Текст книги "Опасные советские вещи"
Автор книги: Александра Архипова
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
Мне очень запомнился один из уроков по гражданской обороне, где нас учили, как защищаться от химической атаки. Рекомендовалось заранее подготовить одежду, пропитанную специальным раствором. Единственное, что мне запомнилось – это что нужно взять хозяйственное мыло и натереть его на терке. И что военрук говорил: «Сделайте все заранее – а то представляете себе, воздушная тревога, а вы только трете мыло!»[867]867
Е. Н., ж., 1975 г. р., Москва (личное сообщение).
[Закрыть]
Некоторые дети получали весьма специфические советы – а может, страх перед войной эксплуатировался для того, чтобы заставить ребенка есть нелюбимое блюдо:
От учителей дети много слышали про американского президента Рейгана, который в любой момент может нажать «красную кнопку», чтобы начать третью мировую войну:
Первый урок учебного года назывался в 1980‐х «урок мира». Содержание оного было всегда про войну. Наша классная руководительница – она же секретарь школьной партячейки – несколько раз (лет) сообщала нам историю про то, как – ежели в Америке нажмут на кнопочку – ядерная ракета долетит до нас за 6 минут. Было ли это страшно? Не уверена, хотя цифра запомнилась. А лет через много, на встрече выпускников, кто-то вдруг сказал: «А вы помните про ракеты за 6 минут?» – стало понятно, что где-то в нас этот вброс живет по сей день[869]869
И. Б., ж., 1968 г. р., Симферополь (личное сообщение).
[Закрыть].
На многих детей – особенно на младших школьников – рассказ о зловещей «красной кнопке» производил сильное впечатление:
Людмила Ивановна [учительница] все время нам рассказывала про Рейгана, у которого есть чемоданчик с красной кнопкой, и он эту кнопку может в любой момент нажать. Ну и в общем… про кнопку я много думала. Про ядерную войну, про кнопку все время думала[870]870
Ю. В., ж., 1975 г. р., Москва (интервью).
[Закрыть].
В некоторых школах и пионерлагерях дети под руководством вожатых и учителей писали Рейгану коллективные письма, призывая его не начинать войну. Не оставалась в стороне и советская пресса, регулярно публикующая красочные и устрашающие карикатуры на заокеанских «поджигателей войны». Для некоторых представителей того поколения воспоминания о детстве наполнены ощущением надвигающейся войны:
Реакцией на все эти учебно-пропагандистские мероприятия со стороны детей 6–12 лет во многих случаях был страх, который помнят до сих пор. Наша собеседница 1968 года рождения вспоминает, как, приходя из школы домой, плакала, в отчаянии говорила родителям, что скоро начнется война, и донимала их расспросами про жизнь в бомбоубежище; родители, сохранявшие удивительное (на взгляд ребенка) спокойствие, утешали как могли[872]872
Ю. Ш., ж., 1968 г. р., Москва (интервью).
[Закрыть]. Дети серьезно волновались за судьбу родственников и домашних животных:
Боялась лет в 10–11 атомной войны очень сильно. Особенно было жалко животных. Я плакала вечерами, мама ругалась, потом папа сказал, что для собак есть служебные противогазы «лепесток-1» и «лепесток-2» и что он парочку принесет. Я снова ревела, потому что для кошек то противогазов нет! Долго обдумывала, как буду брать кошек с собой в бомбоубежище (кошконосок не было). Мама отдала мне специальную сумку для кошек на этот случай[873]873
И. С., ж., 1968 г. р., Санкт-Петербург (личное сообщение).
[Закрыть].
Многим детям и подросткам снились однотипные страшные сны о начале ядерного апокалипсиса. В таких снах, как правило, фигурировали два главных визуальных образа – американский чемоданчик с «красной кнопкой» и «ядерный гриб» в небе:
Но чаще всего в снах о ядерной войне сновидец замечал растущий на горизонте зловещий «гриб», понимал, что это конец, и в ужасе просыпался[875]875
О таком сне рассказывали не только наши информанты. В начале 1980‐х он снился одному из авторов этой книги.
[Закрыть]. В 1982 году 11-летний Ю. Л. перед сном иногда размышлял: «А вдруг американцы уже запустили ракеты? И осталось минут десять до атомной войны?»[876]876
Ю. Л., м., 1971 г. р., Санкт-Петербург (личное сообщение).
