Текст книги "Танго смертельной любви"

Смены Матиаса менялись от недели к неделе. И даже если он не ночевал дома, Изабелла все равно к нему приходила. Эта была их маленькая тайна. Антонио все реже заглядывал к ней. Говорили, что он увлекся Кариной, которая тоже частенько бывала в пурпурной комнате и с энтузиазмом относилась ко всем маленьким поручениям Антонио. Причем к таким, что он стал все реже отправлять девушку клиентам и все чаще оставлял ее у себя. Теперь за двоих работала Изабелла, но это ее не трогало. Она словно задернула внутренний занавес – отделила фасад от кулис. Там, за кулисами, была настоящая жизнь, она начиналась в четыре утра. А фасад был всего лишь театральным представлением. Отработаешь короткую смену – и делай что хочешь.

Теперь она рисовала не после «нужных людей», чтобы забыться, а каждый день, когда Матиас уходил на службу или же вовсе не ночевал дома. Она одевала его. Сотни эскизов – рубашки на пуговицах и запонках, классические строгие костюмы-тройки, смокинги, наряды для морских путешествий, одежда в колониальном стиле и даже костюм короля. Последний шел Матиасу больше всего.

Она изобретала головные уборы, перчатки и даже обувь. Каждый день Матиас преображался. Сегодня он грустил из-за стычки с заключенным, и утром Изабелла одевала его в наряд эсквайра-рабовладельца, который имел полное право сурово наказать непослушного слугу. На следующий день он был весел, потому что получил какое-то письмо (Изабелла никогда не смотрела на адрес. Если письмо радовало Матиаса, значит, оно пришло от хорошего человека), и она немедленно отправляла его на охоту – в особых штанах с кожаными вставками и шляпе с пером. В таком костюме, надо признаться, он выглядел немного комично, и Изабелла смеялась, добавляя новые детали к ансамблю, которые придали бы ему мужественности. Теперь ее эскизы зависели от оттенков его настроения. Это не имело ничего общего с любовью, о которой спрашивал Матиас. Просто она жила с четырех часов одного утра до четырех другого.

Ее звали Агнета, что значит «целомудренная, святая». Имя как нельзя более точно ей соответствовало. На немного пожелтевшем фото Агнета была словно соткана из белого кружева – наряд, чепец и даже зонтик, который она держала в руках-веточках, были сплетены из него. Матиас представил, чем она может пахнуть – ванилью, белым апельсиновым цветом и ландышами. Сама невинность. Агнета была идеалом, ведь она еще ничего не знала о жизни и о мужчинах. Вначале Матиасу понравилось ее имя, и он написал ей первым. Ответное письмо пришло две недели спустя. Даже почерк был ажурным и витиеватым. И Матиас пропал. Он перечитывал каждое письмо сотни раз, пытаясь за простыми фразами угадать ее запах.

«У нас нынче дожди», «мамочка отправила меня на лето к тете, свежий воздух укрепляет здоровье», «мой младший брат – сущее несчастье!».

Он читал письма вслух Изабелле, советуясь, как ему лучше ответить. Изабелла, к сожалению, оказалась неважным советником. Эпистолярный жанр она так и не освоила.

После первого письма она нарисовала Матиаса в наряде жениха – черная классическая тройка, белая рубашка с жабо. Эскиз показался ей отвратительным. Она решила попробовать снова. Но и на следующий день история повторилась. В образе чужого жениха Матиас выглядел тошнотворно. Тогда она попробовала нарисовать наряд невесты, но той деве с фотографии, кроме кружев, ничего не подходило. А кружева Изабелла не любила, предпочитая им атлас и шелк.

«Мамочка интересуется, достаточно ли вы зарабатываете?» – перешла к делу уже в четвертом письме Агнета. Матиас сообщил ей о титуле и о доле в наследстве, которое когда-нибудь достанется ему. Матушка Агнеты все еще была обеспокоена. «Мамочка спрашивает, в каком доме мы поселимся и будет ли у нас домработница?»

