Текст книги "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922"

Японская разведка провела детальный анализ действий Красной и Белой армий во время читинской операции. Оценивая причины поражения белых войск, генерал-майор Такаянаги Ясутаро докладывал 9 декабря 1920 г. заместителю военного министра генерал-лейтенанту Яманаси Хандзо наблюдения Идзомэ:

«1. В армии Каппеля из-за непрекращавшихся внутренних разногласий между офицерами, в особенности в Верховном командовании, пришел в упадок боевой дух.

2. Несмотря на то что пункты дислокации армии находились на бескрайней равнине и в безлюдных районах, не производилось никакого обустройства зимних квартир, на армию непрерывно воздействовала суровая зимняя погода.

3. Армии пришлось ограничить свободу тактического развертывания из-за работы железнодорожного транспорта и нахождения на растянувшихся вдоль железных дорог позициях, плюс к этому из-за недостаточности запасов каменного угля и неподготовленности локомотивного состава было невозможно оперативно перебрасывать войска.

4. Касаясь недостаточной подготовленности позиций и другой военной инфраструктуры армии, очевидно, что после подписания [Гонготского] мирного соглашения Верховное командование опустило руки и не имело планов на случай начала боевых действий, что особенно проявилось в последних боях. При этом если воля высшего командного состава значительно ослабла, то младшие офицеры и солдаты расценивали экстремистов как своих заклятых врагов»⁵²⁶.

После окончания боев за Читу и бегства семеновских войск в Даурию Генштаб провел третью за год реорганизацию разведаппарата ВЭА. 25 октября 1920 г. читинская и верхнеудинская миссии были объединены в забайкальскую, на которую возлагался сбор информации о политической и военной ситуации в Забайкалье, повестке и решениях открывшейся в Чите объединительной конференции правительств Забайкалья, Приамурья, Сахалина и Камчатки, а также поддержание связи с Семеновым с прицелом использования его армии против советских войск в будущем. В Хабаровске после эвакуации 14-й пехотной дивизии была создана североприморская миссия во главе с официальным наблюдателем от ВЭА капитаном Хигути Киитиро, занимавшаяся разведкой в Приамурье и нейтральной зоне Приморья, а также в отдельных случаях – в районе Николаевска-на-Амуре, для чего ей переподчинялась миссия в Благовещенске⁵²⁷.

Кроме того, харбинская военная миссия 30 октября была выведена из подчинения ВЭА и передана в Квантунскую армию. Приказом командующего объединением начальнику миссии от 15 ноября 1920 г. на нее возлагались задачи по сбору и надлежащей оценке разведывательной информации о вооруженных силах и военной промышленности России и Китая, деятельности органов власти и экономических организаций обеих стран, изучению военной топографии Северной Маньчжурии, освещению положения дел у корейских повстанцев и отрядов хунхузов. Деятельность миссии должна была вестись в тесном контакте с японскими дипломатическими органами и в соответствии с принятым империей курсом на поддержание дружеских отношений с российскими и китайскими властями. Проведение каких-либо активных мероприятий запрещалось⁵²⁸.

Фактически харбинская миссия превратилась в головной разведывательный орган японской армии на северо-востоке Китая, поскольку секретным приказом по военному министерству от 8 ноября 1920 г. к Квантунской армии для ведения разведки в Северной Маньчжурии прикомандировались 7 офицеров в звании от генерал-майора до «лейтенанта», 1 внештатный сотрудник, 3 переводчика и 12 наемных сотрудников. Из них 5 офицеров, включая генерал-лейтенанта Исидзака Дзэндзиро, полковника Сиотэн Нобутака, капитанов Гига Сэя и Окамото Садамицу, служили в харбинской миссии, еще 2 – в цицикарской резидентуре⁵²⁹.

