Текст книги "Возвращение в Чарлстон"

75

Конни позвонила на следующий день – договориться, когда Гарден встретится с Тельмой. Вскоре Гарден оказалась глубоко втянутой в шпионскую сеть мира моды. Ее представили обувщикам, перчаточникам, шляпникам и меховщикам черного рынка. Один из меховщиков показал ей накидку, сшитую из шкур, выделанных под рыбью кость. Гарден никогда не видела ничего похожего; она заказала себе такую же из седой лисы. Конни гордо сообщила, что этот узор придумала она, и Гарден стала смотреть на будущее подруги с большим оптимизмом.

Тельма обожала интриги избранной ею профессии. Это была пухленькая молодая женщина из Чикаго, с ангельским кукольным личиком, придававшим ей такой невинный вид, что никто не заподозрил бы ее даже в краже гостиничного полотенца. Успех, говорила она, витает в воздухе ее родного города. В Чикаго развелось столько гангстеров, что она с самого рождения вдыхала воздух, пропитанный контрабандой и предательством.

Тельма обожала таинственность. Она дала Гарден сложный ключ к изобретенному ею коду, основанному на страницах «Семи столпов мудрости». Гарден спросила Конни, где можно купить эту книгу, но та успокоила ее:

– Тельма все равно всех предупреждает, чтобы не болтали и не писали никаких записок.

Покупать на черном рынке оказалось гораздо труднее, чем на Рю де ла Пэ, но Гарден это нравилось. Времени на это требовалось гораздо больше, того самого времени, которое надо было куда-то девать. У нее было слишком много времени – времени думать, времени узнавать. И слишком часто ее мысли возвращались к хранившейся в туалетном столике коробочке, все еще на три четверти полной кокаина, коробочке, которая могла бы избавить ее от тоски. Покупки не помогали. Она даже заказала автомобиль со специальной внутренней отделкой в знаменитой фирме «Джордж Кельнер и сыновья». Один из сыновей помог ей выбрать голубой бархат для обивки кресел заднего сиденья, голубой кружевной плед и голубые эмалевые ящички для сигаретницы, пепельницы, косметики и бокалов. Летние чехлы для сидений были белые с полосками из голубых цветов. Гарден велела Берси подобрать ей шофера и послать его к Кельнеру – пусть сошьют ливрею, соответствующую отделке машины.

И все-таки она никак не могла сбросить охватившее ее оцепенение. Скай уже давно не был так внимателен к ней. Он настаивал, чтобы Гарден пила с ним коктейли, ужинала, ездила в театры и ночные клубы. Он не оставлял ее одну, не заводил в открытую любовниц. Гарден говорила себе, что должна быть счастлива. Но внимание Ская не было вызвано любовью, он скорее наблюдал за ней. Она была уверена, что он опасается, – а вдруг она совершит публичное самоубийство или устроит какой-нибудь скандал? Когда они куда-нибудь отправлялись, она вела себя очень тихо. Никакого чарльстона, никакого флирта. Она не делала ни малейшего усилия, чтобы оказаться в центре внимания. Ей было даже стыдно, что когда-то это имело для нее значение.

Один-единственный раз у нее поднялось настроение – когда она получила письмо от Люсьена Вертена. Первое пришло в середине марта, когда Гарден была дома уже две недели. Он писал, что его выписали и он уже работает над духами, которые будут носить ее имя. Без нее в клинике стало совсем пусто. Единственным его компаньоном был человек, который не только обыгрывал его в шахматы, но и побил его самое главное достижение. Нос этого человека оказался больше носа самого Люсьена. В этом месте он изобразил карикатуру на своего компаньона. Нос растянулся на целых три страницы. Гарден смеялась. К ней вернулось хорошее настроение.

– Вы хотите продиктовать ответ на французское письмо, миссис Харрис? – чрезвычайно безразличным голосом осведомилась мисс Трейджер.

«Да она же просматривает мою почту, – поняла Гарден. – Вот почему конверты вскрыты, не потому, что так мне проще».

– Да, хочу, – сказала она, вспомнив, что французский мисс Трейджер оставляет желать лучшего. Чтобы проверить ее, Гарден выпалила по-французски: – Мой зонтик под кроватью моего дядюшки, с его собакой, английским терьером.

Мисс Трейджер заерзала на стуле, предложила, чтобы Гарден написала свое письмо по-английски, и наконец созналась, что не понимает сказанное ей Гарден.

