Текст книги "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922"

Глава 4
Военная разведка Японии против Советской России: периферия и запад

§ 1. От Сеула до Николаевска: плоды «миротворчества» (1918–1925)

Значение Кореи и Северного Сахалина для Японии в период «сибирской экспедиции» определялось наличием там крупных очагов антияпонского сопротивления, дестабилизировавших обстановку в тыловых районах Владивостокской экспедиционной армии. Поэтому деятельность органов военной разведки на данных территориях целиком подчинялась задачам выявления и ликвидации повстанческих организаций, установлению связей корейских революционеров и сахалинских партизан с правительством ДВР, а также созданию агентурного аппарата для работы в освобожденных советских районах после ухода оттуда императорских войск.

К моменту высадки японского контингента в Приморье Корейская армия («Тёсэн тюсацугун»), переименованная в июне 1918 г. из Корейской гарнизонной армии, представляла собой относительно небольшое по численности объединение в составе одной пехотной дивизии и отдельных частей. Такая ее организация сохранялась вплоть до 1919 г., когда прибыла вторая дивизия, поэтому при малочисленности штатов руководство разведывательными органами объединения осуществлял начальник штаба армии через старшего штабного офицера и 1–2 офицеров штаба. Непосредственно агентурной и топографической разведкой занимались прикомандированные к армейскому управлению 2–4 офицера, а также 1–2 военных переводчика, допущенные к работе с агентурой. На уровне соединений разведку в интересах Корейской армии вели штабы подчиненных ей пехотных дивизий и органы военной жандармерии.

Основу агентурного аппарата объединения составляли проживавшие в приграничных с Россией районах Кореи и Китая и на территории Приамурского края корейцы, китайцы и японские мигранты, деятельностью которых в 1918 г. руководили резиденты Хаята Гиити, Такэсита Тэйдзиро, Ямагути Куро, Осака Ивао, Уцуми Юитиро, Янаги Фукури, Андо Дзё-гэн (Лунцзин), Ногути Бунроку (Никольск-Уссурийский), Сабаку Ёсио (Никольск-Уссурийский), Мацухара Мидори (Никольск-Уссурийский), Ёкоти Синка (Нингута) и Цуда Дзё (Хуньчунь). Прикрытие для них варьировалось в зависимости от личных качеств и рода занятий агентов: если Ногути занимался торговлей овцами, то Цуда работал газетным репортером⁵⁹¹. С армейской разведкой также сотрудничали чиновники японских дипмиссий в Маньчжурии, включая работников генерального консульства в Харбине⁵⁹².

Необходимо отметить, что участие разведывательных органов Корейской армии в обеспечении и реализации планов японского правительства по отправке войск на советский Дальний Восток обошлось императорской казне в 25 000 иен золотом, потраченных объединением в октябре 1917 – сентябре 1918 г. по статье «Расходы на агентуру», что было фактически ниже среднегодовых трат армии на ведение агентурной разведки, так как только в 1914 г. объединение израсходовало на содержание разведывательного аппарата порядка 35 000 иен золотом, что свидетельствовало о высокой степени мобилизационной готовности органов военной разведки на данном направлении⁵⁹³. При этом именно офицеры разведки и резиденты армии сыграли ключевую роль в налаживании негласных контактов Токио с атаманом П.П. Калмыковым зимой – весной 1918 г.

После высадки в Приморье в августе того же года войск Владивостокской экспедиционной армии японское командование развернуло на Дальнем Востоке, в Забайкалье и Северной Маньчжурии сеть подчиненных ей разведорганов, переименованных в феврале 1919 г. в японские военные миссии. Три из них – владивостокская, никольск-уссурийская и харбинская, контролировали прежнюю зону ответственности разведки Корейской армии, поэтому объединение ограничилось

организацией в Приморье легальной резидентуры в Никольск-Уссурийском, на которую возлагались задачи по сбору информации о корейской диаспоре в Южно-Уссурийском крае и в регионе Цзяньдао, участию в японских карательных операциях против красных партизан, именовавшихся в документах «действиями по принуждению к миру в составе миротворческих отрядов», и оказание помощи военным миссиям Владивостокской экспедиционной армии⁵⁹⁴.

