Текст книги "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922"

Появление на Дальнем Востоке начальника японской военной разведки не ускользнуло от внимания русских спецслужб: в феврале 1918 г. штаб Приамурского ВО получил информацию о прибытии Накадзима в Благовещенск и его возможном отъезде в Читу. При этом ни истинных целей пребывания японцев на Дальнем Востоке, ни их точных установочных данных контрразведка не знала: в директиве об организации наблюдения за ними, отправленной из Хабаровска в Иркутск, Накадзима Масатакэ фигурировал как «Накаджима Моситана», Симада Мототаро – как «Петр Николаевич Симада», Такэути Итидзи – как «Текеути Ицидзи», Сэкитакэ Сабуро – как «Сакатак Сабуро», Кано Тоёдзю – как «Канотот джю», а Сакабэ Тосио – как «Сакабара Суко»³⁴⁸.

Однако из Благовещенска Накадзима вернулся 7 февраля во Владивосток, чтобы с помощью надежных агентов выйти на руководство Уссурийского казачьего войска. Ключевая роль в решении этой задачи отводилась главам японской колонии в Имане и Никольск-Уссурийском и по совместительству агентам Корейской гарнизонной армии Хаттори Томидзо и Сабаку Ёсио³⁴⁹.

Необходимо отметить, что Войсковое правление Уссурийского казачьего войска заняло выжидательную по отношению к большевикам позицию, объявив после Октябрьской революции о созыве в Имане 4-го Войскового круга. Казачий съезд должен был рассмотреть важнейшие вопросы – о политическом моменте, об автономии Сибири и о демобилизации вернувшихся с фронта казаков Уссурийского казачьего полка. Узнав об этом, Накадзима послал на круг Сабаку, Хаттори и названного в документах ГШ «истинным русским патриотом» агента из Владивостока Алексина (возможно, Алек-шина. – Авт.) с задачей не только прощупать настроения казаков, но и лоббировать устраивавшую японцев кандидатуру руководителя казачьего войска. По рекомендации Алексина Накадзима остановился на подъесауле Н.П. Калмыкове, которому пообещал помочь и незамедлительно командировал в Иман из Владивостока резидента Корейской гарнизонной армии капитана Ёко Нориёси, повлиявшего, по утверждению японских историков, на избрание Калмыкова временно исполнявшим обязанности Войскового атамана³⁵⁰.

В то время как Накадзима устанавливал отношения с антисоветскими лидерами в Приморье и Приамурье, аналогичную задачу решал харбинский разведывательный центр подполковника Куросава. В феврале 1918 г. в поле его зрения попали четыре потенциальных проводника японского влияния в Маньчжурии и Забайкалье – управляющий КВЖД генерал-лейтенант Д.Л. Хорват, лично знакомый с Накадзимой с 1916 г., бывший начальник штаба Приамурского военного округа генерал-лейтенант В.Н. Доманевский, бывший заместитель начальник Иркутского пехотного училища по строевой части полковник М.П. Никитин и командир Особого Маньчжурского отряда (ОМО) Г.М. Семенов³⁵¹.

Григорий Михайлович Семенов активно включился в антисоветскую борьбу в Забайкалье еще в августе 1917 г. Хотя к концу октября он имел в отряде только 50 человек, атаман успешно локализовал выступления большевиков в Забайкалье и Северной Маньчжурии. В декабре 1917 г. Семенов разоружил «обольшевичившийся» гарнизон станции Маньчжоули, а 29 января 1918 г. в ходе рейда пленил гарнизон Читы и красногвардейский отряд под Оловянной, в результате чего на территории почти всего Забайкалья была свергнута советская власть. Однако в феврале 1918 г. советские части выбили ОМО в Маньчжурию³⁵².

Не располагая достаточным количеством сил, Семенов не мог продолжать боевые действия. Единственным на тот момент источником пополнения отрядных запасов оружия и боеприпасов были армейские склады КВЖД, однако из-за натянутых отношений атамана с Хорватом они оставались недосягаемыми для семеновцев. Поэтому в начале февраля 1918 г. Семенов выехал в Харбин для переговоров об оказании помощи с японскими представителями.

