Текст книги "Финальная шестерка"

Глава двадцать первая

ЛЕО

Атмосфера сгущается. Киб прокручивает мой вопрос в своем искусственном разуме, все остальные таращат на нас глаза. Смотрю украдкой в сторону Наоми и Дот, желая прекратить эту неловкую ситуацию, но они обе куда-то скрылись. Киб внезапно нажимает кнопку у себя на руке, и в зал врывается генерал Соколова. Ох, не к добру это – как для меня, так и для Наоми, если генерал заметит ее отсутствие. Давай уже скорее, любимая!

– Кому это вздумалось задавать посторонние вопросы, срывая тем самым занятия?

Я ежусь под ее взглядом. Многие радуются, что я так подставился, – только Цзянь, Анри и Сидни сочувствуют мне. Но тут появляется Дот, а за ней Наоми, незаметно сливающаяся с толпой. Если ее часть плана удалась, уже легче – теперь надо как-то о себе позаботиться.

– Мне жаль, что мой вопрос вызвал такие проблемы, – говорю я генералу и Кибу. – Я просто хотел узнать.

– Я тоже, – неожиданно подает голос Цзянь. – Думаю, нам всем интересно.

Шлю ему благодарственную улыбку. Похоже, теперь всем достанется, но генерал, вздохнув, говорит:

– Хорошо. Положим раз и навсегда конец всем слухам и сплетням.

Наоми, поймав наконец мой взгляд, прикладывает руку к сердцу и выговаривает неслышно: «спасибо».

– Я наблюдала за событиями с борта МКС и могу поручиться, что россказни о заговоре – полная ложь. Россия не саботировала миссию в своих целях. Произошел обыкновенный технический сбой, послуживший уроком нам всем.

Мне становится по-настоящему интересно. О русском заговоре я лично слышу впервые, но не зря же генерал заподозрила, что я именно о нем спрашивал.

– Что это был за сбой? – В вопросе Сидни слышится недосказанное: «И не повторится ли он опять»?

– Отвечу без протокола: экипажу «Афины» предписывалось создать на Марсе закрытую экосистему типа земной. Поскольку все астронавты погибли одновременно и произошло это ночью, мы полагаем, что непредвиденная химическая реакция в жилом модуле привела к утечке кислорода во время сна. – Генерал опускает голову. – Мы не успели помочь им.

Значит, они задохнулись. Трудно вообразить весь ужас их последних мгновений. Почему же об этом никто не знал?

Генерал, словно разгадав мои мысли, продолжает:

– Но это всего лишь версия. Поскольку технику некому стало обслуживать, наш мониторинг нельзя считать достоверным. Отдел по связям с общественностью НАСА решил не выдвигать никаких теорий, чтобы не причинять еще больше страданий семьям погибших – того же я жду и от вас. Я сочла нужным рассказать вам об этом лишь потому, что причина марсианской трагедии уникальна и на Европе повториться не может. У нас достаточно своих сложностей – будущей финальной шестерке незачем задумываться о том, что в принципе невозможно.

– Почему невозможно? – спрашивает Анри. – Наш надувной модуль…

– Обеспечит вам стопроцентную безопасность. С «Бигелоу Аэроспейс» мы начали работать уже после Марса, и это совершенно новый уровень защиты. Кроме того, на Европе, в отличие от Марса, искусственную экосистему создавать не придется. Там есть океан и почва – надо всего лишь пробурить лед, чтобы добраться до них. Что возращает нас к прерванному уроку, – добавляет генерал, посмотрев на Киба. – Я ответила на ваши вопросы и хочу надеяться, что больше мы не вернемся к теме «Афины».

Она уходит, и мне начинает казаться, что кто-то спрашивал ее об этом еще до меня – с чего бы она иначе так быстро сдалась?

– Кое о чем она умолчала, – тихо замечает Цзянь рядом со мной. – Ты знал, что доктор Такуми получил свое назначение уже после неудачи на Марсе?

Нет… я не знал.

На выходе из космического отсека кто-то трогает меня за плечо.

– Что, итальянец, сдрейфил? – фыркает Беккет. – Хочешь домой к маме-папе, подальше от большого страшного космоса?

Меня охватывает ярость при упоминании о семье и доме, которых у меня больше нет.

– Ага, размечтался. Ты сам боишься, только не космоса, а меня. Хоть и строишь из себя супермена.