Вывод 5-й пехотной дивизии и разгром читинской группировки семеновцев в конце 1920 г. означали свертывание работы японской разведки в Забайкалье с легальных позиций. Эвакуация сотрудников ЯВМ началась в ноябре 1920 г., после того как резидент в Верхнеудинске подполковник Накаока Ятака получил приказ от Идзомэ о выводе аппарата в Читу и организации разведки в Забайкалье через маршрутную агентуру. 11 ноября начальник штаба Владивостокской армии назначил Идзомэ главой североприморской миссии в Хабаровске с отделением в Благовещенске и потребовал подготовить проект новой расстановки сотрудников в Забайкалье и Приамурье. В ответной телеграмме Идзомэ предложил оставить начальником благовещенской миссии майора Токинори Хиса-си, временно сохранить читинскую резидентуру в составе майора Югами Дзисабуро, капитана Симамото Сёити, переводчика Танабэ Матао, секретаря и 3 наемных работников, а капитана Сасаки Тоити и лейтенанта Симонага Кэндзи из миссии в Маньчжоули после нормализации обстановки в Восточном Забайкалье подчинить благовещенскому разведоргану⁵³⁰.

Частично этот проект был реализован. Поскольку сохранить резидентуру в Чите не удалось, 3 декабря 1920 г. все сотрудники верхнеудинской и читинской миссий благополучно прибыли в Маньчжоули и штаб армии реорганизовал действовавший здесь разведывательный орган в самостоятельную военную миссию с зоной ответственности в Забайкалье, Монголии и Северной Маньчжурии. Полковник Идзомэ Рокуро в декабре 1920 – январе 1921 г. участвовал в переброске остатков армий Семенова и Каппеля из Маньчжурии под Гродеково, затем в качестве руководителя хабаровской миссии исполнял функции дипломатического представителя Японии в Приамурье, а в апреле 1921 г. вернулся на родину на должность командира 37-го пехотного полка, после чего резидентуру в Хабаровске снова возглавил капитан Хигути Киитиро. Большая часть сотрудников забайкальских миссий осталась в Маньчжоули и Харбине, и только майор Югами Дзисабуро получил назначение начальником благовещенской миссии, сменив на этом посту откомандированного во 2-й отдел штаба армии майора Токинори Хисаси⁵³¹.

В целом же, несмотря на сокращение осенью 1920 г. зоны ответственности ВЭА, численность ее разведорганов выросла по сравнению с предыдущим периодом более чем в два раза. Согласно штатному расписанию управления армии на 6 января 1921 г., в подчиненных ему миссиях во Владивостоке, Никольск-Уссурийском, Хабаровске, Благовещенске и Маньчжоули служило 22 офицера разведки и 13 переводчиков с русского, английского, немецкого, китайского и монгольского языков, что, с учетом 23 разведчиков Квантунской армии, составляло 58 человек против 27 в феврале 1919 г.⁵³²

С другой стороны, прямым следствием сокращения контролируемой ВЭА территории и поражения белых войск стало значительное уменьшение расходов Генерального штаба на разведку по так называемой «сибирской проблеме»: в 1920 г. кабинет министров Японии выделил на эти цели порядка 1 104 500 иен золотом, то есть в 4,5 раза меньшую сумму, чем в предыдущем году⁵³³.

Благодаря своевременной ротации офицеров разведки и передаче харбинской военной миссии в Квантунскую армию 2-е управление Генштаба сумело перестроить в 1921 г. разведывательную деятельность на Дальнем Востоке, в Маньчжурии и Забайкалье таким образом, что поступавшая в Токио информация создавала целостную картину обстановки на занятой японцами территории и в освобожденных районах Дальневосточной республики.

Основную нагрузку по сбору военно-политической информации в Приморье несли разведывательные органы дислоцированных там двух пехотных дивизий. Как следовало из отчета командира 9-й пехотной дивизии о расходовании секретных фондов в августе – октябре 1921 г., агентурный аппарат разведки его соединения насчитывал порядка 120 человек, 75 процентов которых были русскими и 25 процентов – корейцами и японцами, оперировавшими в районе Посьет – Анучино – Ольга – Сучан – Шкотово. Большинство агентов использовалось для сбора разведывательной информации об обстановке в местах дислокации отрядов хунхузов, корейских повстанцев и красных партизан, однако часть завербованных дивизионной разведкой лиц, как, например, командир отдельной Забайкальской казачьей бригады генерал-майор П.А. Федосеев или командир Сибирской стрелковой бригады полковник А.Г. Аргунов, передавали ей сведения о положении дел в белогвардейских формированиях⁵³⁴.