13 февраля Семенов встретился с генеральным консулом Сато Наотакэ и подполковником Куросава Хитоси. Не озвучивая свою политическую программу, Семенов заявил им о намерении восстановить порядок в России, для чего ему требовалось 2000 винтовок, 20 пулеметов, 6 горных орудий, 2 гаубицы и 250 000 рублей. Атаман обещал Куросава и Сато при наличии достаточного вооружения очистить от большевиков территорию до Иркутска или Читы, а в перспективе дойти до Челябинска. Под впечатлением от услышанного Куросава 13 и 17 февраля двумя телеграммами проинформировал Генеральный штаб о необходимости немедленно и «без всяких колебаний» вооружить Семенова, аргументируя свое предложение тем, что «именно он способен вселить уверенность и повести за собой умеренные силы», а «оказание помощи Семенову сейчас, когда его ресурсы исчерпаны, сделает его верным союзником Японии»³⁵³.

Окончательное решение об оказании помощи Семенову было принято японским правительством на основании доклада Накадзима от 24 февраля о целесообразности поддержки патронируемого Хорватом «Дальневосточного комитета активной защиты Родины» и поставок через него оружия и денежных средств отрядам Семенова, Никитина и Калмыкова. Накадзима предлагал нацелить семеновские части на Читу и направить отряд Никитина в район Уссури для проведения совместных боевых операций с Калмыковым³⁵⁴.

25 февраля 1918 г. кабинет министров Японии решил передать Семенову со складов в Харбине и Рёдзюне 2000 винтовок, 50 пулеметов, 8 полевых орудий, 2 гаубицы, 200 пистолетов и 10 000 ручных гранат. В феврале – марте 1918 г. Семенов получил от своих новых друзей 3 106 408 рублей³⁵⁵.

Одновременно в штаб ОМО на станции Маньчжоули была направлена группа японских военных советников во главе с офицером разведки Генштаба капитаном Куроки Синкэей. В ее состав входили капитаны Хираса Дзиро (занимался вербовкой японских добровольцев и резервистов), Сакаба Кана-мэ (отвечал за связь с китайскими властями), Канэко Ериюки (занимался контрразведывательным обеспечением отряда), а также агент военной разведки Сэо Эйтаро. Кроме того, в последней декаде марта в ОМО прибыли 6 офицеров и 43 унтер-офицера 7-й пехотной дивизии, командированные Квантунским генерал-губернаторством для обучения обращению с поставленным вооружением. Перед выездом из Харбина в Маньчжоули их переодели в русскую военную форму³⁵⁶.

Заручившись союзником в лице Семенова, в феврале 1918 г. японский Генштаб скорректировал планы военной экспедиции на континент, дополнив их пунктом об отправке войск в Забайкалье. Политический смысл предполагаемой операции сводился к необходимости «помочь казачьим войскам в районе Читы в очищении Забайкалья от большевиков и защитить сторонников умеренных идей, оказав в перспективе им помощь в обретении независимости»³⁵⁷.

К весне 1918 г. японская разведывательная организация на Дальнем Востоке, в Забайкалье, Сибири и Северной Маньчжурии приобрела законченный вид. Общее руководство командированными на материк офицерами осуществлял из Владивостока и Харбина генерал-майор Накадзима Масатакэ. Ему оперативно подчинялись разведорганы Квантунского генерал-губернаторства и Корейской гарнизонной армии, владивостокский и харбинский разведывательные центры³⁵⁸.

В свою очередь, владивостокский центр Генштаба во главе с подполковником Сакабэ Тосио координировал и направлял деятельность владивостокской, хабаровской и никольск-уссурийской резидентур. Харбинский центр подполковника Куросавы Хитоси руководил деятельностью резидентур в Хэй-хэ, Благовещенске, Иркутске, Омске, Чите, а позднее и военных советников при ОМО. Офицеры Генштаба во Внешней Монголии и Синьцзяне замыкались на японского военного атташе в Пекине генерал-майора Сайто Суэдзиро.