[Закрыть] А его ровесник, ленинградский школьник, засыпая, «представлял себе самое страшное – поле ядерных грибов»[877]877
А. С., м., 1971 г. р., Санкт-Петербург (личное сообщение).
[Закрыть]. Школьникам снились и другие подробности, поразившие их на уроках НВП (начальной военной подготовки) – про ядерную бомбежку и ядерную зиму[878]878
Б. К., м., 1971 г. р., Москва (личное сообщение).
[Закрыть]:
Информанты часто говорят, что их одноклассники и друзья рассказывали похожие сны и обсуждали между собой апокалиптические страхи. Одной нашей коллеге в 1980 году, когда она была школьницей, ее подруга написала ей письмо с таким рассуждением: «Ни о чем не задумывайся, делай все, что хочешь, наслаждайся каждый день, потому что завтра на нас американцы могут сбросить бомбу, и никого не останется»[880]880
Е. М., ж., 1965 г. р., Москва (личное сообщение).
[Закрыть].
Однако из рассказов многих наших информантов 1970‐х годов рождения становится понятно, что некоторые родители и вообще старшие родственники не разделяли детского страха, внушенного военруками, учителями и вожатыми. Стремление ребенка написать письмо Рейгану, найти противогаз для собаки или непременно побежать в бомбоубежище по учебной тревоге вызывало у старших недоумение или улыбку. Одна наша собеседница вспоминает, как она переживала, когда во время учебного похода в бомбоубежище ее родители остались дома[881]881
Л. П., ж., 1975 г. р., Омск (сообщение на Facebook).
[Закрыть]. Другая, опасаясь ядерной угрозы, написала письмо Рейгану, но не отправила, потому что была высмеяна старшим братом[882]882
В. Д., ж., 1975 г. р., Самара (сообщение на Facebook).
[Закрыть].
Тем не менее страшные сны на тему ядерного взрыва иногда снились и взрослым. Именно такой сон режиссер Андрей Тарковский записал в своем дневнике в 1982 году:
Заснул – и приснилась мне деревня (Мясное) и тяжелое мрачное и опасное темно-фиолетовое небо. Странно освещенное и страшное. Вдруг я понял, что это атомный гриб на фоне неба, а не заря. Становилось все жарче и жарче, я оглянулся: толпа людей в панике оглядывалась на небо и бросилась куда-то в сторону. Я было бросился за всеми, но остановился. «Куда бежать? Зачем?» Все равно уже поздно. Потом эта толпа… Паника… Лучше остаться на месте и умереть без суеты. Боже, как было страшно![883]883
Тарковский 2008: запись от 15 июня 1982 года.
[Закрыть]
Ожидание ядерной войны вызывало не только страх перед огромной разрушительной силой ядерного оружия, но и чувство беспомощности, обреченности и невозможности контролировать ситуацию – и это чувство очень хорошо передано в описании сна Тарковского. Надо сказать, что такое ощущение не было специфически советским – его испытывали люди по обе стороны «железного занавеса»[884]884
Об американских страхах ядерной войны см.: Lifton 1987; Wojcik 1996: 297–330.
[Закрыть].
Хотя на советских уроках гражданской обороны детей и взрослых и учили, что нужно делать в случае начала ядерной войны – пропитывать одежду специальным раствором, надевать ватно-марлевую повязку, бежать в бомбоубежище, – многие понимали, что все эти действия в случае ядерного апокалипсиса не спасут никого. Об этом знании свидетельствуют, в частности, сны. Самым «оптимистичным» вариантом сна на тему ядерной войны является сюжет, где сновидец обнаруживает себя в пустом разрушенном городе и понимает, что попал в пространство постапокалипсиса и все живое вокруг погибло[885]885
Такой сон приснился Д. В., м., 1960 г. р., Москва (интервью).
[Закрыть]. Более типичной была версия, описанная Тарковским, где сновидец, заметив на горизонте ядерный гриб, просыпается в ужасе от осознания неизбежности конца. Инструкции по пользованию бомбоубежищем часто не успокаивали, а, наоборот, внушали тревогу – об этом нам рассказывали многие наши собеседники[886]886
В частности, Н. К., ж., 1937 г. р., Москва (интервью).
