Текст книги "Возвращение в Чарлстон"

105

– Гарден, с тобой все в порядке? Ты на себя не похожа.

– Все прекрасно. Я тебя не понимаю.

– Ты какая-то беспокойная. Сегодня слишком жарко, чтобы суетиться. Оставь ты эту посуду. Она подождет, пока мы не вернемся из кино.

– Давай не пойдем в кино, Джон. Придется стоять в очереди, а я не настолько без ума от Бинга Кросби.

– Хорошо, тогда посмотрим «Мятеж на „Баунти"». Только не говори, что тебе не нравится Кларк Гейбл. Все равно не поверю.

– Нет, я просто не хочу в кино. – В ее голосе слышалось напряжение.

Джон поднял брови:

– По-моему, на тебя действует жара. Давай-ка все-таки пойдем в кино. Там кондиционеры. Как насчет Фрэда Астора и Джинджер Роджерс?

Гарден захотелось ударить его. Он даже не заметил ни ее нового платья, ни свечей на столе, приготовленных, чтобы зажечь, как только стемнеет, не почувствовал исходящего от ее волос аромата. Не обратил внимания на лежащий на столе сверток, не спросил, что это и для кого. Все шло не так, как ей хотелось.

– Хорошо, – мрачно согласилась она. – В кино так в кино.

Вышли они оттуда уже в темноте, и, хотя ночь была жаркой и душной, темнота создавала иллюзию прохлады.

В доме Элизабет было темно, и Джон обратил на это внимание. Гарден объяснила, что Элизабет увезла Элен на остров. Они стояли на темной площади перед домом. Окутывавший их тяжелый ночной воздух казался неподвижным, словно ожидающим чего-то. Ни ветерка. Было трудно дышать.

Медленно, словно сомнамбула или пловец под водой, Гарден подошла и встала совсем рядом с Джоном.

– Мы совсем одни, – просто сказала она.

– Гарден… ты хорошо понимаешь, что делаешь?

– О да! – Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему.

Долгие месяцы сдержанности, ожидания, желания создали такое напряжение, что соприкосновение их губ оказалось подобно взрыву. Спотыкаясь, они двинулись сквозь темноту, останавливаясь, чтобы поцеловаться, коснуться друг друга. Их гнала вперед острая потребность друг в друге и желание скорей добраться до домика Гарден.

Не было времени зажечь свечи, открыть заботливо охлажденное шампанское или дойти до свежезастеленной кровати. Они упали на пол тут же, возле открытой двери, радостно вскрикнув, когда их тела слились и мгновенно вспыхнули огнем любви.

Они не разжимали объятий, в тишине был слышен лишь стук сердец, да учащенное дыхание выдавало вновь вспыхнувшее желание. Они бросались в объятия друг друга снова и снова, пока не удовлетворили сжигавшую их страсть.

Джон взял в ладони лицо Гарден и медленно поцеловал ее.

– Какой у тебя хороший, мягкий ковер, – шепнул он. Гарден еще крепче обняла его, и их тела затряслись от хохота.

Потом они зажгли свечи, открыли шампанское и долго смотрели друг на друга, словно в первый раз, с каждым взглядом по-новому открывая глубину своей любви.

– Я не хотел, чтобы это случилось, – сказал Джон.

– А я хотела, – отозвалась Гарден. – Ты жалеешь?

– Никогда в жизни не был так счастлив. А ты?

– Тоже.

Весь этот месяц время текло как-то странно. Когда они были вместе, его словно не существовало, и они с изумлением обнаруживали, что прошли целые часы. Когда они были врозь, оно едва двигалось, отказываясь поспешить, чтобы они могли скорее встретиться. Каждое утро Джон отправлялся на базу и возвращался, как только заканчивал работу.

Официальная версия гласила, что он присматривает за домом Элизабет, пока она в отъезде. Гарден с детским озорством прыгала по кровати, в которой якобы спал Джон, чтобы горничная Элизабет могла видеть следы его пребывания.