В связи с преждевременным исчерпанием денежного фонда, отпущенного в декабре 1917 г. на финансирование разведорганов армии на Дальнем Востоке, в Сибири и Северной Маньчжурии, 28 февраля 1918 г. премьер-министр убедил императора утвердить новую смету расходов по статье «Сбор разведывательной информации с помощью агентуры» в размере 100 000 иен золотом³⁵⁹.

Первоочередными задачами континентального аппарата были сбор и анализ оперативной информации о социально-экономической обстановке и состоянии вооруженных сил большевиков и их противников, оценка участия в происходивших событиях военнопленных австро-венгерской и немецкой армий, формирование заявок правительству на оказание финансовой и военной помощи контрреволюционным организациям. Все агентурные сведения, публикации открытой печати, реферированное содержание бесед с наиболее значимыми политическими и военными деятелями резиденты ежедневно телеграфировали заместителю начальника Генштаба. На их основе Разведуправление выпускало с апреля 1918 г. специальные обзоры «Обстановка в России».

Второй по значимости задачей разведывательных органов являлось получение топографических карт вероятных театров военных действий и детальное изучение их транспортной инфраструктуры для планирования маршрутов движения экспедиционных войск. Решая ее, военная разведка была готова идти на любой риск, не считаясь с возможностью разоблачения и ареста агентов. Так, в начале февраля 1918 г. в Читу на связь с местной резидентурой был направлен разведчик Сэо Эйтаро, которому предстояло вручить инструкции резиденту и забрать у него топографические карты Забайкалья. Несмотря на то что Сэо был арестован на станции Борзя, ему удалось бежать, получить в Чите карты от Хаяси Дайхати и, спрятав их в удочку, вернуться в Маньчжурию³⁶⁰.

Успешной деятельности японской военной разведки на советском Дальнем Востоке в значительной степени благоприятствовали начатая еще Временным правительством перестройка контрразведывательного аппарата, переросшая затем в тотальную чистку кадрового состава, резкое сокращение выделяемых денежных средств и ликвидация ряда территориальных структур по борьбе со шпионажем. Уже в марте 1917 г. был издан приказ об увольнении со службы всех бывших жандармских офицеров, в результате чего нарушилась деятельность хабаровского контрразведывательного пункта Приамурского ВО во главе с подполковником А.А. Немысским, координировавшего оперативную деятельность на Дальнем Востоке. Командование округа всячески затягивало увольнение опытного сотрудника, однако 1 июня по настоянию комиссара Временного правительства А.Н. Русанова пункт был переброшен во Владивосток, а Немысский через три месяца отправлен в отставку³⁶¹. Одновременно началась реорганизация контрразведывательного пункта в Харбине во главе с А.Н. Луцким, но из-за отсутствия денежных средств 4 января 1918 г. Луцкий сообщил в штаб Иркутского ВО о фактическом прекращении деятельности этого органа³⁶².

Весной 1918 г. в советско-японских отношениях наступил переломный момент, положивший конец дискуссиям в императорском руководстве о необходимости отправки войск на Дальний Восток, в Забайкалье и Северную Маньчжурию. Им стало заключение большевиками 3 марта 1918 г. Брест-Литовского мирного договора. Если до его подписания в Токио еще теплились весьма призрачные надежды на возвращение России в стан Антанты, то после провозглашения мира с Германией союзники столкнулись с комплексом серьезных военных проблем. Во-первых, Германия получала возможность снимать и перебрасывать дополнительные дивизии с Восточного фронта на Западный. Во-вторых, в руках немцев могли оказаться огромные запасы оружия и амуниции, скопившиеся на складах в Архангельске и Владивостоке. И в-третьих, оставалась неясной судьба миллионной армии австро-венгерских и немецких военнопленных в России. Начало союзной интервенции стало вопросом времени.