– Не беспокойтесь, мисс Трейджер, – сказала она. – Я напишу сама.

Она тут же села и принялась страницу за страницей исписывать стихами из длинной поэмы, которую когда-то учила в школе.

– Пожалуйста, отправьте это, – распорядилась Гарден. – Адрес на том письме, которое я получила сегодня утром.

Ей было интересно, станет ли мисс Трейджер искать слова в словаре, и если да, то что она подумает об истории про ворону, лисицу и кусок сыра.

Она отправилась в кафе, заказала кофе с молоком и бриошь и написала Люсьену настоящее письмо. На это потребовалось немало времени. Гарден прекрасно говорила по-французски, но писать ей было гораздо сложнее. Она поблагодарила его за письмо, рассказала о вероломстве мисс Трейджер и ее проблемах с языком и попросила, если будет время, написать ей еще раз. «И пожалуйста, как можно больше жаргонных и неприличных слов. Мне бы хотелось увидеть, как мисс Трейджер будет потеть над Ларуссом».

Люсьен выполнил ее просьбу с такой изобретательностью, что его словарный запас поразил Гарден. Половины слов она не поняла сама. Те же, которые ей удалось понять, были непристойными, порнографическими, и, как она сообщила Люсьену, «от их порочности зарыдали бы и ангелы».

Он писал по два-три письма в неделю и никогда не повторялся. В конце каждого он добавлял постскриптум, в котором сообщал, как движется дело с духами. К первому апреля было перепробовано уже больше сорока сочетаний. Его нос отверг все.

Первого апреля в Париже начались дожди. Холодные, бесконечные, проливные дожди, сбившие с деревьев все листья, ронявшие на улице ветки. Они шли день за днем, днем и ночью, пока каменные стены дома не стали влажными изнутри; мебель, чтобы не заплесневела, приходилось постоянно протирать. Скай простудился, но ни за что не соглашался лежать в постели. Он привел в дом всю свою компанию, и нигде не было спасения от громкой музыки, стука биллиардных шаров, шуршания карт по столу, танцующих ног, вылетающих из бутылок пробок и громких споров. От этого принудительного заключения все слегка обезумели. А дождь все не прекращался.

Вики вернулась домой и выставила друзей Ская, чтобы освободить место для своих. Все они жаловались на погоду.

Она притащила их с юга Франции, где солнце и море цветов, сюда, в Париж, где нет даже зеленого деревца. Она лишь смеялась над их жалобами. Нужно уметь ценить свою удачу, говорила Вики. Они будут присутствовать при рождении нового Пикассо. Один из ее художников оказался настоящим талантом, и крупная галерея устраивала его персональную выставку. Вернисаж, открытие выставки для прессы и избранных гостей, должен был состояться шестнадцатого апреля.

Гарден смотрела на Вики с нескрываемым любопытством. Она много думала о щедрости Вики с кокаином. Гарден знала, что Вики и сама употребляет его, но наверняка понемногу, иначе она не была бы такой здоровой. Она следила, чтобы коробочка Гарден была всегда полной, она должна была знать, как много та употребляет; может, она делала это специально? Или просто не знала, на что способен кокаин? Гарден понимала, что ей очень важно это узнать, но не знала как.

Под ее взглядом Вики чувствовала себя неуютно. Через день Вики пригласила Гарден принять участие в партии в бридж.

– Гарден, дорогая, будешь моим партнером. Мы будем играть против мужчин и разобьем их наголову. Ты выглядишь просто прелестно. Не правда ли, Генри?

Престарелый банкир послушно согласился. Гарден действительно великолепно выглядела. Она очень добросовестно относилась к питанию, прогулкам, физическим упражнениям и почти набрала прежний вес. На ней было теплое платье из шерстяного джерси. Просторное, с длинными, широкими рукавами и веревочным поясом, свободно завязанным на бедрах. Волосы казались блестящим шлемом, на лоб ниспадала прямая челка. Она была похожа на Жанну д'Арк. Конни отправила ее к Александру, новому парикмахеру, которого «Вог» назвал величайшим парикмахером века. И Конни сама разработала эту модель платья специально для такой прически. Гарден не спорила. Она была рекламой для Конни, и ей было, в сущности, безразлично, как она выглядит.