Анализ отчетов Корейской армии за 1919–1922 гг. свидетельствует, что основной задачей ее разведорганов в данный период являлось изучение деятельности революционных организаций в местах компактного проживания корейцев на территории Маньчжурии – в Цзяньдао, долине реки Ялу, Мукдене, а также в Шанхае. Второй по значимости задачей считался контроль за обстановкой в Китае. Переориентация разведорганов армии с российской тематики на получение данных о корейских революционерах была вызвана всплеском освободительного движения в Корее в марте 1919 г., спровоцировавшего волну демонстраций и митингов на полуострове, в Южной Маньчжурии, Никольск-Уссурийском, Спасске, Раздольном, а также консолидацию ряда корейских политических организаций антияпонской направленности.

Для получения достоверной информации по корейской и китайской тематике, как сообщало 29 сентября 1919 г. командование армии в военное министерство, оно образовало несколько новых резидентур в Мукдене, Тунгоу, Цзяньдао, Хуньчуне и Дуннине (Саньчагоу). Руководство ими осуществляли оперативно подчинявшиеся штабу объединения офицеры разведки майор Оцука Кэнносукэ (Цзяньдао, Лунцзин), капитаны Хэйси Еити, Мацуо Тёдзиро (Мукден), Кютоку Томоёси, Такамори Такаси (Никольск-Уссурийский), лейтенанты Иноуэ Эйдзи (Тунхуа), Хорни Такаёси (Тоудаогоу, Яньцзи) и другие. Параллельно с ними в Северной Маньчжурии оперировали штабные офицеры 19-й пехотной дивизии, которые создали там свою автономную агентурную сеть⁵⁹⁵.

Не ограничиваясь развертыванием постоянно действующих резидентур, с 1919 г. армия регулярно направляла в провинции Цзилинь и Фэнтянь оперативные группы для ведения визуальной и топографической разведки. Так, 25 февраля 1919 г. командующий объединением генерал-лейтенант Уцуномия Таро уведомил военного министра об отправке по маршрутам Цзюйцзицзе – Дуньхуа – Эмусо – Цзилинь и Тунгоу – Тунхуа – Хайлончень – Чжаоянчжэнь – Цзилинь двух разведывательных групп из трех человек во главе с майорами Мотидзука Нобунари и Охама Иситаро «для изучения путей выдвижения войск в случае ведения боевых действий против Китая, а также для сбора информации по другим принципиальным вопросам оперативного планирования»⁵⁹⁶.

Поступавшие из разных источников данные систематизировались и обобщались штабом армии в виде текущих разведывательных сводок под условным названием «Специальная информация штабного управления Корейской армии» («Тётокухо»). Раз в 20 дней, а позднее – раз в месяц объединение готовило обзорный доклад «Общая ситуация в Корее и за ее пределами», в котором анализировало деятельность про– и антияпонских организаций корейцев. Кроме того, армия периодически выпускала тематические разведывательные сводки («Тёхо») по отдельным вопросам, касавшимся Китая и России. Так, 7 января 1920 г. ей была направлена в Токио разведывательная сводка «Ресурсы Сибири» о состоянии сельского хозяйства, лесной, горнодобывающей и рыболовной промышленности Приморья, Приамурья и Забайкалья⁵⁹⁷.

Армейская разведка внимательно отслеживала процессы, происходившие в корейских общинах Приморья. 18 марта 1919 г. штаб армии информировал ГШ и военное министерство со ссылкой на донесение никольск-уссурийского резидента о состоявшемся днем ранее массовом митинге корейского населения города в поддержку декларации о независимости и последующем столкновении с японскими войсками. Спустя три дня армия с тревогой сообщала о концентрации корейцев в Никольск-Уссурийском, в большинстве своем поддерживавших тайную связь с «экстремистами», однако отмечала, что предпосылок для возникновения мятежа в этом районе не существует⁵⁹⁸.

В работе против корейских подпольщиков армейская разведка стремилась активно использовать агентов из числа завербованных прояпонски настроенных корейцев. В частности, описывая трудности в получении достоверных сведений о революционном движении, штаб армии информировал Токио 10 ноября 1919 г.: «В окрестностях Циули западнее Никольск-Уссурийского имеется много поселений антияпонски настроенных корейцев. До сих пор мы не смогли внедрить туда свою агентуру, испытывая огромные трудности в организации разведки. Однако среди этих поселений есть поселок Сяофэнцэнь, жители которого, имея прояпонскую ориентацию, организовали генеральную ассамблею Пусинь, вступили в конфронтацию с другими антияпонски настроенными корейцами и планируют избавиться от гнета корейских повстанцев. Мы полагаем, что поддержка этих людей не только позволит нам организовать эффективную разведку, но и будет крайне выгодна в деле умиротворения жителей других антияпонски настроенных поселений»⁵⁹⁹.