Спустя сутки после подписания Брест-Литовского договора в Генштабе состоялось заседание так называемого Объединенного комитета по военным делам, организованного 28 февраля ГШ и военным министерством для изучения вопросов, связанных с подготовкой вооруженных сил к интервенции в Сибирь. На его рассмотрение были вынесены «План отправки войск на Дальний Восток и расчет необходимых для этого сил» и «Мобилизационный план противодействия русской и германской угрозам»³⁶³.

Заседание комитета длилось пять дней, в ходе которых представители армии и флота проанализировали все имевшиеся оперативные и мобилизационные документы, разведывательные обзоры о ситуации на советском Дальнем Востоке, в Забайкалье и Северной Маньчжурии, а также провели специальные консультации с премьер-министром. Последний, в свою очередь, составил 5 марта меморандум «Мнение по поводу отправки войск в Сибирь», в котором одобрил континентальную экспедицию и изложил свое видение путей создания на Дальнем Востоке «автономного государства» в качестве буфера на пути угрожавшей стабильности в Восточной Азии германской экспансии, отметив, что реализация этого плана зависела от согласованности действий Японии и союзников, наличия договора о военном сотрудничестве с Китаем и тщательной подготовки японских войск к высадке на материк³⁶⁴.

9 марта переработанный и расширенный в ходе дискуссий «План отправки войск» был утвержден руководством Объединенного комитета, все еще оставаясь, однако, в отличие от кануна Русско-японской войны, не утвержденной императором инициативой военных кругов по радикальному изменению континентальной политики государства. В соответствии с планом для захвата стратегических пунктов к востоку от Байкала и в полосе КВЖД выделялись две группировки численностью 70 000 человек (5 пехотных дивизий и 1 пехотная бригада), против которых могли выступить 19 000 красногвардейцев и 98 000 бывших австро-венгерских и немецких военнопленных. Первая группировка должна была захватить Владивосток, Никольск-Уссурийский, Хабаровск и далее продвигаться вдоль Амурской железной дороги на соединение со второй группировкой, которая после высадки в Корее или Дайрэне выдвигалась вдоль КВЖД к Чите. Вслед за захватом советской территории предполагалось организовать здесь союзное государство во главе с «умеренными элементами»³⁶⁵.

Однако немедленно отправить войска на материк руководство Японии не решилось, опасаясь негативной реакции Соединенных Штатов Америки в ответ на усиление японских позиций в Северо-Восточной Азии. Поэтому 19 марта японское правительство уведомило Вашингтон о решении не перебрасывать армию на континент без предварительного согласия с его стороны³⁶⁶.

В рамках подготовительных мероприятий по отправке войск и разведывательному обеспечению возможных боевых действий против австро-германских и советских частей 14 марта 1918 г. военный министр утвердил «План организации разведывательных органов», предусматривавший их существенное усиление на Дальнем Востоке, в Забайкалье, Сибири, Монголии, Синьцзяне и Северной Маньчжурии: планировалось доукомплектовать два разведывательных центра во Владивостоке и Харбине до 8 человек каждый и единовременно израсходовать на их организационные нужды 9000 иен. Начальником владивостокского центра назначался генерал-майор Накадзима Масатакэ, харбинского – генерал-майор Муто Нобуёси³⁶⁷.

Во исполнение директивы в конце марта Муто вместе с майором Фукуи Сигэки и капитаном Кимура Масатоси прибыл в Харбин, где принял у Куросавы дела резидентур в Иркутске, Чите, Маньчжоули, Благовещенске, Томске, а также разведывательную сеть Корейской гарнизонной армии, представленную в Приморье майором Оцука Кэнтаро и капитаном Еко Нориёси, причем последний выполнял функции связника с Калмыковым, для чего весной 1918 г. организовал разведпункт на станции Пограничная, официально числясь советником по артиллерии в формировавшемся там отряде А.Е. Маковкина³⁶⁸.