[Закрыть]. Иногда жизнь показывала их полную бесполезность. Когда в городе Свердловске в 1989 году произошел сильный взрыв на железнодорожной станции Свердловск-Сортировочная, некоторые горожане, проснувшись рано утром от сильного толчка и увидев на небе зарево, решили, что началась ядерная война и нужно идти в бомбоубежище. Одна знакомая нашей собеседницы[887]887
Е. К., ж., 1958 г. р., Екатеринбург (интервью).
[Закрыть] даже собрала сумку с необходимыми для бомбоубежища вещами, но перед выходом из квартиры поняла, что не знает, где оно находится, и не понимает, как вообще действовать дальше. Все действия, которым она была обучена, оказались бесполезными.
Фольклор в ожидании катастрофы
Человек научился смеяться в процессе эволюции не просто так. Конечно, реакция смеха создает ощущение удовольствия, но это удовольствие мы используем в разных целях. В ситуации, когда объективная реальность страшна и справиться с ней очень трудно, наш мозг запускает когнитивные механизмы, которые последовательно искажают восприятие реальности и превращают угрозу в нечто менее опасное[888]888
Kuiper et al. 1993.
[Закрыть]. Именно поэтому стрессовая ситуация провоцирует желание слушать и распространять юмористические тексты. Этим можно объяснить странное на первый взгляд явление – распространение шуток и другого «фольклора катастроф» (folklore of disaster, или disaster lore)[889]889
Этот термин ввел Дэвид Андерсен в своей статье 1974 года (Andersen 1974: 331–336).
[Закрыть] после катастроф с большим числом человеческих жертв. Взрыв шаттла «Челленджер» в 1986 году и теракты 11 сентября 2001 года привели к возникновению множества шуток, подобных этой:
Сразу после катастрофы, как доказывает американский фольклорист Билл Эллис, такие шутки многим кажутся кощунственными и вызывают негодование, а потому мало популярны[891]891
Ibid.
[Закрыть]. Но юмор жизненно необходим свидетелям катастрофы – он помогает справляться с ужасом и болью, и поэтому шутки довольно быстро и широко распространяются.
Способность игровой агрессии вызывать смех и тем самым снижать уровень стресса доказана экспериментально. В эксперименте Кларка Маккоули и его коллег[892]892
McCauley et al. 1983.
[Закрыть] испытуемым показывали различные карикатуры, и чем агрессивнее было содержание картинок, тем оно казалось забавнее участникам эксперимента. А психолог Александр Дейл и его коллеги сначала намеренно вызывали ощущение тревоги среди участников эксперимента. Но те участники эксперимента, которые были в комнатах, где звучали записи юмористических передач, быстро успокоились[893]893
Yovetich et al. 1990.
[Закрыть].
Поэтому совершенно не случайно именно где-то в 1960‐е годы в СССР появляется «фольклор в ожидании катастрофы», состоящий из самых разнообразных примеров «народного» творчества. Его задачей стала компенсация ужаса ожидания войны через гипертрофированное изображение акта военной агрессии. Как мы покажем дальше, эта компенсация осуществлялась двумя совершенно разными способами – комически и драматически – и порождала тексты, которые мы назовем «фольклор победы» и «фольклор победы и поражения».
Фольклор победы: «мы побеждаем, и это весело»
В 1960–1980‐е годы советские подворотни, кухни и вообще любое неформальное пространство заливает мощная волна юмористического «фольклора в ожидании катастрофы». Несмотря на то что страхи в отношении грядущей войны были очень серьезными, в «фольклоре в ожидании катастрофы» всегда изображался момент нападения. Иногда это изображение было очень комичным.
После столкновения с китайцами на полуострове Даманском и в разгар ожидания войны с Китаем (см. подробнее главу 2, c. 146) появляется «народная» версия песни Раймонда Паулса «Листья желтые над городом кружатся» (1968) под названием «Лица желтые над городом кружатся»[894]894
Варианты переделок можно найти на сайте фольклориста Рустама Фахретдинова «Песенник анархиста-подпольшика» http://a-pesni.org/army/licazelt.php (дата обращения 22.08.2019).
