Текст книги "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922"

В конце марта 1918 г. агентура пограничного отдела в харбинском разведывательном центре проинформировала А.Н. Луцкого о переброске в Иркутск в районе Борзи или Кяхты двух японских разведчиков. На этих направлениях были устроены засады, и некоторое время спустя в Кяхте были задержаны двое подозреваемых, выдававшие себя за монгольских аратов. При обыске в их повозках был найден тайник с большой суммой денег и тайнописью.

Доставленные в Иркутск, «араты» признались, что являются агентами харбинской резидентуры Абэ Митимэем и Дзё-но Сэйсэном. В Иркутске они должны были получить секретные крупномасштабные карты Приморья и Забайкалья, а также сведения о состоянии и пропускной способности Транссиба. Письмо генерального консула Сато к Сугино гарантировало им поддержку. Топографические карты японцам должен был по просьбе начальника штаба российских войск в полосе отчуждения КВЖД генерал-майора Б.Р. Хрещатицкого передать начальник военно-топографического отдела штаба Иркутского ВО полковник Н.П. Корзун, а разведывательные материалы – секретарь консульства Танака, резидент Югами и машинистка штаба округа В.Б. Шестакова.

Арест Абэ вызвал настоящий переполох в Харбине, поскольку речь шла о задержании не рядового агента, а хорошо информированного сотрудника разведки, одного из руководителей благовещенской резидентуры. Поэтому Накадзима послал телеграмму Исимицу с требованием подобрать и направить в Иркутск надежного человека для оказания Абэ ежедневной денежной помощи³⁸⁷.

В ходе оперативной разработки задержанных иркутским контрразведчикам стало известно о прибытии в город по железной дороге из Читы под видом журналиста еще одного японского агента – Мураока Томэкити. Организованное за ним наблюдение вывело контрразведку на А.К Капустинскую.

17 апреля 1918 г. Югами, Танака, Сугино и Кдпустинская были задержаны в гостинице при попытке получить доступ к документам Сибвоенкомата. Спустя несколько дней иркутские контрразведчики арестовали еще ряд японских агентов. Среди них оказались машинистки штаба военного округа Гринельская и В.Б. Шестакова, главный врач зубной лечебницы Н.Н. Огильви, представитель иркутского отделения ВПАС подполковник С.Ф. Дитмар. У последнего были изъяты копии секретных военно-топографических карт различных районов Сибири и Дальнего Востока, в том числе Приморья, а также письмо начальнику харбинского разведцентра с просьбой ускорить интервенцию³⁸⁸.

Локализуя провал, 23 апреля 1918 г. Муто распорядился об отзыве из Иркутска капитана Хираса и его замене следовавшим из Харбина по Амурской железной дороге капитаном запаса Хара Юитиро. Эвакуация сотрудников иркутской резидентуры проводилась через Кяхту и Кулун. Поскольку Микэ не был раскрыт контрразведкой, то еще некоторое время находился в городе³⁸⁹.

Оценивая результаты проделанной работы по локализации провала, 8 мая 1918 г. Муто докладывал заместителю начальника Генштаба: «7 мая проездом через Приамурье в Харбин прибыл капитан Хираса. Капитан Микэ, в силу того что больше не может нормально работать в Иркутске, 5 мая через Благовещенск прибыл в Хэйхэ. Я намерен временно оставить его в распоряжении харбинского центра. Поскольку нет никаких признаков того, что недавно отправленный резиденту в Чите капитану Хаяси специальный шифр на английском языке попал в руки экстремистов, он используется для связи с Иркутском»³⁹⁰.

Однако восстановить контакты с оставшимися в Чите и Иркутске агентами харбинскому центру не удалось. 17 мая Муто сообщил в Генеральный штаб об отсутствии сведений от посланного в Иркутск капитана Хара и срыве намеченной переброски связника из Хэйхэ, вызванном прекращением железнодорожного сообщения между Благовещенском и Читой из-за наступления отряда Семенова. Как полагал начальник харбинского центра, определиться с дальнейшим использованием шифра иркутской резидентуры и информаторов из нелегальной офицерской организации ВПАС можно было только после прибытия 26 мая в Харбин капитана Микэ³⁹¹. По всей вероятности, восстановить утраченные позиции в Забайкалье японской разведке не удалось, так как вплоть до прибытия туда интервентов японцы довольствовались сведениями о ситуации в регионе от резидентур в Приамурье и Северной Маньчжурии.

