Текст книги "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922"

Между тем поражение белых войск в ходе контрнаступления Красной армии во второй половине 1919 г. заставило сотрудников европейского разведаппарата Генштаба Японии проанализировать причины такого исхода и сформулировать предложения о мерах империи по оказанию поддержки союзным правительствам. Однако резиденты явно недооценивали возможности советского руководства по восстановлению своей армии и экономики, видя источник бед белых режимов в недостаточной помощи им союзников или в стечении обстоятельств. Комацубара, например, в докладе от 15 ноября главной причиной разгрома Северо-Западной армии называл отсутствие реальной поддержки Эстонией наступавших на Петроград белых частей, поскольку из-за непризнания ее независимости Колчаком она переориентировалась на диалог о мире с советским правительством. Ему вторил и Такахаси, в беседе с которым 25 декабря Деникин выразил уверенность в радикальном изменении ситуации в пользу белых в случае появления на колчаковском фронте трех японских пехотных дивизий. Дополнял картину доклад Ямаваки от 18 ноября со ссылкой на побывавшего в Москве агента, который утверждал, что обмундирование войск столичного гарнизона чрезвычайно низкого качества, поэтому ставил под сомнение возможности Красной армии вести боевые действия в зимний период⁷⁰⁰.

В пику поступавшей в Токио по линии военной разведки информации Красная армия зимой 1920 г. освободила Царицын, Мариуполь, Новочеркасск, Ростов и Одессу. Северо-Западная армия отступила в Эстонию, 22 января Юденич объявил о ее роспуске и месяц спустя выехал в Лондон. 16 января 6-я советская армия перешла в наступление против войск генерала Е.К Миллера и к концу февраля очистила весь север России от белогвардейцев. На линии советско-польского фронта установилось затишье.

В этой связи резиденты Генштаба в Европе были вынуждены констатировать фактический провал Белого движения. В телеграмме от 20 января 1920 г. капитан Комацубара, докладывая о плановой реализации советским правительством концепции Троцкого «3-миллионная Красная армия», высказал убеждение, что «возрождение сегодня мощи не получающих от союзников полновесную помощь антиэкстремистов весьма затруднительно». Полторы недели спустя он же доложил о переходе Советской России от состояния войны к миру и формировании на базе ряда действующих армейских объединений так называемых «революционных трудовых армий»⁷⁰¹. Эту информацию подтвердил военный атташе в Швеции, охарактеризовавший круг задач уже образованной 1-й революционной трудовой армии и сообщивший о возобновлении железнодорожного сообщения между Таллином, Нарвой и Петроградом. Кроме того, 27 февраля Умэдзаки проинформировал Генштаб со ссылкой на немецкую военную разведку о том, что численность Красной армии достигла 1 200 000 человек, из которых на линии фронта находилось 800 000⁷⁰².

Более подробные отчеты по РСФСР пришли в Токио от резидента в Париже майора Такэда Гакудзо. 31 марта 1920 г. он направил в Генштаб доклад вернувшегося из Советской России агента о ситуации в нашей стране. Интересно отметить, что источник не имел доступа к документам советских органов власти, поэтому положил в основу отчета свои наблюдения, беседу с инженером Наркомата путей и сообщений и выдержки из опубликованного в газете «Известия» 9—12 декабря 1919 г. доклада Л.Д. Троцкого на 7-м Всероссийском съезде Советов «Наше военное строительство и наши фронты». Тем не менее отчет получился достаточно объективным.

