Текст книги "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922"

Глава 3
Военная разведка Японии против Советской России: восток

§ 1. Крушение грез: рифы «автономии» (1918–1920)

Высадка экспедиционного контингента на юге Приморья и захват значительной части советского Дальнего Востока, Забайкалья и Северной Маньчжурии потребовали от военно-политического руководства Японии проведения коренной перестройки континентальной разведывательной сети, вызванной неизбежным участием офицеров разведки в организации и управлении так называемым «правительством автономной Сибири».

В первые месяцы интервенции общее руководство этой сетью в Приморье осуществлял 2-й отдел штаба Владивостокской экспедиционной армии во главе с генерал-майором Накадзима Масатакэ. Приказом начальника Генштаба от 10 августа 1918 г. на отдел возлагались задачи по сбору разведывательной информации для планирования операций против красногвардейсих отрядов, получению агентурных данных о природных ресурсах Приморья и Приамурья, деятельности российских политических и экономических организаций, их контактах с представителями союзных держав. Этой работой в отделе занимались четыре офицера – генерал-майор Накадзима, подполковник Сакабэ Тосно, майоры Хасэбэ Сёго и Комото Дайсаку, а также прикомандированные к управлению армии три бывших сотрудника владивостокского центра во Владивостоке и Хабаровске капитаны Уэмура Сэйтаро, Кодама Цунэо и Окабэ Наосабуро⁴¹⁰.

Важным этапом в перестройке континентальной разведывательной сети стал роспуск харбинского центра. Причина, заставившая Генеральный штаб пойти на столь радикальную меру, заключалась в фактическом разделении центра на несколько географически удаленных и несвязанных друг с другом разведывательных органов: как докладывал в Токио 19 сентября 1918 г. генерал-майор Муто, из числившихся под его началом 18 сотрудников 8 находились в Харбине, 5 – в Чите, параллельно выполняя задачи командира 3-й пехотной дивизии, 2 – в Иркутске, 2 – в Омске, а капитан Куваки Такаакира был прикомандирован в качестве офицера связи к штабу чехословацкого корпуса. Поэтому 21 сентября сотрудники центра полковник Араки Садао, капитаны Хаяси Дайхати, Сакаба Канамэ и Сэно Конти перешли в распоряжение управления сухопутных войск генерал-губернаторства Квантунской области, в то время как генерал-майор Муто Нобу-ёси, подполковник Приз Гэнго, майор Такэда Гакудзо, капитаны Куроки Синкэй, Канэко Ериюки, лейтенанты Ихара Токидзо, Сии Сэйто и военврач Сато остались в подчинении командира 3-й пехотной дивизии⁴¹¹.

Для руководства агентурной сетью харбинского центра Квантунское генерал-губернаторство незамедлительно развернуло так называемое «управление военных сообщений» во главе с полковником Куросава Хитоси, возложив на него обязанности по ведению разведки на советской территории, главным образом через благовещенскую резидентуру майора Исимица Макиё⁴¹².

22 сентября заместитель начальника Генерального штаба в директиве на имя Муто конкретизировал задачи разведывательных органов экспедиционных войск. На командира 3-й пехотной дивизии возлагалось ведение разведки в Забайкалье, взаимодействие и руководство антисоветскими правительственными органами в Чите, командованием чехословацкого корпуса, воинскими частями Сибирского правительства, отрядом Семенова, координация действий Белой армии с японскими войсками. Командующий ВЭА отвечал за разведку в Приморье, командир 12-й пехотной дивизии – в Приамурье, квантунский генерал-губернатор – в Северной Маньчжурии. В компетенции начальника Генштаба остались вопросы отправки разведывательного органа в Омск, сбора разведывательной информации о Хорвате и контроля над управлением военными операциями и транспортом, осуществлявшим бесперебойную работу Китайско-Восточной, Амурской и Забайкальской железных дорог⁴¹³.

Реорганизации разведывательного аппарата на первом этапе «сибирской экспедиции» потребовала от японского правительства значительных финансовых трат. Специальным постановлением кабинета министров от 28 августа 1918 г. на текущие нужды разведывательных органов в Приморье и Северной Маньчжурии выделялось 154 160 иен золотом, из которых Владивостокская экспедиционная армия получала 100 000 иен. Ее ежемесячные секретные расходы в августе– октябре 1918 г. устанавливались в 5000 иен золотом, однако с ноября приказом военного министра были увеличены до 7000, а с марта 1919 г. – до 10 000 иен.