Иркутский инцидент осложнил, но не парализовал подрывную деятельность японской военной разведки на Дальнем Востоке и в Забайкалье. К началу июня 1918 г. она окончательно определилась с расстановкой антисоветских сил, готовых в случае интервенции выступить единым с империей фронтом против большевиков и стать ядром марионеточного государства. Несмотря на пассивность Д.Л. Хорвата, Япония сделала ставку именно на него как на главу будущей автономии и на лояльных ей Г.М. Семенова и И.П. Калмыкова. На этом, в частности, настаивал Накадзима, предложив в телеграмме в Токио от 23 мая 1918 г. оказывать денежную поддержку через Хорвата только Семенову и Калмыкову и призывая послать им на помощь офицеров и унтер-офицеров артиллерийских частей и переодетую пехотную роту под предлогом охраны и учета складированного в Харбине оружия из Благовещенска³⁹².

Интерес к Хорвату был с подоплекой – японцы рассчитывали через него получить беспрепятственный доступ к русской военной инфраструктуре в Северной Маньчжурии. В подготовленном военным министерством 21 апреля 1918 г. докладе «Приобретаемая империей польза от организации правительства Хорвата» перечислялись ожидаемые дивиденды от сотрудничества с управляющим КВЖД, большинство из которых имело непосредственное отношение к работе разведывательных органов армии в Северо-Восточном Китае и Восточной Сибири: использование радиотелеграфной станции в Харбине, доступ к военным и гражданским линиям связи между Харбином и Чанчунем, приобретение секретных топографических карт и проектной документации бронепоездов, расширение вербовочной базы агентов³⁹³.

Необходимо отметить, что связь оставалась ахиллесовой пятой японской разведки. До марта 1918 г. владивостокская резидентура пересылала отчеты в Токио и обменивалась информацией с харбинским центром через владивостокское телеграфное бюро, однако после его изъятия местным Советом у оппозиционной городской управы Генеральному штабу Японии пришлось обратиться за помощью к администрации КВЖД. В результате переговоров Муто и Хорвата 7 апреля японцы были допущены на харбинскую радиотелеграфную станцию. В течение недели туда прибыли три специалиста Квантунского управления связи, которые вечером 19 апреля установили прямое радиосообщение между Харбином и стоявшим на рейде Владивостока японским броненосцем «Асахи». В июне 1918 г. в харбинский центр из Токио были направлены семь техников связи и два наемных работника во главе с младшим инженер-лейтенантом Такэдзо Осаму. Сменив сотрудников Квантунского управления связи, они продолжили эксплуатацию радиотелеграфного оборудования для обмена данными с Владивостоком и Токио³⁹⁴.

Что касается Колчака, то после его столкновения в мае с Семеновым, вызванным нежеланием атамана подчиняться формальному руководителю охранной стражи КВЖД и непониманием адмиралом истинных мотивов японской помощи белым организациям, Накадзима пришел к выводу о невозможности дальнейшего сотрудничества с Колчаком, называя его в телеграммах в Генштаб от 19 и 21 мая «малокомпетентным в армейских вопросах», «ориентированным на Британию» и «вспыльчивым» человеком. По настоянию Накадзимы адмирал выехал «на отдых» в Японию³⁹⁵.

Используя финансовую и военную помощь Японии, в конце апреля отряд Семенова перешел советско-китайскую границу и, овладев станциями Борзя, Оловянная, приблизился к Чите. По оценкам Разведуправления Генштаба Японии, Семенов к началу наступления располагал 2000 солдат и офицеров, 24 орудиями и 46 пулеметами, в то время как советские части имели порядка 4000 бойцов. В течение 3–4 мая, по данным японской военной разведки, советское командование перебросило под Читу из Хабаровска и Владивостока еще 1100 красногвардейцев и 12 орудий, заставив Семенова остановиться на реке Онон. Побывавший в расположении ОМО 19–21 мая генерал-майор Муто в докладе в Генштаб отмечал, что, хотя в численном плане отряд Семенова был сопоставим с красногвардейскими частями и благодаря финансовой помощи и поставкам оружия из Японии сохранял боеспособность, в случае дополнительных перебросок советских войск из Иркутска он не смог бы удержать занимаемые позиции. К концу мая на Забайкальском фронте сосредоточилось до 13 000 красногвардейцев, и через месяц семеновцы были выбиты обратно в Маньчжурию. Для восстановления боеспособности ОМО харбинский центр передал Семенову 25 июня и 15 июля более 600 000 рублей на вербовку монгол и бурят. Кроме того, 7 июля в состав отряда влился японский батальон добровольцев капитана запаса Окумура Наонари (до 300 человек), сформированный агентами харбинского центра Андзё Дзюнъити и Сэо Эйтаро из рекрутированных в Мукдене, Чанчуне, Фушуне и Дайрэне японских граждан³⁹⁶.