Отмечая недовольство крестьян продразверсткой и налаженный ими тайный обмен продовольствия на промышленные товары, агент считал, что деревня все же не хочет восстановления царских порядков, поэтому не выступит с оружием в руках против большевиков. В докладе говорилось о развернутой в стране сети органов политпросвещения из 3850 школ грамоты, 1300 клубов и 3400 библиотек. Кроме того, после раскрытия в Петрограде в декабре 1919 г. заговора полковника В.А. Люндеквиста больше не было сообщений о каких-либо крупных антисоветских выступлениях, а социальная база Белого движения – офицерство – решила связать свое будущее с большевиками. Главной экономической проблемой Советской России агент считал плачевное состояние железнодорожного транспорта, являвшегося становым хребтом военных операций и внутренней торговли: подвижной состав был практически весь изношен, не хватало паровозов, деревянный каркас товарных вагонов разобран на дрова для обогрева пехоты. Источник сообщал, что в феврале под председательством Л.Д. Троцкого была образована специальная комиссия, наметившая комплекс мер по реанимации железной дороги, но подчеркивал, что без импорта подвижного состава осенью наступит транспортный коллапс.

Отдельным пунктом шло состояние армии. Агент в основном пересказал содержание речи Троцкого: страна разделена на 28 (на деле – на 8) военных округов, в ведении которых находятся 16 (46) губернских и 340 (344) уездных военкоматов, ответственных за призыв и мобилизацию; наряду с бывшими царскими офицерами командные должности в войсках занимают выходцы из рабочей среды, наиболее талантливые из них уже прошли обучение в Академии Генерального штаба и Артиллерийской академии; в армии культивируется дух самопожертвования, сходный с преданностью самурая своему сюзерену, и его носителями выступают в первую очередь коммунисты. Кроме того, в отчете говорилось о переформировании ряда действующих армий в трудовые и переходе к милиционной системе⁷⁰³.

Последней попыткой Белого движения опрокинуть большевиков и вернуться к существовавшему до ноября 1917 г. положению дел стала череда развернувшихся весной – летом 1920 г. наступательных операций Добровольческой и польской армий. На их освещение был нацелен весь зарубежный разведаппарат Генштаба в Европе, для чего в Белграде и Бухаресте были срочно образованы две новые легальные резидентуры.

Наиболее исчерпывающей информацией о ходе советско-польской войны и состоянии вооруженных сил обеих сторон располагал резидент в Варшаве капитан Ямаваки Масатака благодаря тесным контактам с ПГШ, причем изначально он оценивал боеспособность польской армии выше советской, считая, что при наличии 500 000 обученных солдат в 20 пехотных дивизиях и 8 кавалерийских бригадах ее основной проблемой будет нехватка обмундирования, вооружения и боеприпасов.

Предпринятое 25 апреля поляками наступление на Киев и его захват полторы недели спустя позволили Ямаваки побывать на передовой для наблюдения за ходом боев. По итогам успешного советского контрнаступления, приведшего к освобождению Киева, Ровно, Каменец-Подольского и Вильно (Вильнюса), 21 июля резидент доложил о двух главных причинах поражения поляков – значительной разнице в боеспособности родов войск Второй Республики, в особенности кавалерии, и недооценке противника, вызванной головокружением от серии прошлых непрерывных побед, хотя было известно, что Красная армия с весны методично готовится воевать с Польшей. Частными причинами Ямаваки считал нехватку офицеров и несвоевременную поставку закупленного в Италии и Франции вооружения⁷⁰⁴.

Развязка советско-польской войны наступила в августе, когда Красная армия подошла к предместьям Варшавы. Несмотря на эвакуацию иностранных дипломатов и части правительственных учреждений из польской столицы, в беседе с Ямаваки 2 августа начальник ПГШ выразил уверенность, что время наибольшей опасности для Польши прошло и в течение недели она сумеет перейти в наступление. Хотя с 14 по 20 августа Ямаваки был в эвакуации в Познани, он продолжал подробно освещать ход сражения за Варшаву, в то же время воздерживаясь от оценки причин поражения Красной армии⁷⁰⁵.