И все же выделяемых объединению средств хронически не хватало. Владивостокская армия осенью 1918 г. была вынуждена обратиться в военное министерство с просьбой ассигновать еще 30 000 иен золотом на отправку разведывательного пункта в Омск, причем ежемесячные расходы этого органа в 2,5 раза превышали расходы самой армии: каждый месяц генерал-майор Муто, а затем полковник Фукуда получали от 13 000 до 15 000 иен золотом⁴¹⁴.

Для покрытия незапланированных расходов работавших по «сибирской тематике» разведывательных органов армии на советском Дальнем Востоке, в Забайкалье, Сибири, Северной Маньчжурии, Китае и Европе военное министерство запросило в сентябре – декабре 1918 г. у правительства астрономическую сумму в 1 986 000 иен золотом, которая была списана из бюджета по статье «Экстраординарные военные расходы» и, как показали дальнейшие события, не стала окончательной⁴¹⁵.

В ходе реформы разведаппарата перед Генштабом возникла проблема отсутствия единого руководства органами военной разведки на занятой территории, поскольку оперативно они подчинялись управлениям двух пехотных дивизий, Квантунскому генерал-губернаторству и командованию экспедиционной армии: так, резидентуры во Владивостоке, Никольск-Уссурийском и Хабаровске замыкались на ВЭА, резидентуры в Маньчжоули и Харбине – на генерал-губернаторство, резидентура в Благовещенске – на 12-ю пехотную дивизию, резидентуры в Иркутске и Чите – на 3-ю пехотную дивизию⁴¹⁶.

Неразбериха в организации разведывательного аппарата приводила к тому, что некоторые сотрудники по несколько раз переходили от одного командования к другому. Например, майор запаса Исимицу Макиё, с марта по август 1918 г. руководивший резидентурой в Хэйхэ, после прибытия японских войск подал прошение об отставке, однако вместо этого 18 октября был призван на действительную военную службу и официально прикомандирован к Квантунскому генерал-губернаторству, хотя еще в сентябре на правах благовещенского резидента поступил в распоряжение командования Владивостокской экспедиционной армии, а 14 октября получил приказ о смежном подчинении командиру 12-й пехотной дивизии в Приамурье⁴¹⁷.

При этом Генштаб фактически сохранил за собой монопольное руководство разведывательными органами на Дальнем Востоке, в Забайкалье и Северной Маньчжурии: 23 сентября 1918 г. военный министр Осима Кэнъити приказал Квантунскому генерал-губернатору Накамура Юдзиро сообщить перешедшим в его распоряжение резидентам полковнику Араки Садао в Харбине и капитану Хаяси Дайхати в Алтай-Булаке о том, что по служебным вопросам они все еще подчинялись приказам начальника Генерального штаба⁴¹⁸.

Отчасти эта проблема была устранена 6 декабря 1918 г., когда директивой Генштаба все разведывательные органы, равно как и японские войска на территории Северной Маньчжурии, Забайкалья и Дальнего Востока, перешли под контроль командующего Владивостокской экспедиционной армией⁴¹⁹.

Реформа континентального аппарата 2-го управления закончилась в октябре 1918 г. размещением практически во всех крупных городах Забайкалья и Дальнего Востока разведывательных органов. Помимо решения задач, определенных директивами от 10 августа и 22 сентября 1918 г., на них возлагалось поддержание связи с официальными российскими учреждениями. При этом японская разведка стремилась прикрепить своих наблюдателей даже к тем региональным структурам, которые формально не подчинялись властям интервентов: с сентября по ноябрь 1918 г. в Благовещенске при главе автономного Временного Амурского правительства А.Н. Алексеевском и начальнике штаба Амурского отряда подполковнике И.Н. Никитине находился офицер связи майор Исимицу Макиё, формально отвечавший за взаимодействие по вопросам охраны общественного порядка и железнодорожных перевозок, а фактически занимавшийся агентурной разведкой в Приамурье⁴²⁰.

