Текст книги "Танго смертельной любви"

Андерс и Кира

Он стоял под дождем в двадцати метрах от своего дома и смотрел на единственное окно, светившееся теплым желтым светом. Окно его дома. Оно было приоткрыто, и оттуда лилась музыка – Кира играла на виолончели. Совершенно невероятно, но она научилась играть на ней уже во взрослом возрасте. В детстве ее обучали игре на фортепиано, но у Андерса не было денег купить ей фортепиано, чтобы она могла продолжить музицировать.

После свадьбы, которую отец Киры посчитал мезальянсом, они вынуждены были довольствоваться теми скудными копейками, что он зарабатывал.

Кира пришла на помощь – устроилась учительницей в школу и никогда ни в чем его не упрекала. Она говорила, что им всего хватает, но Андерс был уверен – она врала. Ведь ей приходилось перешивать платья, мыть самой посуду, готовить, стирать и делать еще тысячу домашних дел, к которым она была совершенно не приспособлена. Сначала у нее ничего не получалось – мокрая посуда вылетала из рук и билась (в первый год их совместной жизни Кира разбила тридцать четыре тарелки и двенадцать чашек), белье отчаянно линяло, и у Андерса вскоре не осталось ни одной идеально белой рубашки, кастрюли пригорали, и частенько им приходилось довольствоваться на ночь бутербродами. Он поэтому и сменил работу в управлении, которой так гордилась Кира, но которая отнимала слишком много времени и сил. Должность простого охранника в тюрьме особого режима давала ему возможность чаще бывать дома и брать половину обязанностей на себя.

Это и было его ошибкой. Денег стало меньше, дом ветшал, на тонких руках Киры отчетливо проступили вены – она очень похудела. Хотя тогда ему казалось, что они были действительно счастливы. Родился старший сын, а вскоре за ним младший. А потом денег просто не стало – малыши требовали постоянных расходов.

Тогда он и начал заниматься делами. Самый популярный парень города, он знал всех и вся, мог купить, продать, снова перекупить и перепродать. Он был тут и там, частенько на подхвате у Антонио.

Кире он говорил, что помогает людям. Она бы никогда в жизни не одобрила мелкое мошенничество. Ежедневно он добавлял в кипящий котел ненависти к самому себе по капле. Мелкие мошенники – категория людей, которых Кира всегда презирала. Но больше всего Андерса злило не то, что он не оправдал надежд жены, а то, что Кирин отец оказался прав. Папаша пришел на их венчание и вместо поздравления произнес речь, начинавшуюся словами: «Дочь, ты вышла замуж за неудачника». Сам он понимал, что говорил, – композитор с мировым именем, царь Мидас с единственной слабостью – дочерью. Он был идеальным мужчиной, и Андерсу было слишком тяжело с ним тягаться.

Отец верил, что придет тот день, когда дочь вернется к нему с внуками. А двери его дома всегда будут открыты.

Андерс прекрасно понимал, что, преуспей он на ниве мошенничества, Кира и ее папаша, конечно, не стали бы им гордиться. Но, по крайней мере, они бы его уважали и боялись. Он должен был им показать, кто в доме хозяин.

Когда Кира обнаружила у него в кармане небольшой пакетик с белым порошком, она выставила его за двери. Тогда он впервые провел ночь у Карины. А она начала играть на виолончели.

После он валялся у нее в ногах и клялся, что не употребляет, просто так получилось, что надо было передать порошок одному человеку. Кира тогда просто посмотрела на него и спросила:

– Неужели ты на большее не способен?

И он понял намек, он долго шел к этому.

И вот теперь, благодаря щедрости красивой девушки из булочной, у него было то, чем он смог бы удивить жену. То, что она действительно заслужила. Доказательство того, что она не зря вышла за него замуж.