– Думаешь, мы кого-нибудь обманули? – спросил как-то Джон.

Гарден хмыкнула и замотала головой.

– Мы просто ведем себя осмотрительно и благоразумно, – объяснила она. – Соблюдаем приличия.

Они не прятались от мира. По утрам Гарден часто заходила к подругам выпить чашечку кофе и поболтать. Они с Джоном дважды ходили в гости и даже сами устроили вечеринку, расставив столы во дворе, под большим дубом, увешанным японскими фонариками. Гарден была в белом платье от Фортюни.

Все принесли пластинки, Аллен и Милли Эндрюс одолжили на вечер свою виктролу, и после ужина они танцевали на маленькой, вымощенной кирпичом террасе. «Щека к щеке», «Я мечтаю о любви», «Луна над Майами», «Как все меняет день один», «Мысль о тебе», «Голубая луна», «Темный пурпур», «Я вижу лишь тебя». Это было чудесное время для любви.

Гарден не позволяла ничему нарушить волшебное очарование месяца, который подарила им Элизабет.

– Я так вам благодарна, – сказала она Элизабет, когда они с Джоном приехали на день рождения Элен.

– Значит, благодарность – хорошая косметика, – ответила Элизабет. – Ты словно светишься в темноте. От твоей кожи прямо исходит какое-то сияние.

По дороге домой Гарден повторила ее слова Джону.

– Сияющая, – ответил он. – Такая ты и есть. Сияющая, великолепная и прекрасная. – Он посмотрел на Гарден и снова перевел взгляд на бегущую вдаль дорогу; его руки сжали рулевое колесо. – Сияющими называют новобрачных. Гарден, ты знаешь мои чувства. Она постучала пальцем по его руке.

– Тсс… не сейчас, не сегодня. Я слишком счастлива, чтобы думать о чем-нибудь, кроме этой минуты.

– Тебе придется подумать. Ты же знаешь от Пегги, что такое служба. Меня могут в любой день перевести в другое место.

Гарден закрыла уши руками.

– И слышать не хочу! – Она взвизгнула и закрыла глаза. – И смотреть не хочу. Скажи, когда он кончится. – Перед ними возник мост через реку Купер.

Она не могла заткнуть уши, когда с ней разговаривал Логан Генри, но старалась не думать о том, что он сказал. Мистер Генри был обеспокоен. В летнее время в судах всегда объявляли перерыв и судьи разъезжались на каникулы. Но он только что получил сообщение: пересмотр дела об опеке над Элен назначен на двадцать шестое августа. Это было беспрецедентно, а старый адвокат не доверял всему беспрецедентному.

До конца августа был еще месяц. Гарден не могла думать ни о чем, кроме быстро таявших дней июля. Как может время лететь так быстро?

Джон посмотрел на Гарден поверх газеты:

– Здесь объявление – в субботу в Саммервиле состоится аукцион. Хочешь поехать?

Гарден оторвалась от страницы какого-то комикса.

– Что? Как ты считаешь, я буду похожа на леди-дракона, если выкрашусь в черный цвет?

– Я сказал, в субботу интересный аукцион. А ты будешь выглядеть просто кошмарно. Хочешь поехать?

Гарден задумалась. Джон так любил аукционы. Да и для магазина действительно нужно было сделать покупки. Но с другой стороны…

– Честно говоря, не знаю, – ответила она. – Это же наши последние выходные. В понедельник возвращается Элен, а в среду открывается магазин.

Ей хотелось, чтобы Джон сказал, что лучше провести оставшиеся дни вдвоем, никого не видеть и никуда не ездить. Но он ждал, когда она сама примет решение.

– Ладно, почему бы и нет? – решила Гарден. – Едем в Саммервиль. – Сказав это, она поняла, что и сама хочет поехать.

Они выехали рано утром. Конечно, приедут слишком рано, зато ехать не так жарко. К тому же можно будет остановиться по дороге. Гарден давно не видела Ребу и Метью и хотела, чтобы Джон с ними познакомился.