За него это сделал майор Такахаси. В направленной им 21 августа телеграмме со ссылкой на главное командование Вооруженных сил Юга России перечислялись основные причины успешного контрнаступления поляков: осязаемая помощь им Франции, в первую очередь штабными офицерами; поддержка Великобританией и США; враждебность немецкого населения в ответ на насилие «экстремистов»; поспешность в организации наступления Красной армии на Варшаву; несвоевременная переброска живой силы на запад и в Крым из-за плохого состояния железных дорог; угроза советскому армейскому тылу и рост выступлений крестьян против большевиков из-за наступления армии Врангеля; разоружение придерживавшейся нейтралитета Германией большого числа перешедших на ее территорию советских частей⁷⁰⁶.

Стоит отметить, что майор Такахаси фактически исполнял функции посла Японии при правительстве П.Н. Врангеля, поэтому прямо или косвенно был вовлечен в попытки барона воздействовать на союзников через Токио в вопросах оказания ему помощи оружием, топливом и продовольствием. В частности, именно к Такахаси Врангель обратился 17 апреля, после того как Великобритания поставила ему ультиматум о прекращении боевых действий против Советской России, с просьбой, чтобы Япония «заставила задуматься страны Антанты о том, насколько ошибочна их политика по отношению к экстремистам»⁷⁰⁷.

Благодаря особым отношениям с Врангелем Такахаси получал исчерпывающую информацию от командования Добровольческой армии о ходе боев на Западном, Юго-Западном, Кавказском фронтах, состоянии вооруженных сил обеих сторон, их оперативных планах и внешнеполитических акциях. Большая часть его телеграмм летом – осенью 1920 г. из Стамбула и Севастополя содержала радужную оценку перспектив наступления белой армии на юге и прогнозы о неизбежном ухудшении ситуации внутри Советской России⁷⁰⁸. Тем не менее после разгрома врангелевцев в Крыму Такахаси был вынужден направить 19 ноября детальный отчет о причинах поражения белых войск, из которого следовало, что у Добровольческой армии не было налаженного взаимодействия с поляками, Крым целиком зависел от снабжения Францией, не сумевшей организовать своевременную поставку оружия и амуниции, в пику чему советское командование смогло быстро перебросить войска из внутренних районов России, с Кавказа, а также, после подписания в октябре мирного соглашения с поляками, с запада, что в совокупности с просчетами Врангеля в организации обороны полуострова обеспечило победу большевиков⁷⁰⁹.

Таким образом, после поражения белых войск в Крыму осенью 1920 г. боевые действия на фронтах Гражданской войны в Советской России закончились и зарубежный разведаппарат японского Генерального штаба в Европе перешел к планомерному изучению военно-политической и социально-экономической обстановки в нашей стране с точки зрения ее влияния на ситуацию на Дальнем Востоке и возможной нормализации отношений с Москвой.

К началу 1921 г. организация сети японской военной разведки, нацеленной на сбор информации о РСФСР, выглядела следующим образом. Главный резидент и одновременно военный атташе в России майор Обата Тосиро находился в Берлине. Его помощник капитан Комацубара Мититаро постоянно пребывал в Таллине. В Париже находился майор Куваки Такаакира, который в августе 1921 г. сменил на посту резидента в Стамбуле майора Такахаси Сутэдзиро, после чего парижская резидентура закрылась. Аккредитованный в качестве наблюдателя в польской армии капитан Ямаваки Масатака в марте 1921 г. стал первым японским военным атташе во Второй Республике. Кроме того, с октября 1920 г. по март 1922 г. в Софии работал майор Фудзиэ Кэйсукэ, которого позднее сменил находившийся в Белграде с ноября 1919 г. майор Ясуи Тодзи. Деятельность этих резидентов дополняли военные атташе в Швеции и Швейцарии. В таком практически неизменном виде разведывательная организация 2-го управления Генштаба просуществовала до возобновления советско-японских дипотношений в 1925 г.