На следующий день это стало ей не безразлично. Письмо от Люсьена сообщало, что он будет в Париже пятнадцатого и рассчитывает, что она теперь выглядит, как дама с портрета работы Рубенса, иначе он отказывается отдавать ей духи. Они наконец готовы: пятьдесят второе сочетание и оказалось «Жарден».

До пятнадцатого оставалось три дня. Гарден отодвинула поднос с завтраком и взялась за телефон.

– Я толстая, как поросенок, – сообщила она, когда Люсьен оказался на другом конце провода, – и буду держать во рту яблоко, чтобы вы меня узнали.

– Нет. Лучше наденьте ту немыслимую шапку, которую вы покупали, когда мы познакомились. Я настаиваю.

Гарден засмеялась. Мисс Трейджер подняла глаза от своих записей.

– Где вы остановитесь? Когда я вас увижу? Я завтра иду на вернисаж и хочу, чтобы вы пошли тоже. Вы можете быть таким ядовитым, когда речь идет о живописи.

– Художник швейцарец?

– Нет, француз.

– В таком случае я никак не могу быть ядовитым. Возможно, мрачным, по поводу потери славы Франции, но никогда ядовитым по отношению к соотечественнику. Я остановлюсь в «Крийоне». Мы прогуляемся по саду Тюильри и порадуемся, что нет снега.

– Мы выпьем в баре и хорошенько разругаем дождь. В Париже так гадко.

– Это невозможно. Даже в дождь Париж есть Париж, а не Швейцария.

– Во сколько мы встретимся?

– Может, в половине пятого?

– Прекрасно. Я так рада, что вы приезжаете!

– Я тоже. Я твердо решил приехать, как только мой нос объявит о рождении «Жарден». Я бы позвонил, но боялся наткнуться на вашего дракона-секретаря. Да, ей понравились мои письма?

– Не знаю. Но мне понравились. Вы, должно быть, очень безнравственный человек.

– Очень.

– Вы несомненно расширили мой словарный запас.

– Улучшил его. Ваш школьный французский явно страдал несовершенством.

– Однако его вполне хватало. – Гарден украдкой взглянула на мисс Трейджер. Даже со спины было заметно, как она рассержена. Она не понимала ни слова из разговора. Гарден засмеялась: – Знаете, Люсьен, я так развлекалась, мучая своего дракона, что послала своей старой школе чек на огромную сумму. Я навек благодарна мадемуазель Бонгранд, которая сумела вбить французский в мою бестолковую голову.

– Когда мы увидимся, непременно дайте мне их адрес. Я тоже пошлю им чек. А теперь, мой маленький скелетик, выпейте молока и прикажите повару подать овсянку. С мухами.

– С изюмом.

– С крылатым изюмом. Эти швейцарцы ни на секунду не обманули меня. Пока, Гарден.

– До свидания, Люсьен.

– У тебя сегодня хорошее настроение, – заметила Вики, когда Гарден села обедать.

– Да, мне позвонил очень близкий друг, который приедет во вторник в Париж.

– Поздравляю, дорогая. Кто-то из Чарлстона?

– Нет, из клиники.

Скай с шумом уронил в тарелку нож и вилку.

– Не вздумай приводить его сюда! – потребовал он. – Я не хочу встречаться с каким-то наркоманом.

– Люсьен!

– Моя Гарден! – Люсьен взял руки Гарден, поцеловал сначала одну, потом другую. – Идем. Садитесь. Дайте мне посмотреть на ваше круглое прекрасное лицо. И снимите эту безумную шапку. Если меня увидят с вами, немедленно выставят из отеля.

Гарден сделала как велено.

– Вы хорошо выглядите, Люсьен. – Это было неправдой.

– Меня поддерживает азарт. Я не мог ждать ни секунды; я должен показать вам «Жарден». Прямо здесь. И еще я сделал соли для ванны. – Он открыл стоявшую на столе коробочку и протянул Гарден простую стеклянную бутылочку, лабораторный флакон со стеклянной пробкой. – Очень профессионально, – сказал он. – Я еще не обсуждал с дизайнером флакон для этих духов. Нюхайте. Нюхайте!

Гарден вынула пробку и поднесла бутылочку к носу.

– Ненормальная! – взревел Люсьен. – На руку, чтобы соединились с кожей, с маслами. Вы, американцы, почти такие же бестолковые, как швейцарцы.

Гарден втерла несколько капель в кожу запястья.

