Текст книги "Первое поле"

Нокаут

Во дни разлук и горестных сомнений…

Через неделю дыма ещё больше прибавилось. Каждое утро начиналось с оценки его густоты. Рабочие добили эти «алмазные» шурфы, и Матвея поставили на перетаскивание породы из шурфов к реке. А на реке Игорь Александрович в лотке промывал принесённое. Собирая после промывки самые тяжёлые фракции в специально пошитые для таких проб мешочки, совсем как во время войны у солдат для махорки. Такие же шнурки-завязки.

Все рабочие были распределены – только успевай. Половина лета прошла. Утром Матвей с пустым рюкзаком и Игорь Александрович, ходко шагая в сопровождении Кучума, вышли на сопку к шурфам, набрали со стен шурфа породы в специально пошитые для проб мешки сантиметров в сорок длиной и двадцать шириной, положили в рюкзаки и понесли к реке.

– Не заплутай, – напутствовал Матвея. И договорил: – Жду с алмазами.

– Ну Игорь Александрович, – проныл Матвей, – сколько можно?

– Иди ужо, старатель.

Кучум куда-то умотал по своим делам, и «старатель», не слишком обидевшись на Игоря, вернулся на дальний от реки, в двух километрах, шурф, по дороге думая, как Игорь пошутил про алмазы. Но Матвей и Анатолий знали, что кроме геологов никто не знает, как они с коробком слюды двадцать километров отмахали. Никто из рабочих ни разу не пошутил. Сбросил в шурф мешки, спустился по стволу, приставленному к стенке пятиметрового шурфа с вырубленными по бокам ступенями. Набрал, соскребая лопатой с полуметровым черенком, со стенок и дна два больших мешка породы, выбросил их вверх на край шурфа. Выбравшись, поставил их в рюкзак. Подумал и, вернувшись в шурф, набрал ещё один. Вес получился большой, но подъёмный. Немного отдышавшись, Матвей накинул рюкзак за спину, поправил лямки и пошёл к реке. Игорь к этому моменту уже всё промыл и поджидал Матвея, уютно сидел курил. На обратном пути Матвей решил, что хватит сил принести сразу четыре мешка. Мешок породы в среднем весит пятнадцать килограммов. «Неужели не справлюсь, да запросто!» Но, набрав и втиснув в рюкзак мешки, Матвею, как он ни старался, сил не хватало поднять его на плечо. Выгружать один мешок стало обидно, и, покрутив головой (как же поднять?), нашёл выход. Рядом почти параллельно земле тянулся, опираясь на толстые ветви, ствол поваленной толстой ели. Её и не спалили в шурфах из-за её толщины. Рубить долго. Матвей подтащил к нему рюкзак, набрал в грудь воздуха и рывком поставил рюкзак на ствол. Надо было только немного присесть, пролезть в лямки, распрямиться – и можно «ехать». Вес рюкзака неожиданно оказался таким большим, что, прежде чем тронуться, Матвей потоптался на месте, приноравливаясь. С рисом мешок тяжелее, вспомнил Матвей. Выбрав устойчивое положение для тела и рюкзака, пошёл, постепенно втягиваясь. Поначалу рюкзак сносил Матвея то в одну сторону, то в другую, но и с этим он справился, тем более что идти в общем-то вниз, не вверх. Матвей не замечал ничего рядом, только нёс, приговаривая про себя: «Годится, годится». И даже натруженным голосом пропел «Магадан – вторые Сочи…» Но, когда появилась за деревьями река, обрадовался: силы кончались. Игорь сидел на корточках, в резиновых сапогах в воде, спиной к Матвею и качал лоток. Матвей остановился на самом краю метровой терраски, отдышался. Теперь надо было снять рюкзак. Эту бетонную тяжесть, что давила его к земле все эти два километра. Игорь мыл и за шумом воды не слышал Матвея. Подумал, как избавиться от рюкзака – сбрасывать не получится, плечо не освободить, – и тут же придумал: всего-то сползти по террасе, рюкзак опустить на кромку – и… свободен. Матвей приноровился и стал съезжать вниз. Тут его услышал Игорь, повернулся к нему и смотрел, как Матвей съезжал по склону террасы. Положил лоток и пошёл к Матвею помогать, но тут Матвей сам освободился от лямок и вдруг в одно мгновение всей грудью наклонился в поясе вниз к коленям и громко охнул. А Матвей, как только стал на землю и присел, чтобы освободить плечи от лямок рюкзака, ничего и подумать не успел, как своим лбом ударил по своим же сложенным вместе коленям. Было больно и вскоре смешно. Да так, что он сначала коротко хохотнул, затем сильнее, чем заразил Игоря, и они вместе хохотали над тем, как Матвей сам себя коленями по лбу огрел. Игорь пританцовывал, стуча сапогами, как в пляске, а Матвей потирал, хохоча, лоб и пытался что-то сказать. Отсмеявшись, Игорь Александрович помог Матвею распрямиться и ещё раз хохотнул:

– Если синяки вокруг глаз появятся, говори, с медведем на кулачки сошёлся. Ты смотри, как тетива прям, мышцы сработали. Вот это номер! Ни разу у меня такого не случалось.

Матвей трогал своё лицо руками – вроде всё на месте. Посмотрел на руки – ничего такого. Посмотрел на уже и не улыбающегося Игоря. Попробовал сам улыбнуться:

– Вот это нокаут!

Через минуту, оценив и даже про себя похвалив Матвея, вслух Игорь Александрович сказал так:

– В нашей службе и такое бывает, что никак по-другому… нельзя, но специально нарываться не стоит! – Помолчал, закуривая… – А если бы ногу подвернул или мышцу надорвал? Разве было бы хорошо? Не было бы… Но что есть то есть. Давай вместе мыть. Наносил тут на два дня! Заодно и научу.

Вечером, когда улеглись с Толиком по родным спальникам, Матвей рассказал ему про эту реакцию мышц:

– Знаешь, полное ощущение, что кто-то двумя кулаками, да совершенно плоскими, как кувалды, по всему лицу приложил. До сих пор, как будто под асфальтовым катком побывал. Хорошо нос посерёдке – стал бы как у Ильи…

Лоток

Кораблик мой плывет, плывет…

Лоток для промывки проб породы делают из дерева или из дюрали, авиационного металла. Если из дерева, то такого, которое после работы в воде не очень-то рассыхается. Шириной примерно в тридцать сантиметров, длиной с полметра, посередине поперек лотка ровное углубление, по бокам стенки. Там, где углубление, стенки по пять сантиметров, а к краям сходят на нет. Как если бы две доски приставили под углом друг к другу. Если в лоток насыпать породу, окунуть лоток в воду и затем его покачивать вперёд-назад, то порода смешивается с водой, лёгкая её часть смывается, а что потяжелее – уходит на дно лотка, в углубление. Если делать это не торопясь, то минут через десять вся глинистая и любая иная часть породы вымоется водой в реку. Для этого нужно пальцами размешивать комья, если попадаются, – получается разноцветный осадок из более тяжёлых мелких камушков. Чем опытнее промывальщик, тем быстрее и точнее получается промывка. А из пятнадцатикилограммового мешка остаётся, собирается грамм сто минералов, среди которых может и алмаз попасться, а не только его сопроводители, соседи и друзья: красный, как зрачок петуха, пироп, чёрный как сажа ильменит.

Матвей быстро сообразил, в чём тут фокус, и мыл образцы наравне с опытным Игорем Александровичем. При первом погружении в воду над лотком всплывала муть и уносилась рекой. Если не торопиться, всё делать аккуратно и правильно, то можно стать промывальщиком. Минут через десять руки привыкли к холоду воды и стали слушаться Матвея. И дело пошло. Сидеть на корточках было не утомительно, но непривычно. Но азарт поучаствовать в первой добыче настоящих спутников алмаза и пристальное внимание (наблюдение) Игоря за процессом понравились. И к концу дня, когда Матвей ещё пару раз приносил пробы и мыл, Игорь Александрович порадовал Матвея фразой, которую он немедленно, оценивая каждое слово, произнёс, промывая рядом породу в лотке:

– В общем, я так прикидываю, что тебя можно и на самостоятельное промывание ставить. – Игорь бросил взгляд на Матвея. – Удивлён? Рад за тебя! Э-э-э, как тебя по батюшке?

Матвей никак не ожидал такого, таких слов, смутился, фыркнул носом, ответил:

– Вообще-то не дорос ещё до отчества, но…

– А когда заявление на работу писал, тоже без отчества? – спросил Игорь.

– Да нет, «Александрович».

– Ну вот, – произнёс Молнар; с удовольствием затянувшись папиросой, пустил струю дыма. – Твой отец, Александр, вполне может гордиться тобой! Вот я увидел в тебе настоящего промывальщика. Жилку увидел. Многим профессиям приходится учиться. А промывальщик – это, Александрович, с виду как будто и ерунда полная, а вот и не так. Стать асом промывки, настоящим, понимающим породу, – в нашем деле таких ценят на вес золота. Хороший промывальщик двух геологов стоит!