– Ври больше. Ты для меня не угроза.

– Чего ж ты так старался скинуть меня с десяти тысяч футов?

Беккет осекается и бледнеет. Думал, что я ничего не понял. Что только он и его нечистая совесть об этом знают.

– Ты что несешь? – Он хочет представить это как плод моего больного воображения, но актер из него паршивый.

– Я видел, что ты делал с моей портупеей: пытался меня убить. И продолжал бы в том же духе, да боишься, что тебя исключат. Скажи мне, Беккет: что такого страшного в Белом доме, раз ты даже на убийство готов пойти?

На секунду мне кажется, что он готов признаться во всем, но он поворачивается и уходит, буркнув:

– Выдумываешь черт знает что.

– О чем это вы? – шепотом спрашивает Наоми.

– Потом расскажу.

– Утром Ларк говорила, что перед ужином у нас будет свободный час. Встретимся на нашем месте? Мне тоже надо что-то тебе сказать.

Мысль о свидании с ней напрочь вышибает Беккета из моей головы.

– Конечно.

Когда я поднимаюсь на телескопическую башню, Наоми уже стоит там, опершись на перила, и смотрит на звезды. Услышав мои шаги, она оборачивается с несмелой улыбкой.

– Привет. – Я целую ее в лоб. – Что сказать-то хотела?

– Ты на меня не сердишься?

– За что это? За терки с генералом?

– Ну да. – Она переплетает свои пальцы с моими. – Я тут готовилась извиняться, а ты даже и ничего.

– После того, что я делал во время землетрясения, ты, думаю, поняла, что я не умею на тебя злиться. Надо бы поработать над этим. Ты давай извиняйся, мне интересно.

– Я же не предвидела, что Киб вызовет генерала… В общем, так. Я знаю, как важна для тебя эта миссия, и сожалею, что ты попал на заметку из-за меня. Но если то, что я думаю про РСБ, и то, что пишут в «Космическом конспираторе», правда, скажу прямо: тебе лучше остаться.

Я заправляю прядку волос ей на ухо, не находя слов. Обо мне давно уже так не заботились – я забыл, что значит быть для кого-то дороже всех. И до этой самой минуты не понимал, как мне этого не хватает.

– Ну, я все-таки пострадал не напрасно, – говорю я, когда голос ко мне возвращается. – Узнал кое-что интересное. Цзянь мне сказал, что доктора Такуми вроде бы повысили сразу после марсианской трагедии.

Глаза Наоми широко раскрываются.

– Ух ты, как вовремя. – Подумав немного, она добавляет: – Может, узнаем больше, когда… если Дот все же явится. Если меня раньше за измену не арестуют.

Не понимаю, как она может так легко говорить об этом.

– Ты хоть чего-то боишься на этом свете?

Наоми с полуулыбкой отводит взгляд.

– Да. Потерять тех, кого я люблю. До ужаса. Видишь, не такая уж я бесстрашная, просто вид делаю.

В моих глазах это только возвышает ее.

– А ты сам? – говорит она. – Рвешься в космос, несмотря на все риски.

– Понимаешь, раньше я боялся того же, чего и ты, а потом бояться мне стало нечего. Даже смерти… ее в последнюю очередь. Теперь, когда я нашел тебя, старый страх вернулся ко мне с новой силой.

Она, со слезами на глазах, обнимает меня и нежно целует. Потом ее пальцы забираются мне под рубашку; мы опускаемся на пол и целуемся так, как будто это наша последняя ночь.

Глава двадцать вторая

НАОМИ

Мне снится чудесный сон. Я снова дома, и Лео с нами; мы все сидим за столом, где вырезаны наши с Сэмом инициалы, но тут я слышу какой-то ритмичный писк. «Что это?» – спрашиваю я. «О чем ты, азизам?» – недоумевает мама. «Ты же знаешь, это морзянка. Просыпайся давай!» – Сэм, перегнувшись через стол, трясет меня за плечи.

Рывком сажусь в постели, и у меня отваливается челюсть: я вижу идущую ко мне Дот. Зажимаю себе рот, чтобы не заорать в голос. Мой план сработал!