– Бери корзинку с едой, а я сбегаю наверх за своим ожерельем. Я быстро.

– Ты такая нарядная, – сказал Джон, когда Гарден села в машину. – Зачем так прихорашиваться для Саммервиля?

– Глупый, это не для Саммервиля, это для тебя. А кроме того, я всегда надеваю амулет, когда еду к Ребе. Это как будто возвращает меня в прежние дни. Мне же подарила его старая Пэнси.

– Кто это, старая Пэнси?

– Ну Джон, я же рассказывала тебе о старой Пэнси, я помню, что рассказывала. Как я жила у Ребы, когда была маленькая, и все такое.

– Я помню Ребу, но ничего не помню о той, которая носила громкое имя старой Пэнси.

Гарден принялась рассказывать ему о старой негритянке.

– Теперь ты знаешь, – закончила она, – откуда у меня комод работы Эльфа и этот амулет от дурного глаза. Понимаю, что глупо быть такой суеверной, но я всегда чувствую себя уверенней, когда надеваю его.

– Я считаю, тебе надо носить его не снимая.

Гарден засмеялась:

– Ладно-ладно, дразнись, если хочешь. Я и сама знаю, что глупая.

Джон не смеялся:

– Но я вовсе не считаю это глупостью. На востоке верят во многое, над чем смеемся мы, дети запада. Да и у нас самих, современных и прогрессивных, есть масса суеверий, над которыми мы смеемся, но за которые тем не менее крепко держимся. Кто может сказать, что истинно, а что нет? Если эта старуха могла лечить ожоги, не оставляя даже пузырей или шрамов, я бы не стал легкомысленно относиться и ко всему остальному, что она делала.

Гарден улыбнулась:

– Ты ненормальный, но я все равно тебя люблю. И Ребе ты очень понравишься.

Он действительно понравился Ребе. И Метью тоже. И еще двум десяткам мужчин, женщин и детей, которые пришли посмотреть на «мисс Гарден и ее моряка». Они все были в той или иной степени Эшли, были частью Барони хотя и не жили там уже много лет.

– Я люблю этих людей, – сказала Гарден, махая на прощание рукой из окна машины. – В душе я считаю своей настоящей матерью Ребу. Гораздо больше, чем родную мать… Господи, ты только взгляни на часы! Вперед, да поживей, моряк.

– Есть, капитан!

– Мне это нравится. «Мисс Гарден и ее моряк». Звучит романтично.

– А мне это кажется началом стишка.

К началу аукциона они опоздали, но это не имело никакого значения. Было так жарко, что аукцион проводили на улице, а вещи, предназначенные для продажи, расставили прямо на траве. У Джона и Гарден было достаточно времени рассмотреть то, что их интересовало. И побывать у лотка, с которого дамы из общины методистской церкви продавали лимонад и пирожки.

Безжалостно палящее солнце прогнало многих. Гарден и Джон достали из машины зонты и еще лимонаду. Малочисленность покупателей означала выгодные приобретения. К половине четвертого никого, кроме них, не осталось. Аукционист снял соломенную шляпу и вытер вспотевшие лицо и шею:

– Извините, сударыня, боюсь, придется заканчивать. Гарден подала ему специально прибереженный стакан лимонада:

– Ни в коем случае, мистер Биггерс. Нас здесь еще двое, и для проведения аукциона этого достаточно.

– Вы оставите меня без работы, мэм.

– Как бы не так! Я сама видела, вы умеете продать кошку как льва. Держитесь же молодцом, потому что на этот раз вы попались.

Биггерс хлебнул лимонаду и засмеялся:

– Ну ладно. Только постарайтесь сделать это как можно безболезненнее для меня, договорились?

Он поднял треснутую полоскательницу в цветочках и, подмигнув Гарден, принялся расхваливать товар.