Бриллиантовое колье. Андерс медленно приближался к дому, раздумывая, что и как ей скажет. Лучше, наверное, ничего не говорить. Просто напустить на себя важный вид. Сказать, что все эти годы он просто откладывал деньги, чтобы ее удивить. И каждый день он думал о ней… Нет, это не годится. Звучит как издевательство. Думал о ней и ходил к Карине. Нужно придумать что-нибудь другое, более убедительное. Как же преподнести ей это дурацкое колье?

Подойдя к дому, Андерс засомневался. Возможно, трата денег на побрякушки была не лучшей идеей. Но серьги, которые презентовал дочери папаша три дня тому назад на день рождения, прожигали дыру у него в голове. Изумруды с бриллиантами. Ничего. Теперь у него есть что ответить старому козлу.

Андерс решил импровизировать. В конце концов, чувство юмора и экспромт всегда были его сильной стороной и никогда не подводили.

Он решительно зашел в дом и поднялся на второй этаж. Мальчишки спали – он сам уложил их в кровать несколько часов назад, перед тем как уйти из дома, чтобы прорепетировать речь. Их и из пушки до утра не разбудить.

Андерс медленно подошел к комнате, за дверью которой плакала виолончель.

Он открыл дверь, мелодия прервалась. Кира развернулась и посмотрела на мужа. Он по-прежнему был прекрасен тонкой, почти неуловимой красотой, не набрал ни грамма лишнего веса, энергия сквозила в каждом движении. Он был необыкновенным. Наверное, поэтому она так и не смогла его удержать. В два шага Андерс подошел к ней и достал из кармана бархатную коробочку.

– Это тебе. С прошедшим. Извини, что не вовремя, просто не успели доставить заказ.

Он протянул ей коробочку. Поколебавшись, Кира открыла ее и подняла на мужа глаза, полные боли.

– Где ты это взял?

– Купил.

– Купил? Ты думаешь я не знаю, сколько это стоит?

– Какая разница, сколько это стоит! Ты стоишь не меньше! Это достойное тебя украшение, не то что какие-то там серьги…

– Это ты… Ты помог ему убежать?

Сердце Андерса екнуло. Как она узнала? Откуда?

– О чем ты говоришь? Кому убежать? – Он попытался сохранить лицо.

– Ты… – Кира задохнулась. Ради денег ее муж помог освободить того, кто мог нанести вред ей, ее детям. Пожалуй, папа был действительно прав. Они никогда, никогда, никогда не смогут понять друг друга. Как бы отчаянно она ни пыталась сохранить семью, быть хорошей женой, отказаться от прежней жизни, чтобы создать новую, ей это не удалось. Пришло время это признать. Она снова подняла глаза на мужа и твердо заявила:

– Я требую развода, Андерс.

Карл и Альберт

Пока парни были заняты наблюдением за вскрытием Коротышки, сам Карл решил отправиться к Альберту. Покинув кабинет и пройдя через главный коридор, он свернул в служебное помещение, спустился в подвал, где была расположена кухня, и вышел через небольшую дверь, сквозь которую повара, чтобы выкурить сигарету, просачивались во внутренний дворик, соединенный с гаражом. Курение было запрещено в тюрьме, но Карл закрывал глаза на мелкие огрехи. Без них тут можно было сразу бросаться с крыши вниз головой.

Кивнув парням, неловко попытавшимся спрятать сигареты, он направился в гараж, где стояла его машина. Обычно Карл ходил пешком – краткая дорога из дома в офис была единственной возможностью для движения и времени для мыслей. Утром он готовил себя к рабочему дню, вечером к встрече с Алисой и Моникой. Карл ходил пешком даже в дождь. Авто ждало торжественных случаев. В последний раз он возил на нем Алису к врачу в другой город. Большую часть времени машина тихо старела и умирала в темном гараже.

Карлу удалось завести ее с третьей попытки. Он выбрался из машины, открыл ворота гаража. Осторожно выехав во двор, снова вышел из авто, чтобы закрыть дверь гаража. Обернувшись, увидел одного из мужчин из управления, стоявших около его машины. Тот с незаинтересованным видом смотрел на Карла. Кажется, его звали Виктор.