Основным объектом разведывательных устремлений Корейской армии в 1919–1920 гг. стал приграничный с Кореей район Китая Цзяньдао, превратившийся в опорную базу вооруженных отрядов корейских революционеров. В связи с ростом антияпонских настроений в Южной Маньчжурии, 15 августа 1920 г. командующий армией утвердил «План уничтожения корейских повстанцев региона Цзяньдао», назначив на конец сентября отправку туда карательной экспедиции. Противодействие МИД Японии и контрмеры правительства Чжан Цзолиня заставили армию временно отказаться от реализации этого плана, однако после двух нападений отрядов китайских хунхузов на Хуньчунь 12 сентября и 2 октября 1920 г. объединение перебросило в Цзяньдао две бригады 14-й и 19-й пехотных дивизий, которые, очистив регион от корейских повстанцев, в мае 1921 г. убыли в пункты постоянной дислокации⁶⁰⁰.

Временное пребывание японских войск на территории Южной Маньчжурии позволило Корейской армии реорганизовать и укрепить ее разведывательный аппарат, развернутый в 1919 г. в приграничных китайских районах и в Приамурском крае.

В соответствии с приказом военного министра от 15 апреля 1921 г. армия развернула в Яньцзи резидентуру связи («Канто рэнракухан») во главе с полковником Харада Садаёси, возложив на нее задачи по организации агентурной разведки, сбору информации о деятельности корейских революционеров и отрядов хунхузов, а также своевременному доведению этих сведений до командования дислоцированных в Цзяньдао и Хуньчуне китайских частей. Сотрудниками резидентуры являлись кадровые офицеры армейской разведки, носившие в целях конспирации гражданскую одежду, – капитан Сакана Котаро, лейтенант Мотоикэ Масатоси (Янь-цзи), капитан Комияма Кёдзо, лейтенант Ода Сёити (Хунь-чунь), капитаны Овада Есихико (Лунцзин), Хирама Ититаро (Тоудаогоу), лейтенанты Хаяма Ёсиро (Байцаогоу) и Миягава Хироюки (Тяньбаошань)⁶⁰¹. Сохранение в тайне ведомственной принадлежности резидентов имело принципиальное значение для Корейской армии, так как китайские власти крайне болезненно реагировали на любую не согласованную с ними деятельность японских разведывательных органов, которая могла прямо или косвенно причинить ущерб интересам Поднебесной.

Речь в данном случае шла об инциденте с капитаном Маяхара Садаёси. Назначенный резидентом армии в Тунгоу для ведения агентурной разведки в уездах Тунхуа, Чанбай, Линь-цзян, Цзиань, Хуаньжэнь, Куаньдянь и Люхэ, Маяхара завербовал секретаря администрации уезда Цзиань, однако последний 23 августа 1922 г. по доносу коллег был арестован китайской полицией. Хотя обыск в доме секретаря не позволил уличить его в связях с японской разведкой, Маяхара был вынужден бежать на корейскую территорию⁶⁰².

Весной 1921 г. в связи с расширением деятельности ЯВМ в Никольск-Уссурийском Корейская армия отозвала оттуда своего резидента, договорившись с командованием Владивостокской экспедиционной армии о получении копий всех донесений этого разведоргана. Активное использование аппарата никольск-уссурийской, владивостокской и харбинской ЯВМ для сбора данных на территории Южно-Уссурийского края при отсутствии там собственных постоянно действующих разведывательных органов стало характерной чертой в деятельности Корейской армии в России в 1921 – первой половине 1922 г.

При этом армия периодически отправляла в краткосрочные командировки в район реки Туманган – Никольск-Уссурийский своих офицеров топографической и агентурной разведки для получения оперативной информации о связях корейских революционеров с Приморской революционной армией и освещения социально-экономической обстановки в регионе⁶⁰³.

Повышенный интерес армейской разведки к революционному движению в Приморье объяснялся активным использованием территории России корейскими повстанцами в качестве опорной базы для переброски оружия и людей в Северную Маньчжурию и Корею⁶⁰⁴. Штаб Корейской армии, в частности, отмечал в разведывательной сводке от 6 марта 1920 г.: «Усиление большевистских элементов в результате политических изменений в Сибири воодушевило корейских экстремистов. Это правда, что многие из них пришли из России в Цзяньдао с оружием, которое сейчас более доступно, чем раньше. Не будет ошибочным утверждение, что ситуация стала куда серьезнее, чем в октябре прошлого года, когда распространялись слухи о якобы предстоящем вооруженном вторжении в Корею»⁶⁰⁵.

