И, когда Матвей собирался в палатке, Вика и Володя уже её снимали. Матвей часа через три пришёл к подошве сопки, на шурфы. Приготовил мешки. Записки, чтобы не перепутать, из какого шурфа. И аккуратно собрал материал. Набралось по весу килограмм с двадцать, и Матвей понёс эту драгоценность на базу. Матвей ещё торопился, потому как настолько сама баня была хороша, что он её ждал. Купания вечером после работы – это, конечно же, замечательно, и даже с мылом, но не то. Баня, когда всего тебя расфуфырит жар, когда в третий раз после обработки паром скрипящим выползаешь из реки с совершенным пониманием, что только это и есть жизнь, логика всей полевой работы приобретала ясные очертания. А тут ещё произошла замечательная история со щукой. Ребятам Игорь подсказал, как стирать энцефалитки. Игорь показал это в деле. Пришли втроём на берег, где Игорь привязал к брюкам и курточке верёвку, конец её тоже привязал к крепкой ветке куста и, размахнувши своей одёжей, бросил её в воду.

– Вот и вся недолга, – пояснил Игорь Александрович.

Ребята внимательно проследили, как течением прибило и утопило эту одёжу и стало её трепыхать меж струй совершенно естественным образом. Наши геологи быстро приняли эту стирку на вооружение и в один день, проснувшись, выйдя на утреннее омовение, Матвей заметил, что в его брюках спряталась рыба, и как будто щука, и по всему большая! Сразу сделавшись тихим и незаметным, поднялся к палаткам к Игорю с этим сообщением.

– Игорь Александрович, – шептал Матвей у палатки Игоря, – в моих штанах рыба стоит!

– Теперь это называется рыбой? – ответил удивлённым голосом Игорь и вышел из палатки.

Матвей обрадовался и, показывая рукой на реку:

– Как будто большущая.

Игорь Александрович, увлечённый таинственным голосом Матвея, проследовал, можно сказать, на цыпочках, с ним на реку и из укрытия действительно увидел, как из штанины выглядывал нос приличной щуки. Игорь отступил в кусты и потянул за собой Матвея. И только у палатки заговорил:

– Я сейчас блесну налажу, а ты возвращайся и никого не пускай на берег, понял? – Матвей кивнул головой и вернулся сторожить. Щука пару раз высовывалась по уши из укрытия и возвращалась. Азарт захватил всего Матвея. Приди сейчас кто из партийцев, уложил бы на землю. Но все были по своим палаткам. «Да что же так долго не идёт?» – переживал Матвей. И когда терпение уже готово было лопнуть, Игорь тихо возник за спиной у Матвея:

– Стоит ещё?

Матвей посторонился, чтобы Игорь увидел всё своими глазами. А Игорь пришёл с короткой палкой, которая, надо полагать, стала удочкой: к ней посередине была привязана леска, на конце блесна. Игорь шепотом приказал: «Стой и не шевелись. Я зайду с хвоста». Игорь попятился и… вышел метрах в десяти вниз по течению на берег и оттуда кивком головы спросил: стоит ли? Матвей показал большой палец вверх. И тогда Игорь приготовил снасть к тому, чтобы бросить блесну. Аккуратно около ног кольцами выложил леску, палку взял в левую руку, а правой покрутил блесной на леске так, чтобы набрать ей инерции, и отпустил. Блесна упала рядом со щукой, но на траву. Матвей охнул про себя. Игорь же потянул леску и повторил манёвр. На этот раз блесна попала в воду, но за штанами, щука не дёрнулась. Третий бросок был настолько хорош, что и Игорь растерялся, а Матвей присел, потому как щука, в мгновение вылетев, схватила блесну и обалдела. Игорь что есть мочи потащил леску на себя и успел. Крючки блесны зачековались, и леска натянулась, и щука начала уходить в глубь, а Игорь, отпуская и натягивая леску, не давал ей этого сделать! Матвей спрыгнул с террасы и подбежал к Игорю.

– Матвей, рыба большая, – сказал Игорь, – боюсь, леска не выдержит.

Игорь Александрович держал леску в натяг и… то отпускал её, то подтягивал. И тут она сама вышла на поверхность, как кит вынырнула и пошла в воду. Игорь и Матвей увидели её. Показалось, что с человека ростом. На берег уже вышли все, кто проснулся, и, болея за Игоря, стали давать советы, и один совет понравился. По нему надо было у Гаева взять мелкашку и ловить момент, как голова щуки покажется близко к поверхности воды, брать в голову. Матвей вернулся с мелкашкой и с Гаевым. И как только Игорь подтянул щуку, выцелил и не попал. Второй раз Игорь потянул леску, и второй раз щука показалась на поверхности, совсем как у Пушкина в «Сказке о рыбаке и рыбке». Второй выстрел оказался точным. Щука перестала тянуть и извиваться, а когда вытащили (для чего Вика полез в воду помогать, иначе леска бы точно порвалась), щука оказалась взаправду большой и тяжёлой.