– Вы куда? – поинтересовался мужчина.

– У меня есть дела, – стараясь скрыть раздражение, ответил Карл.

– Не возражаете, если я поеду с вами?

– Я под арестом?

– Нет.

– Под подозрением?

– Все мы под подозрением. Позволите? – Виктор взялся за ручку двери.

Карл пожал плечами. Сердце колотилось, но он быстро взял себя в руки. Пожалуй, это даже к лучшему. Он им покажет, что тоже заинтересован в расследовании и пытается найти виновных. Ведь если бы он сам был в этом всем замешан, разве стал бы что-нибудь предпринимать?

– Вы слышали, что у нас в городе живет знаменитый художник? – вернувшись в машину и выезжая с территории тюрьмы, Карл попытался завязать светскую беседу с деревянным человеком.

– Конечно. Он живет в лесу, – коротко кивнул тот.

– Да, именно. Коротышка шел из леса, у него были костыли. Я подумал, что нужно нанести визит художнику. Ну, знаете, поговорить о жизни. Узнать, не видел ли он кого-нибудь подозрительного?

Человек молча кивнул и уставился в окно, где не было ничего интересного, кроме очередного унылого затяжного дождя.

В полном молчании они проделали половину пути. А затем Карла словно обуял какой-то бес. Он остановил машину в двух километрах от того места, где нашли Коротышку.

– Отсюда пешком, – придав голосу оттенок скорби, сообщил он попутчику. Тот кивнул и даже не поморщился, хотя темный шерстяной костюм и щегольские кожаные туфли явно не были рассчитаны на прогулку по дождливому лесу.

Понял он или нет подлую задумку Карла, но человек смело шагнул в грязь и последовал за своим проводником.

Им пришлось идти через самую чащу, земля чавкала под ногами – ощущалась близость водопада. Спустя несколько минут Карл был измазан с головы до ног.

– Скоро уже, – зачем-то пояснил он Виктору. Тот продолжал идти молча размеренным шагом. В какой-то момент шутка перестала казаться Карлу смешной. Мужчина напоминал хорошо отлаженный механизм, искусное творение микромеханики. Из тех – с идеальной точностью мыслей, синхронностью движений и полным отсутствием сердца.

Обогнув водопад поверху (сам Карл поскользнулся и упал в противную жижу несколько раз, в то время как его спутник всего лишь запачкал дорогие туфли и немного брюки), они наконец-то добрались до хижины Альберта.

Карл постучал. Тишина. Но не успел он поднять руку, чтобы постучать еще раз, как дверь отворилась. Альберт, одетый в одни брюки, держал в руках кисть. Голый торс перемазан краской. Волосы растрепаны, скулы впали, щетина отросла. Перед ними стоял человек, не спавший несколько дней.

– Чем могу помочь, господа? – спокойно, даже немного насмешливо поинтересовался художник.

Первым вошел молчаливый спутник Карла. Тот, пыхтя и стряхивая налипшую грязь с ботинок, последовал за ним. Мужчина осматривал, точнее сказать, сканировал пространство. Заметил камин, шкуру, пылающие дрова, мольберт, палитру, чашку чая. Принюхался.

– Простите за беспокойство, – извинился Карл. – У вас в последнее время ничего подозрительного не происходило? Может, вы слышали что-то странное или к вам кто-то заходил?

Альберт пожал плечами, он продолжал стоять в дверях, всем своим видом демонстрируя, что не намерен задерживать гостей.

– Нет, ничего. Никто не знает, что я здесь живу. Ну, кроме вас, господа.

– И Марии, – выразительно добавил Карл, наблюдая за выражением лица Альберта. Тот снова пожал плечами вместо ответа.

– Рядом с вашим домом нашли беглого преступника, – кратко сообщил Виктор.

– Да что вы? – равнодушно поразился Альберт. – Полагаю, мне повезло, что он не дошел до меня.