Дот останавливается ровно посередине комнаты. Ее нагрудный экран светится, и символы на нем сопровождаются вибрирующим, режущим ухо гулом – кровь стынет в жилах от этих нечеловеческих звуков. Дот, опять-таки морзянкой, передает «сними копию»: голосом она не пользуется на случай, если снаружи кто-то бодрствует в этот час. Я внушила ей, что это секретное задание доктора Такуми и генерала. Стыдно, конечно, но медлить некогда. Включаю свет, хватаю блокнот и ручку, записываю одну формулу за другой.

Еще немного, и весь экран заполняет изображение, от которого я чуть со стула не падаю. Клетка с тремя ядрами! Точно как РСБ!

Дописываю, вся дрожа, последние цифры. Экран гаснет, Дот поворачивается и шаркает к двери.

– Спасибо, – шепчу я ей вслед.

Показанная мне клетка сама по себе открытие, но нужно еще расшифровать все, что я записала. Следующие два часа я занимаюсь именно этим и раскрываю наконец главную тайну.

C55H72O5N4Mg – CH4 – Хлорофилл – Метан – Европа.

На Европе обнаружены хлорофилл и метан.

Комната вокруг меня вращается колесом. Хлорофилл и метан означают жизнь! Те самые биоподписи, которые я искала. Моя гипотеза доказана: нам вводят вакцину, полученную из инопланетных живых организмов!

В итоге некоторые из нас, как верно подметил Лео в бассейне, уподобляются им – а некоторые их даже видят, о чем свидетельствует мнимый бред Саки и нервный срыв Каллума. Остальные могут ничего не понять до самой высадки на Европе. Я вскакиваю, не в силах больше сидеть на месте. Тайна доктора Такуми превосходит самые изощренные вымыслы «Космического конспиратора» – но как НАСА и другие уважаемые агентства допускают это? И почему?

Может быть… они просто знать ничего не знают? Доктор Такуми и генерал Соколова полностью контролируют роботов, обеспечивая секретность полученной от них информации. Так ли это? И какова их конечная цель?

Ясно одно: я не вытерплю до утра, не поделившись всем этим с Лео. Я просто взорвусь. Мы договорились, что не будем ходить друг к другу, но по сравнению со всем, что я уже сотворила, это очень мелкое нарушение.

Надеваю свитер поверх пижамы, сую ноги в шлепанцы, беру фонарик. Иду по коридору к мальчишескому крылу, представляя, что скажет Лео… что скажет весь мир, когда я обнародую свое шокирующее открытие. Найти бы способ передать все кому-нибудь вроде доктора Вагнер, чтобы родные не поплатились за мое хакерство…

Но я не одна здесь! В коридоре стоит еще кто-то, тоже с фонариком – Беккет Вулф!

Дрожащими пальцами пытаюсь выключить свой, чтобы улизнуть незаметно, но поздно. Беккет светит мне прямо в лицо.

– Гуляем после отбоя? А если я доложу?

Мне почему-то кажется, что он уже давно здесь торчит… ждет чего-то.

– То же самое относится и к тебе, – парирую я.

– Я просто воздухом хотел подышать, а вот некоторые ночью к своему парню шастают.

Уже лучше… про Дот он явно не знает. Выпрямляюсь и со всем отпущенным мне презрением говорю:

– Глупости. Мне не спалось, вот и вышла пройтись. Ничего скандального в этом нет.

Идя обратно, я слышу, как Беккет напевает что-то знакомое:

 
Когда я стану главным, ты к стенке пойдешь,
И никто уже не спросит, где правда, где ложь.
 

Эта мелодия преследует меня всю дорогу до моей комнаты. Я ее знаю: классическое что-то, тех времен, когда мои родители были маленькими – почему же она меня так пугает? Точно. Это песня группы «Радиохед», и называется она «Параноид Андроид». Может, Беккет видел больше, чем говорит?

Глава двадцать третья

ЛЕО

Будит меня не звонок, а некто вошедший без стука. Ларк! Сажусь, прикрывая грудь.

– На завтрак в столовую не пойдем, – объявляет она вместо доброго утра. – Доктор Такуми устраивает в медиакомнате пресс-конференцию – одевайся и дуй туда.

– А что слу…

Но она уже переходит дальше. Чует мое сердце, не к добру это.

– Не знаете, случайно, в чем дело? – спрашиваю Анри и Евгения, встретив их в коридоре. Они тоже без понятия, но волнуются, похоже, не меньше меня.