Матиас не думал о домработнице. Он сам убирал свою небольшую комнату и питался сэндвичами из булочной. Иногда Изабелла приносила ему что-нибудь с кухни. Мечта, рядом с которой мысленно он уже успел состариться, начала ускользать.

Матиас был мрачен. Все чаще Изабелла одевала его в темные наряды, а в последнее время даже начала набрасывать костюмы для похорон. Эти ему шли еще меньше, чем свадебные.

Девушка рискнула и однажды за чашкой кофе в маленькой булочной, где девушки традиционно встречались в четыре часа дня, поделилась проблемой Матиаса с Кариной. Так эту историю услышала и Эльза.

С Матиасом ей договориться было сложнее всех, потому что для него единственного из служащих тюрьмы «честность», «долг» и «служба» были не просто набором звуков. Но прекрасная Агнета была так близка и далека одновременно, обещание счастья было слишком заманчивым, а перспектива чересчур реальной. И он тоже дрогнул, как и все мужчины.

Кира и Андерс

Кира даже не заметила его возвращения. По крайней мере, ему так показалось, ведь дома развернулся самый настоящий штаб. Сыновья носились с визгом по просторной гостиной, младший, вихрастый и конопатый, смастерил из остатков швабры лошадь и вообразил себя конным маршалом.

– Третья дивизия направо! – разорялся он.

– Кто так командует, идиот, – старший брат, мелкий и смазливый, как отец, ловким движением выхватил у младшего швабру, и тот свалился на пол, тут же заплакав от обиды.

– Мальчики, прекратите, – между делом бросила Кира, внимательно изучая разложенную на столе схему города. Ее окружали несколько единомышленников – две старушки, чья душа еле теплилась, учитель из школы, где Кира была директором, и заместитель мэра, постоянно вытирающий пот со лба и мечтающий оказаться в собственной постели, а не на патрулировании города.

Младший, быстро оклемавшись от нанесенной обиды, схватил палку и бросился за старшим, намереваясь попасть ему в лоб.

Андерс схватил его на руки.

– Что за печаль заставила тебя взяться за оружие, о мой герой? – с серьезной миной поинтересовался он.

– Папа, он опять меня ударил, и я упал, – тут же принялся жаловаться сын.

– Он орал и маме мешал, – мгновенно нашелся старший.

– А ну, бойцы, давайте успокоимся и будем мыслить стратегически. У вашего генерала есть для вас в запасе план жарких боев, но за ними обязательно следует…

Он сделал паузу. Сыновья, подчеркнуто не глядя друг на друга, с невыносимой мукой на лице пробурчали:

– Перемирие.

– Вот именно.

Он называл это золотым правилом Андерса. Как бы братья ни ссорились и ни дрались, день всегда должен заканчиваться перемирием. Когда они с Кирой уйдут, а в этом городе это может случиться в любой момент, братья должны оставаться друг у друга.

– Бегом наверх, стащить все подушки, взвести все игрушки, разбить военную палатку, – привычно скомандовал отец, регулярно устраивающий сыновьям подушечные бои и способный придумать тысячу и одну игру. Пацанам надо было выпускать энергию. А так как на улице большую часть времени гулять было невозможно, приходилось искать выход из положения в домашних условиях.

Кира быстро взглянула на мужа, краем глаза отметила, что тот, как всегда, решил возникший было конфликт между детьми. Андерс в ответ смотрел на нее. Кира сдула упрямую прядь с глаз.

– Что?

Андерс сделал шаг по направлению к ней и решил воспользоваться советом Карины:

– Кира, я… Я просто подумал, может, я тоже смогу помочь с самообороной? Точнее, я бы хотел…

– Не выдумывай, – жестко перебила его жена, упав под неверным углом, свет электрической лампы преломился в ее глазах, и они стали глубокими, просто бездонными. – Когда меня не будет дома, кто-то должен присмотреть за мальчиками. К тому же наверняка сегодня ночью ты будешь очень занят.

– Послушай, я…

– Или ты уже освободился?

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

– И так, Елизавета, жителей какой улицы вы хотели бы взять под патронаж? – Кира вернулась к одной из старушек. Андерс кивнул и направился к лестнице. Она права, Кира, конечно, права. Нельзя же бросить собственных детей и пойти защищать непонятно кого, пока этот дурацкий Коротышка не пойман. Все верно. Все абсолютно верно.