Слабой стороной ее деятельности на протяжении 1920 г. оставалось отсутствие надежных агентурных позиций в органах государственной власти и военного управления РСФСР, не позволявшее своевременно получать достоверные сведения о внутренней ситуации в Советской России, оперативных планах и состоянии Красной армии, внешнеполитических акциях Москвы. Чаще всего европейские резиденты выводили в нашу страну маршрутную агентуру, которая возвращалась после сбора в рамках поставленных задач информации. При этом если подполковник Умэдзаки в Стокгольме, майор Такэда в Париже, капитаны Комацубара в Таллине и Ямаваки в Варшаве еще имели на связи агентов, то майор Такахаси целиком зависел от сведений разведки армии Врангеля и союзных военных миссий, данных радиоперехвата, а также от возможности допрашивать пленных красноармейцев⁷¹⁰.

В силу этих причин японский Генштаб при составлении докладов о Советской России использовал данные союзных разведок, которые, однако, нередко изобиловали ошибками. 4 августа 1920 г. им был подготовлен обзор «Обстановка в России» № 64 о Красной армии, составленный по материалам 2-го (разведывательного) бюро Генштаба Франции, главным образом почерпнутым из дешифрованной советской радиопереписки. На 15 мая французы насчитали 5 фронтов, 9 действующих и 9 трудовых армий. Хотя фронтов действительно было 5, неверно были показаны действующими фронты против Финляндии (никогда не существовал), Восточный (упразднен 15 января 1920 г., на его базе образован Штаб помощника Главнокомандующего всеми вооруженными силами по Сибири) и Южный (преобразован 10 января 1920 г. в Юго-Западный), но не упомянут Кавказский. Так же обстояло дело с армейскими объединениями: вместо 9 армий в действительности было И (французская разведка ошибочно посчитала доказанным существование расформированной 8-й армии на Кавказе, но не знала о 1-й армии в Туркестане, 5-й – в Сибири и 7-й – под Петроградом), и ни один из перечисленных командармов таковым не являлся. Вместо 9 трудовых армий имелось 8, ничего не было сказано и о 1-й Конной армии⁷¹¹.

При этом 2-е бюро оставалось одним из главных партнеров военной разведки Японии вплоть до 1923 г. Первые контакты с ним установил осенью 1919 г. майор Такахаси Сутэдзиро, когда с помощью начальника французской военной миссии при Добровольческой армии генерал-лейтенанта Жозефа Эмиля Манжена сумел добраться из Стамбула в Таганрог и наладить связь с майором Такэда. Французская миссия снабжала Такахаси разведывательной информацией, а их коллеги в Стамбуле в начале 1920 г. помогли прибывшему туда капитану Инда установить связь с севастопольским резидентом и Токио, а также передавали материалы о Красной армии в Закавказье⁷¹².

Еще одним каналом поступления информации из 2-го бюро была парижская резидентура. 3 декабря 1920 г. майор Куваки отправил в Токио полученное от французов полное боевое расписание Красной армии, а 9 декабря – отчет о работе советского железнодорожного транспорта. Полгода спустя – 20 июня 1921 г. – он телеграфировал данные 2-го бюро о дислокации в Приамурье и Забайкалье двух армий трехдивизионного состава и переброске туда военнослужащих из европейской части РСФСР. После переезда в Стамбул на замену Такахаси Куваки с его помощью установил контакт с сотрудниками французской военной миссии, снабжавшими резидента до января 1923 г. информацией по России, Турции, Греции и содействовавшими в налаживании отношений с местными властями⁷¹³.

Кроме французов в 1919–1921 гг. стамбульская резидентура поддерживала тесную связь с сотрудниками военного атташата Италии в Турции во главе с полковником Умберто Вителли, от которых получала информацию о «позиции Азербайджана и Армении в отношении армии экстремистов на Кавказе, действиях находившихся там представителей стран Антанты», за что итальянцы были награждены японскими орденами. Также с февраля по октябрь 1920 г. распоряжением начальника Генерального штаба Румынии органы военной разведки этой страны передавали информацию о ходе боев на Украине и в Польше бухарестскому резиденту капитану Фудзиэ Кэйсукэ⁷¹⁴.