[Закрыть]. В этой песне рассказывается о вторжении китайского десанта: «братской армии солдаты есть хотят», поэтому они летят к нам «с устаревшим автоматом, нами сделанным когда-то», и спастись от них нельзя: «И от этих лиц не спрятаться, не скрыться: лица желтые слетаются кормиться».
В других фольклорных текстах комически изображаются не чужая нападающая сторона (голодные китайцы, как в примере выше), а «советские люди, которые не хотят войны». В фольклорной песне «Советский мирный трактор» также описываются события, похожие на ситуацию на полуострове Даманском: «где-то у берегов Амура», «когда родной колхоз был занят важным делом – посеять на полях гречиху поскорей», китайцы напали на «советский мирный трактор». В ответ «тракторист, по званию старлей» предпринял следующие действия:
Он отстегнул прицеп и запустил локатор,
Работу автоматики проверил поскорей.
Ответил тракторист одним могучим залпом
И уничтожил шесть китайских батарей ‹…›.
А после, в интервью какой-то из редакций,
Наш бригадир сказал, как будто невзначай,
Что в случае повторения подобных провокаций
На поле вместо трактора мы выпустим комбайн[895]895
Самозапись А. С. Архиповой. Мы пели эту песню во второй половине 1980‐х годов.
[Закрыть].
Юмор этого текста может быть не вполне понятен современному читателю, не знакомому с советской риторикой «борьбы за мир» и со специфической системой обозначения объектов военно-промышленного комплекса. В пропагандистских текстах СССР изображался страной исключительно миролюбивой, а любые конфликты, в которых участвовала советская сторона, объяснялись агрессивными посягательствами со стороны других стран. В то же время большая часть огромного оборонного комплекса страны существовала в режиме секретности. Например, оборонные предприятия носили или отвлеченные, не вызывающие никаких военных ассоциаций названия (типа «Вектор»), или номерные шифры («почтовый ящик № 13»), а рядовые рабочие не должны были знать, что именно их завод производит. Эта ситуация обыгрывается в позднесоветском анекдоте, герой которого выносит с завода детали, чтобы собрать детскую коляску, но не может собрать из них ничего, кроме танка. В другом варианте рабочий пытается собрать кровать – примерно с тем же результатом:
Как и в этом анекдоте, в песне про «советский мирный трактор» невинный с виду объект оказывается на самом деле боевым орудием, а исполнитель и слушатели показывают, что прекрасно понимают язык советской пропаганды и умеют читать газетные тексты «между строк». Характерно, что поющие эту песню всячески старались усилить комическую составляющую при исполнении песни: например, говорили комическую преамбулу, травестийно изображая «подлинное новостное сообщение о коварном нападении».
«Фольклор в ожидании катастрофы» был чрезвычайно распространен среди младших школьников и даже детсадовцев. В предыдущем разделе мы показали, что многих детей этого возраста преследовали сны о ядерном грибе, о ядерном апокалипсисе и, конечно, о чемоданчике с ядерной кнопкой. В то же время они рассказывали анекдоты, где Рейган и Брежнев (а также другие советские и американские президенты) вступают в соревнование или спор, в результате которого США погибает от ядерной бомбардировки:
Начинается ядерная война. Брежнев и Рейган сидят за пультами.
Рейган отстукивает одним пальчиком (рассказчик изображал тыкающий палец):
– Чижик-пыжик, где ты был?
Брежнев играет (рассказчик изображает руками пианиста, у которого пальцы обеих рук бегают по клавишам):
– Союз нерушимый республик свободных[897]897
Б. К., м., 1971 г. р., Москва (интервью).
[Закрыть].
Также школьники пели песню на мотив песенки из мультфильма про Чебурашку и Крокодила Гену, в которой «мы» – советские войска – захватываем США и стираем Пентагон с лица земли:
Медленно ракеты улетают вдаль,
Встречи с ними ты уже не жди.
И хотя Америку немного жаль,
У Китая это впереди.
Скатертью, скатертью хлорциан стелется
И забивается под противогаз.
Каждому, каждому в лучшее верится,
Падает, падает ядерный фугас.
Может, мы обидели кого-то зря,
Сбросив пару лишних мегатонн.