Хотя сроки начала интервенции специально не оговаривались, прямым следствием принятия в марте планов крупномасштабной отправки войск в Россию и усиления действовавших на Дальнем Востоке разведывательных органов стала цепь внешне не связанных, но направляемых из единого центра антисоветских мятежей в Приморье и Приамурье, преследовавших цель привести к власти «умеренные элементы», которые обратились бы к Токио с просьбой о вводе «миротворческого» контингента. Отправной точкой стал Благовещенск.

Ситуация в Приамурье к весне 1918 г. оставалась запутанной. Переизбранный в январе благовещенский Совет рабочих и солдатских депутатов не мог полноценно руководить хозяйственной жизнью города из-за конфронтации с не признавшей его земской управой, под эгидой которой действовала «добровольная гражданская милиция» во главе со штабс-капитаном Особого Маньчжурского отряда Т.П. Языковым численностью до 3000 человек. Благовещенский Совет мог опираться только на местный гарнизон, насчитывавший из-за начавшейся демобилизации не более 500 солдат.

Переброшенный из Алексеевска в Благовещенск майор запаса Исимицу Макиё в короткие сроки организовал здесь резидентуру из шести человек: Тории Тедзо занимался сбором информации и поддержанием связи с антисоветскими организациями, Абэ Митимэй и Ямагути Фудзитаро собирали сведения о ситуации в полосе Транссибирской железной дороги и характере перевозимых по ней грузов, Табата Кудзиро выполнял функции переводчика резидентуры, обрабатывая выходившие в Благовещенске газеты и черпая сведения из разговоров с горожанами, а Сайо Сакаэ и Михара Дайкити поддерживали курьерскую связь с резидентурами в Харбине, Хабаровске и Владивостоке³⁶⁹.

Переломным моментом в борьбе за власть в Приамурье стал 4-й областной крестьянский съезд, работавший в Благовещенске с 25 февраля по 4 марта 1918 г. Его заседания проходили совместно с депутатами благовещенского Совета, и, соответственно, решения принимались обязательные и для города, и для области, большую часть населения которой составляло крестьянство. Съезд занял сторону советской власти, что позволило председателю благовещенского Совета Ф.Н. Мухину и председателю краевого комитета А.М. Краснощекову потребовать 6 марта от земской управы передачи им всей полноты власти³⁷⁰.

Еще 27 февраля, согласно отчету Исимицу Макиё, «принимая во внимание упадок душевных сил умеренных элементов», им был сформирован отряд самообороны из числа проживавших в Благовещенске японских резервистов в составе 30 человек во главе с Тории Тёдзо. Две трети оружия японцы заранее закупили на выделенные харбинским центром деньги, оставшуюся часть Исимицу получил со складов земской управы. Сутки спустя аналогичный отряд организовал в Хэйхэ резидент Генерального штаба капитан Накаяма Сигэру.

Стоит отметить, что создание так называемых отрядов самообороны не являлось изобретением Исимицу: уже с января 1918 г. японская колония во Владивостоке усиленно запасалась оружием, причем финансированием этого дела, по сведениям КРО штаба Приамурского ВО, занималось местное японское консульство³⁷¹.

Катализатором восстания послужил арест 6 марта военным патрулем благовещенского Совета Т.И. Языкова и семи сопровождавших его японцев при транспортировке ими со складов земской управы партии легкого вооружения в штаб «добровольной гражданской милиции», который размещался в конторе японской фирмы «Томоэ». Попытка отбить арестованных закончилась перестрелкой и захватом японским и казачьим отрядами десяти руководителей благовещенского Совета во главе с Ф.Н. Мухиным и А.М. Краснощековым.

В течение двух последующих дней, используя численный перевес, казачьи части И.М. Гамова и японские резервисты захватили телеграф, телефон, почтамт, железнодорожный вокзал, банк, склады оружия и боеприпасов, переправу через реку Зея. Однако оставшиеся на свободе большевики организовали Военно-революционный штаб, на помощь которому пришли 10 000 красногвардейцев, в результате 12 марта Благовещенск был очищен от бунтовщиков. Исимицу, Накаяма и Гамов вместе с японскими добровольцами бежали в Хэйхэ, где заново организовали нелегальную резидентуру и занимались агентурной разведкой по Приамурью вплоть до прибытия туда японских войск³⁷².