В течение 1920–1921 гг. Корейская армия методично накапливала информацию о связях корейской диаспоры в Приморье с большевиками, получая большой объем данных от собственных разведорганов в Цзяньдао, а также от ЯВМ Квантунской и Владивостокской экспедиционной армий. Итогом этой работы стал подготовленный штабным управлением армии 8 июня 1921 г. 27-страничный обзор «Связи корейских повстанцев с экстремистами», в котором анализировались основные тенденции и перспективы развития корейского революционного движения в Маньчжурии, Приморье и Приамурье.

Оценивая причины сближения корейских повстанцев с большевиками, армейская разведка называла среди ключевых факторов расчет корейцев на получение военной помощи от большевиков и совпадение их взглядов на Японию как на препятствие на пути к достижению целей.

По мнению армии, взаимодействие корейских повстанцев и большевиков началось вскоре после падения Омского правительства, когда примерно 200 корейцев в составе полуторатысячной революционной армии А.Ф. Андреева захватили Никольск-Уссурийский. Советско-корейские связи еще более укрепились после того, как в феврале 1920 г. там открылась генеральная ассамблея Корейской социалистической партии и началась вербовка корейских граждан для службы в красноармейских частях.

После событий 4–5 апреля 1920 г. основные силы корейских повстанцев переместились из Приморья в полосу КВЖД в Северной Маньчжурии и в Приамурье, куда бежал лидер никольск-уссурийских корейцев Мун Чханбом. Штаб армии оценивал численность корейских революционных отрядов в Приамурье и на Сахалине примерно в 2000 человек, и еще 1000 повстанцев, по данным армейской разведки, находились в районе Иман – Мишань – Нингута⁶⁰⁶.

Разведывательные органы Корейской армии отводили роль мозгового центра корейского повстанческого движения на Дальнем Востоке находившимся в Благовещенске Мун Чхан-бому и Хон Бомдо, признавая маловероятной перспективу смещения руководящего ядра корейского сопротивления в Читу. В других районах компактного проживания корейцев – Цзяньдао, Хуньчуне, Южной Маньчжурии и Шанхае – армейская разведка не отмечала признаков повышенной активности корейских революционеров, но обращала внимание военного министерства и Генерального штаба на интенсивную пропаганду находившихся там эмиссаров правительства ДВР. В целом, по мнению штаба армии, произошедшее в 1921 г. укрепление позиций правительства ДВР должно было в ближайшее время вызвать подъем революционного движения в Цзяньдао и спровоцировать беспорядки в Южной Маньчжурии и Корее⁶⁰⁷.

Деятельность разведорганов Корейской армии находилась под пристальным вниманием военного министерства Японии. 15 сентября 1921 г. заместитель военного министра генерал-лейтенант Оно Минобу потребовал от начальника штаба армии генерал-майора Ясумицу Кинъити ужесточить контроль за работой резидентуры в Яньцзи и направить туда компетентных в вопросах разведки офицеров. Причиной недовольства военного ведомства стали действия сотрудников резидентуры, которые, поддавшись в начале сентября панике жителей Хуньчуня и пользуясь недостоверными данными, проинформировали штаб армии о предполагаемом налете на город отряда хунхузов⁶⁰⁸.

Несмотря на попытки командования Корейской армии оправдать действия своих офицеров реально существовавшей угрозой захвата Хуньчуня бандитами, 24 сентября 1921 г. начальник штаба объединения был вынужден проинформировать военное министерство о сокращении штатов резидентуры в Яньцзи, замене ее прежнего руководителя полковником Монай Нобутанэ и произведенной перестановке сотрудников – лейтенанты Хаяма Ёсиро и Миягава Хироюки переводились в Яньцзи, капитан Сакана Котаро направлялся в Лунцзин, а капитаны Комияма Кёдзо и Ода Сёити остались в Хуньчуне⁶⁰⁹.

Провал японской политики интервеции на советском Дальнем Востоке привел к однозначной переориентации развернутого на территории современного Яньбянь-Корейского автономного округа Китая разведывательного аппарата Корейской армии на сбор агентурных сведений о военно-политической и экономической обстановке на юге Приморья. Корейская тематика отошла на второй план, уступив место задачам отслеживания мероприятий органов советской власти по укреплению обороноспособности Приморского края.

