Текст книги "Бывшие. Запрети мне тебя любить"

– Ладно, – отзываюсь, отпивая первый глоток из кружки.

Усаживаюсь на диван с готовностью скоротать время ожидания, но мужчина не спешит покидать меня. Вместо того, чтобы уйти, продолжает придирчиво разглядывать.

– Ты сюда правда приехала… к Арсению, да? Не ко мне, – нерешительно проговаривает он в итоге.

Артём Рупасов в сомнении…

Это что-то новенькое!

– Нет, не правда, – бестолковая улыбка расплывается на моём лице сама собой.

А следом за ней приходит осознание того, что теперь напрашивается закономерный вопрос о причине приезда, на который у меня нет ответа. Замираю в напряжении, не в силах отвести взгляда от глаз цвета бездонного океана. Задерживаю дыхание, с откровенным ужасом ожидая дальнейшего.

– Хорошо, – заметно расслабляется Артём.

И, пока я пытаюсь воспроизвести в своём помутившемся разуме хоть одну причину того, что конкретно хорошего во всём этом может быть, он разворачивается и уходит, оставляя меня в недоумении.

– Твою ж… – шепчу беззвучно, откидывая голову на спинку дивана.

Прикрываю глаза, улавливая, как из-за двери, куда уходит Артём, доносится шум льющегося водного потока. Мужчина отсутствует не больше пяти минут, а мой кофе успевает подостыть, но ни одного повторного глотка я так и не делаю. В сознании кружит слишком много всего, образовывая кромешный хаос и сумбур, поэтому я просто-напросто забываю о кружке, которую держу обеими руками. По возвращению Рупасова обратно, адекватности во мне не прибавляется.

– Если ты решила вернуть мне ключи, не стоило этого делать, – сухим, ничего не выражающим тоном вынуждает открыть глаза появившийся Артём.

Перевожу взгляд на мужчину. Но с ответом так и не нахожусь. Просто, глядя на только вышедшего из душа, чьё единственное одеяние – не очень-то и больших размеров полотенце, довольно плохо скрывающее… всё, разум отказывает окончательно и бесповоротно.

– Ключи? – переспрашиваю в непонимании.

О каких ключах он говорит?

Не понимаю…

Уже совсем ничего!

Гораздо большее значение для меня имеют стекающие с влажных тёмных волос капельки воды, спускающиеся вдоль широких мускулистых плеч по затейливому узору татуировки, доходящей вплоть до левого колена. И всё, что достижимо в данный момент – беспрестанно пялиться на приближающегося… Абсолютного. Мать. Твою. Идеала.

– Ключи от моей квартиры, – отзывается Артём со снисходительной ухмылкой. – Ты же вернуть мне их приехала, да? Или я чего-то недопонимаю?

Между нами остаётся едва ли полшага, когда он останавливается, задумчиво рассматривая пребывающую в ступоре меня, пока я зачем-то пытаюсь вспомнить, когда у меня последний раз был секс.

Не вспоминаю.

Шесть кубиков мужского пресса и всё ещё влажной кожи, до которых так и хочется дотронуться, не способствуют восстановлению мыслительного процесса.

– Жень… – ласковым тихим голосом зовёт Артём, так и не получив от меня ответа.

Он сокращает оставшуюся между нами дистанцию и сгибом указательного пальца приподнимает за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза. Вымученный вздох вырывается из меня гораздо быстрей, чем я успеваю пожалеть. Обо всём на свете.

– Не могла бы ты… – нарочито медлит с продолжением фразы мужчина, сканируя взглядом так откровенно и будто насквозь, что моё сердце решает сойти с ума, предательски напоминая о том, чего я лишаюсь когда-то, – встать?

О чём он вообще?..

Не помню.

Совершенно ни черта!

И даже, кажется, тот факт, что у меня обручальное кольцо на безымянном пальце правой руке, тоже как-то не существенно больше.

Чёрт!

– Жень… – уже откровенно посмеивается Артём, аккуратно отнимая у меня кружку с кофе, чтобы отставить в сторону.

Это и «возвращает с небес на землю».

Становится не просто стыдно, а жутко невыносимо…

Находиться с ним поблизости!

– Да, сейчас, – резко поднимаюсь с места.

Тем самым только ухудшаю собственное положение, потому что тут же врезаюсь в обнажённый мужской торс.