Практически одновременно провалилась попытка харбинского разведцентра спровоцировать мятеж на юге Приморья. В конце февраля И.П. Калмыков разработал план захвата железнодорожной станции Иман и свержения советской власти во Владивостоке с последующим установлением контроля над Южным Приморьем силами организуемого им кавалерийского отряда. Данную инициативу поддержали британское консульство и харбинский разведывательный центр, причем Накадзима всерьез опасался переманивания Калмыкова на сторону англичан, в связи с чем капитан Уэмура Сэйтаро был вынужден провести специальное расследование и 28 февраля проинформировать Токио о беспочвенности слухов о финансировании атамана Британией³⁷³.

Вызванный Накадзима во Владивосток, Калмыков 6 марта укрылся в британском консульстве, где состоялась его встреча с начальником японской военной разведки, по итогам которой Накадзима телеграфировал в Генштаб: «Завтра он убегает обратно в Иман, где проведет мобилизацию казаков, на что запросил 100 000 рублей. У меня есть опасения, что если Япония не выделит эту сумму, то деньги дадут британцы. Поэтому скрепя сердце я решил выдать ему эти сто тысяч»³⁷⁴.

Вернувшись в Иман, Калмыков занялся рекрутированием добровольцев в казачий отряд. Однако посланные в Иман сотрудники владивостокского разведцентра капитаны Куваки Такаакира и Окабэ Наосабуро сообщили 16 марта о полном провале задуманного Калмыковым предприятия, поскольку ни добровольцев, ни оружия атаману найти не удалось. Потерпев фиаско, Калмыков с десятком соратников бежал через маньчжурскую границу на станцию Пограничная, где объявил о создании Особого Уссурийского казачьего отряда³⁷⁵.

Провал двух выступлений в Приморье и Приамурье свидетельствовал об устойчивости позиций региональных Советов, сохранявших в сложных социально-политических и экономических условиях контроль над ситуацией на Дальнем Востоке. Несмотря на форсированную подпитку оружием и деньгами, поступавшую по каналам военной разведки из Токио, дальневосточные контрреволюционные организации еще не могли изменить баланс сил в регионе, свергнуть советскую власть и создать предпосылки для высадки экспедиционных войск. Кроме того, весной 1918 г. японские эмиссары испытывали значительные трудности с подбором кандидатуры на роль главы будущей сибирской автономии.

Японцы предпринимали титанические усилия для склонения Д.Л. Хорвата, который после консультаций в Пекине с русским посланником Н.А. Кудашевым и председателем правления Русско-Азиатского банка А.И. Путиловым заявил 1 марта о готовности поддержать антисоветские силы и возглавить «Дальневосточный комитет активной защиты Родины», к изданию манифеста об учреждении правительства «свободной Сибири». На встрече с Накадзима, генконсулом Сато и директором Южно-Маньчжурской железной дороги Каваками Тосицунэ 17 марта он пообещал в обмен на японскую военную помощь «немедленно организовать временное правительство, объявить автономию Сибири и запросить поддержку у Японии», однако практических шагов для формирования будущего кабинета не сделал. В Разведуправлении японского Генштаба Хорвата считали слабохарактерным, нерешительным человеком, который умышленно затягивал издание декларации. Кроме того, японцы подозревали Хорвата в симпатиях американцам: 27 марта 1918 г. он заключил соглашение с членом американской консультативной комиссии железнодорожных экспертов полковником Стивенсом о допуске 100 американских инструкторов на КВЖД. Спустя три дня Накадзима посетил Хорвата и попытался убедить его не допускать американцев на линию дороги, но генерал ответил отказом. Неуступчивость Хорвата в данном вопросе объяснялась его нежеланием обострять отношения с США, поставлявшими КВЖД и другим дорогам различное оборудование. Кроме того, Хорват надеялся таким способом выторговать у Японии более существенную поддержку³⁷⁶.