Посмотри, как плавится теперь земля
Там, где был когда-то Пентагон[898]898
Самозапись А. С. Архиповой. Так пели эту песню примерно в 1983–1984 годах.
[Закрыть].
В других вариантах этой песни хлорциан мог заменяться дифосгеном, а Пентагон – Вашингтоном, но главный месседж – «мы» триумфально уничтожаем главного врага в холодной войне – оставался неизменным.
Аудитория чуть постарше, как правило, пела другую песню на мотив «Парижского танго» – «В Париже танки», также от первого лица, где «мы» – это советские военные, которые легко захватывают Париж, Лондон, Нью-Йорк, в других версиях – Кабул и даже Марс на фоне апокалипсиса:
Танки, в Нью-Йорке танки,
В Гудзоне мутном тонут янки,
И в атмосферу валит дым,
И в Антарктиде тают льды.
И снова танки, в Нью-Йорке танки,
Вокруг растут грибы-поганки,
Нью-Йорк и Лондон, и Пекин
Стоят как выставка руин[899]899
https://turtaniat.livejournal.com/2862878.html (дата обращения 31.07.2019).
[Закрыть].
Подобные песни, в которых будущий военный конфликт выглядел или как развеселая и победоносная война, или как карикатура на газетный репортаж и где «мы» легко побеждали «их», составляли в 1970‐е годы значительную часть гитарного репертуара дворов и пионерских лагерей.
Но это был один способ говорить о войне. Второй способ был гораздо более сложным и противоречивым.
«Фольклор поражения»: история гибели, рассказанная врагом
В 1960–1980‐е годы был популярен не только «фольклор победы». В то же время начинают появляться песни, в которых описание военного конфликта ведется не от лица «своих» солдат, как в песне «Медленно ракеты улетают вдаль», а от лица противника. Этот прием совершенно для фольклора не характерен: представьте себе сказку, в которой бы от первого лица сочувственно рассказывалась история Бабы-яги или Змея Горыныча.
Поющий не просто рассказывает историю американского парня от первого лица и таким образом ассоциирует себя с врагом, но делает такую идентификацию максимально сильной. Для этого используются лингвистические приемы: насыщение текста американскими и квазиамериканскими деталями и именами (Джон, Мэри, «родной Техас», «Арлингтонское кладбище»), а в начале песни вместо «Во имя Джона» (то есть Кеннеди) можно пропеть «My name is Jonnie» или вставить несколько английских слов в конец.
В самых ранних таких песнях «мы» (лирические герои) – это американцы, которые воюют во Вьетнаме. В «Фантоме», самой известной песне этого типа («Я иду по выжженной земле»), рассказ ведется от лица американского летчика, которого сбили над Вьетнамом, и уже в плену он узнает от вьетнамцев, что «сбил его наш летчик Ли Си Цын», то есть советский пилот, прибывший во Вьетнам в качестве «военного советника». Заканчивается песня переживаниями героя о том, что он больше никогда не увидит «родной Техас» и Мэри, а также в некоторых вариантах – антивоенной моралью. Первые зафиксированные фольклористами варианты этой песни уже существовали в 1968 году: ее пели курсанты суворовского училища[900]900
Николаев 2014.
[Закрыть]. В 1970‐е годы она становится очень популярной как в военных частях, так и среди школьников.
Вторая песня такого же типа имеет два варианта названия: «Во имя Джона», то есть президента США Джона Кеннеди, или «Во имя Джонсона», то есть президента США Линдона Джонсона. Она гораздо менее известна, но построена она точно по такой же модели. Герой, от лица которого идет повествование, бомбит города, оказывается сбитым, погибает и перед смертью дает наставление «другим ребятам» никогда не идти воевать.
Во имя Джонсона я во Вьетнаме был,
Во имя Джонсона деревни там бомбил,
но залп зениток наш полет прервал –
И я свой позывной на базу передал. ‹…›
Под небесами наш самолет горит,
И вместе с нами на землю он летит,
А жить осталось лишь несколько минут,
И в цинковых коробках нас в Америку свезут! ‹…›
Вы, новобранцы, совет примите мой,
Вы, новобранцы, вас повезут в Ханой,
Там партизаны стреляют всех подряд –
Бросайте автоматы и бегите вы назад.