Подобно сотрудникам японских военных миссий на Дальнем Востоке европейские резиденты с 1920 г. стали исполнять несвойственные им роли посредников в организации и ведении переговоров между Токио и советскими представителями по вопросам нормализации двусторонних контактов.

Застрельщиком в этом вопросе выступал аппарат военного атташе в России, сотрудник которого капитан Комацубара Мититаро имел на связи журналиста газет «Осака майнити» и «Токио нитинити» Фусэ Кацудзи, лично знакомого с В.И. Лениным. В начале февраля 1920 г., практически сразу после обнародования США декларации о выводе войск с Дальнего Востока, Фусэ по инициативе Комацубары встретился с главой советской делегации на мирных переговорах с Эстонией А.А. Иоффе и задал ему ряд вопросов касательно перспектив советско-американского сближения и возможности получения Японией прав на концессии в Сибири. Ответы Иоффе свидетельствовали об отсутствии тесных контактов Москвы с Вашингтоном и о возможности нормализации диалога с империей⁷¹⁵.

Повышенный интерес военной разведки Японии к советской внешней политике зимой 1920 г. объяснялся полученной ей информацией о планах Москвы начать экспортировать революцию в соседние страны, в том числе в сферы традиционных интересов империи. 12 января Такахаси доложил начальнику Генштаба сведения надежного агента Деникина в правительстве РСФСР о том, что советское руководство планировало до марта разгромить белую армию и освободить Кавказ, до июня – захватить Иран, Афганистан и Индию, добить Колчака, спровоцировать беспорядки в Китае, провести широкую пропаганду в Румынии и Польше с последующим нападением на них, а в перспективе – выступить против Британии, Франции и Италии при негласной поддержке США. Хотя Такахаси считал, что советское руководство с большим опасением относилось к возможному противодействию Японии, тем не менее, как докладывал 18 января Комацубара со ссылкой на вернувшегося из Москвы агента, в восточном отделе НКИД был создан орган пропаганды для Дальнего Востока, который, используя проживавших в России корейцев и китайцев, планировал помочь прийти к власти в Корее правительству по типу советского⁷¹⁶.

24 февраля 1920 г. Наркомат иностранных дел направил Японии ноту с предложением начать переговоры о заключении мира. Ее отправке предшествовал переход с 26 января по 16 февраля власти во Владивостоке, Никольск-Уссурийском, Хабаровске, Благовещенске, Петропавловске-Камчатском и Александровске в руки большевиков. Хотя формальное управление Дальним Востоком осуществляло Временное правительство Приморской областной земской управы во главе с эсером А.С. Медведевым, фактическое руководство находилось у коммунистов. Из-за неясности с развитием событий на Дальнем Востоке, особенно по «николаевскому инциденту», в конце марта 1920 г. агент Комацубара встретился с советским полпредом в Эстонии И.Э. Гуковским, который пояснил ему, что в руководстве РСФСР ориентируются на создание в Восточной Сибири автономного от Москвы правительства по типу Туркестанской республики с предоставлением ему «широкой самостоятельности действий»⁷¹⁷.

Как бы подтверждая правоту этих слов, 12 апреля майор Такэда Гакудзо направил начальнику Генштаба доклад вернувшегося из Москвы агента о беседе по вопросам советской дальневосточной политики с наркомом иностранных дел Г.В. Чичериным, который заявил, что «сегодня на Дальнем Востоке существуют правительства в Забайкалье и Приморье, организованные из эсеров и представителей буржуазии, в рядах их армий служат колчаковцы, но Красная армия воевать с ними не будет. При этом советские представители находятся в постоянном контакте с обоими правительствами, и их будущее зависит в первую очередь от результатов мирных переговоров с Японией»⁷¹⁸.