В рамках дальнейшего усиления разведывательной деятельности на материке начальник Генштаба 14 июня 1918 г. официально назначил генерал-майора Муто Нобуёси главой харбинского центра в составе 18 офицеров вместо выехавшего в метрополию Накадзима. В оперативном отношении ему подчинялись резидентуры в Чите, Пограничной, Хэйхэ и Маньчжоули, которые освещали социально-экономическую обстановку, мероприятия органов советской власти, формирование и боевое применение частей Красной армии, деятельность антисоветских организаций, а также другие вопросы, имевшие ключевое значение для планирования интервенции. При этом харбинский центр не столько занимался агентурной разведкой, сколько распределял и контролировал финансовые потоки главам осевших в Маньчжурии антисоветских организаций, для чего в мае 1918 г. в Харбин по просьбе Накадзимы был командирован интендант первого ранга Футами Сэнтаро³⁹⁷. Столь трепетное отношение Токио к деньгам объяснялось хроническим дефицитом финансов на нужды разведки в военном ведомстве: хотя в Генштабе и циркулировали слухи о колоссальных тратах Разведуправления на подрывные акции по всему миру, когда в мае 1918 г. Накадзима обратился к Танака с просьбой выделить средства для Хорвата, заместителю начальника Генштаба пришлось искать помощь у концерна «Кухара», отпустившего на эти нужды 100 000 иен, половина из которых и была направлена в Харбин³⁹⁸.

Таким образом, впервые после Русско-японской войны армия развернула на Маньчжурском театре региональный разведывательный центр, аналогичный по штатам и характеру решаемых задач организации Аоки Нобудзуми. Отличие, однако, заключалось в том, что в 1918 г. наша страна не имела территориальных споров с Японией и не готовилась с ней воевать.

Параллельно с харбинским центром в Северной Маньчжурии действовала разведывательная сеть Квантунского генерал-губернаторства из резидентур в Харбине, Мукдене и Цзилине, которые наряду со сбором информации о России оказывали советническую помощь правительству Чжан Цзолиня. Харбинская резидентура поглощала львиную долю всех средств разведорганов генерал-губернаторства в Северной Маньчжурии: с июля по сентябрь 1918 г. Куросава израсходовал на свою агентуру 4110 иен золотом из отпущенных 6725, еще 33 иены он потратил на финансирование российских газет «Новости жизни» и «Утро России», а также на журнал «Северная Маньчжурия», подготавливая с их помощью общественное мнение КВЖД к прибытию японских войск³⁹⁹.

Рассматривая участие военной разведки Японии в подготовке так называемой сибирской экспедиции, необходимо отметить ее ведущую роль в заключении военного пакта с Китаем, который обеспечил Токио свободный доступ к его транспортной сети, линиям связи и материальным ресурсам в Маньчжурии, а также узаконил пребывание японских разведывательных органов в приграничных с Россией китайских районах вплоть до «маньчжурского инцидента» 1931 г.

Основная тяжесть работы по заключению пакта легла на главного резидента Генерального штаба в Китае военного атташе генерал-майора Сайто Суэдзиро. Искусно играя на слухах о возможном немецком вторжении в Китай, еще в январе 1918 г. он убедил китайского военного министра Дуань Ци-жуя подписать соглашение о совместной разведывательной деятельности вдоль границы с Монголией и Синьцзяном и обмене разведывательными данными о проникновении в регион Германии и Австро-Венгрии. Эксплуатируя внутренние противоречия в китайском руководстве и тезис о германской угрозе, Япония заключила 16 мая 1918 г. секретный военный пакт с Китаем, регламентировавший вопросы размещения японской армии в Северной Маньчжурии после высадки экспедиционных сил. В части, касавшейся агентурной разведки, его пункт 7.7 гласил: «В районах проведения военных операций могут создаваться разведывательные органы [Японии и Китая], и обе страны будут обмениваться важными военными отчетами и картами. Разведывательные органы обеих стран будут обмениваться информацией и оказывать взаимную помощь»⁴⁰⁰.

Провал наступления Г.М. Семенова, равно как отрядов Н.В. Орлова и И.П. Калмыкова, увязших в июне 1918 г. в боях под Гродеково, ставил под сомнение реализацию планов Японии по интервенции. Однако, несмотря на отсутствие у империи реальных возможностей отделить Дальний Восток от Советской России руками так называемых «умеренных элементов», в конце июня Токио выпал шанс окончательно разрешить все затруднения с помощью чехословацкого корпуса.