Эльза и Коротышка

Эльза проснулась на рассвете. У Коротышки был жар, он метался во сне и захлебывался криком. Девушка приложила руку к его лбу – высокая температура. Она стащила с Коротышки футболку, на секунду залюбовавшись мускулистым торсом. Встала и чуть не рухнула на пол – нога жутко болела. Прихрамывая, Эльза добрела до плиты. Коротышке необходимо как можно больше пить. Она поставила кипятиться чайник. Один за другим обшарила все ящики деревянного комода, стоявшего на кухне и вмещавшего скромные пожитки Альберта. Ни в одном из них не было жаропонижающего. Эльза вспомнила об аптечке в ванной наверху, но путь на второй этаж показался ей еще длиннее и тяжелее вчерашнего путешествия по лесу.

Эльза включила маленькое портативное радио, стоявшее на кухонной плите, оно немедленно отозвалось монотонным шипением. Сигнал не пробивался. Эльза покрутила колесико и поймала слабую, почти призрачную волну. Играл джаз. Девушка оставила музыку, Коротышке звуки не мешали, а она не любила полную тишину. Налив себе в чашку крутого кипятку и заварив настой для Коротышки, Эльза сделала глубокий вдох и направилась к лестнице, ведущей наверх. Нога отказывалась сгибаться, пришлось тянуть ее за собой. В аптечке оказался аспирин. Эльза вновь спустилась вниз, открыла кран, и, набрав в стакан воды, развела в ней таблетки. Подойдя к Коротышке, метавшемуся во сне, взяла его за голову и сквозь полуоткрытые губы влила раствор. Осторожно положила голову обратно на подушку и погладила по лбу.

– Все будет хорошо, – прошептала она. Затем осторожно развязала ремень и размотала повязку на его ноге. Та выглядела плохо – распухла и налилась багрянцем. Конечно, ему нужен врач. Но пока они не доберутся до яхты, об этом и речи быть не может. Эльза снова набрала в таз воды, промыла рану и замотала ее свежим полотенцем. Пора было подумать еще об одном долге.

Прихрамывая, она добрела до входной двери. Дождевик высох, она натянула его и вышла за дверь. Влажные капли разбились на миллиард молекул дрожащих в воздухе и искажающих скупой свет. Глубокие сочные оттенки травы и листьев окутывали дом и придавали ему вид объемной картинки. Гул водопада. Здесь было по-своему красиво. Но Эльзе было некогда любоваться живописностью пейзажа. Глубоко вдохнув, она пустилась в путь. В этот раз не бежала, спешить было некуда. Небо окрасилось светло-серым цветом, в ближайшие пару часов ливня не ожидается. За этот год она прекрасно научилась разбираться в оттенках дождевого неба.

Спустя сорок минут она была на месте. Разметав в стороны листья, достала Патрика. Бедняга промок, но выглядел более или менее пристойно. Оставив книги, превратившиеся в жалкую груду мокрой бумаги, и крепко прижав чучело собаки к себе, Эльза пустилась в обратный путь, внимательно глядя себе под ноги. Довольно скоро по пути ей встретилось несколько кустиков подорожника, сорвав парочку листьев, положила их в карман дождевика. Вскоре, немного свернув с пути, она очутилась на поляне с дикой малиной и ежевикой. Прижав к себе Патрика одной рукой, другой она срывала ягоды с куста и торопясь засовывала в рот прямо горстями, не обращая внимания на их сок, стекающий по подбородку. Впервые за долгое время она действительно была голодна.

Насытившись, Эльза свернула из одного листка подорожника конвертик, до краев наполнив его плодами. Так, в одной руке с Патриком, в другой с ягодами, она вернулась в хижину.