Чтоб меня!!!

Приходится обхватить Рупасова за плечи, дабы не рухнуть обратно на диван.

– Жень, тебе плохо? – продолжает он в явной издёвке.

Нервно сглатываю, прежде чем ответить. Ведь его ладони каким-то непостижимым образом покоятся на моих бёдрах, а исходящее от них тепло буквально въедается в мою кровь, молниеносно разливаясь по венам жгучим ядом безудержного желания заполучить гораздо больше. И пожар, который воспламеняется во мне слишком быстро и неотвратимо, не сулит моей совести ничего хорошего. Зато прекрасно туманит остатки здравомыслия и выдержки.

– Да… – то ли отвечаю на его вопрос, то ли просто соглашаюсь с внутренними предположениями о возможности, которой нестерпимо хочется воспользоваться.

Пальцы сводит судорогой, когда я сжимаю их крепче на широких сильных плечах, увитых чёрным узором. Всё внутри практически выворачивает наизнанку, не позволяя в полной мере ощущать собственное тело, но я делаю усилие над собой, приподнимаясь на носочках, потянувшись к губам, чей вкус смертельно необходим.

– Жень… – хрипло шепчет в ответ Артём, в который раз повторяя моё имя.

Даже десять лет назад, когда я ещё и не знаю, каково это – чувствовать, как тебя захлёстывает мучительное желание быть предельно близкой и единой с мужчиной, одного этого хватало, чтобы потерять себя, а теперь… будто меня сталкивают в бездонную пропасть, которой нет конца и края. Больше ничего не существует. Только алчная потребность впитать в себя каждый произнесённый мужчиной звук и оставить глубоко в себе каждое мгновение этого наслаждения. И даже если моё падение совсем скоро закончится, оставив после себя лишь беспредельную боль… пусть весь мир катится к чертям, если есть хоть малая вероятность вновь почувствовать нечто подобное ещё хоть один проклятый раз.

– Боже… – выдыхаю почти беззвучно.

На иное я просто-напросто не способна. Столь долгожданное прикосновение к моим губам убивает абсолютно всё, кроме способности отвечать на жаркий глубокий поцелуй и тихо таять в крепких объятиях Артёма, прижимающего к себе с такой силой, что становится больно. Но даже эта боль кажется сейчас чертовски правильной и необходимой.

Обвиваю мужчину за шею обеими руками, прижимаясь к нему ещё плотнее, хотя, наверное, ближе уже и некуда. Сознание плывёт и растворяется в неспешной и в то же время ненасытной ласке, даримой мне ровно так, как бы того хотелось. Сердце бьётся в груди просто оглушительно громко, затмевая собой весь окружающий мир. Ровно до момента, пока гаджет в заднем кармане моих джинс не начинает вибрировать, после чего по кабинету разливается громкая мелодия входящего звонка, а Артём замирает в напряжении.

– Подожди, – бормочу едва ли разборчиво, вынимая смартфон.

Честно говоря, опасаюсь, что звонок от матери, но…

Роман Владимирович Агеев, как же ты, мать твою, вовремя!

– Тём, – отстраняюсь на жалкие миллиметры.

Сжимаю в руках свою «Nokia Lumia» и перевожу взгляд то на сенсорный экран, то на потемневший синий взор. Кладу ладони в грудь Рупасова, пытаясь отодвинуться ещё дальше. Но мужчина не позволяет, буквально впечатывая в себя обратно настолько агрессивно и решительно, будто от этого зависит чья-то жизнь.

Телефон выпадает из моей руки, продолжая сигнализировать о звонке будучи между диванных подушек и гораздо приглушённее, словно эхо из какой-то другой, не совсем настоящей жизни, которая меня вроде как не особо-то и касается. Намного острее и явнее ощущается мгновенно воспылавший гневом взгляд Артёма, успевшего заметить имя абонента.

– Даже не думай отвечать, – предупреждающе отзывается он. – И не ври мне, что больше не хочешь. На хер твоего мужа и всё остальное!

Рупасов подаётся вперёд, тем самым толкая меня обратно на диван, и тут же укладывает под себя. Упирающаяся мне в живот внушительная эрекция позволяет понять, что единственное его одеяние давно валяется на полу, а намерения мужчины на ближайшее будущее вполне однозначны.