Контрразведывательные органы Белой армии не могли эффективно противодействовать японской разведке как в силу союзнических отношений с Японией, так и из-за отсутствия подготовленных кадров и потери большей части документации после перехода многих сотрудников на сторону большевиков. На эти моменты внимание командования, в частности, обращал старший адъютант Военно-статистического отделения штаба Приамурского ВО подполковник А.И. Цепушелов, констатируя в рапорте от 25 сентября 1918 г., что при эвакуации из Хабаровска большевики вывезли семь ящиков карточной регистрации Военно-статистического и Контрразведывательного отделений. Поэтому сведения белых спецорганов о японской разведке носили самый общий и искаженный характер: тот же А.И. Цепушелов 25 декабря 1918 г. проинформировал атамана Калмыкова об организации японским командованием в Сибири «большого контрразведочного отряда» под руководством Накадзимы численностью до 1000 военных и частных агентов, не подозревая об истинных отношениях казачьего лидера с японским разведчиком и о масштабах агентурной деятельности ВЭА⁴²¹.

В течение первых месяцев интервенции основные усилия японской военной разведки были направлены на консолидацию всех лояльных Японии организаций под началом Д.Л. Хорвата. Империя не видела иной альтернативы, кроме как через главу Делового кабинета руками казачьей верхушки контролировать вновь захваченные территории. С подачи Накадзима 31 августа в недрах ГШ появился на свет «План организации и руководства русской армией на Дальнем Востоке», согласно которому именно казачьи войска должны были стать ядром будущего квазигосударства. Предполагалось развернуть на их базе подконтрольную Японии русскую армию численностью 58 000 человек, из которых 3000 дислоцировались бы в Приамурье во главе с атаманом Гамовым, 5000 – в Приморье во главе с атаманом Калмыковым и 50 000 – в Забайкалье под началом атамана Семенова⁴²².

Однако реализация идеи «сибирской автономии» практически сразу натолкнулась на риф в виде организованного 30 июня в Омске и абсолютно неподконтрольного японцам Временного Сибирского правительства (ВСП) во главе с П.П. Вологодским: 4 августа оно объявило о своем верховенстве в Восточной Сибири и потребовало от всех региональных структур перехода в его подчинение, сместив центр политической власти с Дальнего Востока в Сибирь. В такой ситуации японская разведка была вынуждена срочно перестраивать деятельность с учетом неизбежного взаимодействия «автономистов» с ВСП и стоявшими за его спиной Великобританией и Францией. Поэтому главной задачей разведорганов армии стало сохранение независимости Хорвата и лидеров казачьей верхушки на Дальнем Востоке, в Забайкалье и полосе КВЖД на условиях их формального подчинения Омску.

В первую очередь Япония добилась признания верховенства на Дальнем Востоке Д.Л. Хорвата. 14 сентября, накануне прибытия на переговоры в Приморье П.П. Вологодского, Хорват попросил своего нового куратора генерал-майора Накадзима Масатакэ организовать встречу с начальником штаба ВЭА генерал-лейтенантом Юхи Мицуэ, на которой попытался согласовать с ним позицию на предстоящих дебатах – либо, опираясь на помощь Японии, оставаться единоличным военным правителем Дальнего Востока, мотивируя свои действия угрозой возможных революционных волнений в Сибири, либо объединиться с Омским правительством, действуя под контролем Токио⁴²³.

Взвесив все, Верховное командование армии пришло к выводу, что Дальний Восток и Забайкалье должны при любом исходе переговоров остаться под контролем Хорвата, то есть Японии. 20 сентября Танака, в частности, телеграфировал работавшему с Хорватом заместителю начальника харбинского разведцентра Араки: «Империя, вне зависимости от того, как будет складываться ситуация в Сибири и в европейской части России, считает необходимым обеспечить независимость и автономию трех областей Дальнего Востока, сохраняя ныне существующий здесь порядок. Для этого требуется завершить создание казачьей армии, а также оказать помощь всем местным автономиям, нацеливая их на всестороннюю поддержку партии Хорвата. Поэтому главная задача вашего разведоргана – обеспечить единство всего Дальнего Востока»⁴²⁴.

Руководствуясь японскими инструкциями, в ходе переговоров с Вологодским Хорват сумел сохранить свое независимое положение на Дальнем Востоке в обмен на формальный контроль за его действиями со стороны ВСП. При этом каждый шаг Хорвата направлялся полковником Араки Садао, назначенным в самом начале переговоров (21 сентября) советником главы владивостокского правительства и имевшим приказ заместителя начальника Генерального штаба «контактировать с Хорватом и руководить им, наблюдать за планируемыми им действиями по концентрации политической власти и осуществлением функций главы железной дороги […] [так как] железнодорожные перевозки оказывают огромное влияние на боевую деятельность нашей армии»⁴²⁵.