Патрика поставила перед камином, предварительно очистив шкуру собаки от налипших на нее тонких веток и листьев. Аккуратно пересыпала ягоды в блюдце. Когда Коротышка придет в себя, она заставит его их съесть. Затем тщательно промыла листья подорожника – из курса токсикологии она помнила, что их издавна использовали для дезинфекции и лечения ран. Правда, переломы ими не врачевали, но в сложившейся экстренной ситуации надо было использовать все имеющиеся в наличии средства. Народная медицина лучше, чем ничего. Она приложит листья к больной ноге Коротышки, когда он очнется. А сейчас время подумать и об узнике.

На полке холодильника она нашла подозрительного вида головку сыра, а в буфете бутылку недорогого вина, сразу обратив внимание, что ее Альберт угощал чем-то другим. Возможно, в доме есть кладовая, надо будет заняться поисками. Эльза отрезала кусок сыра, добавила к нему пару крекеров, налила вино в бокал, и, составив все на глиняную уродливую тарелку (сам он, что ли, посуду мастерит?), направилась вниз.

Альберт не спал, в полутьме глаза его лихорадочно блестели. Главное, чтобы у него не вспыхнул жар, Эльзе не хотелось причинять ему еще больший вред, чем тот, что она уже нанесла. В сущности, бедняга просто оказался не в то время не в том месте.

– Поешь. – Она поставила тарелку и бокал так, чтобы он смог дотянуться рукой.

– Ведро, – пробормотал художник.

– Что? – не расслышала Эльза.

– Ведро с крышкой, – повторил он медленно.

Эльза замерла на секунду и даже немного смутилась. Как же она не подумала? Она оглянулась вокруг – ведро стояло в дальнем углу. Она поднесла его к Альберту, тот поднялся на ноги и уставился на нее.

– Что? – не поняла Эльза.

– Уйди.

– А, прости. – Эльза с трудом соображала. Она попыталась стряхнуть с себя усталость, но ничего не вышло. Она. Ей было не до неудобств Альберта, мозг разъедала одна мысль: чем помочь Коротышке?

– У тебя есть дезинфицирующая жидкость?

– Нет.

– Ясно.

Она развернулась и пошла наверх. Села напротив Коротышки и стала ждать. Про еду, сон и собственную боль девушка забыла напрочь. Спустя пару часов любимый пришел в себя, попытался сесть и застонал.

– Лежи, – встрепенулась Эльза и бросилась на кухню. Схватила блюдце с ягодами, налила остывший отвар в чашку и принесла Коротышке.

– Поешь и запей.

– Не хочу пить, – скривился тот, схватил полную горсть ягод, разжевал и тут же выплюнул на блюдце. – Кислятина.

– Тогда просто отвар выпей.

– Не буду. Он мерзкий.

– Не капризничай. – Эльза взяла чашку, прижала к его губам и надавила. – Пей.

Было жаль испорченных ягод.

– Не хочу. – Он оттолкнул ее руку, расплескав часть жидкости. Эльза замерла и принялась мысленно считать до десяти. Затем сделала три глубоких вдоха диафрагмой. Бешенство, словно разъяренный пес, спряталось в конуру по приказу хозяина.

– Милый, это для твоей же пользы. – Она принялась увещевать его мягким голосом, которым обычно разговаривала с детьми: – У тебя ночью был жар, я сбила температуру аспирином, но его не так много. Ты должен пить как можно больше жидкости, чтобы температура упала. Мы не можем здесь задерживаться надолго. А тебе необходимо быть в форме, чтобы двигаться дальше.

– В форме? – Он зло прервал ее. – О какой форме ты говоришь? У меня сломана нога! Я не смогу идти.

Эльза поднялась с кресла и направилась к чайнику, чтобы приготовить новую порцию отвара. Коротышка не сводил с нее глаз. Как всегда в сложных ситуациях, он был напуган, не имел ни малейшего представления, что происходит, но был уверен – Эльза знает, что делать. Она говорила, что нужно идти дальше, но он вряд ли сможет, нога так ужасно болит. А вдруг перелом настолько серьезен, что он больше не сможет ходить, или, чего доброго, останется хромым на всю жизнь? А возможно, ногу надо будет ломать и по частям собирать заново. От этих мыслей, сердце заколотилось как сумасшедшее, стало тяжело дышать, он начал делать мелкие вдохи, что лишь усугубило ситуацию. Такие приступы у него начались в тюрьме. Коротышку снова бросило в жар, грязные джинсы вмиг промокли, что было невыносимо, они и так чудовищно воняли. Ему начало казаться, что сейчас он задохнется от этой вони. Ладони вспотели, желудок скрутило, ему нужно в туалет!