Матвей и слушал, и смотрел на Игоря Александровича с удивлением.

– Не веришь? А вот смотри. По сути, вся эта наша большая работа – эти самолёты, лошади, карты, сбитые сапоги и всё, что мы за эти месяцы успели, – заканчивается лотком и вот этими пробами, что мы с тобой разложили по мешочкам. И точность промывки в лотке – получается итог! В лотке скапливается геологическое да или нет!

Притихший Матвей удивился тому, как просто выглядит вывод всей летней работы, всего поля. Несколько мешочков весом дай бог килограмм. Игорь пальцами погонял оставшийся в лотке шлих, слил воду. Встал, потоптался, разминая ноги:

– Устаю, – пояснил Матвею. – Если получаем да – есть работа! Нет – запоминаем, что территория обработана и в промышленном варианте пока не интересна. Зимой в газете прочитал, ладятся искусственные алмазы клепать. Вот это фокус будет. Хотя сомневаюсь.

Матвей удивился:

– А эти тогда куда девать? Из земли?

– Не вопрос, – ответил Игорь, – ушей много. Опять же ордена.

– А при чём тут уши? – удивился, не сообразив, Матвей.

– Как при чём! На земле, надеюсь, ты заметил, есть мы, мужчины, а есть женщины. Нам вроде как не к лицу серёжки в ушах. А барышням без этого никак. Опять же ещё цари и короли не перевелись. Тоже любят посверкать. Короны там разные.

Пока Матвей всё это слушал, Игорь уложил мешочки с пробами в рюкзак, завязал горловину, распрямился:

– Ну, кто у нас молодой промывальщик?

Матвей, пока Игорь говорил, представил себе и царей, и колечки на пальцах, видел уже и ушки с серёжками.

– Так что вот надевай на спину рюкзак и… мечтай. Хорошее, между нами говоря, дело – мечтать. Человек без мечты – пустой звук.

Матвей поправил на плечах лямки не очень тяжёлого рюкзака и пошёл вслед за Игорем.

Проходнушка

Но есть на востоке большая «Раша»,

Там жизнь удивительна и хороша

В июле, в его середине, когда и дыма от где-то горящей тайги сильно прибавилось, и режим жизни в поле стал совершенно привычным, и были прочитаны все книги, рабочие нарыли достаточно проходок и шурфов, и начальник партии утром за завтраком распорядился:

– Будем ставить проходнушку.

Матвей с Толиком вернулись с реки, держа в руках помытые миски, услышали новое слово, переглянулись.

– По-научному – вашгерд.

Константин Иванович не успел договорить, как почти в один голос Анатолий и Матвей вызвались в помощники.

Константин Иванович допил чай, налил немного кипятка в свою эмалированную кружку, покрутил её в воздухе, споласкивая, повесил на верёвку сниску, где уже висели кружки, и произнёс:

– А почему бы и нет, собирайтесь.

С собой несли привезённые доски, ножовку, топоры, кайлы и лопаты, гвозди. Через пять километров вышли на пологий берег Ингили, где в неё впадал всё ещё бурный ручей. Константин Иванович огляделся, прикинул что к чему и распорядился:

– Вот что, вот здесь, – показал рукой на одну сторону ручья, – будет стоять наш снаряд. А правее от него давайте всё завалим камнями, запруду сделаем. Вода поднимется и начнёт работать. Вы, господа, за камнями, а я пока посоображаю с вашгердом.

Толик и Матвей покрутили головами, осмотрелись и взялись выковыривать камни из намытой ручьём небольшой, но дельты. Когда первые камни легли на место плотины, Матвей предложил брать их из ручья и катить вниз. Попробовали, только что обрызгались и таскали отовсюду, где удалось выковырять. А начпартии тем временем развязал верёвки, какими были связаны доски, растащил их и стал примеряться. Ручей слегка возмущался каждому брошенному в него камню, но, обтекая его, бежал как будто даже быстрее. Матвей приносил камень и поглядывал на начальника. А начальник уже сбил две широкие доски поперечными планками, приложив их друг к другу, – получилась одна широкая. И перевернул. Почесал сбоку нос, взял ещё одну доску и приложил, оглядел влево, вправо и отложил её. Анатолий тем временем скатывал лопатой, как рычагом, ещё один камень, выгребая его прямо из русла. Через час и плотина подросла, и проходнушка приобрела понятный вид. Получился желоб с набитыми на дно наискосок друг к другу рейками, и с одной стороны этого желоба начальник уже прибил две опорные ноги.