В отношениях с Семеновым, Гамовым и Калмыковым японская разведка также придерживалась отработанной схемы взаимодействия через прикрепленных советников и высокопоставленных представителей армии на Дальнем Востоке, в Забайкалье и Северной Маньчжурии. Наличие института кураторов и регулярная помощь казачьим атаманам, по мнению кабинета Тэраути – Хара, должны были гарантировать реализацию ими выгодного Японии политического курса. Поэтому рядом с Семеновым постоянно находился военный советник капитан Куроки Синкэй, а Калмыкова опекал капитан Окабэ Наосабуро.

7 сентября Куроки проинформировал разведцентр в Харбине о зондажных переговорах ВСП с Семеновым о его назначении «главным атаманом Восточнобайкальского казачества и командующим войсками Забайкальского военного округа». Для выяснения ситуации из Харбина в Маньчжоули прибыл генерал-майор Муто. В течение полутора недель он инспектировал боевые позиции ОМО, японских и чехословацких войск, изучал обстановку в Чите, Оловянной и Борзе, а также оценивал эффективность работы русской администрации по восстановлению Забайкальской железной дороги, служившей главной артерией снабжения императорской армии в регионе. С одобрения Муто 10 сентября Семенов признал Временное Сибирское правительство и был назначен командиром 5-го Приамурского армейского корпуса в чине полковника. Фактически же военное министерство Японии купило лояльность атамана солидной по тем временам суммой в размере 800 000 рублей, переданной ему двумя траншами 6 и 25 сентября через капитана Куроки и полковника Араки⁴²⁶.

Институт военных советников непрерывно функционировал при Семенове вплоть до разгрома его армии и отъезда в Китай в сентябре 1921 г., причем, как вспоминал сам Семенов, между ним и его кураторами Куроки и Куросавой сложились теплые дружеские отношения. Это обстоятельство позволяло японской разведке контролировать каждый шаг атамана. Во время переговоров Вологодского с союзниками и Хорватом атаман в сопровождении Араки с 20 сентября по 2 октября находился во Владивостоке, а вернувшись в Читу, оказался под перекрестным контролем капитана Куроки и прибывшего туда же 22 сентября генерал-майора Муто. Под патронажем Японии 30 октября 1918 г. Семенов возглавил объединенный союз Дальневосточных казачьих войск, в который вошли командующий казачьими частями Временного Амурского правительства атаман Гамов и начальник хабаровского гарнизона атаман Калмыков⁴²⁷.

С двумя последними вплотную работало командование 12-й пехотной дивизии. Выполняя распоряжение военного министерства по оказанию помощи казачьим войскам, разведывательные органы соединения и харбинский разведцентр в сентябре – октябре 1918 г. составили перечень необходимого Калмыкову и Гамову оружия и амуниции, на основании которого начальник Генштаба представил заявку кабинету министров об отправке требуемого имущества на Дальний Восток. Муто, в частности, телеграфировал 2 сентября о необходимости поставить Гамову 12 пулеметов, 1500 винтовок и карабинов, 200 пистолетов, 520 сабель и 1 500 000 патронов. Начальник Генштаба маршал Уэхара сократил этот список вдвое и уже 18 сентября органы военных сообщений японской армии начали переброску затребованного оружия из метрополии в Приамурье. Аналогичное решение военный министр принял 18 октября в отношении Калмыкова: по заявке 12-й пехотной дивизии Япония поставила ему 2 пулемета, 700 винтовок, 60 000 патронов и 500 комплектов теплого обмундирования, а месяцем ранее представитель ВЭА вручил атаману 50 000 рублей «поощрительной выплаты»⁴²⁸.

Предоставление помощи атаманам являлось мощным средством обуздания их сепаратистских тенденций, так как Семенов не скрывал своих притязаний на лидерство на Дальнем Востоке, о чем 2 октября полковник Араки Садао проинформировал Генштаб: «Со слов Семенова, он планирует взять в свои руки всю полноту власти на Дальнем Востоке […], а немедленное его подчинение Хорвату идет в разрез с мнением забайкальского казачества […]. Для того чтобы исправить сложившуюся сейчас ситуацию, Хорвата следует рассматривать как верховного наместника на Дальнем Востоке, Семенова – главным казачьим атаманом и правителем Забайкалья […]. Кратчайший для нас путь нормализации отношений между обоими лидерами я вижу в предоставлении денежных средств Хорвату, из которых часть суммы ассигновывать на военные нужды Семенову»⁴²⁹.