– Кто будет первым добиваться права приобрести это великолепное фарфоровое произведение искусства? Кажется, кто-то предложил десять долларов? Пять? Два? Ну же, леди и джентльмены, не оскорбляйте владельца этого музейного экспоната, фамильной драгоценности с одной из самых больших плантаций на реке Сувонни… Что вы хотели бы купить? – спросил Биггерс.

Джон принес на возвышение, где стоял Биггерс, вещи, которые хотела приобрести Гарден, и они начали торг. Биггерс поднял вверх чайник.

– Пять центов, – предложила Гарден.

– Шесть, – сказал Джон.

– Семь, – отозвалась она.

– Продано! – объявил Биггерс.

– Вот это улов! – радостно приговаривала Гарден. Машина была забита добычей. Самое ценное лежало у нее на коленях или стояло рядом. Они с Джоном были грязные, вспотевшие, но чувствовали себя победителями.

– Давай отвезем все прямо в магазин, – предложила Гарден. – Мне так хочется побыстрее выставить самовар на витрине. Как ты думаешь, что могли делать в Саммервиле русские?

Она очень устала, но была возбуждена и полна планов. Хорошо снова окунуться в работу. Как бы то ни было, конец этого волшебного месяца – это еще не конец света.

– Джон, знаешь что? Эта кошмарная жара продержится еще два месяца. Готова спорить, что можно проделывать такую штуку практически каждую неделю.

– У тебя душа старого пирата.

– Нет, вы только послушайте! Кто бы говорил! Разве не ты уговорил старого Биггерса продавать эти ложки все вместе, так что мы смогли купить их почти задаром?

– Здорово получилось, правда? Может, мне сделать татуировку? Череп и кости. У каждого моряка должна быть татуировка.

– Каждый моряк должен мыться в ванне. От нас просто несет.

– Я потру спину тебе, а ты мне.

– Продано! Джентльмену с татуировкой.

– Ну почему стоит мне залезть в ванну, как тут же звонит телефон? – Расплескивая воду, Гарден встала.

– Я возьму трубку. Скажу, что ты перезвонишь. Через несколько минут Джон вернулся в ванную, держа в руке стакан бренди.

– Выпей это. У твоей матери сердечный приступ. Гарден отмахнулась от бренди:

– Не беспокойся, у нее вечно сердечные приступы.

– Боюсь, на сей раз по-настоящему. Тебе нужно немедленно ехать в больницу. Я еду с тобой.

106

После этого все происходило так быстро, что Гарден едва поспевала за событиями.

– Гарден, твоя мать очень напугана, – сказал доктор Хоуп. На его добром лице были видны следы усталости. – Будь терпелива с ней. Видишь ли, когда у нее случалось легкое сердцебиение и головокружение, она искренне верила, что это сердечный приступ, сколько бы я ни объяснял ей, что это не так. Теперь у нее впервые действительно приступ, она почувствовала настоящую боль. У нее был очень легкий приступ стенокардии. Ей повезло. Но она никак не хочет верить, что все будет в порядке, как раньше не верила, что у нее нет ничего серьезного.

Гарден тоже не могла поверить ему. Слова «сердечный приступ» звучали так зловеще.

– С ней действительно будет все в порядке?

– Действительно, если она сама не запугает себя до смерти. В буквальном смысле. Ей нужны отдых и легкая пища. А больше всего ей нужен покой. Я отправляю ее домой. Больница ее пугает. Я порекомендую хороших сиделок, но лучше тебе поухаживать за ней самой, хотя бы несколько дней. Если она увидит сиделку, то решит, что тяжело больна. А это не так, во всяком случае пока.

– Что значит – пока?

– Если она будет все время переживать за себя, это спровоцирует еще один приступ. И возможно, более серьезный. Не ходи к ней сейчас: ты выглядишь слишком расстроенной. Приготовь все, что надо, и возвращайся, когда будешь готова забрать ее домой.

Джон отвез ее в дом матери и помог все приготовить. Несмотря на потолки в шестнадцать футов высотой и прохладу, идущую с набережной, в доме было очень душно.