Центральные разведорганы Квантунской и Владивостокской армий располагали меньшим количеством агентов. По сведениям ГПО ДВР на 1 января 1921 г., ядро агентурного аппарата владивостокской миссии составляли девять человек – информатор по милицейским организациям бывший заведующий паспортным отделом военно-контрольного пункта А.П. Макаров, его сослуживец С. Балановский, информировавший миссию о ситуации на судостроительном заводе и в порту, осведомители по сбыту оружия бывший контролер контрразведки Ф.А. Супринович и владелец магазина японец Накадзима, информатор по торгово-промышленным кругам П.М. Смыков, сотрудник компании «Мицуи буссан» Г.И. Пикар, а также Н.А. Кашина, Лавров и Д.А. Лямин. Последний по заданию начальника миссии полковника Гоми Тамэкити через свои связи в земской управе вел разведку коммунистических организаций. В целом же владивостокская миссия наблюдала за всеми политическими силами в приморской столице, Раздольном, Никольск-Уссурийском, Гродеково, а также за прибывшими из Забайкалья семеновскими и каппелевскими частями⁵³⁵.

Аналогичным образом действовала харбинская военная миссия. Согласно ее отчету «Расходование секретных фондов в мае 1921 г.», миссия имела на связи 8 агентов-информаторов и 2 агентов-пропагандистов, в том числе 7 русских – Г.М. Семенова, Ф.Л. Глебова, И. Днепровского, Б. Куляшо, Буковского, Поровинского, некто, участвовавшего в получении телеграфного шифра представителя ДВР в Харбине для переписки с Читой, 2 корейцев – Хан Канъэя и Хан Минсая, ранее работавших на японскую разведку в Иркутске, и японца Огаву Мондзо, изучавшего харбинскую еврейскую общину. Кроме того, харбинская миссия занималась так называемыми «активными мероприятиями», размещая в печати специально подготовленные пропагандистские материалы, для чего в мае 1921 г. ею были организованы три неформальных ужина с журналистами русских и иностранных газет, а также проведены встречи с начальником гарнизона г. Биньцзянь Гао Фэн-чэнем, начальником штаба войск охраны КВЖД и главой местной корейской общины Ли Вончжэ, устроенные, как отмечалось в отчете, «для взаимопонимания и дружбы»⁵³⁶.

Действуя с маньчжурского плацдарма, харбинская миссия тщательно обрабатывала всю поступавшую к ней прессу, опрашивала прибывавших из Забайкалья и Приамурья японских беженцев, проводила вербовочные мероприятия в отношении персонала дипломатических и торговых представительств ДВР на КВЖД. Полученные миссией сведения, наряду с информацией военной жандармерии, ложились в основу разведывательных сводок штаба Квантунской армии «Кансанте» под литерой «Россия».

Между тем события на Дальнем Востоке после разгрома семеновской армии развивались по наихудшему для японцев сценарию. На прошедшей 28 октября – 10 ноября 1920 г. в Чите объединительной конференции было создано центральное правительство ДВР и консолидированы Приморская, Амурская, Сахалинская, Забайкальская области, чьи органы управления должны были сложить свои полномочия и подчиниться республиканскому центру на правах местного самоуправления. Хотя 12 ноября командующий Владивостокской армией заявил председателю и представителям всех фракций Народного собрания Приморской управы о недопустимости распространения влияния ДВР на Приморье, 11 декабря собрание решило о переходе области под юрисдикцию республики, сутки спустя упразднило Временное правительство, а 19 декабря образовало Приморское областное управление ДВР во главе с коммунистом В.Г. Антоновым. Таким образом, весь Дальний Восток и Забайкалье оказались под контролем просоветской Дальневосточной республики, и теплившиеся с весны надежды японцев на построение здесь буферного государства канули в Лету. Тем не менее 5 января 1921 г. в беседе с командующим эвакуированной в Приморье Дальневосточной армией Г.А. Вержбицким Оои дал понять, что воздержится от каких-либо силовых действий против областного управления, независимо от признания им верховенства власти Читы, а при определенных условиях может вступить в прямой диалог с ДВР, правда отметив, что вопрос о выводе войск обсуждаться не будет⁵³⁷.