– Несомненно. – Виктор остановился перед холстом, стоящим на полу и повернутым к стене.

– Могу я поинтересоваться, что сейчас с этим преступником? – немного поколебавшись, но все-таки поддавшись любопытству, спросил Альберт.

– Он мертв. Не возражаете? – Виктор взялся за холст, намереваясь развернуть его к себе.

– Ни в чем себе не отказывайте, – кивнул Альберт.

Человек поднял картину и развернул ее к себе. Карл уставился на портрет Эльзы. Хотя, какая глупость, это был не ее портрет. Это было изображение Девы Марии, пропитанное святостью и благочестием. Задрапированная в темно-синий с глубоким и серым отливом материал, она казалась воплощением страдания и скорби. Светлой, вечной, глубокой.

– Что это? – Карл не смог сдержать удивления.

– Это же подруга Коротышки. Анастасия Миллер, – задумчиво протянул человек, цепко ловя и разбирая на составляющие каждую деталь картины.

– Нет, вы ошиблись. Это вовсе не Анастасия или как там ее.

– Я никогда не ошибаюсь. – Виктор уставился художнику прямо в глаза.

– Все когда-то бывает в первый раз. – Альберт выдержал взгляд.

– И кто же это по-вашему?

– Это Мадонна. Современная иконография.

Альберт и Эльза

Эльза сидела в спальне на кровати и слышала все, что происходило в гостиной. На фразе «он мертв» у нее остановилось сердце.

Однако спустя несколько секунд продолжило биться в привычном ритме. Тупое равнодушие. Если Альберт сейчас скажет, что у него в доме сидит пособница преступника, ее арестуют и больше никогда не выпустят на волю. Но это не имело никакого значения. Коротышка не Патрик, его она забальзамировать не сможет. А без него все не имеет смысла.

Проводив нежданных гостей, Альберт поднялся в спальню и остановился в дверях, глядя на девушку, сидящую на кровати. Она словно уменьшилась в размерах и напоминала загнанного в ловушку зайца. Милого и хорошенького, но способного прокусить руку до крови в борьбе за собственную жизнь.

– Они ушли, – констатировал очевидное Альберт.

Эльза кивнула.

– Анастасия?

– Меня зовут Эльза.

– Хорошо. Пусть будет Эльза. Просто скажи – зачем ты это сделала?

Молчание. Эльза даже не пошевелилась.

– Я не осуждаю, просто хочу понять. – Альберт присел рядом.

Она подняла на него глаза и посмотрела в упор.

– Патрик… В какой-то момент он сильно заболел. Не вынес этого климата. Вначале у него отказали глаза, потом задние лапы, а потом передние. Он перестал передвигаться, а потом и есть. Патрик очень страдал. А я его любила. Поэтому я его отравила.

– Патрик – это собака? – уточнил Альберт.

Эльза снова кивнула.

– Да, наш пес. Почему ты меня не сдал?

– Потому что я не закончил твои портреты.

– На тему «Исчадие Ада»?

– Нет, это цикл «Мадонна».

– Мадонна… – Эльза усмехнулась. – Смешно. А что потом?

– Потом? Я не знаю, я подумал, что слишком давно жил затворником и, в принципе, готов вернуться к цивилизации.

– Ясно.

– А ты?

– Не знаю.

– Не может быть.

Эльза положила голову на колени.

– Вначале я пойду на похороны.

– Ты с ума сошла?

– Нет. К сожалению.

Иванна и Иван

Сегодня доктор сказал Иванне, что до конца недели Иван вряд ли доживет. Пускай готовится. Та молча, с легким покашливанием, выслушала врача, не проявив никаких эмоций.

– Я могу забрать его домой?

– Можете, конечно, но я еще раз хотел обратить ваше внимание на риск…

– Спасибо, я в курсе. Выпишите его. Мы не будем портить вам статистику.

– Хорошо.