Умело используя пассивность управляющего КВЖД, Семенов демонстрировал японцам куда большее рвение в реализации их планов захвата Сибири, рассчитывая стать главой будущей «автономии». 15 апреля 1918 г. военный советник Семенова капитан Куроки Синкэй докладывал в Токио краткое изложение бесед с атаманом в Маньчжоули и встреч с ним подполковника Араки Садао в Харбине. Называя Хорвата человеком, который «остро воспринимает общественное порицание и критику своих сильных и слабых сторон», имеет «нерешительный характер», Семенов считал, что, хотя управляющий КВЖД с военной помощью союзников организует правительство, навряд ли он обратится к Японии с просьбой о присылке войск, поэтому предлагал своим кураторам, не дожидаясь создания Хорватом кабинета, отправить армию на Дальний Восток под предлогом «защиты общечеловеческих ценностей».

Риторика атамана сводилась к тому, что «продавшие свою страну» «экстремисты» совместно с немцами заканчивали германизацию европейской части России и планировали «распространить влияние на Дальний Восток, где уже вооружаются или готовятся вооружиться военнопленные», что грозило германизацией региона, нанесением вреда послевоенным экономическим и военным интересам Японии, а вывоз материальных ресурсов из Сибири и европейской части России причинял серьезный ущерб операциям армий Антанты. В этой связи Семенов призывал японцев незамедлительно ввести войска в Забайкалье, восстановить там порядок и организовать прояпонское правительство и при необходимости до проведения выборов назначить «военного диктатора», вверив ему всю полноту власти³⁷⁷.

Несмотря на победную риторику атамана и усиленное наращивание Японией потенциала ОМО, военная разведка продолжала искать альтернативную Семенову и Хорвату кандидатуру харизматичного руководителя «сибирского правительства», который бы выступил с декларацией о независимости до высадки императорских войск. В апреле в поле ее зрения попал вице-адмирал А.В. Колчак.

Еще летом 1917 г., после отставки с поста командующего Черноморским флотом, Колчак выехал в США для участия в операции по овладению Дарданеллами. Однако из-за отказа американцев осуществить этот план Колчак осенью того же года был вынужден через Японию вернуться в Россию. Узнав в Токио об Октябрьской революции, он перешел на службу в британский флот и получил назначение в Ирак. В начале января 1918 г. Колчак покинул Японию, откуда отправился не в Месопотамию, а в Пекин, так как Н.А. Кудашев добился согласия британских властей на его назначение инспектором охранной стражи КВЖД. 22 апреля 1918 г. Колчак и Хорват посетили сотрудника РУ ГШ в Пекине подполковника Танака и заявили ему, что, «так как сейчас отсутствует единство мнений союзных держав, в случае получения помощи из разных источников наиболее предпочтительной будет помощь Японии». В беседе с военным атташе генерал-майором Сайто Суэдзиро 27 апреля Колчак также подтвердил готовность поддерживать отношения только с японцами через Накадзиму³⁷⁸.

Таким образом, в активе харбинского разведцентра весной 1918 г. значилось установление контактов со всеми наиболее крупными антисоветскими лидерами на Дальнем Востоке, в Забайкалье и Северной Маньчжурии. Военная разведка монополизировала руководство и финансирование противников советской власти, всецело контролируя их через аппарат военных советников: с Хорватом работал Муто, с Колчаком – Накадзима, Семенова опекал Куроки, а Гамова и Калмыкова – Исимицу и Еко. Данное обстоятельство позволило Японии весной 1918 г. перейти к более активной континентальной политике, направив в Россию, как это сделали ранее англичане, небольшой воинский контингент. Поводом для его высадки послужило убийство бандой русских уголовников и дезертиров 5 апреля 1918 г. двух сотрудников владивостокского отделения торговой конторы «Исидо сёкай». В тот же день во Владивостоке высадились две роты японских морских пехотинцев, которые захватили важные пункты в городе³⁷⁹.