– Я устрою ее на первом этаже, – сказала Гарден. – На носилках нам не втащить ее по лестнице, да тут и прохладнее и кухня рядом. Легче будет подавать и уносить.

Кроме кухни, на первом этаже находилась гостиная-столовая и четыре спальни. Когда-то в них спали слуги прежних владельцев дома. Гарден убрала в одной из спален, постелила кровать, поставила в вазы розы, которые Джон нарезал в саду, и повесила на окна зеленые с белым занавески, найденные ею в комоде.

– Ну вот, – сказала она, – очень даже мило, и здесь прохладно. Маме, конечно, не понравится, но это лучшее, что я могу придумать.

– Здесь просто отлично. Слушай, у нас на базе есть электрические вентиляторы. Я привезу один.

– Это было бы чудесно. И принеси, пожалуйста, радиоприемник из гостиной. Я тебе помогу.

– Оставь его. У меня есть маленький, я его тоже захвачу.

– Чудесно. Пойду умоюсь, и поедем. Если ты довезешь меня до больницы, я смогу вернуться с мамой на машине «скорой помощи».

На больничной койке Маргарет выглядела маленькой и похожей на ребенка. У нее почти не было морщин, а в светлых волосах незаметно седины. Они были заплетены в косы и лежали на белой простыне, натянутой почти до плеч и закрывавшей ей руки.

– Здравствуй, мама, – тихо сказала Гарден. Маргарет открыла глаза и заплакала.

– Тише, не расстраивайся. Все в порядке. Я приехала забрать тебя домой.

Маргарет попыталась протянуть руку, но ей помешало подоткнутое со всех сторон одеяло. Гарден поспешила к матери и помогла ей освободить руки. Маргарет схватила ее ладонь.

– Не оставляй меня, – прошептала она.

– Не оставлю. Не волнуйся, мама. Я здесь.

Маргарет не нравилась ее комната… шум вентилятора… приготовленный Гарден суп… радиостанция, которую Гарден поймала по радиоприемнику… запах роз… слишком мягкие подушки… слишком жесткие подушки… вкус заваренного Гарден чая… то, что на нее не обращали внимания в больнице… то, что Гарден постоянно крутится возле нее… то, что Гарден оставляет ее одну…

Она уснула в одиннадцать вечера. Гарден выкурила десяток сигарет, записывая, что еще надо сделать: «Привезти Элен домой. Открыть магазин. Нанять новую кухарку. Нанять новую горничную. Принести одежду – мне, Элен. Смазать вентилятор. Купить продукты».

Она так и уснула за письменным столом.

Маргарет была трудной больной. После завтрака Гарден поставила на столик возле ее кровати фарфоровый колокольчик.

– Мне нужно сделать несколько звонков по телефону и принять ванну, потом я заварю для тебя чаю, и мы решим, что приготовить на обед. Если тебе что-то понадобится, позвони в колокольчик.

Не успела она дойти до лестницы, как колокольчик зазвонил.

Когда Гарден вошла в комнату, Маргарет держалась за сердце.

– Я чувствую здесь какой-то странный стук. Позвони доктору Хоупу.

– Хорошо, мама. Я позвоню ему в первую очередь.

– И сразу же приди и сообщи мне, что он сказал.

– Хорошо.

Когда колокольчик зазвонил снова, Гарден была на второй ступеньке.

– Скажи, пусть он лучше придет. И ни в коем случае не давай ему увильнуть от визита. Он непременно постарается это сделать. А пока он едет, помоги мне переодеться, принеси ночную кофточку, она там, в шкафу на полке, в голубой коробке. И сделай что-нибудь с моими волосами.

Тихий, нежный звук колокольчика стал для Гарден кошмаром.

– Я убью себя, – сказала она по телефону Элизабет. – Это, кажется, единственный способ удержаться и не убить ее.