– Только вы можете постараться оформить все документы до одиннадцати часов?

– Почему?

– Потому что это важно.

– Хорошо, я сделаю все возможное.

Спустя полчаса все документы были готовы. Часы на старой церкви пробили ровно одиннадцать. Иван с трудом поднялся со стула в коридоре, Иванна подставила ему свое крепкое плечо. Они так и шли обнявшись, не обращая внимания на жестокие порывы ветра и горсти песка, летевшие им в глаза.

– Мы скоро будем дома, – подбодрила любимого Иванна. Тот молчал, берег последние силы на несколько шагов, чтобы дойти до того места, которое станет его последним приютом. Рядом с женщиной, сломавшей ему жизнь. С его единственной любовью.

Дома Иванна заботливо уложила его в постель и прикрыла одеялом. Часы пробили три четверти.

Иванна пустила горячую воду в ванную на львиных ножках, вылила в нее полбутылки пены. Затем, подумав, добавила оставшуюся половину. На этом экономить не нужно.

Пока вода набиралась, она разогрела немудреный обед – молодую картошку и кусок курицы. Иван уже практически ничего не ел. Обед будет чисто символическим. Выключив воду в ванной, она быстро сварила кофе в медной турке. Налила по бокалу вина.

Затем помогла Ивану подняться и усадила его за стол. Часы пробили полдень.

Иванна подняла свой бокал.

– За семейный обед и вечную любовь.

– За тебя! – Иван сделал глоток, но не почувствовал вкуса. Он с трудом сдерживал слезы. Как нелепо была разменяна вся жизнь, отсыпанная щедро, не торгуясь. Он надеялся, что на том свете, если он, конечно, существует, ему повезет больше.

– Примешь со мной ванну? – спросила Иванна, вставая. Есть почему-то тоже не хотелось. Так странно, казалось, что в такие моменты все чувства должны обостряться. Но нет – обыденно, скучно, пресно.

– Я бы полежал, – робко возразил Иван.

– Належишься еще, – не сдержалась Иванна. – Пойдем. Ты ведь никогда не понимал, почему я все время принимаю ванну.

– Бабская блажь.

– Вовсе нет. Пойдем. Я объясню.

Спустя две минуты они лежали в ванне. Иван закрыл глаза от удовольствия. Здесь, в теплой неге среди радужных пузырей, все было совсем по-другому. Казалось, что он катится вниз с радуги. Было легко, красочно, весело, как в детстве. Они лопали пузыри, вспоминали смешные моменты – как же он мог забыть, что их было так много? Он рассказывал ей истории из «той» части жизни, что большей мерой прошла без нее. Он снова был тем блистательным Иваном, с искрометным юмором и неподражаемой манерой речи. Иванна наслаждалась каждой секундой. Она всегда верила, что теплая вода и мыльные пузыри преображают реальность. Они говорили и говорили, не замечая того, что вода давно остыла и что им становится тяжело формулировать мысли. Замедляясь, словно старая кинопленка, которую уже не в силах крутить старый аппарат, они так и уснули, успев сказать друг другу самое главное. Солнце освещало крошечную столовую Иванны и остатки праздничной трапезы. Последней для них.

Моника и Эльза

В тот день светило солнце. Моника была рада ему. Наверняка Иванне бы это понравилось. А может быть, и нравится, если она где-то рядом. Моника никак не могла сформулировать свое отношение к жизни после смерти. Она, имевшая столько раз дело с мертвецами, понятия не имела, что происходит с их душой. В большинстве случаев она надеялась, что ее клиенты были и вовсе бездушны и не могли видеть то, во что она их вовлекала. Ей всегда было немного стыдно за это.

С Иванной, лежавшей на холодном металлическом столе, она попрощалась по-своему. Пожелала ей удачи и заверила, что все выполнит наилучшим образом. Она заплела ей косу, аккуратно уложив ее вокруг головы. Смерть разгладила морщины, а Моника вернула ей краски на лицо и решила оставить эффектную черную повязку. Роковая красавица. Мертвая невеста.