Эльза почувствовала его паническую атаку. Повернулась и пристально посмотрела на бьющегося, как рыба, вытащенная из воды, с выпученными от ужаса глазами, Коротышку. Она смягчила голос, придав ему максимальную доброту и уверенность:

– Ты справишься, не переживай, я все для этого сделаю. Только ты должен меня слушаться.

Наверное, похожее чувство испытывает маленький хорек перед тем, как его проглотит удав. Ее голос звучал, как дудочка крысолова, ему невозможно было противиться. Коротышка поднял голову, посмотрел ей в глаза и медленно кивнул.

– Сейчас ты выпьешь весь отвар до дна, – все так же спокойно продолжала Эльза. – А потом поспишь. Когда проснешься – все уже будет хорошо. Я обещаю. Просто доверься мне и делай все так, как я говорю.

Он снова кивнул, желудок отпустило. Дыхание стало выравниваться. Пять минут спустя отвар был готов. Медленно он выпил его по глоткам, стараясь не морщиться, потому что Эльзе это не понравится. Спустя десять минут атака закончилась, он расслабился, сердцебиение улеглось. Он погрузился в глубокий сон.

Эльза потрогала его лоб – температура снова поднималась. Она осторожно отодвинула край повязки – рана становилась темно-багровой. Только бы не заражение крови. Эльза заметалась по комнате, как торнадо, концентрируя всю мощь своего бешенства в себе, но попутно нанося ущерб окружающему миру – случайно толкнула низкий столик, сбила уродливую глиняную чашку (та умудрилась не разбиться). Метания прервал стук в дверь. Эльза замерла. Кто мог прийти в удаленную хижину? Она была уверена, что Альберт живет полным отшельником. Стук повторился. Парни с непроницаемыми лицами? Эльза перестала дышать.

– Альберт, ты дома? Открой, Альберт, – женский голос показался знакомым. Настойчивый стук в дверь продолжился. – Альберт, это я! Мария!

Мария?

Иванна

Иванна проснулась в три часа утра. За окном беспроглядная темень, звуки неутихающей с вечера бури, полосы дождя, разрезающие кобальтовую пленку ночи. Словно дитя черной пантеры пытается вырваться из клетки и помчаться к матери. Жалобно рыдает, угрожает, несет в себе опасность и смерть, готовое на все ради такого долгожданного покоя возле материнского тепла.

Иванна зажгла свет в комнате, тусклый свет лампы тут же отразился в голом окне, выходившем в тупик. Там никого никогда не было, но Иванне почему-то стало не по себе. Казалось, там, в темноте, затаилось чудовище, терпеливо дожидающееся своего часа, чтобы напасть, растерзать, не дав закончить то, ради чего она жила все это время. Не пустить ее на встречу с собственным демоном.

Она подошла к шкафу и распахнула его. Три вылинявших, потерявших форму наряда: две длинные юбки, похожие на те, что носят старые цыганки в ее родной стране, и две кофты в пару к ним, некогда бывшие блузками веселой расцветки. Узор утерян, впрочем, всякая схожесть с блузкой тоже. Имелось у нее и одно «парадное выходное платье», которое она однажды надела на инаугурацию мэра, а спустя десять лет на его же похороны. Здесь никто долго не задерживался, даже мэры. Но все эти наряды совершенно не годились для грядущего события. Ей нужно нечто абсолютно иное, совершенно особенное.

Иванна ничтоже сумняшеся отодвинула тряпье в сторону и извлекла из недр большого старого шкафа чемодан. Добротный, сделанный некогда папочкой на заказ из лаковой кожи крокодила. Его избороздила легкая паутина трещин, впрочем, это лишь придавало ему налет винтажности и дороговизны. Этакая бесценная вещь, к которой владельцы относятся с особым шиком людей, не считающих денег.