А я зарою свой автомат,
там, где зеленый сад.
И я не буду больше воевать,
Войны не надо Америке опять[901]901
Е. М., ж., 1970 г. р., Одесса (личное сообщение). Эту песню пели в Одессе в конце 1970‐х.
[Закрыть].
Несомненно, сюжеты обеих песен навеяны пропагандой того времени, которая неустанно обличала действия «американской военщины» во Вьетнаме. Тем не менее переживания за героя, который рассказывает о своей гибели, в ряде случаев были очень серьезными: «[мы пели] На полном синем серьезе»[902]902
Е. М., ж., 1970 г. р., Одесса (личное сообщение).
[Закрыть]. Юмористического эффекта, в отличие от песни «Медленно ракеты уплывают вдаль», эти песни почти не производили.
В 1980‐е годы младшие школьники и даже дошкольники радостно распевали песенку от лица американских летчиков, летящих бомбить СССР, известную под названием «16 тонн»:
Сидим мы в баре как-то раз
Вдруг слышим шефа мы приказ:
Летите, детки, на восток
Бомбить советский городок
Летим над морем – красота
5 километров высота
16 тонн – опасный груз
А мы летим бомбить Союз.
Вдруг в самолете свет погас –
За нами гонит русский ас,
Один снаряд попал в стекло –
Радиста к черту унесло ‹…›
Летим над морем – красота
2 миллиметра высота,
16 тонн – опасный груз,
А мы летим кормить медуз[903]903
В. Г., м., 1974 г. р., Москва (личное сообщение).
[Закрыть].
Ее история гораздо менее тривиальна, чем история предыдущих песен. Весьма далекий от фольклорной переделки оригинал появился в США в 1946 году, а в 1955 году песня стала популярной после того, как ее исполнил певец Эрни Форд. После этого она перепевалась множество раз самыми разными западноевропейскими и североамериканскими исполнителями. Содержание песни, рассказывающей о тяжелой жизни американских шахтеров, хорошо иллюстрировало утверждения советской пропаганды, и поэтому ее неоднократно воспроизводили на советском радио:
You load sixteen tons, what do you get?
Another day older and deeper in debt.
Saint Peter don’t you call me ‘cause I can’t go
I owe my soul to the company store.
Ты грузишь шестнадцать тонн, и что получаешь?
Ты стареешь каждый день и все больше в долгах.
Святой Петр, не зови меня, я не смогу уйти;
Моя душа заложена в фабричной лавке.
Многие наши информанты в детстве были уверены, что это «полузашифрованное послание» про бомбардировщик, который несет 16-тонную бомбу, и пели совсем другой русский вариант этой песни. Формальным триггером к переосмыслению текста стала, видимо, сама фраза «You load sixteen tons», которую можно понять как «ты загружаешь [бомбу] в 16 тонн». Один из наших информантов, москвич 1969 года рождения, слышал в 1970‐е годы разговоры, которым «отчасти доверял», о том, что «в песне 16 Tons поется о 16 тоннах бомб, и это песня бомбардировщика, летящего бомбить СССР»[904]904
М. Т., м., 1969 г. р., Москва (опрос).
[Закрыть]. У кое-кого – видимо, под влиянием «народной» версии песни – само словосочетание «16 тонн» стало ассоциироваться с бомбардировками и оружием массового поражения. Наш собеседник вспоминает, что когда его мама узнала об открытии клуба «16 тонн», ее такое название возмутило, ведь «16 тонн – это вес атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму»[905]905
Л. О., м., 1987 г. р., Москва (личное сообщение).
[Закрыть].
Посетитель одного из форумов в 2010 году рассказал, что эту песню как дворовую пел под гитару его отец в 1974 году, и мелодия дворового исполнения была «один в один» со старой английской блюзовой мелодией, которую рассказчик услышал позже. В тексте песни 1974 года, которую приводит рассказчик, появляется совершенно не соответствующий никакому американскому оригиналу рассказ летчиков (вспомним «Фантом» и «Во имя Джона»), которых отправляют бомбить советский город, но их сбивают и они отправляются «кормить медуз». После описания гибели идет часть «моралистическая» (как раз состоящая из вольного переложения английского оригинала) – американских летчиков погубил американский образ жизни:
Сидим мы в баре мы как-то раз,
И вдруг от шефа пришел приказ:
«Летите, мальчики, на восток!»