Иван выглядел намного хуже, и Монике пришлось порядком повозиться, прежде чем он обрел достойный вид. В итоге жених получился под стать невесте.

Впервые Моника была искренне рада за обоих. Там, наверху или внизу, неважно где, они обретут покой и счастье. Она была в этом уверена.

Сегодня в ее мастерской был аншлаг. Третьим клиентом оказался молодой античный бог. Карл сказал, что это и есть тот самый опасный преступник, сбежавший из тюрьмы и загубивший жизнь целого города. Но разве юноша такой красоты мог быть преступником? Ему не требовались даже ретушь и грим. Смерть не смогла стереть своей пыльной тряпкой оливковый цвет лица, выразительные брови, длинные, словно у маленькой девчушки, ресницы, красивые чувственные губы.

Его привезли к ней после вскрытия. Тюремные патологоанатомы не сильно беспокоились о красоте богов. Моника, на свой страх и риск, переделала шов. Ей хотелось, чтобы в этом совершенном теле идеальность сохранилась и после смерти. Всю картину портила гангрена. Если бы Карл не сказал ей, что юноша отравился, она бы решила, что именно гангрена убила его.

Сегодня утром к ней пришла Эльза. Вначале она ее даже не узнала – выглядела девушка кошмарно. Куда девались тонкая красота, элегантность и лучезарная улыбка? Серое потухшее существо. Вместо портрета талантливого художника – фотография в паспорте.

Она выложила перед Моникой стопку денег и была предельно краткой. Ей необходимо лучшее место и самый дорогой гроб для Коротышки. Моника растерялась и попыталась возразить, что последние два места на старом кладбище выкупила Иванна, на что Эльза просто достала еще одну пачку и положила ее сверху. Но решающим аргументом стали не деньги, а взгляд девушки. Моника вспомнила о старой полуразрушенной могиле с правого края, вначале она была задумана как семейная, но вся династия сбежала из серого города, так и не вернувшись. Пожалуй, можно будет разместить молодого бога там.

DAMANT, QUOD NON INTELEGUNT – «Осуждают, потому что не понимают».

Это изречение должно быть высечено на простом черном камне в изголовье, заявила Эльза. Моника пообещала сделать все возможное. Похороны были назначена на завтра.

Она целый день пробыла в мастерской, а вечером, прихватив Алису, отправилась в булочную.

Долго провозившись с замком, она зашла в бывший источник жизни города. Моника очень любила эту булочную, там всегда было тепло и уютно, в то время когда остальной мир за окном смывало дождем. Теперь же в булочной витал дух запустения.

Моника разрешила Алисе осмотреть все вокруг, а сама села за стол и не заметила, как из глаз полились слезы.

Были они о безвозвратно ушедшем прошлом, о жизни, о смерти, о каком-то щемящем чувстве, которому она не находила определения.

Алиса деловито стучала кастрюлями, формочками, а Моника думала, что ей с этим всем делать. Она не имела ни малейшего представления о выпечке в промышленных масштабах. Но и позволить всему этому умереть, как своим клиентам, она тоже не могла.

Моника бросила беспомощный взгляд на Алису. Девочку получится пристроить к каким-то простым действиям, но рассчитывать на ее помощь во всем не приходится.

Мужчины тоже никогда этим заниматься не будут. Женщины. Да. Ей нужно привлечь других женщин.

– Алиса, мы уходим! – позвала Моника дочь, поднимаясь.

– Но тут так интересно, мама, можно я еще посмотрю?

Моника прикинула риски – ножи, тяжелые предметы, печки. Нет, оставлять ее одну здесь нельзя.

– Пойдем, милая, мне нужно поговорить с одним человеком, а завтра мы вернемся сюда.

– Обещаешь?

– Конечно, обещаю.

Алиса протянула руку, мать крепко взяла дочь за теплую ладонь и поцеловала в макушку.