– Вот такая она. Сейчас примеримся к вашей плотине, и понятно будет, какой длины впереди ноги прибивать. Ясно? – Ребята кивнули.

А камни, уложенные в тело плотины, подняли воду.

– Ещё бы с полметра, и напор бы был хорош, – подвёл итог работы ребят начпартии, и они втроём ещё минут за сорок сложили и саму плотину, и боковую стену, чтобы от ручья отрезать часть его для проходнушки.

Стало понятно, какой высоты надо прибивать ещё две опорные доски, и отрезали ножовкой от бруса две ноги. Прибили. И стали устанавливать. И только втроём её подсунули к краю плотины, как вода с такой охотой влетела в желоб проходнушки и, подпрыгивая на рейках, полетела вниз.

– Вот смотрите, – весёлым голосом произнёс начальник и, подцепив лопатой породу, бросил в верхнюю часть желоба. Вода взбаламутила землю, тут же смыв глинистые цветные взвеси, очистилась и, унеся пустую породу, отложила у реек, там, где они сходились, создавая клин, мелкие камни.

– Всего-то дел! – проговорил довольный эффектом Константин Иванович. – Высыпай из мешка, шуруди палкой и забирай алмазы. К слову, точно так же и золото моют. Так что, если что, не зевайте.

Рабочие переглянусь, и Матвей для себя отметил: «Как в лотке, только быстрее. Лихо».

– Поэтому лопаты в зубы и…моем.

Начпартии зачерпнул лопатой пласт песка в ручье ниже проходнушки и бросил его в приёмную часть её. Вода тут же развалила песок и понесла муть, а её было меньше по желобу. Рабочие во все глаза смотрели, как уносятся одни материалы и к рейкам прибивает что-то, что не уносится водой.

– Если поток убавить, – продолжал Константин Иванович, – опору нижнюю поднять, то вполне можно поймать и что-то более лёгкое.

Толик и Матвей внимательно слушали.

– А как шлих собирать, его же смоет, пока доставать будем? – спросил Анатолий.

– Как? Конечно, вопрос! Воду надо или остановить, или на это время отправить в обход. Или проходнушку поднять. Вот так. – Константин Иванович поднял нижний край желоба, и вода перестала по нему струиться. – Дело нехитрое, – продолжал начпартии, – и пока лето и тепло, вполне приятное. А вот осенью… Ну да ладно, геологи. Всё понятно?

Очарованные простотой, с которой проходнушка может справляться с большими объёмами породы, рабочие согласились, что несложно.

– Вот вам и задание – вот эти все торфа промыть. – Константин Иванович показал на дельту ручья и вверх метров на десять. – Затем перетащим её на другой ручей. Шлихи складывайте. Завтра лотками будем промывать. Я пошёл!

Ребята остались одни и до вечера мыли породу, собирая фракции в плотный мешок. Одно только было плохим – это стоящий уже месяц дым.

А когда вечером пришли на базу, мальчишек ждала огромная радость – письма из дома, или более романтично – из дому! Матвей дрожащими руками вскрыл ножом (а чем же ещё?) красивый авиаконверт с красивыми (яркими) марками. Авиаконверт отличался от обычных, которые перевозят в почтовых вагонах по железной дороге, словом «АВИА» вверху конверта; и по верхнему краю, и по правому наискосок к конверту шли полоски синего и красного цвета. Прочитав письмо, ликуя и… не веря, что ещё – посмотрел дату – второго июня письмо было дома на столе и мама своим красивым почерком выписывала слова. Анатолию тоже пришло письмо, но он его читал на улице, на самодельной перед костром скамейке.

– Толь, а Толь, – позвал Матвейка, – тебе привет.

