Текст книги "Эскадра его высочества"

– Что-то слишком все любезно начинается, Саймон, – шепнул герцог.

– Настораживает, – кивнул Бервик. – Но каковы манеры! И какова…

– Да-а, – прошептал Сентубал. – Какова королева…

* * *

Лилонии, королеве Альбаниса, было уже пятьдесят шесть лет, однако выглядела она гораздо моложе своего возраста. Лишь пышные, но совершенно белые волосы выдавали ее возраст. Все остальное могло служить предметом восхищения для истинных почитателей женской красоты, – и безукоризненная фигура, и прекрасный цвет лица, и в особенности – черные, живые выразительные глаза.

После приветствий королева сделала то же самое, что несколькими минутами ранее сделал ее супруг, – решительно сошла с трона. Она взяла Камею за руки и с высоты своего немалого роста заглянула ей в глаза.

У Камеи от этого слегка закружилась голова. Лилония тут же отпустила ее и сказала с мягким удивлением:

– Так вот ты каков, цветок Поммерна!

– Что-то не так, ваше величество? – обеспокоенно спросила Камея.

– Вам не о чем беспокоиться, душа моя. Все более чем так. Мало того, я беру на себя смелость предсказать вам необыкновенную судьбу. Альбанис гордится честью принимать вас! Насколько мне известно, ни история Терраниса, ни даже полузабытая история нашей общей прародины не знают другого примера, когда юная принцесса возглавляла бы победоносную эскадру. Ваш отец и государь поручил вам пройти сквозь ряды многократно сильнейшего врага. И вы не просто сделали это! Вы сделали это с воистину королевским величием. Счастлив отец, имеющий такую дочь…

– О, вы слишком высокого мнения обо мне, ваше величество. Право…

– Ваши слова лишь подтверждают только что сказанное, – с улыбкой прервала королева.

Камея позволила себе не согласиться.

– Но я оказалась в Карлеизе исключительно благодаря искусству гросс-адмирала Мак-Магона и доблести моряков Поммерна, ваше величество. Никаких личных заслуг!

Королева и король переглянулись.

– Да вы и не должны были идти на абордаж или, к примеру, стрелять из пушки, – сказал Альфонс. – Боже упаси!

– Надеюсь, у нас еще будет случай выразить восхищение искусством великого флотоводца мистера Мак-Магона и не вызывающей никаких сомнений доблестью моряков Поммерна, – добавила Лилония. – Вместе с тем, дитя мое, к чему не замечать очевидного? Ведь именно ваше присутствие сделало совершенно немыслимой не только капитуляцию, но и обыкновенную неудачу. Согласившись разделить судьбу эскадры, вы оставили вашим подданным-мужчинам только две достойные возможности – либо победить, либо умереть.

Лилония усмехнулась.

– Ничто так не стимулирует волю к борьбе, уверяю вас! Но представляю, что пережил ваш отец… Сегодня же в Бауцен отплывет самый быстрый пакетбот нашего флота.

Затем, обернувшись к мужу, тоном, исключающим всякие возражения, королева объявила, что берет принцессу фон Поммерн под свое полное покровительство.

– Сударыня, да я и сам хотел просить вас об этом, – с поклоном ответил король, оставляя за собой последнее слово.

Камея подумала, что семейные отношения у венценосной пары довольно сложнопереплетенные. Впрочем, какими они еще могут быть, если являются частью государственной политики?

* * *

Вечером, еще до окончания бала, они встретились под стеклянной крышей Фонтанного Чердака. Неофициально так назывался самый верхний этаж основного здания Карлеиза.

Камее он очень понравился. Поскольку беседа предстояла важная, сам фонтан отключили, дабы не мешал своим шумом. Но все равно это просторное, треугольное в плане помещение, углы которого подпирали мощные башни, вырастающие из пирамиды Карлеиза, производило замечательное впечатление.

Северо-восточная и северо-западная стены состояли из широких остекленных рам и практически являлись сплошными окнами. Наполовину стеклянным был и потолок, поэтому в ясные дни солнце не покидало Фонтанный Чердак. А после захода Эпса, когда над крышей разгорались звезды, за стенами сгущалась тьма, тогда треугольный зал становился удивительно уютным. Расположенные в нишах светильники не бросали бликов, и через оба огромных окна можно было без помех любоваться окрестностями.

На востоке просматривалось все внутреннее море Гринуотер вплоть до обоих крепостей, стерегущих пролив Большой Эльт. На западе бухта Кингсбэй отражала многочисленные огни столицы Альбаниса. Оставляя мерцающий след, бухту пересекал трехмачтовый парусник.

– Покаянский фрегат «Тромпаск», – усмехнулся король. – Спешит известить базилевса, ну и, само собой разумеется, – обрата эпикифора о том, что вы у нас в гостях. И что принимают вас так, как вы этого заслуживаете, без всякой оглядки на оскорбленное самолюбие базилевса-императора.