Аналогичного мнения придерживался командующий ВЭА генерал армии Отани Кикудзо, предложивший в письме на имя начальника Генерального штаба от 4 октября поддерживать Хорвата и через него оказывать помощь Семенову, Гамову, Калмыкову и Маковкину, тем самым «создавая фундамент для будущего возрождения Дальнего Востока»⁴³⁰.

Попутно с материальной поддержкой Хорвата и казаков японская военная разведка осенью 1918 г. попыталась развернуть сначала в Приморье, а затем и на всей занятой территории сеть подконтрольных ей печатных изданий, используя в качестве главного пропагандистского органа редакцию некоей владивостокской газеты, проходившей в армейской переписке как «Сибирский П.». 30 сентября начальник штаба Владивостокской армии запросил у Генштаба субсидию в размере 36 000 рублей для покрытия полугодовых расходов газеты в обмен на публикацию статей, «необходимых для реализации политики Японии». Выбор именно этого издания объяснялся, во-первых, тем, что, хотя «принцип газеты – быть непредвзятой, однако ее комментарии являются, по сути, выражением конституционно-демократических идей, формулируемых в чрезвычайно благожелательном для Японии духе», а во-вторых, большим опытом работы редактора «Петра Эриха Ириева» в издательствах Санкт-Петербурга и патронажем газеты Хорватом. Армия оставляла за собой право в любой момент прекратить ее финансирование, маскируя выдачу денежных средств редакции от имени японских предпринимателей Владивостока⁴³¹.

Однако реализовать эту идею Владивостокской экспедиционной армии не удалось. По всей вероятности, военное министерство и Генеральный штаб не решились вкладывать деньги в малоизвестную не только на Дальнем Востоке, но и в Приморье газету, поэтому, когда Токио понадобилось сгладить неприятные последствия от так называемого «инцидента с Ноксом» в декабре 1919 г., японская разведка опубликовала серию специально подготовленных статей во владивостокской газете «Далекая окраина», харбинском «Вестнике Маньчжурии» и англоязычном еженедельнике «Japan advertiser»⁴³².

Решая задачу налаживания контактов с Омским правительством, в октябре 1918 г. командир 3-й пехотной дивизии направил на запад группу генерал-майора Муто. 12 октября она прибыла в Иркутск, а ее сотрудник майор Микэ Кадзуо выехал в Омск. Находясь там, на протяжении двух месяцев он стал главным для Генштаба источником информации о ситуации в регионе. Из донесений Микэ складывалась безрадостная картина пробританской ориентации ВСП: 27 октября он сообщил о встрече восторженными омичами и лично Вологодским британских стрелков, подчеркивая, что английские войска рассматриваются населением и правительством как главная союзная армия, а через четыре дня проинформировал о нежелании Омска просить у Токио помощи из-за боязни встречных японских требований и возлагаемых надежд на военные поставки Британии. В середине ноября к Микэ присоединились Муто и его заместитель Фукуда Хикосукэ⁴³³.

18 ноября вернувшийся из Японии А.В. Колчак сверг ВСП. Первоначально позиция Токио в отношении адмирала основывалась на донесениях Муто о пробританской ориентации Верховного правителя, поэтому естественной реакцией японского кабинета на разгоревшийся 23 ноября конфликт между ним и Семеновым стало принятие стороны мятежного атамана. Уже на четвертые сутки командующий ВЭА генерал Отани разослал частям и соединениям армии, а также всем японским военным советникам «Инструкцию по руководству различными организациями на российском Дальнем Востоке», в которой Хорват объявлялся «признанным империей единоличным главой политической власти на Дальнем Востоке», требующим «приложения усилий к устранению таких его склонностей, как слепое подчинение Всероссийскому правительству», а в отношении Семенова предлагалось, принимая в расчет славную историю пребывания атамана в Забайкалье, способствовать сосредоточению в его руках властных полномочий в этом регионе и постепенно склонять к объединению с Хорватом. Поскольку Омское правительство рассматривалось как помеха в реализации планов Японии по подчинению Дальнего Востока, директива требовала от уполномоченных армейских органов в случае их конфронтации с Колчаком прилагать усилия к отторжению этого региона от Омска⁴³⁴.