Ну, по машинам, наш путь далек.
Летят наши мальчики на восток
И видят мальчики: городок
Но жерла пушек на них глядят
Сбить наших мальчиков они хотят.
Один снаряд пробил крыло,
Летим на скалы – нам все равно.
Слезится левый и правый глаз:
Быть может, плачу в последний раз.
Чуть накренившись, летит самолет
Раскинув руки, летит пилот,
Прощайте, девочки, прощай, притон.
И тут рвануло 16 тонн.
Погибли парни, их больше нет,
Лишь вьется в небе черный след.
Так выпьем за тех, кого уж нет,
Так выпьем за тот за черный след
Горит реклама розовый цвет:
«Лучшей жизни в Америке нет»,
Век работай и век страдай,
16 тонн умри, но дай.
16 тон не мало руды,
Но мало платят нам за труды
И если хозяин заплатит за труд
Пойду в кабак и все пропью!
Я тунеядец скажу вам всем,
Я не работаю я только ем.
Пусть трактор работает, железный он
Пусть тянет он 16 тонн, тонн, тонн!!![906]906
Посетители страницы в «Живом журнале» в 2010 году обсуждали эту песню и вспоминали множество вариантов, этот вариант привел анонимный посетитель 28 июля 2010 года со ссылкой, что он слышал его от своего покойного отца. https://www.liveinternet.ru/users/alexrus/post61353009/page1.html (дата обращения 31.07.2019).
[Закрыть]
Довольно быстро вторая часть песни забылась и перестала исполняться, и с оригиналом фольклорную песню объединяло только повторяющееся упоминание 16 тонн. Именно в таком, усеченном виде эту песню в 1970–1980‐е годы пели много наших собеседников, от взрослых неформальных компаний до детского сада (где ее услышал один из авторов этих строк). Косвенным доказательством распространенности этой песни и ее вариантов может служить тот факт, что где бы эта песня ни всплывала (на форуме или в социальных сетях), там немедленно обнаруживается множество вариантов, которые вспомнили посетители сайтов[907]907
Такое обсуждение со множеством вариантов развернулось, например, на сайте «Интересные факты о песнях»: https://music-facts.ru/song/Rarely_Known/16_tons/ (дата обращения 31.07.2019).
[Закрыть].
Как мы видим, во всех песнях этого типа дела героя, который отправляется «бомбить Союз», идут не очень хорошо: одного бомбардировщика подбивает «русский ас», а другой настроен пессимистически («летим кормить медуз») и вообще прощается с жизнью («прощай, чувиха, прощай, притон»). С одной стороны, слушающие сопереживают летчикам, с другой – из песни следует, что СССР сильнее наших врагов и советская армия способна одолеть тех, кто захочет сбросить на нас «16 тонн». Во всех этих песнях поющий, то есть один из нас, немалыми усилиями ассоциирует и себя, и слушателей с врагом, проживая вновь и вновь момент его смерти или хотя бы бесславного пленения.
Вопрос только в том, зачем нужна такая сложная форма, если компенсации страха можно достигнуть за счет создания простого агрессивного текста вроде анекдота про красную кнопку или песенки «Медленно ракеты улетают вдаль». Видимо, дело в том, что юмористическая агрессия как фактор снижения тревоги теряет свою силу и тогда в дело вступает другой механизм защиты. Если в текстах, где происходит идентификация рассказчика со «своим агрессором», мы противостоим безличным США и Пентагону, то в «песнях поражения» гибнущий враг максимально очеловечивается. Это не безжалостная машина для убийств, не злобное существо с когтями и крючковатым носом из газетных карикатур, он такой же, как мы, – размышляет, боится, скучает, грустит. И эта человечность врага, похожесть его на нас позволяет снижать ощущение страха.
Механизм фольклорной компенсации, о котором мы говорили в первой главе, изображает реальность более психологически комфортной, чем она есть на самом деле. В реальной жизни мы чувствуем страх и беспомощность перед возможной агрессией со стороны врага, но в фольклорном тексте ситуация переворачивается: здесь уже враг выглядит беспомощным, а мы – сильными.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