– Хотя… это меня… всё равно… – проговаривает он, смешивая слова с короткими жадными поцелуями, – не… остановит.

Шероховатые ладони довольно грубо сминают мою грудь. И тут же перемещаются к поясу джинс, бесцеремонно сдёргивая их вниз по бёдрам вместе с нижним бельём. Артём зол и одновременно возбужден до предела. Но если для него больше не существует ничего, что может вынудить самостоятельно остановиться, то в моей жизни нечто подобное будет всегда. И дело совсем не в полоске жёлтого золота, именуемой обручальным кольцом. Звонок мужа напоминает о том, что гораздо важнее чьих-либо желаний, мнений или предпочтений, тем более – моих собственных.

– Тём, – предпринимаю новую попытку прекратить зашедшее слишком далеко безумство, и, раз уж на мой зов он так и не обращает никакого внимания, концентрируясь только на моём теле, добавляю гораздо громче и увереннее: – Я люблю тебя. Знаешь, да?

Сердце продолжает заходиться в бешеном ритме, отражаясь в сознании громогласным набатом, но даже так я слышу, как Артём шумно сглатывает. На короткое мгновение он замирает, медленно поднимая взгляд к моим глазам. Тень неверия, которую я в нём вижу, побуждает меня повторить и дополнить гораздо обширнее:

– Всегда тебя любила. И до сих пор люблю. Очень. Больше жизни своей, – обхватываю его лицо обеими ладонями, удерживая визуальный контакт, а после продолжаю немного тише: – Вот только это нихера не значит, потому что я никогда не разведусь. Всегда буду замужем за другим мужчиной, пока не умру. И секс между нами, будь он хоть миллион раз самым лучшим, не изменит этого факта. Ты ведь понимаешь, да? Я не уйду от него, Тём. Никогда. Хоть что делай.

Наверное, если бы я сейчас бросилась под мчащийся на полной скорости большегруз, было бы не так страшно. Наблюдать, как самый нужный и любимый взор цвета бездонного океана наполняется холодом и пустотой. Вот это действительно жутко. Мучительно. Больно. И… необходимо. Ведь Артём должен знать и понимать. Не хочется разбивать собственное сердце вдребезги ещё раз и только потому, что не способна расставить и озвучить приоритеты заранее.

– Лучше бы ты молчала, – глухо произносит Рупасов, отодвигаясь.

Он выпрямляется и встаёт с дивана. Поднимает валяющееся на полу полотенце, а после направляется к той двери, за пределами которой ранее принимает душ. Я же подбираю свой упавший телефон, с сожалением отмечая, что Рома больше не звонит. Набираю по пропущенному ответный, и тоже поднимаюсь на ноги, попутно поправляя одежду. Удаётся прослушать несколько длинных гудков ожидания в преддверии того, как муж должен взять трубку. И только когда я дохожу до порога и поворачиваю ручку, потянув дверь на выход из кабинета хозяина местных владений, тяжелая ладонь Артёма ложится на полотно из вишневого дерева, с шумом захлопывая её обратно.

– Жень, хорошо, что перезвонила, – доносится в трубке от Агеева.

– Не уходи. Останься. Всё равно как, – проговаривает Рупасов.

В моей голове словно взрывается атомная бомба, расщепляя сознание на мельчайшие частицы, несущие в себе бремя горького раскаяния о неверных поступках и деяниях. Дело не только в том, что жизнь в который раз ставит меня перед фактом – иногда нам всем приходится делать выбор, расплачиваясь за свои ошибки или неуместные желания. Я даже не знаю, должна ли делать этот самый выбор вообще. И тем более не понимаю, имею ли на него право.

Глава 9

– Жень! – заново зовёт Рома.

Ведь я так и не отвечаю. Тяжёлое дыхание мне в затылок давит настолько сильно, что мысли воедино собрать не могу, не то, чтобы сказать хоть что-то.

– Жень, – повторяет и Артём.

И если требовательный властный голос мужа отзывается во мне угрызениями совести, то тихий хриплый полушёпот моего самого первого в жизни мужчины так и вынуждает забыть обо всём, что только могло бы помешать услышать его вновь.

– Я тебе потом перезвоню, – бросаю глухо в трубку.

Просто хочу избавиться от разговора в присутствии того, кто не должен его слышать, но муж расценивает мои слова по-другому.