Смена приоритетов в работе армейской разведки произошла после того, как 23 июня 1922 г. кабинет министров Японии принял решение о выводе Владивостокской экспедиционной армии с территории ДВР. Тогда же для перевода агентурной работы на юге Приморья на нелегальные рельсы во Владивосток прибыл сотрудник Разведуправления Генштаба капитан Мацуи Такуро. Спустя четыре месяца Мацуи был прикомандирован к штабному управлению Корейской армии и стал ее легальным резидентом во Владивостоке.

Официально Мацуи находился в порту для изучения русского языка, знакомства с политической ситуацией в Советской России и урегулирования не решенных после ухода японских частей из Приморья военных вопросов. Командование НРА ДВР согласилось на его пребывание во Владивостоке, но поставило перед Мацуи три условия: находиться в городе как частное лицо, не носить японскую военную форму и не участвовать в заговорщицкой деятельности антисоветских элементов⁶¹⁰. Кроме резидента в состав его группы входили связной Хираи Сэйкити и переводчик Мита Гакаку, контактировавшие примерно с 30 агентами. Для передачи собранной информации Мацуи использовал каналы радиосвязи стоявшего на рейде Владивостока крейсера «Ниссин» и почтовую линию японского генерального консульства⁶¹¹. Заботясь о безопасности резидента, 25 октября 1922 г. военное министерство запросило у военно-морского министерства санкцию на предоставление Мацуи в случае необходимости убежища на борту «Ниссина», на что 2 ноября получило добро⁶¹².

В 1922–1924 гг. владивостокская резидентура систематически собирала в Приморье и Приамурье разведывательную информацию военного, социально-экономического и политического характера. Поступавшие от Мацуи данные носили разнообразный характер. Так, 2 апреля 1923 г. он направил начальнику штаба Корейской армии, заместителям военного министра и начальника ГШ донесение, освещавшее проблемы лесозаготовок и состояние почтово-телеграфной связи в Приморской губернии⁶¹³. Спустя двое суток – 4 апреля 1923 г. – штаб Корейской армии подготовил на основе докладов Мацуи разведывательную сводку «Сведения из Владивостока», в которой анализировал состав и тактику действий русских контрреволюционных отрядов из Никольск-Уссурийского, Камень-Рыболова и Гродеково, перспективы открытия советского консульства в Японии, деятельность японского банка во Владивостоке, переговоры советской стороны с командующим китайскими войсками района Харбин – Нанган, поставки пшеничной муки из Китая, организацию связи корейских революционных организаций между Владивостоком и Шанхаем, положение дел у проживавшего в районе Никольск-Уссурийского корейского населения. В качестве одного из источников информации в сводке фигурировал японский вице-консул в Никольск-Уссурийском⁶¹⁴.

Зимой 1924 г. советская контрразведка арестовала всех сотрудников владивостокского разведцентра. Провал резидентуры Мацуи стал следствием агентурного проникновения органов госбезопасности в ближайшее окружение японского генерального консула и негласной выемки его переписки. С 26 по 29 февраля 1924 г. сотрудники Приморского губотдела ОГПУ арестовали 18 японцев, 2 китайцев и 3 корейцев, в том числе вице-консула во Владивостоке Гундзи Томомаро, чиновника Корейского генерал-губернаторства Харута Рэйха-тиро, переводчика консульства Осакабэ Цуцуму, резидента МГШ капитана третьего ранга Минодзума Дзюндзи, которые независимо от Мацуи вели сбор информации о Приморье и деятельности корейских революционных организаций⁶¹⁵. В ходе допросов Мацуи и Минодзума категорически отрицали свою вину, поэтому после переговоров в Пекине японских представителей с Л.М. Караханом 23 мая 1924 г. были депортированы из СССР⁶¹⁶.