Практически одновременно в Токио поступили сведения от резидентур Генштаба в Европе о намерениях советского руководства экспортировать революцию в зоны традиционного японского влияния: 15 декабря 1920 г. заместитель военного министра телеграфировал военному атташе в Китае и начальнику мукденской военной миссии краткое изложение донесений резидентов в Стамбуле и Берлине майоров Такахаси Сутэдзиро и Обаты Тосиро о планах Москвы полностью оболыпевичить Китай и Дальний Восток, спровоцировать коммунистические волнения в Маньчжурии и, используя давление США и Китая, насадить коммунистическую идеологию в Японии⁵³⁸.

Несколько позже, 22 января 1921 г., харбинская миссия довела до командования Квантунской армии текст полученной агентурным путем телеграммы советского правительства в адрес Читы о необходимости организации партизанских набегов в Китай, переброске в ДВР 27-й и 28-й стрелковых дивизий Красной армии, которые переименовывались в соединения НРА, спланированном на апрель формировании 3 интернациональных стрелковых бригад, направлении для связи с Москвой А.Е. Гутора в качестве заместителя главнокомандующего НРА Г.Х. Эйхе. Кроме того, этой же телеграммой Москва якобы санкционировала в случае принятия японским парламентом антироссийской политики активизацию анти-японской коммунистической пропаганды, подстрекание к беспорядкам японских рабочих и корейского населения, организацию бойкота в Центральном и Южном Китае, для чего выделялось 60 миллионов рублей золотом⁵³⁹.

В связи с возникшей угрозой столкновения с НРА ДВР в январе 1921 г. японские разведорганы представили в Токио ряд докладов о ее дислокации, численности и боеготовности. 26 января миссия в Харбине направила в Рёдзюн составленное по материалам местных газет штатное расписание 2-й Амурской армии, отметив наличие у нее 3 стрелковых дивизий, 2 кавалерийских полков, железнодорожных, охранных и разведывательных частей общей численностью 25 200 человек. Несколько иные сведения были получены хабаровской миссией. В отчете за 1—22 января 1921 г. она оценивала численность дислоцированных в Амурской и Приамурской областях 2 стрелковых дивизий в 20 000 человек (Владивостокская армия насчитывала 24 700 человек). Суммировав всю разведывательную информацию, начальник штаба ВЭА 29 января направил в Токио итоговое донесение о НРА. Его содержание отражало существовавший на тот момент уровень информационных возможностей японской военной разведки на Дальнем Востоке и в Северной Маньчжурии: правильно оценив тактическую подготовленность и материальную оснащенность советских войск, Такаянаги ошибся в количестве, нумерации и численности соединений, фактически представив Генштабу организационно-штатное расписание армии, действовавшее до издания Г.Х. Эйхе приказа № 4/сек от 8 ноября 1920 г. «О реорганизации Вооруженных сил Дальневосточной республики»⁵⁴⁰.

Для более детального изучения военно-политической обстановки в республике, состояния ее вооруженных сил, контактов с Москвой и намерений в отношении Японии 22 января военное министерство направило в Читу ведущих сотрудников русского отделения Разведуправления майора Микэ Кадзуо и капитана Курасигэ Сюдзо под предлогом участия в работе открывавшегося 12 февраля Учредительного собрания ДВР⁵⁴¹. При этом было решено посылать наиболее важную информацию во Владивосток не телеграфом, а через специальных курьеров, на роль которых из сотрудников миссии в Маньчжоули были подобраны переводчики русского языка Мита Гакаку и Танабэ Матао, систематически выезжавшие в Читу на срок от одной недели до одного месяца⁵⁴². Стоит отметить, что связь оставалась одним из наиболее уязвимых мест в деятельности читинской резидентуры. 4 марта 1921 г. Госполитохрана ДВР отмечала в информационной сводке: «За последнее время из Читы от Микэ поступает мало информации ввиду того, что посылка курьеров с секретными донесениями сопряжена с известными трудностями, а официальные донесения дают японцам очень мало материала, так как проверяются на телеграфе»⁵⁴³.