– Не будь ребёнком! – отзывается Агеев. – Сейчас не самое подходящее время обижаться! Прекрасно знаешь ведь и сама, что так надо было. Ты бы по-другому не уехала… – абонент говорит что-то ещё, но мне всё равно.

Его я больше не слушаю. Выключаю вызов, а после и вовсе отключаю телефон. Да так и сжимаю гаджет до судорожной боли в пальцах, глядя на чёрный экран сенсора, ведь не в силах развернуться к тому, в чью пользу делаю выбор. Причём не только сейчас, а ещё десять лет назад. И даже то, что однажды приходится жестоко поплатиться за эту свою глупость, не помогает остановиться и вспомнить, что такое предел разумности и правильности.

Я настолько падшая?

Очевидно.

– Если я и останусь, это всё равно ничего не меняет. Ты же понимаешь, да? – произношу тихонько.

Горло словно сдавливает в тиски. Каждый произнесённый звук даётся неимоверно тяжело. Я закрываю глаза, в то время как левая ладонь Артёма плавно ложится мне на живот, медленными вдавливающими поглаживаниями опускаясь ниже, касаясь пальцами не застёгнутой до конца молнии на джинсах.

– Не понимаю, – отзывается Артём. – Ни черта я не понимаю, – добавляет он, вымученно выдохнув. – Может, объяснишь?

Едва заметно качаю головой в отрицании, а сознание разрывается от противоречий. Ведь если бы я и хотела рассказать – всё равно не поймёт. А если и поймёт, то… будет только хуже. Вряд ли он способен принять неприглядную правду, которую я выбрала восемь лет назад.

– Мне домой надо, – снова вру я. – Потом поговорим, – тянусь к дверной ручке, но замираю, так и не открыв дверь повторно.

Ладонь Артёма накрывает мою руку, сжимая до боли.

– Не надо тебе никуда, – ухмыляется Рупасов. Его пальцы, до сих пор касающиеся пояса моих джинс, оттягивают испорченную ещё вчера застёжку, а затем он добавляет негромко: – Ты ведь уже была дома. И не задержалась там надолго.

Безусловно, он прав.

Вот только…

Разве хоть кому-то из нас от этого легче?

Потому и молчу, терпеливо ожидая, когда мужчине надоест это нелепое противостояние.

– Что происходит, а, Жень? Не хочешь рассказывать о том, почему такая упёртая, бог с ним, – дополняет Артём, убирает мою руку от двери, а затем разворачивает к себе лицом, тут же укутывая в жаркие объятия, и касается губами моего лба в лёгком поцелуе. – Но может тогда другим поделишься? Этот город – последнее место, где твой благоверный хотел бы тебя видеть, но при этом сам отправил тебя сюда. У тебя проблемы? Или у него? – в его тоне проскальзывают тревожные нотки.

Стальная хватка рук мужчины не позволяет отстраниться. Очевидно, повторной попытки сбежать на сегодня больше не будет. И мне ничего не остаётся, как капитулировать. Да и грех не воспользоваться тем, зачем сюда еду изначально.

– Мою соседку два дня назад убили. Следствие считает, что на её месте должна была быть я, – проговариваю нерешительно. – Вот Агеев и отправил меня сюда. Ну как отправил. Вынудил приехать – больше подходит. Да и не объяснил ничего толком сразу. Узнала только пару часов назад, когда его брат приехал присмотреть за мной. И мама тоже знала, но ничего не сказала. Я вообще сюда приехала, чтобы забрать её, а оказалось-то… Паршивая ситуация, в общем, – заканчиваю совсем тихо.

Удушающее ощущение предательства вновь опутывает невидимыми сетями мой разум, но объятия Артёма становятся крепче, а дышать – гораздо проще.

– Да уж, – задумчиво отзывается мужчина и немного отстраняется, продолжая удерживать меня около себя одной рукой. – Действительно паршиво, – дарит ласковую улыбку, несущую в себе искреннее сожаление. – Паршиво для них, но не так уж и плохо для меня, если это привело тебя сюда, – лукаво прищуривается, а его губы расплываются в ехидной насмешке. – Кофе ты так и не допила. Будешь? Домой ведь всё равно не пойдёшь.

Тяжело вздыхаю, удручённо качая головой.