Необходимо добавить, что, несмотря на провал Мацуи, Корейская армия продолжала получать данные о Приморье через сеть приграничных разведорганов на китайской и корейской территориях. Если в 1923 г. ей подчинялись пункты в Яньцзи, Хайлине, Хуньчуне и Нанаме, из которых последние три работали по югу Уссурийского края, то в 1924 г. к ним добавились пункты в Синыйджу, Харбине, Сэйсине (ныне Чхонджин, образован вместо разведоргана в Нанаме) и Дуннине, ориентированные, за исключением синыйджуского, на сбор информации о СССР. Появление разведорганов в Северной Маньчжурии, находившейся в юрисдикции Квантунской армии, стало возможным благодаря соглашению между начальником Разведуправления Генштаба и начальником штаба Квантунской армии о совместном с Корейской армией ведении разведки против корейцев в зоне ответственности объединения⁶¹⁷.

Разведывательная деятельность на Северном Сахалине вплоть до оккупации острова японской армией в 1920 г. велась эпизодически и не носила системный характер. Ситуация изменилась после высадки Сахалинской экспедиционной армии («Сагарэнсю хакэнгун»), сумевшей создать разветвленную агентурно-разведывательную сеть не только на острове, но и в Нижнем Приамурье и на Камчатке. Предтечей объединения стали несколько экспедиционных отрядов, сформированных и отправленных на Северный Сахалин и в Приамурье зимой – летом 1920 г. в связи с так называемым «николаевским инцидентом».

Портсмутский мирный договор 1905 г. закрепил за Японией право на оккупацию южной части Сахалина, проведя границу российских владений по 50-й параллели. После начала «сибирской экспедиции» японское правительство посчитало ненужным оккупировать северную часть острова, ограничившись отправкой нескольких небольших подразделений в административный центр Сахалинской области – г. Николаевск-на-Амуре, так как правительство Колчака гарантировало Токио беспрепятственный доступ к северосахалинским нефтяным и угольным месторождениям, которые в значительной степени удовлетворяли потребности японского флота в топливе.

Ситуация изменилась в начале 1920 г. в результате восстановления советской власти на Сахалине, в Забайкалье и Приморье. На фоне резкого обострения обстановки японское правительство приняло решение об отправке в Нижнее Приамурье нескольких экспедиционных отрядов для возврата контроля над регионом. Для этого в феврале 1920 г. на базе 7-й пехотной дивизии, дислоцировавшейся на острове Хоккайдо, началось формирование Николаевского-на-Амуре экспедиционного отряда под командованием полковника Тамой Дзиро в составе пехотного батальона, артиллерийской батареи, саперного взвода и радиотелеграфного отряда. Согласно приказу начальника ГШ генерала армии Уэхара Юсаку от 24 февраля 1920 г., отряд должен был прибыть в Николаевск-на-Амуре, восстановить связь с находившимися там с конца января подразделениями 14-й пехотной дивизии и флотским радиотелеграфным отрядом, взять под охрану колонию японских граждан и обеспечить порядок в городе⁶¹⁸.

Обеспокоенность японских властей судьбой своих граждан объяснялась появлением в Николаевске партизанского отряда анархиста ЯИ. Тряпицына, который практически сразу взял курс на открытую конфронтацию с местной колонией японцев⁶¹⁹. 19 марта 1920 г. японский вице-консул в Петропавловске-Камчатском Сиода Ясохати проинформировал МИД со ссылкой на телеграмму Тряпицына о боестолкновении и гибели в Николаевске-на-Амуре 700 японских граждан, ранении еще 100 человек и уничтожении зданий японского консульства, штаба охранного отряда и частных домов японцев⁶²⁰. В связи с этим 16 апреля отряд Тамон в количестве 2000 человек покинул пункт дислокации в г. Отару и, погрузившись на корабли, 22 апреля прибыл в г. Александровск-Сахалинский, где расположился до начала ледохода в ожидании отправки на материк⁶²¹.

Не располагая достоверной информацией о николаевских событиях, японское командование развернуло 1 мая 1920 г. на базе 7-й пехотной дивизии усиленный Северо-Приморский экспедиционный отряд (5 пехотных батальонов, 1 горно-артиллерийский дивизион) во главе с генерал-майором Цуно Кадзусукэ, подчинив ему части Тамон. Спустя десять дней передовые подразделения отряда высадились в Де-Кастри, а 3 июня прибыли в Николаевск-на-Амуре⁶²².

Реальная картина «николаевского инцидента» – практически полное уничтожение города и его населения – вызвала шок в японском обществе. Воспользовавшись этим, 29 июня 1920 г. правительство Японии приняло решение об оккупации Северного Сахалина в качестве компенсации за «николаевский инцидент». В опубликованном 3 июля официальном заявлении кабинета министров говорилось, что японские войска останутся на острове до тех пор, пока «не будут возмещены все убытки от «николаевского инцидента» правительством, признаваемым Японией»⁶²³.