– Боже милостивый! – пробормотал Люсьен. Он отобрал у нее бутылочку, плеснул духи на руку и растер их от запястья до локтя. Благоухание наполнило воздух. Запах был свежий, легкий, сладкий, нежный, изящный и в то же время очень чувственный. Невозможное, противоречивое сочетание.

– Люсьен, теперь я вам верю. Вы гений.

– И еще художник. Не забудьте об этом.

– Никогда не забуду. Вы настоящий художник. Это самые фантастические духи в мире. Нет ничего похожего на них, ничего. В них собрано вместе все самое чудесное.

– Как в вас, Гарден. Это и есть вы, Жарден.

– О, Люсьен, мне еще никогда не делали такого комплимента.

Она положила ладонь на его руку. Он накрыл ее сверху другой рукой.

– Это не комплимент, Гарден. Не только комплимент. Это предложение. Я был несчастен без вас. Без вас для меня нет смеха, нет жизни. Лишь ваше присутствие делает мои дни светлыми. Вы нужны мне.

Гарден убрала руку. Она почувствовала себя обманутой.

– Я думала, вы мой друг, – сказала она.

– Разумеется, я ваш друг. Как бы я мог любить вас, если бы мы не были друзьями? Я не сказал себе: в этой девушке есть красота и страсть, я соблазню ее. Я сказал: эта девушка должна больше смеяться, я стану ее другом. И стал им. Я вовсе не собирался влюбляться. Только когда вы уехали, я обнаружил, что там, где был свет, наступила тьма. Только потеряв, я понял, что это было. Скажите мне, Гарден! Скажите правду. С вами было не так? Вы не почувствовали, что вам не хватает смешного человечка с большим носом?

– Да, почувствовала. Но мне не хватало друга, Люсьен. Не возлюбленного.

– Вы ошибаетесь, Гарден. Вы не хотите позволить себе понять. Нет более истинной любви, чем та, которая не смешивается с излишне разгоряченными телами. Мы любим друг друга. Ум, душу, смех, шутки, музыку. Такая любовь редко приходит и никогда не умирает. Спросите себя, что вам нужно для полноты жизни. Если вы ответите – Люсьен, не отворачивайтесь, иначе всю оставшуюся жизнь будете ощущать пустоту. Ничего не отвечайте сейчас. Вы должны поговорить со своим сердцем, не со мной. А сейчас мы выпьем отличного французского вина и поговорим о планах на ваши духи. Может быть, сделать флакон в виде женской фигурки? Мне втайне всегда хотелось собирать маленькие статуэтки – все эти изящные дрезденские безделушки, английский фарфор, китайские собачки, крошечные фигурки, которые выигрывают на ярмарках. А что вы думаете, мой цветок, насчет того, чтобы налить ваши духи в миниатюрные Швейцарские Альпы? С сенбернаром вместо пробки?

Гарден, как он и рассчитывал, рассмеялась. Теперь они снова смогли разговаривать, как всегда. И смеяться. И молча разделять чувство одиночества, которое излечившийся наркоман испытывает перед лицом обычного мира.

В шесть часов Люсьен сказал, что должен уходить.

– У меня встреча с носом-соперником. Мы слегка выпьем вместе. Я – чтобы утопить свою жалость к нему, а он – чтобы как-то жить дальше, зная, что никогда не сможет стать таким великим, как я. Завтра, Гарден, я приду на вернисаж вашего третьеразрядного художника. Я встречусь с вами перед самой прискорбной картиной, выбрать которую, без сомнения, будет весьма сложно. И вы скажете, решили ли сделать нас обоих счастливыми. А до тех пор вы должны поговорить со своим внутренним «я». Мой поезд уходит завтра вечером. Я заказал два купе. Я хочу, чтобы вы уехали со мной и ничего с собой не взяли. Я хочу дать вам новую жизнь. Я люблю вас всей любовью, которую знал мир, моя Жарден. Возьмите ваши духи и ступайте. И приходите ко мне завтра.

Гарден поехала домой в своей новой машине. У нее едва хватило времени принять ванну и переодеться к ужину. Потом друзья Вики повезли Ская в ночной клуб на поиски развлечений, хотя его простуда еще не прошла.

Гарден весь вечер была очень тиха и задумчива. Но никто ничего не заметил. Теперь она всегда была очень тихой.

Но сегодня она была другой. Она изо всех сил пыталась разобраться в себе. Она думала о Люсьене, ей хотелось бы поговорить о нем с другом. Но он и был ее единственным другом.