И все же, несмотря на заверения советского руководства о самостоятельности ДВР, резиденты в Стамбуле и Таллине летом – осенью 1920 г. периодически сообщали обратное, подчеркивая, что Москва всецело управляет Верхнеудинском, преследуя ближайшую цель удержать Японию от активных действий восточнее Байкала в ходе ожесточенных боев с Польшей и Врангелем, а в перспективе – вынудить Токио покинуть российский Дальний Восток и спровоцировать революционные волнения в Маньчжурии и Корее⁷¹⁹. В подтверждение планов Москвы экспортировать революцию Комацубара 28 июня доложил о выступлении председателя Коминтерна Н.П. Бухарина на 3-м Всероссийском съезде китайских рабочих в Москве 6 июня с призывом сплотиться в борьбе с мировым империализмом и китайскими эксплуататорами, визите 12 июня во ВЦИК представителя Временного правительства Кореи Хан Хенгвона, а также о принятии прошедшим в июле – августе 2-м конгрессом Коминтерна курса на свержение капитализма и создание всемирной Советской республики⁷²⁰. Масло в огонь подливал Такахаси: 9 декабря он сообщил со ссылкой на агентуру французской разведки в Москве о том, что главной задачей руководства ДВР, согласно полученным из Москвы приказам, является формирование войск по образцу Красной армии и скорейшее образование военной коалиции с Китаем, чтобы в будущем развернуть боевые действия против Японии с одобрения Америки⁷²¹. Кроме того, Токио не мог игнорировать факт постепенного сближения РСФСР и США в сфере внешней торговли.

Сочетание этих трех факторов, создававших угрозу интересам Японии на континенте, по-видимому, подталкивало империю к прямому диалогу с Москвой. Поэтому в декабре 1920 г. Комацубара обратился к советскому полпреду в Эстонии с предложением организовать встречу официальных представителей обеих стран на территории ДВР. Хотя советская сторона согласилась и предложила японцам отправить Кома-цубару в Москву, 26 февраля 1921 г. Токио аннулировал свое предложение⁷²².

Тем не менее зерно упало в благодатную почву. В августе 1921 г. советский представитель в Варшаве Л.М. Карахан передал через японского посланника в Польше Каваками Тосицунэ предложение о прямых переговорах с Москвой. Хотя в декабре того же года, после серии неофициальных встреч двух дипломатов и обсуждения ключевых вопросов советско-японских отношений (вывод войск, предоставление рыболовной и лесной концессий, невмешательство во внутренние дела и т. д.), империя снова отказалась от прямого диалога, полтора года спустя она самостоятельно инициировала переговорный процесс⁷²³.

Сложившаяся в начале 1921 г. обстановка в Европе и Советской России способствовала тому, что в деятельности органов военной разведки Японии большое внимание стало уделяться работе с открытыми источниками информации. Помимо прослушивания радиотрансляций Москвы, резидентуры в Берлине, Таллине, Варшаве, Стамбуле и Париже обрабатывали «Правду», «Известия», «Экономическую жизнь», эмигрантскую и европейскую прессу, закладывая публикуемые там статистические данные о советской экономике в подавляющее большинство своих отчетов. Соответственно, эти цифры перекочевывали в аналитические документы Разведуправления: в 1922 г. целый ряд обзоров Генштаба о Советской России был подготовлен только по материалам советской печати, как, например, доклад от 30 марта о выступлении Л.Д. Троцкого по военным вопросам на 2-м Всероссийском съезде политпросветов, состоянии российской коммунистической партии (большевиков) (РКП(б)), повестке и решениях 9-го Всероссийского съезда Советов, экономической ситуации в регионах, объемах транспортных перевозок в Сибирь, советской внешней политике и закупках продовольствия за рубежом⁷²⁴.