– Если ты оденешься, – бросаю многозначительный взгляд на обнажённый торс, старательно игнорируя всё остальное, – и нальёшь мне новую порцию, а то та уже остыла, то может и правда буду, – старательно сдерживаю напрашивающуюся улыбку в ответ.

– Договорились, – ухмыляется Артём.

Он разворачивается и идёт к дивану. Я же, болезненно сглатывая, пытаюсь прекратить пялиться на его татуированную поясницу и всё то, что ниже. Получается плохо, но в скором времени, к моему облегчению, Рупасов избавляет меня от этой тяжкой ноши. Мужчина открывает диванный отсек, вытаскивает дорожную сумку, а затем вынимает из неё спортивные штаны, футболку и плетённые кеды, которые в скором времени оказываются на нём.

– Не хочу кофе, – едва заметно морщится Артём, бросив взгляд в сторону двух кружек на краю рабочего стола. – Есть хочу. А ты? – оборачивается в мою сторону, вопросительно приподнимая бровь.

– Что, снова роллы? – интересуюсь в ответ.

В синих глазах вспыхивает лукавый блеск явного предвкушения.

– А что, ты готовить разучилась? – ехидно отзывается он. И, пока я растерянно соображаю, к чему вопрос, добавляет меланхолично: – Или я настолько плох, что такой чести не достоин?

Ответа мужчина не ждёт. Разворачивается и покидает комнату, скрывшись за дверью, откуда приносил кофе. А я набираю в лёгкие побольше воздуха и следую за ним. Понятия не имею, что рассчитываю там увидеть, но всё равно удивляюсь… обычной кухне.

Уж слишком она…

Нормальная.

Рабочая зона со стандартным гарнитуром холодного стального цвета внесена в тёмную нишу и выделена небольшим подъёмом. Барная стойка отделяет её от небольшого круглого стола цвета «серый металлик», к которому приставлена пара мягких кресел. А главное – повсюду огромное количество мелочей и бытовой техники, которые пригодились бы на кухне современной домохозяйке.

– Так вот где ты живёшь, – срывает с моих уст само собой.

Артём беззаботно пожимает плечами.

– Я много работаю, поэтому и провожу здесь времени больше, чем в той квартире, – ухмыляется он. – Что в этом такого?

Действительно, всё, что я могла бы считать «нормальным» никогда не относилось к этому мужчине, так что и удивляться, особо не стоит.

– Ничего, – отзываюсь нехотя.

Подхожу к холодильнику и, открыв дверцу, бездумно исследую содержимое полок. Помимо всего того, что обычно хранится у меня самой, натыкаюсь на упаковку обезжиренных биойогуртов и стейки сёмги. Последнее я вынимаю, намереваясь приготовить, а вот предыдущее вызывает у меня новый невольный вопрос.

– Сколько лет твоей секретарше?

Оборачиваюсь в сторону мужчины, запускающего кофеварку, и замираю в мучительном ожидании.

Всё внутри закручивается в тугой узел, природы которому я пока не могу найти объяснение.

Неужели ревность?

– Чуть больше сорока, а что? – подозрительно прищуривается Артём.

И если он заметно напрягается в явном непонимании, то вот я облегчённо выдыхаю.

– Просто спросила, – оправдываюсь невозмутимо.

Тут же отворачиваюсь, распаковывая наш будущий совместный ужин. Непонятное чувство потихоньку отпускает моё сознание и последующие пять минут я преспокойненько хозяйничаю на чужой кухне. Хотя вернувшееся самообладание длится недолго. Ясность моего рассудка снова под угрозой, как только Рупасов заканчивает с приготовлением новых порций кофе и подходит ко мне со спины. Он опирается обеими ладонями о край столешницы по обе стороны от меня, заключая в своеобразный капкан из полуобъятий, а затем тихонько шепчет на ухо:

– Ты знаешь, как сильно я по тебе скучал всё это время?

Судорожно сглатываю. Не отвечаю. Лишь чувствую, как по моим венам словно разливается самая безотказная и быстродействующая отрава. И её не вывести. Не вылечить ничем. Можно только погибнуть, наслаждаясь этим смертельным ядом несбыточных желаний и надежд. И я наслаждаюсь. Не могу себе в этом отказать. Никогда не могла. Да и по-другому просто быть не может.