13 февраля Микэ прибыл в Читу в качестве японского наблюдателя и находился там до августа 1921 г. Формально он знакомился с работой собрания, активно общался с местной прессой, давал комментарии по поводу японской внешней политики и уточнял детали дебатов в парламенте, однако фактически вел разведку по широкому кругу вопросов, еженедельно докладывая информацию во Владивосток, откуда она в необработанном виде пересылалась в Токио. И все же истинный статус Микэ не являлся секретом для спецорганов Дальневосточной республики: наряду с ГПО 10 мая 1921 г. Разведуправление НРА проинформировало правительство ДВР о том, что глава читинской миссии Микэ занимается агентурной работой с позиций Маньчжоули⁵⁴⁴.

Содержание докладов Микэ свидетельствовало о появлении у японской разведки в Чите хорошо осведомленных агентурных источников, оперативно и достоверно освещавших изменения в военно-политической обстановке буферного государства. Об уровне информированности читинского резидента свидетельствовала подготовленная им 20 мая 1921 г. разведывательная сводка «Положение дел в Дальневосточной республике», в которой Микэ детально анализировал партийный состав и ход дискуссий в Учредительном собрании, деятельность оппозиционных партий эсеров, эсдеков и кадетов, продовольственную и финансовую ситуацию в буферном государстве, характер его отношений с Москвой, приоритетные направления внутренней и внешней политики, давал объективную оценку организации и боеготовности войск НРА⁵⁴⁵.

Опора на постоянно черпаемую из разных источников информацию позволила Микэ уже 6 марта прийти к выводу о стремлении ДВР избежать вооруженного конфликта с Японией. Поэтому резидент предлагал штабу армии в случае принятия решения о невозможности пребывания экспедиционных войск на Дальнем Востоке на долгосрочный период начать переговоры с буферным государством об установлении дипломатических отношений под предлогом обсуждения внешнеторговых и прочих вопросов⁵⁴⁶.

По времени поступления донесение Микэ совпало с прибытием во Владивосток товарища министра иностранных дел ДВР И.С. Кожевникова, который от имени читинского правительства предложил командующему ВЭА Татибана Коитиро вступить в дипломатические и экономические переговоры. Несмотря на отсутствие у Татибана соответствующих полномочий, он тем не менее заявил о своем горячем желании установить дружеские отношения с ДВР и пообещал Кожевникову незамедлительно проконсультироваться с Токио⁵⁴⁷.

И действительно, с некоторой отсрочкой, вызванной политическими волнениями на Дальнем Востоке, с 16 по 25 мая 1921 г. в Токио прошло совещание членов кабинета министров, глав японских колоний и командующих Владивостокской экспедиционной, Корейской, Квантунской и Тайваньской армиями, на котором была принята резолюция о выводе войск из Приморья. В окончательном виде политический курс империи в отношении Дальневосточной республики был сформулирован на секретном заседании правительства 12 июля 1921 г., на котором японское руководство пришло к выводу о неизбежности ухода армии с советского Дальнего Востока, поэтому, желая опередить Соединенные Штаты в экономическом закреплении в регионе, решило начать неофициальные зондажные переговоры с Читой, а через нее и с Москвой об эвакуации войск из Приморья и Северной Маньчжурии⁵⁴⁸.

Выбранный правительством курс нашел отражение в директивах разведорганам армии. Их главной задачей, наряду с детальным анализом обстановки в ДВР и партизанских районах Приморья, стало внимательное наблюдение за реакцией меркуловского правительства и командования семеновской армии на переговоры с Читой и пресечение любых попыток белых режимов воспрепятствовать им, а также сорвать вывод войск в метрополию⁵⁴⁹.