Однако важнейшей частью докладов зарубежного разведаппарата в Европе оставались агентурные сведения и материалы разведок дружественных государств. Помимо 2-го бюро Генштаба Франции, продолжавшего через Такахаси и Куваки информировать Токио о советских мобилизационных планах, дислокации и перебросках Красной армии, в 1921–1922 гг. европейские резидентуры расширили и укрепили связи с эстонской и польской разведками. Поступавшие от них сведения были всеобъемлющими: так, эстонцы через Комацубара и его преемников делились с японцами данными не только о состоянии Балтийского флота, гарнизона Кронштадта или армий Латвии и Литвы, но и советских вооруженных сил в целом, что, например, позволило майору Обата 25 августа 1921 г. направить в Токио разведсводку Генштаба Эстонии о поэтапном сокращении численности Красной армии с 1 740 000 человек в августе до 1 600 000 в сентябре, наличии на центральных артиллерийских складах 31 159 винтовок, 1100 пулеметов и 45 000 000 патронов, обеспеченности войск обмундированием и стрелковым вооружением, переводе на новые штаты дислоцированных в Сибири 2-й и 26-й стрелковых дивизий. Аналогичные сведения поступали из Польши⁷²⁵.

Со своей стороны японский Генштаб старался снабжать европейских партнеров интересующей их информацией: военный атташе Ямаваки, в частности, регулярно передавал в ПГШ сводки об обстановке на советском Дальнем Востоке, где до 1920 г. находилась 5-я польская дивизия, а военный атташе Обата передавал резиденту ПГШ в Таллине капитану Виктору Дрыммеру сведения о дислокации и реорганизации советских войск на Украине и Красной армии в целом, который оценивал их как «наиценнейшие»⁷²⁶.

Пользуясь благосклонным отношением местных властей, европейские резиденты стремились расширить свои агентурные возможности. Тот же Ямаваки еще осенью 1919 г. начал выводить маршрутную агентуру в Москву и Харьков для получения информации о ситуации в РСФСР и планах Добровольческой армии⁷²⁷. После подписания советско-польского договора о перемирии он побывал в качестве наблюдателя от Японии в Белоруссии и Литве и в начале 1921 г. привлек для организации агентурной сети в Гданьске, Познани, Львове, Ровно, Барановичах и Вильно Влодзимежа Хоровиц-Самойлова, что позволило Ямаваки успешно вывести в том же году агентов на Украину и в Белоруссию. Хотя все это делалось без уведомления поляков, 2-й отдел не препятствовал Ямаваки, получая в обмен информацию о советских войсках: 18 августа 1921 г. японский разведчик передал в ПГШ большой доклад об организации и дислокации Красной армии, который был оценен там как достоверный⁷²⁸.

Капризная фортуна нередко была благосклонна к японским разведчикам, но случалось, показывала свой вздорный характер. Так получилось и с Ямаваки: сам того не желая, он зачислил в состав своего негласного аппарата одного из наиболее результативных разведчиков Иностранного отдела ВЧК– ОГПУ в 1920-х гг. Владимира Антоновича Горвиц-Самойлова (Иванова).

Горвиц-Самойлов родился в Варшаве в 1880 г. и к 1921 г. работал редактором газеты «Новое Варшавское слово». Как позднее установила польская контрразведка, в самом начале 1920-х гг. он завербовал некоего Цыбульского (Лукьянова), имевшего большие связи в МВД и 2-м отделе ПГШ, и через него получил в интересах советской разведки ряд важных документов, в том числе польско-румынскую и польско-французскую военные конвенции, что дало повод резиденту Иностранного отдела в Вене Е.С. Гольденштейну направить 18 апреля 1924 г. следующую характеристику Горвиц-Самойлова в Центр: «В период своей деятельности в Польше нашел источники информации в министерствах и польской дефензиве (контрразведке. – Авт.). Результаты его деятельности в тот период характеризуются как очень хорошие»⁷²⁹.