Иванна даже подумывала написать в завещании, чтобы ее похоронили вместе с этим чемоданом и всем его содержимым. Как память о прошлом и обо всем хорошем, что было у нее в жизни.

Она не знала, когда умрет. В принципе, начиная с завтрашнего дня у нее и не было никакого резона задерживаться на этом свете. Но сегодняшний день станет главным во всей ее жизни.

Она открыла чемодан. Свету показались платья, переложенные тонкой папиросной бумагой, после стольких лет еще пахнущие лимитированными французскими духами! Никакого тлена и затхлости, лишь призрак больших денег и праздничного яркого мира.

Иванна достала первое платье – нежно-сливочный шелк с кружевными вставками. Когда-то она думала, что выйдет в нем замуж за Ивана. Она приложила платье к себе и закрыла глаза. Время пощадило наряд, но оказалось беспощадным к ней. Как бы она ни старалась, контуры тела утратили былые очертания, формы – упругость и нужные округлости. В этом наряде она будет просто смешна. Пародия на невесту. Главная роль в дрянной мелодраме или фильме ужасов.

Иванна поколебалась. Выбора у нее все равно не было. К тому же она давно решила, что все произойдет именно так. Смешно рушить свои планы из-за пары лишних килограммов.

Иванна решила рискнуть. Этот мерзавец не заслужил ничего другого! Мертвая толстая невеста – как поэтично!

Она встряхнула платье. Невесомый материал закружил в воздухе, словно невинность, рухнувшая вниз под грузом жизненных невзгод. Зажмурившись, Иванна попыталась надеть платье. В этот день судьба ей благоволила. Наряд вопреки всему сел как влитой. Иванна решила, что это хороший знак – значит, то, что она делала, было своевременно и правильно, иначе боги не дали бы ей надежды на триумф. В противном случае сейчас бы она металась по дому в поисках подходящего наряда. Даже удивительно, почему она не подумала об этом заранее. Скорей всего из-за совершенной уверенности в том, что все будет так, как она задумала.

В чемодане нашлись и туфли. Ужасно старомодные, но тем не менее удобные. Низкий устойчивый каблук, мягкая кожа от Bally. Она всегда предпочитала эту марку.

Длинное платье прикрыло туфли, а они, в свою очередь, придали фигуре некую стройность.

Иванна наконец-то осмелилась посмотреть на себя в зеркало. Ну что же, предложи ей кто-нибудь сыграть безумную старуху в трагикомедии, она, не колеблясь, выбрала бы именно этот образ. Отвратительно. Пародия на саму себя, насмешка судьбы. Жизнь – это самое жестокое, что может случиться с человеком. Особенно с красивой женщиной, и никакое платье ее не спасет.

В три часа ночи вряд ли кто-то займется ее преображением. Хотя…

Моника проснулась от грохота в двери мастерской. Окно их с Карлом спальни выходило во двор, в который обычно привозили клиентов. Но ее никогда не беспокоили раньше девяти утра – времени открытия мастерской. Стук был настойчивым, он раскатывался громогласным эхом по близлежащим улицам и был похож на возродившиеся раскаты грома, который прекратил гневаться всего несколько минут назад.

Быстро накинув халат, Моника распахнула шторы, подняла жалюзи и, открыв створки окна, закричала от ужаса.

Карл оказался рядом в ту же секунду.

– Что случилось, родная? – Он положил руку жене на плечо, прижимая ее к себе, готовый защитить от всех сложностей внешнего мира.

Моника не смогла вымолвить ни слова, лишь кивнув в сторону окна.

– Матерь Божья, – проговорил он, выглянув в окно, одновременно ругнулся и перекрестился.

В темноте сада стоял призрак смерти. Белое платье в пол, седые длинные волосы. Призрак молча смотрел на Карла.

– Что вам нужно? – требовательно спросил он. Никогда не веривший в призраков, он их не боялся. Потустороннее, по его мнению, ничуть не страшнее реального.

Услышав вместо ответа шорох за спиной, он обернулся. Жена, накинув халат, бросилась вон из комнаты. Карл последовал за ней.

– Моника! Ты куда?