Мрачный доктор Такуми стоит под прицелом полудюжины камер. Посторонние в учебном центре? Совсем плохо дело.

Мы втроем садимся к Дэву во второй ряд – он тоже не в курсе, само собой. Наоми что-то не видно. Занимаю ей место у прохода и сижу, не спуская глаз с двери.

– Смотри! – говорит Дэв, толкая меня.

С другой стороны появляется генерал Соколова, ведущая за руку Дот. Та спотыкается, как будто только что ходить научилась, и отвечает на приветствие Сидни Перл пустым взглядом, словно видит ее впервые. Мне становится жутко.

– Что происходит?

Ух, наконец-то Наоми пришла. Раз она тут, значит ее не замели… так ведь?

Дот тяжело, с помощью генерала, поднимается на сцену.

– Похоже, перезагрузили ее, – говорит Дэв.

– Перезагрузили? Это еще зачем?

Но доктор Такуми уже подходит к микрофону под объективами камер.

– Ночью в Космическом центре Джонсона произошла попытка хакерского взлома. Спешу заверить, что никакого ущерба мы не потерпели, но действовать пришлось быстро. Взломать пытались одного из наших роботов высочайшего класса по имени Дот, вследствие чего мы вынуждены были вернуть его к первоначальным настройкам, стерев память и функции. Дот придется заново всему обучаться, и на Европу с финальной шестеркой она не полетит.

Все дружно ахают, Наоми хватается за мою руку. Видя, как она паникует, я сохраняю мину игрока в покер, хотя внутри сам весь трясусь, как желе.

– Но экспедицию, тем не менее, будут сопровождать два робота, – продолжает доктор Такуми. – Недавно мы закончили тестировать запасную модель – она не идеальна, но в помощники Кибу сгодится.

– Вам уже известно, кто совершил этот предательский акт? – спрашивает кто-то из журналистов.

Ногти Наоми вонзаются в мою руку. Сейчас ее разоблачат… надо приготовиться к худшему.

– Информация пока не подтверждена, но подозреваемый у нас есть, – отвечает доктор.

Он делает паузу. Я смотрю в пол, судорожно гадая, что теперь будет с Наоми и как я могу ей помочь.

– Мы почти уверены, что это наш бывший сотрудник. Не секрет, что доктор Грета Вагнер после нашего разрыва с «Вагнер энтерпрайзис» безуспешно пыталась опорочить миссию «Европа», – завершает, не скрывая гнева, доктор Такуми.

Новый удар. Они подозревают не нас, а ученую даму, кумира Наоми, чья книга лежит у меня на тумбочке. В глазах Наоми отражается моя вина и мой шок.

– Еще одно, – говорит доктор, и на этот раз я могу поклясться, что он смотрит прямо на нас двоих. – Финальная шестерка будет отобрана раньше, чем мы намеревались, а именно завтра. Попытка саботажа еще раз дала понять, как мало времени у нас остается.

Глава двадцать четвертая

НАОМИ

В чем же я промахнулась?

Желчь подступает к горлу при виде впавшей в младенческое состояние Дот. Я думала, что зашла и вышла достаточно быстро, чтобы не причинить ей вреда, а на поверку выходит, что я всего лишь любитель, взявшийся за непосильное дело. Вместо того чтобы обеспечить финалистам защиту и открыть миру правду о планете Европа, я всех нас подставила под удар. Предъявить биоподписи, полученные от робота со стертой памятью, я уже не могу – мои открытия будут выглядеть как бред сумасшедшего. Дот отстранена, доктор Такуми торопит с финалом, и никто не узнает о том, что я сделала.

Во всем виновата я, звучит у меня в голове под наводящую ужас речь доктора. Облажалась по полной и не уверена, что смогу хоть что-то исправить.

А Лео? Он, наверно, ненавидит меня не меньше, чем я себя. Может, сознаться во всем? Этим я сниму подозрение с невиновного человека, и биоподписи тоже, возможно, примут всерьез, если я обменяю их на свою свободу. Но наказание затронет и моих близких: их выставят на улицу, Сэма лишат медицинской помощи… нет уж. Доктор Вагнер может противостоять Центру Джонсона и правительству, а я не могу. Кроме того, мое признание лишит финальную шестерку единственного астронавта, чьи знания способны сохранить жизнь пяти остальным.