Практически в это же время – 25 ноября 1918 г., в ответ на неоднократные обращения русского посла в Японии Н.П. Крупенского к военному министру и начальнику Генерального штаба с просьбой остудить пыл Семенова, глава русского отделения военной разведки подполковник Идзомэ Рокуро официально сообщил ему, что японское руководство осудило действия атамана и поручило командованию экспедиционных войск в Забайкалье убедить подчиниться Омскому правительству, а также предложил Колчаку обратиться к генерал-майору Муто с заявкой на отправку необходимого оружия и амуниции⁴³⁵.

Как следует из сохранившихся документов, в противостоянии Семенова и Колчака разведывательные органы армии заняли изначально благожелательную для атамана позицию: советник Хорвата Араки, в частности, активно настаивал перед Токио на отделении российского Дальнего Востока от Колчака⁴³⁶. Однако самовольные действия Семенова вызвали негативную реакцию у союзных держав, прежде всего Великобритании и США, – их представители полагали, что Япония сознательно поощряет Семенова и других казачьих атаманов к конфронтации с Омским правительством, надеясь тем самым добиться реализации выгодных Токио экономических и политических целей. Поэтому командование сухопутных войск посчитало за лучшее сохранить дружеские отношения с союзными армиями, чем пытаться усилить позиции казачьих правителей. 2 декабря 1918 г. военный министр Танака Гиити заявил на дебатах в правительстве: «Соответствующим органам армии будет отдано четкое распоряжение предложить Семенову прекратить [своевольные] действия»⁴³⁷.

Спустя десять дней Танака телеграфировал командующему Владивостокской экспедиционной армией: «В последнее время Семенов стал причиной возникновения неприятностей у нашего правительства ввиду своей необдуманной деятельности, чем вызвал охлаждение симпатий к нему со стороны японского народа. Если он, испытывая дефицит понимания общей ситуации, продолжит совершать опрометчивые поступки в силу своих [избыточных] чувств или тщеславия, японское правительство будет считать себя обязанным прекратить оказание ему помощи. Это будет означать полный отказ от принятой схемы [взаимодействия]. Его необходимо предупредить о неразумности совершаемых им поступков и предостеречь от неблагоразумных действий в будущем»⁴³⁸.

Опираясь на инструкции военного министра, 23 декабря 1918 г. командир 3-й пехотной дивизии встретился с Семеновым и передал ему письменное предостережение японского правительства о недопустимости своевольных действий, приведших к нарушению работы транспорта и связи, вызвавших острую неприязнь у союзных держав на Дальнем Востоке и ставших серьезной помехой для реализации планов Японии, поэтому атаману предлагалось принять срочные меры к урегулированию разногласий с Верховным правителем⁴³⁹.

Кроме того, 20 декабря 1918 г. во Владивосток в сопровождении сотрудника русского отделения РУ ГШ капитана Савады Сигэру прибыл начальник японской военной разведки генерал-майор Такаянаги Ясутаро. Его визит преследовал несколько целей: во-первых, оценить взаимодействие командования ВЭА с союзными армиями, вызывавшее наибольшие нарекания в Токио; во-вторых, разобраться с жалобами начальника штаба объединения на слабый уровень тактической и языковой подготовки его подчиненных; в-третьих, обменяться мнениями с командованием о перспективах развития обстановки на российском Дальнем Востоке и, в-четвертых, выяснить позицию Хорвата по отношению к Колчаку. Как вспоминал позднее Савада Сигэру, присутствовавший на встречах Такаянаги и Хорвата, последний всячески подчеркивал свою оппозицию Омску и выступал за отделение Дальнего Востока от него⁴⁴⁰. Тем не менее начальнику военной разведки, по-видимому, удалось вразумить Хорвата: 30 декабря 1918 г. начальник штаба ВЭА проинформировал Токио о планируемой отправке на Уральский фронт из Владивостока усиленного пехотного батальона численностью 2500 человек⁴⁴¹.

На фоне новой позиции Токио в конфликте Семенова с Колчаком омская резидентура зафиксировала резкий поворот в восприятии адмиралом Японии как источника политической смуты в Сибири и появление у него намерений сблизиться с империей в противовес ослаблению связей с Англией и Францией⁴⁴².