– Тише, Алису разбудишь, – тихонько ответила жена, сбегая вниз по ступеням.

– Ты куда? – потребовал обеспокоенный Карл.

– Это ко мне! – заверила его Моника.

Она быстро спустилась на первый этаж, подошла к входной двери и распахнула ее. На улице снова начинал накрапывать дождь. Времени, должно быть, около четырех утра, скоро рассвет, но из-за туч его еще долго не будет видно.

Дождь шел всю ночь, как всегда в этом городе. Подошва домашних туфель Моники моментально промокла, и ей казалось, что она идет босиком по крупной мокрой гальке, которой была вымощена дорожка, петлявшая от крыльца дома ко входу в мастерскую.

Карл, выбежавший вслед за женой на улицу, схватил Монику за руку.

– Ты с ума сошла! Немедленно в дом. Это опасно, может, еще кто-то сбежал!

Моника остановилась и, развернувшись, поцеловала мужа с большой нежностью.

– Никто не сбежал, ты же прекрасно знаешь. Иди назад, это ко мне, – попросила она. – Это Иванна.

– Иванна? – Карл на секунду опешил и тут же рассмеялся от облегчения. Как же он мог не узнать сумасшедшую бабку? Но зачем она пришла в такое время?

– Может, она ко мне? – Он сразу вспомнил о причинах возможного беспокойства старухи.

– Тогда бы она постучала в дом, – возразила Моника, мягко освобождаясь из крепкой хватки мужа.

– Давай спросим, – предложил Карл.

– Спросим у Иванны? – усмехнулась женщина.

Карл снова крепко взял Монику за руку. Вдвоем они не помещались на узкой дорожке, поэтому пошли по обе стороны от нее, путаясь в мокрой высокой траве, которую давно стоило скосить.

– Я покошу завтра, – пообещал Карл.

Моника кивнула, ничего не сказав.

Они обогнули дом, по пути включая все светильники, спрятанные в траве и ждавшие своего звездного часа. Раньше им никогда не приходилось светить во тьме. В этом саду по ночам никто не гулял. Да и днем, собственно, тоже. И вот сейчас, словно волшебные светлячки из детской сказки, светильники вспыхивали один за другим, освещая смешные украшения сада, прятавшиеся в траве. Гномики, маленькие улитки, крошечные горшки для ярких цветов. Карл смотрел и поражался, как так получилось, что он не замечал их? И когда Моника успела посадить все эти цветы и расставить в саду декор?

Сад напоминал сказочную поляну. Казалось, сейчас из травы взлетят маленькие феи и эльфы, чтобы унестись в свою мифическую страну, оставив их один на один с реальностью наступающего дня.

Синхронно, держась за руки, они завернули за угол дома. Дождь усиливался. За спиной Иванны светил фонарь, и Карл с Моникой застыли, любуясь невероятным фантасмагорическим зрелищем.

Стройная, высокая, крепкая женщина в свадебном платье. Белые волосы разбросаны по плечам, на лице черная повязка. Карл подумал, что ею вполне можно пугать заключенных в тюрьме. Заключенные…

– Иван – это твой муж? – спросил он, обо всем догадавшись.

Игнорируя вопрос, Иванна протянула Монике маленькую картонную коробочку. В прыгающем на ветру свете фонаря Моника прочитала название – «Краска для волос». Надо же, она думала, что такую уже давно не выпускают.

– Ты хочешь покрасить волосы? – догадалась она.

Иванна кивнула.

– У нее мужа сегодня переводят, кажется. Иван Янкович, – пояснил жене Карл.

Иванна продолжала его игнорировать, глядя в упор на Монику. Та обо всем догадалась.

– Иди в дом, я всем займусь, – попросила Моника супруга.

– Да его твоя внешность меньше всего будет волновать, если ты его и сможешь каким-то чудом увидеть! – крикнул Карл.

Иванна посмотрела на него единственным глазом настолько красноречиво, что он решил не вступать в перепалку.