Далеко от Парижа доктор Маттиас говорил о Люсьене со своим другом.

– Это настоящая трагедия, – говорил он. – Я смог вылечить его от пристрастия к кокаину, но ничего нельзя сделать с тем, что толкнуло его к этому. У него наступает последняя стадия сифилиса. Трагедия.

76

Гарден проснулась с ощущением, что сегодня особенный день. Она нашарила колокольчик на столике. Как все по-другому, если день начинается с ощущения счастья!

Она сидела, откинувшись на подушки, и ждала, когда какая-нибудь Мари принесет ей поднос с завтраком. Она вспомнила, что сделало этот день таким необычным. Люсьен.

– Доброе утро, Мари, – сказала Гарден. Интересно, а что она подумает, если сказать ей: «Прощайте, Мари?»

– Доброе утро, мадам, – ответила девушка. Она отдернула занавески и впустила в комнату чудесное солнечное утро. – Сегодня почти весенний день.

«Так и должно быть, – подумала Гарден. – Дождь кончился, пора начинать все заново». Она налила себе кофе, вдыхая его густой аромат. Он наверняка окажется вкусным.

В тот день пришло много писем. Гарден быстро просмотрела их. Может быть, там есть записка от Люсьена. Нет. Ну и ладно. Возможно, они были не слишком осторожны. Тельма прислала свои неразборчивые каракули ни о чем. Письмо от матери. Что ей надо теперь? Гарден не стала вынимать письмо из конверта. Письмо от мисс Мак-Би, благодарит за деньги для Эшли-холл. Гарден подумала о подлинной причине этого дара и улыбнулась. Боже мой, Уэнтворт Рэгг тоже написала. Положительно, это был день Чарлстона.

Мисс Трейджер постучала и вошла в комнату.

– Миссис Харрис, звонил Александр, подтвердил время вашей встречи. Десять часов. Я обещала перезвонить. В вашем расписании этого нет. – У мисс Трейджер был чопорный, недовольный вид, как всегда, когда Гарден что-то меняла в своих планах.

– Да, мне следовало предупредить вас, мисс Трейджер. Позвоните им и подтвердите. Я приеду.

– Есть еще какие-то изменения, миссис Харрис? У меня записаны примерка у меховщика, обед с миссис Паттерсон, вернисаж в галерее «Мишель», поезд в Ниццу в восемь тридцать.

– Совершенно верно, мисс Трейджер. Положите, пожалуйста, расписание на туалетный столик. И скажите Коринне, чтобы приготовила ванну. Мне уже надо вставать.

Гарден всыпала в ванну соль, которую ей дал Люсьен, и погрузилась в воду по самую шею. Она хотела, чтобы каждая ее пора источала благоухание.

– Коринна, – позвала она, – перелейте немного новых духов во флакон. Я возьму их к парикмахеру. Пусть добавят их, когда будут ополаскивать волосы.

Гарден закрыла глаза и глубоко вдохнула запах. Люсьен сразу узнает его, он поймет, что это значит.

– Пожалуйста, Коринна, приготовьте синий костюм от Шанель и обычные украшения. – Он сказал, что больше всего она нравится ему в синем.

– Девять часов, мадам.

– Уже иду. – Гарден улыбнулась старательной невозмутимости голоса Коринны. Весь дом будет ломать голову, почему она поднялась в такую рань. Ну что ж, завтра узнают. Вот уж тогда им будет о чем поговорить.

Синяя шелковая сорочка приятно холодила кожу, и Гарден почувствовала, что кровь жарко стучит у нее в висках. Она нанесла духи Люсьена на шею, запястья, сгибы локтей, под коленями и между грудями.

Коринна уже стояла, приготовив синюю юбку, потом подала тонкую атласную блузку. Гарден увидела, как потемнели ее глаза, когда синий атлас охватил горло. Коринна прикрыла ей плечи накидкой, и глазам вернулся обычный цвет. Скай однажды сказал – переменчивы, как море.

– Принесите мне все голубые ожерелья. Там, кажется, были бирюзовые.

Гарден слегка припудрила лицо. Круги, под глазами были все еще заметны. Она нанесла на веки голубые тени, подвела синим глаза и подкрасила ресницы темно-синей тушью. Посмотрела на себя в ярко освещенное зеркало. Да, почти то, что надо. Лицо все еще было очень худым, скулы слишком выступали, но глаза были такие яркие, что отвлекали внимание и от теней под ними, и от выступающих скул. Гарден опытной рукой нанесла румяна, и усталость ее исчезла.