Перемёт

Ну, вот и всё, иссякла эрудиция

Наши две грядки с трудом поднимающегося лука были на противоположной стороне реки. Их надо было поливать, лук же… Поэтому все, кто дежурили при кухне, ещё и лук поливали. Но черпали воду из Ингили, холодную, поэтому лук рос неохотно и так толком и не поднялся. Но в какой-то день, когда уже давно забыли настоящую картошку и перешли на сухую (кто не знает – такая, в общем, гадость, с чипсами ну никак не сравнить), когда в ход пошли банки с борщами, которые… можно было есть, только если при этом думать о чём-то ещё, а не о вкусе борща или горохового супа, который был явно вкуснее. И за едой стали размышлять, как хотя бы рыб ловить. Так всё с работой идёт, что на рыбалку времени совершенно нет. Но решили поставить, потратить на это время, на одном ближнем притоке Ингили плотину из молодых стволов с дыркой посередине и немногим ниже уровня воды. К этой дырке прикрепить сетку, ну, как авоська. Рыба – это были сантиметров по тридцать ленки, Матвей их видел, когда, отчаявшись дождаться их появления в сетке, нырнул метрах в пяти от запруды, подплыл к ней и видел своими глазами, как они спокойно стояли на разных расстояниях от заграды и чего-то ждали. Матвей вернулся обратно, вынырнул.

– Стоят, штук двадцать пять.

На это интересное дело собрались все рабочие, все, кто ставили эту ловилку. Вика спросил:

– А на какой глубине?

Матвей подумал, показал рукой и ответил:

– Если от дна, с метр. И как будто на одной глубине все. Но ниже, чем наша дыра.

Анатолий вставил:

– А если они её не видят?

Володя Толстокулаков удивился:

– Как это не видят, если они слепней с поверхности хватают?! Тут что-то мы не так придумали.

Вика тут и говорит:

– А если их туда хлопушками загнать!

Ребята решили попробовать, а Матвей предложил ещё раз нырнуть и попробовать их вручную загнать в сеть. Что и сделал. И через полторы минуты вынырнул, отдышался:

– Как интересно, шмыгают в разные места, но не уплывают, а в окно не хотят!

Тогда Анатолий и ответил:

– Значит, и хлопушками не получится.

На что Вика произнёс:

– Так хоть попробуем. А то возились, ставили и насмарку?

Решили сделать две хлопушки и с двух берегов загонять рыбу, а Матвей – по центру в воде. А хлопушки – это банки из-под тушёнки, донышком прибитые к тонкому стволу. За ручку-ствол держишь хлопушку над водой и резко опускаешь. Получается хлопающий звук, который даже на берегу слышен. Вернулись к реке. Матвей занырнул, а Толик и Володя шли по берегу и хлопали. Ленки, как видел Матвей, забегали туда-сюда, но в сеть не пошли. Матвей вылез на берег и сказал:

– Сеть бы нам или сачок, все бы были наши.

Но ни сети, ни сачка не было в партии, и решили подождать: может, вода спадёт.

А вечером натянуло тучи, да такие иссиня-страшные. Успели только поужинать, как ветер перестал хоть сколько-то дуть. Игорь, куривший после ужина, сказал:

– Ну, сейчас нам будет.

Илья, который почему-то всегда сам себе еду готовил и никогда не приходил в столовую (только Кучум крутился рядом), в эту минуту сидел за столом, ответил:

– Гроза, однако, сильная идёт. Пожар потушит.

– Хотя бы отдышимся, – сказала Нина.

– Считай, месяц коптимся, – ответила ей Зина.

На кухню пришёл Гаев, постоял, оглядывая небо, и сказал:

– Как бы там ни было, давайте по-быстрому всё проверим. Камералку я уже закрыл. Еда под тентом. В общем… Все по палаткам. – И не успел Гаев это договорить, как первый вихрь как будто из-за угла влетел и налетел на базу, и все, кто был на кухне, побежали, нагибаясь, к своим палаткам. На последних метрах ливануло.

Матвей прибежал к палатке, из которой торчала голова Толика, с воплем «Ой, что сейчас будет!» – нырнул вовнутрь, и как будто переключили звук. Такое было впечатление, что по скатам крыши кто-то сильный лупил из брандспойта! Не отводя струю, как будто стараясь пробить стену из этой тонкой брезентовой ткани. Ребята сначала сидели друг против друга, смотря на ткань потолка, которая на стороне Матвея прогнулась, но держала стихию. Сильно потемнело, и ребята зажгли каждый свою свечу.

– Будем кукарекать, – сказал Толик и лёг поверх спальника.

– Грозы обычно двадцать, тридцать минут, – ответил Матвей, – я как-то на велике попал под грозу. С завода, был у дяди в гостях, вёз из столовой поесть в кастрюле. Полем. Так и ветер, и ливень. Ветер валит, всюду, как из земли поднялась, вода. Кастрюля в авоське на руле висит. Страху набрался. Но ещё и до дома не доехал, уже солнце.

– Посмотрим, – выслушав, ответил Анатолий, – как у них тут с расписанием.

Ребята разделись и под непрерывный шум дождя улеглись спать.