Я обязана лететь с ними, иначе никак.

Как только нам разрешают уйти, мы с Лео во всю прыть шпарим к лифтам. Заскочив в пустую кабину, я прячу лицо у него на груди – и чувствую, как он застывает.

– Я уж думал, что больше не увижу тебя, – говорит Беккет, втиснувшись вслед за нами.

– С чего это, интересно?

– Так, чутье. После того, что случилось ночью.

На жилом этаже он выходит первым.

– О чем это он? – недоумевает Лео, наморщив лоб. Придется рассказать ему, что взлом робота – не единственный мой косяк.

– Он видел, как я шла к тебе прошлой ночью. А может, и еще что-нибудь.

Лео стонет, узнав о новой проблеме, и тут меня осеняет. Если Беккет правда видел, как Дот выходит из моей комнаты, то отнюдь не по доброте душевной это скрывает. Ему что-то от меня надо… вопрос в том, что.

– Зайдем, – говорю я Лео у своей двери. – Есть вещи поважнее того, что нас застукают вместе. Надо поговорить.

– Ладно, только не посреди комнаты – нас могут услышать. Давай вот здесь. – Лео открывает дверцу стенного шкафа.

Мы втискиваемся под мою висящую на плечиках форму. Было бы смешно, не будь все так серьезно, – меня и теперь нервный смех разбирает. Чтобы побороть его, я наскоро посвящаю Лео в суть дела, рассказываю о жизни на Европе и об инопланетных бактериях, подчиняющих себе наши тела и наше сознание.

– Я понимаю, тебе не хочется в это верить, ведь это меняет твой взгляд на миссию, которая так много для тебя значит. Но…

– Дело не в этом. Я тоже должен сказать тебе кое-что. Перед моим отъездом из Рима дочка премьер-министра подслушала разговор своих родителей и передала его мне. По ее словам, я попал в финалисты из-за своих дайверских способностей, которые делают меня чем-то вроде живого оружия.

– Что ж ты молчал до сих пор?

– Да просто всерьез не принял сначала. Я всегда хотел одного – в финальную шестерку пройти. Не хотел копаться в том, почему меня взяли. А потом, когда увидел, как действуют прививки на Беккета и на меня самого, начал догадываться, о каком оружии премьер говорил. Нас готовят к столкновению с инопланетянами, чтобы мы могли подчинить Европу себе.

Смотрю на него, не в силах ничего вымолвить. Теперь все кусочки головоломки встали на место.

– Понятно тогда, почему здесь все так засекречено, – шепчу я, сделав усилие. – Кто бы согласился в этом участвовать, зная, что ждет впереди? Нас просто тренируют и делают нам прививки, чтобы потом заслать в тыл врага. Может, доктор Такуми видит терраформирование как раз в том, чтобы уничтожить коренных жителей и приспособить Европу исключительно для землян. Этого нельзя допустить! Планета принадлежит тем, кто обитал на ней задолго до нас, даже если это угрожает выживанию нашего вида.

Лео кивает, осознав наконец, в чем состоит его хваленая миссия.

– Поэтому, – продолжаю я, – мне надо во что бы то ни стало попасть в шестерку.

– Чего? Ты же так хотела домой, говорила, что нас на смерть посылают… Почему ты вдруг передумала, узнав про инопланетян?

– Потому что поняла, где я больше нужна. – Я беру Лео за руку. – Все другие идут на это вслепую. Если я своими глазами увижу, кто там живет, и придумаю, как с ними сосуществовать, не уничтожая ни их, ни планету, то мне там самое место. Дот я погубила, но могу еще загладить свою вину, сохранив жизнь другим астронавтам.

Лео смотрит на меня так, что я вспыхиваю.

– Каждый раз, когда я думаю, что в тебе разобрался, ты открываешься мне с другой стороны. Мне кажется, что храбрей и отчаянней уже нельзя быть, а ты… – Он, смеясь, гладит меня по щеке. – Может, потому я и не представляю, как смогу жить без тебя.

Со мной все обстоит точно так же. Я нахожу покой только в его объятиях, вот как сейчас.

– Теперь все зависит от доктора Такуми, – тихо говорит Лео, – но и я должен предпринять что-то. Сделать так, чтобы мы полетели вместе.