Коринна поставила перед ней поднос с украшениями и сняла накидку. Гарден надела сначала длинную и тонкую золотую цепочку, потом толстую крученую золотую нить. Нить покороче с изумрудным мальтийским крестом, цепь из овальных неграненых сапфиров. Она подняла голову и прищурилась. Синий и зеленый хорошо сочетались с узором блузки. Пожалуй, надо добавить еще синего. Она взяла с подноса ожерелье из лазуритовых скарабеев.

Пальцы наткнулись на бирюзу. Нет, это просто бусы, вовсе не драгоценность. И слишком синие для бирюзы. Она не помнила, чтобы когда-нибудь покупала их. И бриллиантовых оправ нет, значит, это не один из подарков Ская. Гарден перебирала бусы между пальцами; какое-то воспоминание пыталось вырваться наружу.

Ну конечно. Плантация и старая Пэнси. Ее крошечные морщинистые черные ручки касаются этих бус. Как смешно. Письма из Чарлстона – а теперь вот воспоминания из Чарлстона. Гарден поднесла бусы к шее. Рядом с изумрудами и сапфирами они выглядели экзотически просто. Она сняла лазуритовые скарабеи и надела амулет старой Пэнси – оберег против демонов.

Теперь бирюза. Да, она добавляет необходимое яркое пятно. Гарден встала и просунула руки в рукава поданного Коринной жакета. Коринна разбрызгала духи, Гарден вошла в благоухающее облако и подождала, пока оно осядет на нее.

– Пусть Лаборд подает машину. Уже без четверти, – сказала она, надевая нитку жемчуга.

– Машина в ремонте, мадам. Вас ждет такси. Гарден надела кольцо с сапфиром и изумрудами.

– Хорошо. Тогда положите мне в сумочку денег.

– Уже сделано, мадам.

Гарден протянула руку за шляпкой. Это был колокольчик из павлиньих перьев. Светящиеся и переливающиеся сине-зеленый и темно-синий цвета превратили голову Гарден в драгоценность. Она подобрала волосы под шляпку, подкрасила губы и посмотрела на себя в зеркало, потом сбросила с ног домашние туфли и обула синие туфельки из крокодиловой кожи, приготовленные Коринной.

Блеск, богатство, шик. Неплохо. Она выглядит как настоящая парижанка.

Александр сделал ярче золото ее волос, опытной рукой подровнял затылок, придал челке форму веера и заменил прямые бока на множество уголков вдоль висков и щек. Гарден была довольна. На следующей неделе такой или похожей прической обзаведется половина женщин Парижа, но сегодня она принадлежит лишь ей одной. И к тому же ее не будет здесь, и она не увидит копий. На прощание она одарила всех сияющей улыбкой.

– Новый любовник, – сказала кассирша маникюрше. – Ее красота была такой холодной, я и не представляла, что она может улыбаться, как девочка. Должно быть, любовник.

– Или кто-то умер и оставил ей состояние, – предположила маникюрша. У нее было множество любовников, и она считала, что для счастья надо непременно получить наследство.

Гарден размахивала шляпкой и наслаждалась ветром и солнцем на своих сияющих волосах. Она хотела отправиться на примерку пешком, но ее меховщик с черного рынка жил очень далеко, на краю города. Гарден махнула павлиньими перьями ближайшему такси.

– Помедленнее, пожалуйста. Это ведь Блошиный рынок?

– Да, мадам. – Шофер прибавил скорость, чтобы объехать трамвай.

– Я передумала. Остановитесь здесь. «Меховщик может подождать, – подумала она. – Пусть ждет хоть до второго пришествия». Что она будет делать на ферме в седой лисе? Она хотела купить что-то для Люсьена, что-то необыкновенное. Например, пастушка и пастушку. Нет, не из антикварного магазина. Подарок должен быть от сердца, а не от чековой книжки. Она найдет его сама, где-нибудь среди толп народа, на лотках и в палатках блошиного рынка.