Стремление японского правительства и Владивостокской армии к нормализации отношений с ДВР объяснялось в первую очередь сложной военно-политической обстановкой в Приморье, возникшей в результате разгрома белых войск в Забайкалье. Поражение Семенова означало фактическое крушение надежд Японии на создание независимого сибирского государства. К разочарованию японцев, атаман больше не являлся беспрекословным авторитетом даже для своих подчиненных: в ноябре 1920 г. командующий Дальневосточной армией генерал-лейтенант Г.А. Вержбицкий и командиры двух из трех семеновских корпусов генерал-лейтенант И.Е. Смолин и генерал-майор В.М. Молчанов заявили начальнику харбинской военной миссии о намерении сместить Семенова с должности Главнокомандующего вооруженными силами Российской Восточной окраины. Поэтому 5 декабря начальник штаба ВЭА настоятельно рекомендовал Семенову уехать в Рёдзюн, давая, однако, понять, что Япония продолжает рассматривать его в качестве активного участника антисоветской борьбы⁵⁵⁰.

Находившиеся в Приморье каппелевские и семеновские войска, по оценке японской разведки, сохраняли высокую боеспособность. В разведывательной сводке Квантунской армии от 14 февраля 1921 г., в частности, отмечалось, что общая численность гродековской группы войск генерал-майора Н.А. Савельева вместе с влившимся в ее состав 3-м корпусом Каппеля составляла порядка 10 000 человек. В армии поддерживалась строгая дисциплина, велась плановая боевая подготовка, постепенно решались вопросы обеспечения войск продовольствием, обмундированием и топливом, принимались меры к доведению денежного довольствия военнослужащих до надлежащего уровня⁵⁵¹.

Поэтому руководство Японии сохраняло контроль над Семеновым, понимая, что когда-нибудь он попытается захватить власть в Приморье. Рядом с ним постоянно находился японский советник Сэо Эйтаро, сотрудничавший с разведкой Квантунской армии с 1914 г. Через Сэо Генштаб узнавал практически обо всех замыслах семеновской группировки: как сообщала никольск-уссурийская миссия в штаб ВЭА, 26 марта 1921 г. Сэо, Савельев и еще пять человек прибыли из Рёдзюна в Приморье с 500 000 иен и планом вооруженного восстания, предполагавшим учреждение антисоветского правительства в Гродеково, подкуп народной милиции и тайный ввод с согласия японского командования семеновских войск во Владивосток для свержения Приморской управы⁵⁵².

Не меньший интерес для японской разведки весной – летом 1921 г. представляла фигура соратника атамана барона Р.Ф. Унгерна, не скрывавшего своих притязаний на гегемонию в Монголии и Забайкалье. Первая информация о нем поступила в Генштаб еще в 1918 г. от капитана Куроки Син-кэй, через которого барон приобрел у Японии партию винтовок. Куроки же принадлежала идея вербовки для Унгерна японских добровольцев из числа так называемых «маньчжурских ронинов», работавших на лесозаготовках в Сибири, в результате чего в июле – августе 1920 г. в его Конно-Азиатскую дивизию влился отряд из 49 японцев под командованием инженер-капитана в запасе Хатакэяма Котаро, который активно участвовал в нескольких штурмах монгольской столицы⁵⁵³.