Параллельно разведывательные органы армии настойчиво склоняли Семенова к достижению компромисса с Верховным правителем, руководствуясь в решении этой задачи директивой кабинета министров от 26 января 1919 г., гласившей: «Страстным желанием империи является организация в Сибири единого правительства, которое примет на себя ответственность за немедленное установление там порядка. С этой целью империя намерена при благоприятном стечении обстоятельств подчинить в ближайшее время данному правительству ранее получавшие от нее помощь казачьи войска из различных областей Сибири, рассчитывая на их лояльное отношение к этому правительству»⁴⁴³.

К ее исполнению были подключены практически все разведорганы на Дальнем Востоке и в Забайкалье. Основным источником информации для ГШ изначально служили донесения 3-й пехотной дивизии, так как после прибытия в Читу в январе 1919 г. командующего войсками Приамурского ВО П.П. Иванова-Ринова, имевшего полномочия от Омска на проведение неофициальных переговоров с Семеновым, начальник штаба соединения полковник Окумура Такудзи провел с ним серию встреч, по итогам которых проинформировал Токио о характере обсуждаемых вопросов, выводах спецпосланника о непричастности Семенова к возникновению пробок на Забайкальской железной дороге и согласии атамана принять чрезвычайную следственную комиссию⁴⁴⁴.

Сформированная 21 января комиссия во главе с генерал-лейтенантом Г.Е. Катанаевым в начале марта прибыла в Читу, а Семенов в сопровождении капитана Куроки 5 марта выехал из Забайкалья во Владивосток. С одобрения Колчака переговоры об урегулировании конфликта были перенесены в приморскую столицу, где к ним подключились генерал-майор П.П. Иванов-Ринов и новый начальник 2-го отдела штаба ВЭА генерал-майор Такаянаги Ясутаро, чье мнение о конфликте явно склонялось в пользу Семенова. Стремление командования армии оказать поддержку Семенову объяснялось не столько лояльным отношением атамана к империи, сколько наличием у него реальных возможностей для обуздания набиравшего силу в Восточном Забайкалье движения красных партизан⁴⁴⁵. Семенова также поддерживало Верховное командование Белой армии на Дальнем Востоке, которое телеграммой Колчаку от 3 марта потребовало отменить приказ о разжаловании атамана и обратиться к Японии за помощью в строительстве вооруженных сил⁴⁴⁶.

Параллельно с переговорами во Владивостоке, проходившими с 18 по 29 марта, поиском путей разрешения конфликта занималась японская военная миссия в Омске во главе со сменившим Муто 14 февраля контр-адмиралом Танакой Котаро. Ее сотрудники не только встречались с Верховным правителем и членами его кабинета, согласовывая позиции враждующих лагерей, но и вели активную пропаганду среди населения, нацеленную на формирование позитивного образа Японии как единственной заинтересованной в возрождении России державы⁴⁴⁷.

В разгар мартовских переговоров комиссия Катанаева представила Верховному правителю доклад о непричастности Семенова к нарушению телеграфного и железнодорожного сообщений в Забайкалье, поэтому, как сообщал из Омска Танака, 8 апреля Колчак решил аннулировать свой приказ № 61, лишавший атамана всех должностей. Вскоре Семенов был восстановлен на посту командира 5-го отдельного армейского корпуса, а 25 мая Колчак объявил об отмене упомянутого приказа, после чего конфликт был исчерпан.

Оценивая посредническую роль Японии, начальник Особого отдела квартирмейстерства Главного штаба колчаковской армии отмечал: «Японские представители высказываются в том смысле, что в ближайшее время правительство Японии признает правительство адмирала Колчака. Все время поддерживая атамана Семенова, некоторые представители Японии тем не менее сыграли немалую роль в общей ликвидации «семеновского вопроса», хотя, по сведениям Мин[инстерства] иностранных] дел, японское правительство остается недовольно этим решением»⁴⁴⁸. В сводке за 21 марта 1919 г. Главный штаб развил эту мысль: «В последнее время отношения Японии, учитывающей, видимо, устойчивость нашей Центральной Власти, начинают принимать более приемлемый для нас характер. Перемена линии поведения Японии в этом отношении, возможно, есть результат некоторого влияния со стороны союзников; хотя, с другой стороны, приняв во внимание наличие японо-американского соперничества, не отрицается возможность, что Япония, рассчитывая иметь Дальний Восток своей базой при вооруженном столкновении с Америкой, предпочитает иметь дружественные отношения с Россией»⁴⁴⁹.