Она расплатилась с таксистом и нырнула в толпу. Здесь, куда ни глянь, везде были краски, жизнь, волнение. Двое мужчин отчаянно торговались, выкрикивая оскорбления и грозя друг другу кулаками. Индианка примеряла поеденный молью кроличий жакет поверх красного с золотом сари. Продавец поймал мальчишку-карманника и лупил его линейкой. Гарден чувствовала, как ее захватывает всеобщее волнение. Она найдет то, что ищет. Она это знала.

Ее внимание привлек стол с фарфоровыми безделушками. Она подошла, взяла статуэтку и перевернула, чтобы посмотреть клеймо изготовителя. И тут увидела маленькую грязную картину, свисающую с полосатого навеса над столом. На мгновение ей показалось, что на ней изображен Чарлстон.

– Да, сегодня у меня действительно день Чарлстона, – сказала она себе. – Он уже начинает мне мерещиться. – Она поставила фигурку на место и присмотрелась повнимательнее.

Ошибки быть не могло – это церковь Святого Михаила. Не очень точно изображенная, но вполне узнаваемая. Ворота на кладбище были написаны идеально. Картина была в стиле импрессионизма и чуть-чуть примитивизма. Гарден подошла поближе и увидела, что художник изобразил пальмы на кладбище, а под церковным портиком проходили чернокожие женщины с полными корзинами цветов на голове. Как забавно. Она купит эту картину и пошлет мистеру Кристи и мадемуазель Бонгранд. Ни один французский художник не мог посетить Чарлстон без их ведома. Может быть, она подписана.

Картина была подписана. Подпись была «Трэдд». Это, должно быть, сын тети Элизабет.

Гарден схватила картину и отправилась на поиски владельца лотка. Он пил с приятелями кофе поблизости. Когда Гарден подошла, продавец встал.

– Мадам что-то выбрала?

– Что вы знаете об этом художнике?

– У мадам очень острый глаз. Один из лучших представителей движения импрессионистов. Близкий друг Моне, делил квартиру с Писарро, а многие говорят, что и любовницу.

У Гарден не хватило терпения выслушивать разглагольствования торговца.

– Сколько вы хотите за эту картину?

– Я приношу себя в жертву вашей красоте. Тысячу франков.

Гарден порылась в сумочке.

– Вот, пожалуйста. – Она сунула картину под мышку и пошла дальше.

– Вот это да, – поразился продавец. – Я бы и пятидесяти был рад.

– Американка, – сказал его приятель. – Я ставлю свечки святым, чтобы послал мне американцев… Господи, она возвращается. Тебе придется зажигать праздничный костер.

– Месье, у вас есть еще картины этого художника?

– Увы, мадам, нет. Но уверен, что смогу достать еще одну. Даже две. Если мадам придет завтра или послезавтра.

Гарден впервые улыбнулась. Мужчины ошеломленно заморгали.

– Значит, вы знаете человека, у которого есть коллекция этих картин. Отведите меня туда. Я бы хотела поговорить с владельцем.

Продавец подумал о сорока пяти франках, заплаченных за картину. У него не было ни малейшего желания позволить этой сумасшедшей американке встретиться с владельцем остальных. Там оставалось еще по крайней мере штук восемь. Он наверняка сможет купить их за пятьсот франков, возможно и дешевле.

– Это невозможно, мадам.

Улыбка Гарден исчезла. Она холодно взглянула на него:

– Мне не нравится, когда меня считают дурой, месье. Я заплачу вам за знакомство с владельцем картин, но не позволю грабить меня за каждую картину по отдельности. Последний раз спрашиваю – вы выполните мою просьбу?

Продавец умоляюще протянул к ней руки:

– О мадам! Если бы я мог, я был бы счастливейшим человеком во Франции! Но это не в моей власти.

– Вы глупец, месье. – Гарден повернулась и пошла прочь.

– Мишель, – заметил приятель, – ты действительно глупец из глупцов.

– Она вернется.

– А я говорю – не вернется.

– А я говорю – вернется.

У лотка Мишеля остановились мужчина и женщина.

– Папочка, взгляни на этот чудный чайник, – сказала женщина по-английски.

Мишель подмигнул приятелю.

– Еще американцы. Святые награждают меня за безупречную жизнь. – Он с улыбкой подошел к покупателям. – Мадам, сама Мария Антуанетта, одетая в платье молочницы заваривала в нем чай…

Его приятель исчез из толпы.

Он нашел Гарден на улице, где она пыталась поймать такси.

– Тысячу извинений, мадам, – сказал он, – я знаю, где ее можно найти, ту даму, у которой эти картины…