Осенью 1923 г. Иванов выехал из Варшавы в Прагу с рекомендательным письмом от японского военного атташе, который, так же как и советский резидент, аттестовал своего агента с самой лучшей стороны. В Чехословакии Горвиц-Самойлов продолжил контактировать с японской разведкой через секретаря посольства империи, параллельно создавая и руководя нелегальной резидентурой ОГПУ в Польше, Румынии, Югославии, Венгрии и в самой Чехословакии. Благодаря Иванову Москва получала сведения о состоянии вооруженных сил этих стран, внутреннем положении Чехословакии, документы, касающиеся мобилизационных планов, военного производства, авиации и других военно-технических вопросов. Однако весной 1924 г. в агентурной группе Горвиц-Самойлова в Чехословакии случился провал и, опасаясь ареста, разведчик покинул страну. Дальнейшая его судьба неизвестна, однако в итоге польской контрразведке и, вероятно, японскому военному атташе стало известно о связях предприимчивого журналиста с советской внешней разведкой⁷³⁰.

Помимо Ямаваки систематической отправкой агентов в Петроград и Москву занимался военный атташе в России майор Обата Тосиро, тем более что после отъезда Комацубара домой и до прибытия нового помощника капитана Андо Риндзо с августа 1921 г. по февраль 1922 г. он постоянно находился в Таллине. Зимой – летом 1921 г. Обата получил от своей агентуры ряд сообщений о тяжелом положении в снабжении продовольствием красноармейцев и жителей Петрограда, перебросках советских войск в Сибирь, хищениях продуктов и топлива на железных дорогах и промышленных предприятиях, кронштадтстком восстании и движении А.С. Антонова на Тамбовщине, мерах советского правительства по подавлению мятежей и обеспечению населения едой, состоянии войск столичного гарнизона, однако к концу года 90 процентов телеграмм резидента уже опиралось на публикации советской и европейской печати⁷³¹.

Анализ сообщений зарубежного разведаппарата Генштаба в Европе показывает, что в 1921–1922 гг. ему удалось собрать исчерпывающую информацию о военно-политической и социально-экономической обстановке в Советской России. Наряду с чисто военными вопросами большое внимание в докладах европейских резидентур уделялось мерам советского правительства по восстановлению народного хозяйства в рамках принятой на X съезде РКП(б) новой экономической политики, первое сообщение о чем поступило в Токио из Берлина уже 22 марта. Доклады майора Обата красной нитью пронизывала мысль о том, что наряду с мерами экономического характера – заменой продразверстки продналогом, переводом предприятий на сдельную форму оплаты труда, уменьшением числа получающих государственную дотацию служащих и рабочих – правительство В.И. Ленина в условиях тотальной разрухи и неурожая отказалось от немедленной реализации идеи мировой революции и взяло курс на установление широких торговых контактов с ведущими странами для получения оттуда материальной помощи: в направленной 17 февраля 1922 г. телеграмме о реорганизации ВЧК в ГПУ, денационализации части промышленности и разрешении свободной торговли Обата, в частности, акцентировал внимание Токио на том, что все это делается в преддверии мирной конференции в Генуе «в расчете на получение иностранной материальной помощи для выхода из финансово-экономического кризиса»⁷³².

Вытекавшая из материалов военной разведки и МИД нацеленность Москвы на восстановление отношений с великими державами ради скорейшего возрождения экономики подталкивала Токио к нормализации двусторонних контактов, тем более что провал меркуловского наступления весной 1922 г. и уход в середине июня в отставку правительства Такахаси Корэкие, стоявшего на позициях интервенции, сделали бессмысленным дальнейшее пребывание Владивостокской армии на Дальнем Востоке. 23 июня новый кабинет принял решение о выводе войск и 4 сентября начал переговоры в Чанчуне с делегациями ДВР и РСФСР. Хотя через три недели они были прерваны из-за отсутствия прогресса по вопросам компенсации убытков за «николаевский инцидент» и вывода японских войск с Северного Сахалина, в феврале следующего года начались негласные переговоры между бывшим министром иностранных дел Японии Гото Симпэй и советским полпредом в Китае А.А. Иоффе, приведшие к восстановлению в мае 1925 г. советско-японских дипломатических отношений.