Несмотря на спровоцированный конфликтом с Семеновым роспуск дивизии Унгерна в августе 1920 г., соединение не прекратило существование, а, перебравшись в Монголию, превратилось в мощную военную группировку, которая, по оценкам 2-го отдела штаба ВЭА на 1 мая 1921 г., насчитывала порядка 10 000 человек⁵⁵⁴. Поэтому японское командование стремилось установить тесные отношения с бароном, для чего весной 1921 г. начальник маньчжурской военной миссии майор Ёда Сиро отправил ему письмо с предложением помощи. В ответном послании Унгерн не только поблагодарил Ёда за предложенную поддержку, но также выразил пожелание помочь в организации агентурной разведки в Маньчжурии, Монголии и Забайкалье через торговца в Кулуне бывшего добровольца дивизии штабс-капитана Вакабаяси, сообщил о готовности отправлять в Маньчжоули шифрованные радиограммы с данными о численности и дислокации Красной армии от Омска до Забайкалья, а также передал копию своего оперативного приказа № 15 от 21 мая 1921 г. о наступлении на енисейском, иркутском, иртышском и мензенском направлениях⁵⁵⁵.

И все же, несмотря на поддержку Семенова и Унгерна, Генштаб скептически оценивал перспективы создания с их помощью новой «сибирской автономии». Во-первых, по данным японцев, в Сибири, Забайкалье и на Дальнем Востоке отсутствовала разветвленная оппозиция. Как сообщала 11 апреля 1921 г. харбинская миссия со ссылкой на беженца из Западной Сибири, в районах Омска, Ишмы, Екатеринбурга, Челябинска, Томска и Красноярска действовали отдельные отряды повстанцев, однако очаги организованного сопротивления советской власти находились в Киргизии и Казахстане. Во-вторых, антисоветские силы не представляли собой единой организации, а распались на враждовавшие группировки семеновцев, каппелевцев и правых несоциалистических партий⁵⁵⁶.

Все это вынуждало Владивостокскую экспедиционную армию придерживаться весной 1921 г. курса на нейтралитет и недопущение попыток вооруженного переворота в зоне ее ответственности в Приморье. Поэтому разведорганы армии в лице начальника владивостокской миссии полковника Гоми Тамэкити выступали посредниками между контрреволюционными силами и японским командованием. Непосредственный контакт с группировкой Меркулова и остатками каппелевцев поддерживал капитан Савада Сигэру, через которого зимой– весной 1921 г. шли неофициальные переговоры о материальной поддержке правого крыла⁵⁵⁷. Однако, получив информацию о намеченном на конец мая перевороте во Владивостоке и Никольск-Уссурийском, командующий армией Татибана довел через Гоми до сведения всех участвовавших в нем организаций, что подчиненные ему части не только не будут вмешиваться в ход событий, но при любом исходе переворота разоружат противоборствующие группировки и возьмут под охрану проигравших. Как показали события 23–26 мая 1921 г., японская армия сдержала свои обещания: в представленных 25 июня 1921 г. военному министерству секретных докладах командования ВЭА и владивостокской миссии армейская разведка среди главных причин успеха повстанцев называла подкуп ими приморской милиции, временную консолидацию всех белых сил, пассивность рабочих отрядов и проведение переворота днем, отмечая при этом строгий нейтралитет японской армии и последующее разъединение ей враждующих сторон⁵⁵⁸.

Вместе с тем майский переворот существенно осложнил деятельность японской разведки в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Решением правительства ДВР с 29 мая 1921 г. шифрованные сообщения военных миссий в Чите, Благовещенске и Хабаровске больше не принимались на телеграфе, их отправка производилась только по каналам официальной радиосвязи, а с начала июня пересылка какой-либо японской корреспонденции во Владивосток вообще прекратилась. Если майор Микэ Кадзуо еще мог передавать зашифрованные русскими буквами телеграммы из Читы в Маньчжоули, то капитан Хигути Киитиро был вынужден в начале июня выехать с накопившейся информацией в штаб армии, и сообщения хабаровской миссии с большим опозданием поступали во Владивосток через специально командируемых ею агентов. Глава благовещенской миссии майор Югами с 5 июня 1921 г. также был ограничен в праве посещения Хэйхэ для получения и отправки корреспонденции. Частичным решением проблемы восстановления связи хабаровской и благовещенской миссий с Центром стало использование Хигути с согласия китайского вице-консула в Хабаровске Цюань Шиэня каналов его дипломатического представительства для отправки разведывательной документации и шифротелеграмм во Владивосток через Харбин и Лахасу су (Цзямусы)⁵⁵⁹.