20 июля 1920 г. начальник Генштаба подписал приказ о формировании на захваченной территории Сахалинской экспедиционной армии, командование которой через полторы недели прибыло в Александровск. Объединение возглавил генерал-лейтенант Кодзима Содзиро, начальником штаба армии стал генерал-майор Цуно Кадзусукэ, а старшим штабным офицером – полковник Тамон Дзиро. Одновременно было организовано военно-административное управление армии, с 26 августа взявшее на себя функции упраздненной русской администрации. Штатная численность объединения составила около 4600 солдат и офицеров⁶²⁴.

По своей организационно-штатной структуре Сахалинская экспедиционная армия являлась дивизией неполного состава, в подчинение которой приказом от 20 июля 1920 г. перешли 13-я пехотная бригада, горно-артиллерийский дивизион, инженерно-саперный батальон, кавалерийский эскадрон, железнодорожный, телеграфный, жандармский отряды и другие подразделения⁶²⁵.

Поэтому штаты разведывательных органов армии были минимальными. Согласно «Таблице распределения обязанностей в штабном управлении Сахалинской экспедиционной армии» от 15 октября 1920 г., разведывательной работой объединения руководил один офицер в звании майора, которому вменялись в обязанности сбор и тщательный анализ информации о планах, вооружении, структуре и дислокации войск противника, организация агентурной разведки среди российских граждан и иностранных подданных, контроль за работой телеграфный частей и отделений голубиной связи, организация почтового сообщения, помощь старшему штабному офицеру в решении вопросов, касающихся гражданской администрации и дипломатических переговоров на оккупированной территории, а также содействие в организации боевой подготовки армейских частей. В 1921 г. командование объединения освободило начальника разведки от несвойственных ему функций, введя в штаты управления должность его помощника в звании капитана⁶²⁶.

Начальником разведки армии, как правило, назначался опытный сотрудник 2-го управления Генштаба, ранее работавший против нашей страны, как, например, бывший резидент в Благовещенске и Хэйхэ майор Накаяма Сигэру (1920–1921) или нелегальный разведчик в Приморье майор Ямагути Масахиро (1922–1923). Должности его помощников занимали сотрудники русского отделения центрального аппарата военной разведки Японии⁶²⁷.

Не имея возможности организовать зимовку японских частей на материке, в сентябре 1920 г. командование армии вывело их на Сахалин, оставив в Нижнем Приамурье небольшую агентурную сеть в составе глав сел Мариинское Александра Спиридоновича Симакова, Большемихайловское Никифора Мефодьевича Корнеева, жителей деревни Маго Ивана Жукова, бухты Какинская Георгия Кузнецова и главы Николаевского-на-Амуре городского комитета Павла Семеновича Эпова⁶²⁸. Поставленные перед ними армейской разведкой задачи регламентировались утвержденным 15 октября 1920 г. командующим объединением «Планом разведывательной и пропагандистской работы Сахалинской экспедиционной армии», который определял направления и методы деятельности разведорганов подчиненных частей.

В соответствии с планом объединение занималось географической, военной и политической разведкой. Под географической разведкой подразумевалось изучение военной географии и природных ресурсов оккупированных территорий. Разведка по военным вопросам предполагала сбор сведений о краснопартизанских отрядах, деятельности и планах антияпонски настроенных русских граждан. Ведение политической разведки предусматривало сбор информации, «крайне необходимой для реализации нашей государственной политики и осуществления административных функций армией, как то – изучение идеологических тенденций русского населения, получение сведений о замыслах трех великих держав (Великобритании, США и Франции. – Авт.) в отношении России и Японии, в особенности, об их планах и намерениях на Сахалине».

Задача ведения военной разведки возлагалась на начальников жандармских отделений и командиров охранных отрядов, которые получили право вербовать агентуру из числа местных жителей и вести разведывательный поиск в зонах своей ответственности, тесно контактируя друг с другом. Кроме того, армия могла выводить отдельных разведчиков и разведывательные группы в неподконтрольные ей районы. Военная разведка в Александровске велась начальником местного отделения военной жандармерии.

По линии политической разведки командующий армией приказал разведорганам взять под контроль всю местную прессу и переписку, а также с помощью агентуры и личных контактов следить за высказываниями бывших русских чиновников, граждан Великобритании, США и Франции⁶²⁹.