Переброска этого соединения по Транссибу во Владивосток проводилась на основании достигнутого в марте 1918 г. соглашения между Антантой и советским правительством о его дальнейшем использовании на Западном фронте. Хотя командование корпуса вполне лояльно относилось к большевикам, несколько неудачных попыток советских властей разоружить легионеров изменили ситуацию. В течение мая белочехи свергли советскую власть на всем протяжении Транссиба от Челябинска до Омска. В это же время во Владивосток прибыли передовые отряды корпуса численностью 15 000 человек во главе с начальником штаба генералом М.К Дитерихсом. В ночь на 29 июня белочехи арестовали почти весь состав исполкома владивостокского Совета и произвели переворот, приведя к власти «Временное правительство автономной Сибири» во главе с правым эсером П.Я. Дербером.

Первоначально японский Генштаб не увидел перспектив использования корпуса в своих интересах. В обзоре «Обстановка в России» № 16 от 15 июня его составители отмечали аполитичность белочехов и занятую ими во Владивостоке позицию нейтралитета, несмотря на навязчивую агитацию большевиков, активные попытки «экстремистов» «по наущению Германии» разоружить и затормозить движение эшелонов с легионерами по Транссибу⁴⁰¹.

Однако подполковник Сакабэ нашел подходы к командованию корпуса. Посредником выступил П.Я Дербер, который, несмотря на отказ японцев весной поддержать ВПАС материально, видел в них единственную реальную силу, способную свергнуть советскую власть за Уралом: как сообщал Сакабэ в ГШ, на тайной встрече 18 июня на борту броненосца «Асахи» Дербер умолял его «немедленно оказать сибирскому правительству помощь в виде 4 000 000 рублей ссуды и 200 000 патронов к 15 000 японских винтовок, которые находятся во Владивостоке и будут переданы через англичан»⁴⁰². Хотя реальной военной силы у ВПАС не было и Япония не собиралась его финансировать, Сакабэ тем не менее не порывал отношения с Дербером. Поэтому, когда 23 июня командование легионеров сообщило через него о готовности выступить против большевиков в обмен на денежную и военную помощь Японии, три дня спустя Сакабэ встретился с начальником штаба корпуса М.К• Дитерихсом. Генерал призвал Токио помочь белочехам оружием, озвучив план немедленного свержения Советов во Владивостоке, Никольск-Уссурийском и Хабаровске с последующим соединением с главными силами корпуса в районе Читы, однако к практическому обсуждению деталей сотрудничества японцы приступили только 8 июля, когда во Владивосток из Харбина прибыл майор Такэда Гакудзо⁴⁰³.

Затягивание переговоров с белочехами носило вынужденный для Токио характер, поскольку оставался неясным главный вопрос – участие в интервенции США и оказание Вашингтоном Японии военной и финансовой помощи. Еще 7 июня Верховный совет Антанты, обсудив ситуацию вокруг захвата легионерами Челябинска и других городов по Транссибу, обратился к Японии с просьбой направить войска в Сибирь на помощь мятежному корпусу. Однако две недели спустя Токио ответил отказом выступить без моральной и материальной поддержки США. Хотя 6 июля американское правительство наконец согласилось на совместные с Японией операции на континенте, императорский кабинет не принял условия Вашингтона, которые ограничивали районы действий и численность японских войск семитысячным контингентом во Владивостоке⁴⁰⁴.

Решение об этом было принято 16 июля на экстренном заседании Чрезвычайного комитета по изучению вопросов внешней политики. Принципиальная позиция Токио во многом объяснялась имевшейся у Генштаба информацией о 117 000 красногвардейцев и бывших австро-германских военнопленных в Приамурье, Приморье и Забайкалье, которые могли смять силы вторжения в минимальные сроки. Тем не менее 20 июля премьер-министр Тэраути, военный министр Осима и заместитель начальника Генштаба Танака выработали компромиссное с точки зрения японо-американских отношений решение об отправке в Россию 12-й пехотной дивизии для охраны чехословацких частей в районе Владивостока, 3-й пехотной дивизии в Забайкалье и приведении в боевую готовность 7-й пехотной дивизии в Южной Маньчжурии и 40-й пехотной бригады в Корее для обороны тылов забайкальской группы войск⁴⁰⁵.