Правительство ДВР значительно ужесточило контрразведывательный режим в отношении сотрудников миссий. Исполнявший обязанности начальника хабаровской ЯВМ капитан Тэрада Тосимицу докладывал 23 сентября 1921 г. во Владивосток: «Официальные органы, хотя в целом и стремятся поддерживать с миссией такие же тесные контакты, как и раньше, из-за страха перед Госполитохраной в неформальные отношения не вступают. Внешне они не оказывают на меня никакого давления, однако оборотная сторона дела такова, что уже я ощущаю заметное ограничение свободы действий. Например, организовано наружное наблюдение за контактирующими со мной корейцами, устанавливаются места наших встреч, производятся обыски жилищ приходящих ко мне людей. То же самое касается и связи. С моих телеграмм в адрес капитана Хигути снимаются копии, которые передаются для перлюстрации высокопоставленным членам партии, информация отправляется с опозданием, а прохождение телеграмм из Хабаровска на станцию Уссури занимает пять дней»⁵⁶⁰. Опасения Тэрада были не напрасны: еще в декабре 1920 г. ему стало известно о раскрытии Амурской армией нестойких шифров хабаровской миссии, использовавшихся для отправки отчетов во Владивосток, в связи с чем командующий ВЭА был вынужден обратиться к военному министру с просьбой об изготовлении специальных цифровых шифров для ЯВМ в Хабаровске, Благовещенске и Маньчжоули⁵⁶¹. Кроме того, копии телеграмм хабаровской миссии в штаб армии с марта 1921 г. изымались во Владивостоке агентурой Приморского облот-дела ГПО ДВР⁵⁶².

Не ошибался Тэрада и в отношении плотного наблюдения за хабаровской миссией. Этой деятельностью занимались органы ГПО в Чите, Хабаровске, Благовещенске, то есть во всех городах, где дислоцировались ЯВМ. Негласное наблюдение велось с 1920 г. первоначально в минимальных масштабах. Так, Агентурная часть Военного контроля Амурского фронта осенью 1920 г. ежедневно выделяла для этого не более чем одного сотрудника, который не располагал достаточными денежными средствами, плохо знал в лицо штат благовещенской миссии и не мог проводить своевременную установку контактировавших с ней лиц китайской и японской национальностей⁵⁶³. Ситуация изменилась в лучшую сторону только в 1921 г., когда ГПО осознала, что японские миссии являются центральными разведорганами интервентов по сбору информации о ДВР.

Характеризуя состояние дел по борьбе с японской разведкой, начальник агентурного отделения читинского района ГПО докладывал 28 июля 1921 г. вышестоящему руководству: «Можно с уверенностью считать установленным, что работа японского шпионажа делится на две части: военно-разведывательную, то есть имеющую целью собрать сведения о войсках и вооруженных силах противника, мероприятиях и операциях чисто военных и т. п. Вторая часть – жандармская, заключается в собирании материала о внутреннем состоянии страны, управлении ею, настроениях населения и т. д. Сообразуясь с этим, мы могли предполагать, что вообще в Чите японская миссия наиболее широко развила свою работу. Начальником секретного подотдела читинского района велись контрразведывательные работы в отношении японской миссии, агентура же получила задание установить по всем правилам искусства наружное наблюдение за миссией и лицами, ее посещающими. Нами было поставлено напротив японской миссии два поста (а впоследствии и третий – конный) для упомянутого наблюдения. Наблюдение велось, о нем составлялись сводки, был уже выяснен круг постоянных знакомств и посещений, как японцев, так и лиц, их посещавших […]»⁵⁶⁴. Прямым следствием активной контрразведывательной деятельности органов ГПО ДВР стало разоблачение большой группы агентов читинской миссии – начальника административного управления штаба НРА Беляева, начальника разведывательного отделения Колесника, сотрудников штаба Рыбинского, Добромыслова, Хренова, командира бригады охраны железных дорог Гака и делопроизводителя управления снабжения Корзуна⁵⁶⁵.