Как уже отмечалось, занимаясь подготовкой интервенции, японские разведорганы практически не испытывали серьезного противодействия советской контрразведки из-за развала ее старой структуры и отсутствия новой: все контрразведывательные учреждения прежней армии прекратили существование в марте – апреле 1918 г., численность кадрового аппарата в округах сократилась на 75 процентов, шло тотальное увольнение из контрразведки офицерского состава³⁸⁰.

Пожалуй, единственным исключением на фоне общей картины развала отечественной системы борьбы со шпионажем стало Забайкалье, где усилиями А.Н. Луцкого и М.А. Трилис-сера была создана первая за Уралом советская контрразведывательная служба. Благодаря незаурядным личным качествам Луцкого, наличию надежных оперативных позиций в Маньчжурии ей удалось нанести ощутимый удар по японской военной разведке в Восточной Сибири.

23 марта 1918 г. на базе Иркутского ВО был образован Сибирский военный комиссариат для координации усилий региональных Советов по обороне Сибири. Ему подчинялся Главный штаб, в состав которого входил пограничный отдел во главе с бывшим начальником харбинского контрразведывательного пункта А.Н. Луцким. У отдела, в свою очередь, имелась резидентура в Харбине, с которой сотрудничал один из офицеров харбинского разведцентра, завербованный Луцким во время его языковой стажировки в Японии в 1913–1914 гг.³⁸¹

Главным объектом оперативных устремлений советских контрразведчиков являлась японская агентура в Иркутске. К началу апреля здесь находились резидент Квантунского генерал-губернаторства майор запаса Югами Дзисабуро и резидент Генштаба капитан Микэ Кадзуо, причем последний являлся связующим звеном между харбинским центром и резидентами в Чите капитаном Хаяси Дайхати и в Томске капитаном Хира-са Дзиро. В своей деятельности Югами и Микэ опирались на помощь вице-консула Сугино Хокотаро и его секретаря Танака Бунъитиро, которые, согласно инструкции МИД, должны были «поддерживать постоянный тесный контакт с командированными в различные районы Сибири разведчиками Генерального штаба и генерал-губернаторства Квантунской области и осуществлять с ними взаимный обмен информацией»³⁸².

В рамках очерченного командованием круга задач японские резиденты собирали сведения о социально-политической и экономической обстановке в регионе, формировании и переброске в Северную Маньчжурию и Приморье интернациональных частей из бывших австро-венгерских и немецких военнопленных, боеготовности войск Иркутского военного округа, состоянии транспортной инфраструктуры Забайкалья³⁸³. Для усиления оперативной работы на забайкальском направлении 12 апреля генерал-майор Муто перебросил из Томска в Иркутск капитанов Хираса Дзиро и Сэно Коити³⁸⁴.

Основным источником сведений для иркутской резидентуры являлись антисоветски настроенные круги офицерства, создавшие нелегальную ячейку разогнанного в Томске «Временного правительства автономной Сибири» (ВПАС), и члены местной японской диаспоры. За некоторыми из них наблюдение велось еще с царских времен, но доказательств шпионской деятельности не имелось. Например, большой известностью в Иркутске пользовалась частная клиника доктора Георгия Дмитриевича Хвана, японского подданного корейской национальности. По данным контрразведки штаба Иркутского ВО, одновременно он числился младшим ординатором местного военного госпиталя и неоднократно выезжал в Маньчжоули и Харбин, где имел подозрительные контакты с японцами, о характере которых иркутская контрразведка могла только догадываться³⁸⁵. Настоящим же именем Хвана было Хан Минсай, и он находился в России с марта 1912 г., совмещая во время войны службу в госпитале по должности военврача второго ранга с частной медицинской практикой. Хотя в сохранившихся документах нет сведений о сотрудничестве Хана с японской разведкой, известно, что после захвата Забайкалья он поступил в подчинение начальника иркутского разведпункта Муто, а в 1921 г. эвакуировался с японской армией в Харбин, где получал содержание от местной военной миссии³⁸⁶.