Спустя неделю Осима направил во Владивосток оперативную группу ГШ из шести офицеров штабной, транспортной, интендантской служб, службы связи и двух переводчиков с русского языка для оценки казарменного фонда, запасов продовольствия и транспортной сети юга Приморья. Группу возглавил находившийся с июня в Японии генерал-майор Накадзима Масатакэ. Свою работу она вела с опорой на разведаппарат владивостокского и харбинского центров⁴⁰⁶.

В то время как японское правительство окончательно определялось с деталями «экспедиции», разведывательные органы армии столкнулись с неожиданной проблемой прихода к власти в Приморье П.Я Дербера. Хотя Сакабэ и поддерживал с ним рабочие отношения, тем не менее в глазах Токио единственным приемлемым главой будущей «автономии» являлся только Д.Л. Хорват, который в обмен на японскую помощь в виде 1 550 000 иен и 100 японских добровольцев, обещанную генерал-майором Муто и подполковником Араки, издал 9 июля манифест об учреждении Делового кабинета. Одновременно на стороне белочехов выступили отряды Калмыкова, Семенова и Орлова⁴⁰⁷.

2 августа 1918 г. японское правительство опубликовало официальное заявление об отправке войск на советский Дальний Восток. Причиной интервенции называлось создание Германией помех руками большевиков и австро-германских военнопленных свободному движению чехословацкого корпуса к Владивостоку. Поэтому конечной целью высадки войск являлось содействие беспрепятственной переброске легионеров в Европу. Японское правительство подчеркивало приверженность принципу невмешательства во внутренние дела России и заявляло, что появление японской армии должно содействовать «сохранению устойчивой дружбы с Россией и ее народом»⁴⁰⁸.

Переброска войск проводилась по ранее утвержденным планам. Образованная директивой начальника ГШ от 10 августа 1918 г. Владивостокская экспедиционная армия (ВЭА) получила приказ очистить от советских войск район Владивосток – Никольск-Уссурийский и, продвигаясь в сторону Хабаровска, взять под охрану Уссурийскую железную дорогу, а также подготовить часть своих сил для захвата Амурской железной дороги. Объединению подчинялись 12-я пехотная дивизия, чехословацкий корпус, русские воинские формирования и части английской, американской, итальянской, китайской и французской армий⁴⁰⁹.

В течение двух месяцев японское командование нарастило группировку войск на театре до трех пехотных дивизий – 3-й в Забайкалье (управление в Чите), 7-й в полосе КВЖД (управление в Маньчжоули) и 12-й в Приамурье (управление в Хабаровске), взяв под контроль территорию от Владивостока до Иркутска.

Таким образом, после завершения Русско-японской войны военно-политическое руководство империи оптимизировало структуру разведорганов армии, образовав единое 2-е управление Генштаба. Его опорными пунктами в России являлись аппарат военного атташе в Петербурге, военные стажеры в Одессе, Благовещенске, Хабаровске, Владивостоке, разведцентры Квантунского генерал-губернаторства и Корейской гарнизонной армии в Приморье и Северной Маньчжурии. Благодаря возвращению японских колонистов на Дальний Восток, в Забайкалье и Маньчжурию, заброске корейской и китайской маршрутной агентуры Разведуправление возобновило сбор военно-политической и экономической информации о России, получая в целом достоверные сведения.

С началом Первой мировой войны разведаппарат Генерального штаба в России был усилен японскими наблюдателями в царских войсках на Западном ТВД. Русская контрразведка держала под наблюдением выявленных японских агентов, но после инцидента с Араки отказалась от проведения против них острых мероприятий. Значительным достижением российских спецорганов стал взлом в 1914 г. шифрованной переписки военного атташе и японского посла в Петербурге.

После прихода к власти большевиков японское правительство решило осуществить интервенцию на советский Дальний Восток, опасаясь объединения Советской России, Германии и Австро-Венгрии против Японии, рассчитывая вернуть складированное во Владивостоке военное снаряжение и защитить членов японской колонии. Поэтому группа офицеров разведки под руководством начальника Разведуправления установила зимой – весной 1918 г. контакт с лидерами крупнейших антисоветских организаций в Маньчжурии, Забайкалье и на Дальнем Востоке. Снабжая их оружием и деньгами, японская военная разведка систематически дестабилизировала обстановку в подконтрольных Советам районах, а летом 1918 г., воспользовавшись мятежом белочехов, обеспечила высадку в Приморье экспедиционного контингента. Из-за развала контрразведывательной системы советские органы власти на Дальнем Востоке не сумели парализовать подрывную деятельность японских спецслужб.