– А я скучал. Очень сильно, Жень. До одури.

Сердце пропускает удар и будто в очередной раз срывается в пропасть. Настолько глубокую и тёмную, что невозможно из неё выбраться. Да и не хочу я на этот раз оттуда выбираться. Уж лучше сгинуть в этой темноте, ведь она так сладка и необходима. Вот только знать об этом кому-то ещё кроме меня, явно необязательно.

– Зачем ты всё усложняешь? – бормочу едва ли разборчиво.

На самом деле, хочется сказать совершенно иное.

Вот только…

Нельзя давать ложную надежду. Ни ему, ни себе в первую очередь.

– Усложняешь всё здесь ты, – отзывается Артём с очередной ухмылкой. – Для меня всё просто, родная, – склоняется ещё ближе, одновременно продолжая говорить и ласкать мою кожу своим обжигающим дыханием, а также лёгкими, едва осязаемыми прикосновениями губ. – Да, я был таким придурком, что отпустил тебя, но теперь, когда есть шанс всё вернуть, обязательно воспользуюсь им. Даже не сомневайся.

Он отнимает одну из ладоней от стола, обхватывая мою левую руку, в которой держу лимон, и с силой сжимает, позволяя стекающему соку пропитать стейки. А я… уже и вспомнить не могу, что там дальше надо делать с этой рыбой. В мыслях бьётся слишком много всего, чтобы концентрироваться ещё и на приготовлении еды.

Замираю. Прозвучавшее обещание застаёт врасплох. Словно раскалённый прут врезается в моё сознание, опаляет мою душу, сжигая её противоречиями. И ассоциируется больше с угрозой, нежели с чем-то ещё. У меня не возникает даже жалкой доли сомнения, что Рупасов не сдержит своё слово.

– Видишь? Ничего сложного в этом нет, Жень, – дополняет он совсем тихо, ведя дорожку из осторожных нежных поцелуев от виска к пульсирующей жилке на моей шее. – Всё просто для меня. И для тебя тоже будет просто. Пусть не сейчас, но обязательно будет. Я позабочусь об этом.

Артём больше не удерживает мою руку. Но я так и стою, до боли в пальцах сдавливая и без того практически досуха выжатый лимон. И отчаянно молюсь Всевышнему, чтобы и из меня точно также было бы возможно удалить все те эмоции, что так предательски бесконечно выворачивают наизнанку снова и снова.

– Тём… – выдыхаю вымученно.

На большее не способна. Слишком много боли во мне кроется в данный момент. И чересчур много мыслей, которые не должны быть озвучены для него.

– Ты кормить меня будешь сегодня? – вырывает из оцепенения Артём, вопреки всему предыдущему, внезапно насмешливым беззаботным тоном. – Или голодом решила заморить, чтобы больше не приставал?

Даже отстраняется от меня на полшага, позволяя свободно завершить приготовление блюда. Словно и не говорит минуту назад о том, что хочет всё вернуть назад. Или я всё воспринимаю чересчур субъективно, а он на самом деле говорит о чём-то менее значимом.

Чёрт! Как же сложно! И совсем не так просто, как считает Рупасов! Или это и правда только для меня всё выглядит таким образом?

– Я не настолько жестока, чтобы быть виновной ещё и в этом, – прищуриваюсь в напускном презрении, оборачиваясь к нему. – Но, если ты не перестанешь меня отвлекать, уверена, суд присяжных будет на моей стороне, – добавляю со смехом, складывая приправленную сёмгу на раскалённую сковороду.

Последующие несколько минут проходят в абсолютной тишине. Мужчина усаживается в одно из кресел у обеденного стола, ожидая завершения процесса готовки. Я же старательно концентрируюсь на уборке того бардака, который успеваю развести, пока рыба готовится. Здесь думать не надо. Движения – машинальные, выверенные, привычные. Пусть и отчасти, но они отвлекают меня от мрачных мыслей. На короткие мгновения начинает казаться, будто всё происходящее совсем не столь тягостно, как думается поначалу. Вот только внимательный изучающий взгляд синих глаз, так и не сходящий с меня всё это время, не позволяет обманываться долго. Уж слишком тяжёлый этот взор для той беззаботности, которую стойко изображает Артём, храня молчание.

И наш кофе снова остывает.