– Иди в дом, Алиса может проснуться, – снова мягко попросила жена и направилась к мастерской. Старуха последовала за ней. Карл, глядя в спину двум женщинам, понял, что их лучше оставить в покое и постараться урвать для себе еще пару часов сна. День сегодня опять будет сложным и выматывающим.

Развернувшись, он направился в дом, по пути приседая и разглядывая цветочные горшки и не переставая поражаться жене – и как только успела?

– У меня клиент, – предупредила Моника Иванну, открывая дверь.

Та индифферентно пожала плечами и проследовала за ней.

Моника включила хирургический обжигающий свет. На улице в ту же минуту обрушился дождь. Две женщины, каждая несчастная и счастливая по-своему, казались парой на ковчеге. Компанию им составлял мертвый мужчина.

Моника кивнула на свой передвижной стульчик, жестом приглашая Иванну сесть. Затем критически осмотрела краску.

– Она слишком старая и черный цвет подчеркнет… Подчеркнет усталость, – неожиданно для самой себя она решила избежать слова «морщины». В груди было тепло, ее захлестнул какой-то невероятный прилив нежности к старой женщине, сидевшей перед ней на стуле. Та верно и преданно ждала своего любимого долгие годы. Невероятная сила чувств. Эмоции, перед которыми Моника всегда благоговела. Безусловно, Иванна была достойна большего, чем старая черная краска для волос. – У меня есть другая, более натуральная, тебе пойдет, – предложила она.

Иванна кивнула. И хотя она всю жизнь была жгучей брюнеткой, невероятно гордившейся своими роскошными волосами, в ней неожиданно проснулось какое-то совершенно девичье желание примерить новый образ. Хотя Иван этого и не заслужил. Во время их грядущей встречи он должен сразу понять, во что превратил ее жизнь и за что был ею уничтожен.

Моника принялась колдовать. Нанесла краску на длинные, все еще удивительно густые волосы Иванны. Мистер Смит с легким неодобрением взирал на процесс, протекавший в гробовой, в прямом смысле этого слова, тишине. Какая фривольность!

Седые волосы схватились краской моментально. Продумав все, что понадобится ей для парадного грима, Моника предложила Иванне лечь на металлический стол, вроде тех, которые используют в прозекторской. Другого способа смыть краску не было.

Иванна безропотно выполнила просьбу.

– Ты похожа на мертвую невесту, – не сдержалась Моника. Иванна закрыла глаза, всем своим видом давая понять, что не настроена слушать глупую болтовню.

Спустя несколько минут привычными жестами Моника смыла краску с волос, укутала их полотенцем, лежавшим в шкафу, которым она обычно промокала тела покойников после помывки.

После этого она подкатила к себе металлическую тумбочку и открыла первый ящик. Профессиональный грим – это то, что нужно, чтобы максимально скрыть следы разрушения пережитыми невзгодами и вызвать из глубин призрак былой красоты. Она потянулась к черной повязке, чтобы снять ее, но Иванна перехватила ее руку и покачала головой.

– Ладно, я оставлю, – поняла без слов Моника.

Быстро нанесла базу, толстый слой грима, очертила брови, высветлила уголок глаза, нанесла пигмент на блеклые губы – и не поверила своим глазам. Женщина кого-то ей напоминала, только она не могла вспомнить кого. Возможно, героиню старого фильма. Красота пробилась сквозь запустение, как тонкие веточки плюща прокладывают свой путь сквозь сердце старого гранита. Крупные, классические черты лица, скулы, сохранившие форму, некогда пухлые губы. При надлежащем уходе Иванна могла бы кружить головы до самого смертного одра, на котором она, впрочем, сейчас и лежала. На долю секунды Моника ею залюбовалась.

Поняв, что процесс окончен, Иванна села. Моника спохватилась, размотала полотенце и расчесала густые русые волосы. Краска полностью закрасила седину.

– Я заберу их вверх? – предложила она женщине.

Иванна снова покачала головой.

– Хорошо, тогда просто высушу.

Моника сушила волосы, тщательно расчесывая их частым гребнем, и ей казалось, что они рассыпают отблески по всей мастерской. Она даже обругала себя за излишнюю романтичность – да что это с ней? Расчувствовалась из-за чужой истории любви.