Матвей узнал, что завтра у Игоря день рождения. Про день рождения Гаев сказал:

– Игорь Алексанрович, а мы ломали голову, чем стол на твой день рождения украсить! А оно вот и само решение. И уху сварим, и заливное.

Матвей выловил из суматохи по поводу щуки про «день рождения» и решил завтра утром пораньше податься с ней на счастье в тайгу с тозовкой.

– И ещё: никто не против, если сегодня и завтра передохнём? А то как-то совсем забегались, – обратился Константин Иванович к радостным полевикам. – Тогда так: Тостокулаков, займись, с кем выберешь, баней. Щукой, – Гаев осмотрел кадры, невольно собравшиеся на рыбу, – есть желающие? Кто сегодня по кухне? – Сыроежкин поднял руку. – Вот и отлично, тоже хоть Анатолия возьми в помощники. Остальные… – Игорь не дал договорить начальнику – принёс фотоаппарат заснять такую редкость! Матвей тоже сфотографировался и подумал, почему бы не попробовать порыбачить, и как только позавтракали, собрал удочки и подался вниз по реке поискать счастья. Пройдя с километр, нашёл подходящее место, нарыл тут же пару червяков, насадил их на крючок, перетащил по леске и оставил его в тридцати сантиметрах от извивающегося червяка, забросил. Поплавок благополучно со скоростью реки переместился слева направо. На червяка никто не позарился. Матвей раз десять вынимал и забрасывал леску. Решил, что место неудачное, дошёл до переката, прошёл, выбирая подходящее место, и снова ловил рыбу. Но рыба не желала ловиться, и Матвей переходил по берегу всё дальше, пытаясь понять, что рыбе надо, такой червяк красивый. Вода чистая. Рыба должна же быть, щука-то кого-то ловила же. Матвей уже и ушёл далеко, и как будто испробовал все глубокие места, но ни поклёвки. Это была первая рыбалка Матвея, и итоги расстроили. Матвей ещё потыкался с тем же успехом. И тут ему потребовалось за большой надобностью отлучиться. Матвей воткнул удилище в землю в метре от воды. Подумал, не унесёт ли течением, соскрёб у терраски сырой земли, придавил ею место, где удилище воткнул. Подумал и ещё придавил, и даже придавил подошвой сапога. Когда через несколько минут вернулся и было потянулся за удилищем, он увидел на только что придавленной сапогом, своим сапогом земле, судя по всему, отпечаток задней правой ноги медведя. Матвей, не выпрямляясь, посмотрел вдоль реки, куда покочевал мишка, но почти сразу берег повернул вправо и берега не стало видно. Пойти до поворота и посмотреть, что там, Матвей после гаевской лекции о безопасности на полевых работах не посмел. И вообще стал думать, как быть. А если миша обратно повернёт? И почему это он вообще тут прошёл и даже не поинтересовался, кто удочку воткнул? Следующей мыслью была как будто простая мысль, что он так пропитался тайгой, смолой, рекой, что уже не пахнет человеком.

– Михаил пошёл в сторону базы, – сам не заметив, заговорил вслух Матвей. – Там он точно испугается людей, и что дальше? А если вернётся? Ой, мамочки, что же делать?

И самое логичное решение – как можно быстрее дойти до переката, перейти на другой берег, где стоит лагерь, и бегом домой. Так он и сделал. А когда перешёл реку, поднялся немного на сопку, чтобы не по берегу идти, и повернул направо, Матвей всё время поглядывал через реку, не идёт ли медведь. Медведя Матвей так и не увидел. А когда с сопки спустился в лагерь, даже присел от неожиданности, потому как с одного места чуть выше базы открылся взору и сам лагерь с палатками и кухней, и баня, и как раз в тот момент, который можно назвать прекрасным, когда Нина и за ней Зоя нагими вышли из палатки бани и пошли в воду. Это было совершенно неожиданно. После пережитого с медведем и вдруг такое, самое красивое на земле явление – нагие девушки входят в воду. Было слышно, как они смеются, брызгаются, плавают. Матвей, зачарованный и очарованный увиденным, потерял ориентацию и, опустившись на землю, затих, с тем чтобы всю следующую жизнь в любой её момент извлечь из памяти эту дивную картинку, полную восторга юности. А Нина и Зоя вышли из воды и (сами домысливайте, что видел Матвей) босиком по камням вернулись в палатку.