Глава двадцать пятая

ЛЕО

Сегодня у нас что-то вроде Тайной Вечери – последний ужин перед окончательным выбором. Так, наверное, чувствуют себя солдаты в канун наступления, только мы боимся как раз того, что нас отправят домой. Даже канун первого отбора сравнения не выдерживает: сегодняшнее напряжение могло бы снабдить энергией целый город, и самый высокий уровень у меня. Мне надо не просто войти в шестерку – надо, чтобы и Наоми тоже вошла. Молюсь за нас обоих – если моя молитва не будет услышана, до завтрашнего вечера мне не дожить.

Сидим с Минкой, Сидни, Дэвом и Анри. Есть никому не хочется. Я долго набираюсь смелости, глядя на доктора Такуми, и перехватываю его на выходе из столовой.

– Можно с вами поговорить? Это быстро.

– Да, Леонардо, в чем дело?

– Я хотел только сказать, что здесь есть два человека, рожденных для этой миссии. Я запросто пробурю ледяную кору Европы, а мозги Наоми Ардалан могут спасти жизнь нам всем. Я понял это, занимаясь с ней в одной группе. – Перевожу дух и поспешаю дальше: – Каждый день после того, как меня призвали, я живу только ради миссии. Решать вам, я знаю, но могу гарантировать, что мы с Наоми будем правильным выбором.

После долгой паузы доктор бесстрастно произносит:

– Буду иметь это в виду. Спокойной ночи, Леонардо.

Могу лишь надеяться, что не зря вылез со своей просьбой.

И вот оно, роковое утро, которого мы ждали и одновременно боялись. Спал я плохо – морда в зеркале бледная, под глазами круги. Ларк предупреждала, чтобы мы выглядели прилично, но мне не до камер и не до репортеров, которых допустят в Центр после долгого перерыва. Могу думать только о том, что нам скоро объявят.

Все собираются у лестницы.

– Меня тошнит, – стонет Наоми, протолкавшись ко мне. – Никакие нервы такого не выдержат.

Меня тянет к ней, но придется обойтись одними словами.

– Со мной то же самое. Держись, скоро все кончится – надеюсь, что хорошо.

Все замолкают: к нам направляются доктор и генерал.

– Доброе утро, – приветствует доктор. – Готовы?

Где уж там… но мы киваем, дружно следуем к лифту и спускаемся в холл, где не бывали с самого дня приезда, целую жизнь назад. Тот же оркестр, что встречал нас, играет «Звезды и полосы», доктор Такуми открывает парадные двери. Выходим на ступени; крики оглушают нас, вспышки камер слепят глаза.

Генерал велит нам выстроиться в шеренгу на сооруженном у входа помосте. Я стою между Наоми и Аной Мартинес. Доктор подходит к микрофону, толпа затихает, Наоми легонько трогает меня за руку.

– Готовы увидеть лица и услышать имена финальной шестерки? – спрашивает доктор Такуми, электризуя и без того взбудораженных зрителей. – Тогда начнем!

– Не могу больше, – шепчет Наоми.

– Я тоже. Ты не смотри туда, смотри на меня.

– Старший помощник – Дэв Ханна, Индия!

Толпа ревет, оркестр исполняет бхангру. Я улыбаюсь, радуясь за нашего друга.

– Медик – Сидни Перл, Канада! Второй пилот – Цзянь Су, Китай!

Я смотрю на Наоми, она на меня. Страх нарастает: осталось всего три имени.

– Научный эксперт – Минка Паладин, Украина. Подводник… – Наоми до боли стискивает мне руку… – Беккет Вулф, Соединенные Штаты Америки!

Нет. Нет. Кровь приливает к голове, перед глазами темно. Почему его выбрали? Почему не меня?

– Ничего, ничего, – утешает Наоми. – Будем жить вместе, одной семьей, а им все равно поможем, придумаем что-нибудь…

– Последний в списке, но не по значению – инженер-связист. Им становится Наоми Ардалан, Соединенные Штаты Америки!

Невозможное совершилось. Сбывается мой худший кошмар. Заорать бы в голос, да ни звука из себя не могу выдавить. Наоми, у которой подгибаются ноги, цепляется за меня…

Нет. Нас нельзя разлучать. Нельзя ей без меня на Европу. Это все равно что во второй раз потерять семью. Окошко, в котором для меня брезжили любовь и надежда, захлопнулось навсегда.