– Маршалл Хоуп просто осел, – ответила Элизабет, – Немедленно вызови трех сиделок и организуй круглосуточное восьмичасовое дежурство. Потом позвони приятельницам твоей матери, ты знаешь, кого я имею в виду, этих меланхолических гарпий. Они тут же явятся. Эта компания обожает говорить о своих болезнях. Наконец-то Маргарет сможет всех их заткнуть за пояс. Обычно козырным тузом были камни в почках у Бетти Эллисон. И не беспокойся об Элен. Я заберу ее к себе.

Пожертвовав сном и научившись не слышать звяканья колокольчика и жалоб Маргарет, Гарден сумела привести в порядок дом, обеспечить его слугами, сиделками и съестными припасами. Она убрала в гостиной и приготовила диван, на котором Маргарет могла бы принимать гостей. Даже уговорила телефонную компанию установить внизу телефон.

Во вторник она заглянула к Маргарет, поздоровалась с посетительницами, отказалась присоединиться к их компании, согласилась, что ее мама выглядит просто замечательно, и сообщила Маргарет, что отправляется к себе в магазин, чтобы подготовиться к завтрашнему открытию. Маргарет прощалась с ней с видом всеми брошенного человека, мужественно переносящего свое несчастье.

– Элен, ты такая загорелая и красивая! Обними меня. – Гарден закрыла глаза и улыбнулась, радуясь силе обвивших ее ручек и запаху тела здорового ребенка. – Я так скучала по тебе, мой ангел.

– Я тоже скучала, мама.

Гарден освободилась от объятий дочери, поблагодарила Элизабет за спасение и убежала на Чалмерс-стрит, где ее ожидала работа.

К концу недели Гарден была совершенно измучена.

– Но, по-моему, все как-то утряслось, – сказала она Джону по телефону. – В субботу, когда Паула будет в магазине, я все равно удеру. Мама, скорей всего, даже не заметит. У нее целый день посетители. Это ночью она меня все время поднимает… Нет, сиделка ее не устраивает. Ей нужна я. Она уже уволила шестерых сиделок. Слава Богу, что сиделке плачу я. Она только улыбается маме сияющей улыбкой и не обращает внимания… Я тебя тоже люблю и ужасно скучаю. О черт, звонок в дверь, а прислуга ушла в магазин. Придется идти открывать.

Гарден с удивлением увидела на пороге Логана Генри. Она не предполагала, что его профессиональный долг предписывает навещать больных клиентов.

Но мистер Генри пришел не к Маргарет, а к ней. Он сообщил, что ситуация явно вышла из-под контроля.

– Дата суда перенесена, назначена на более ранний срок. У нас всего неделя на подготовку. Думаю, это сделано специально. Многие наши свидетели сейчас в горах или на острове. Они собирались быть здесь к двадцать шестому; им придется претерпеть массу неудобств, чтобы вернуться к десятому.

Гарден была явно обеспокоена. Мистер Генри похлопал ее по плечу:

– Они будут здесь, Гарден. Не волнуйся. – И тут же лишил ее уверенности, которую старался внушить: – Вот кто меня беспокоит, так это судья. Я его не знаю. Мне объяснили, что накопилось много дел, а судьи на каникулах. Мне это не нравится. Этот человек – чужак, насколько я знаю, янки. Он не знает Чарлстона и чарлстонцев, как Треверс. Он не один из нас. И все же показания наших свидетелей невозможно опровергнуть. Он не сможет вынести решение не в нашу пользу. К тому же наше положение укрепляет твое пребывание в доме матери. Нельзя придумать ничего правильнее. – Мистер Генри бросил рассеянный взгляд куда-то в сторону. – А тот симпатичный морской офицер… Хорошо бы не видеться с ним до окончания суда. Это может бросить тень на твою репутацию, хотя я уверен, что подобные обвинения были бы совершенно безосновательными.

– Я понимаю, – ответила Гарден. Стоял удушающе жаркий августовский день, но по ее спине пробежал холодок страха.