– Мне жаль, что мы создаем для вас проблемы, – сказала Камея.

– Лишь на суше, – уточнил король. – Странно, что приходится напоминать, но по пути в Кингстаун вы мимоходом лишили Пресветлую дюжины боевых кораблей, включая четыре линейных. Или все же пять?

– Пять, ваше величество. Еще три тяжело повреждены.

– Тем более! После таких потерь имперский флот утерял численное превосходство над флотом Альбаниса. За это я согласен потерпеть брюзжание посланника Пресветлой.

– Ваше величество, но если на суше Покаяна сильнее… От Кингстауна до границы всего каких-то двести пятьдесят километров. Мои советники считают, что вы очень рискуете.

Упоминая советников, Камея косвенным образом высказала недоумение по поводу того, что ни герцог Сентубал, ни граф Бервик не получили приглашения принять участие в столь важной беседе.

– Рискую? Не очень. Покаянская армия действительно сильнее, и до границы именно то количество километров, о котором вы сказали. Однако просто позорный для империи погром, который учинила ваша немногочисленная эскадра прямо перед окнами Эрлизора, не может остаться без ответа. У моих советников нет никаких сомнений в том, что на ближайшие годы безусловным врагом номер один для Пресветлой Покаяны является Поммерн.

Упоминая своих советников, Альфонс давал понять, что беседа ограничена по числу участников не с одной, а с обеих сторон. И, хотя стороны относились к разным весовым категориям, вероятно, для этого были какие-то резоны.

– …И пока это так, ни эпикифор, ни тем более его ручной базилевс, не решатся на войну с нами. Если кто и рискует, так это ваш отец. Но надеюсь, Бернар Второй знает, что делает.

– Я тоже на это надеюсь, – грустно сказала Камея. – Вот только…

Король и королева переглянулись.

– Принцесса, гостите у нас столько, сколько захотите, – поспешно сказала Лилония. – Наш морской министр уже получил распоряжение помочь вам в ремонте кораблей, в лечении раненых и в снабжении вашей славной эскадры всем необходимым.

– Будьте как дома! – добавил Альфонс.

– Вы очень добры, ваши величества. Благодарю вас за тепло, которое от вас исходит. Я его чувствую. И не надо огорчаться, прошу вас.

– Огорчаться? – с легким замешательством переспросил король. – Из-за чего?

– Из-за того, что Альбанис не может вступить в войну. Отец сказал, что пятнадцать лет назад мы тоже не смогли поддержать вас, поэтому сейчас Поммерн не имеет морального права предлагать военный союз. Помимо всего прочего, вы ведь еще связаны с Пресветлой мирным договором.

Царственная чета вновь обменялась взглядами.

– Альф, – сказала Лилония. – К нам впервые приехал посол, с которым невозможно говорить недомолвками.

– Я заметил, – отозвался король.

– И я впервые вижу посла, которому так хочется доверять. Принцесса еще очень молода и ей сейчас трудно без ее советников. Так что давай без уверток.

– Хорошо, дорогая. Будем откровенны. И начнем с того, что не стоит называть Покаяну Пресветлой. С тех пор, как там властвует орден мракобесов, империя этого не заслуживает.

– Ваше величество! Но империя называется Пресветлой Покаяной как раз с тех пор, как к власти пришли сострадарии, – удивилась Камея. – Если я не ошибаюсь.

– Нет, не ошибаетесь. И хорошо знаете историю, – с улыбкой сказала королева. – Именно с тех пор.

– Вот с тех пор империя и не стоит этого названия, – хмуро отрезал Альфонс. – Я еще как-то могу понять то, что они творят в аннексированных альбанских провинциях, – все-таки завоеванная территория. Но то, что сострадарии не первый уже век проделывают со своими собственными гражданами непостижимо. Грабеж, пытки, издевательства, убийства, – все это давно и многократно превысило меру, необходимую для сохранения даже такой недостойной власти, как власть ордена варваров. Этот основанный на бреде невежественного пампуаса орден сумел запугать, лишил чести и заразил безумием некогда великое государство. А теперь в очередной раз собирается совершить то же самое с соседними. С удовольствием открою вам одну тайну, принцесса. Мирного договора между Альбанисом и Покаяной больше не существует.

– Не существует?

– Да, и не по нашей инициативе. Около полугода назад проконшесс Сипитор передал мне официальное уведомление о том, что базилевс-император решил не продлять соглашение на очередной пятилетний срок.

– Решил не продлять? Но из-за чего?

– Формально – по причине некоторых колониальных проблем. А в действительности из-за того, что одна влиятельная группа бубудусков в Ситэ-Ройяле считает, что сначала надо уничтожить еретический Поммерн, а другая уверена, что раньше следует разделаться со строптивыми альбанцами. Похоже, вторая группа на тот момент оказалась сильнее, только и всего.

– Если это так, тогда зачем покаянский флот напал на наши корабли у мыса Мекар?

– Это был ответный шаг бубудусков, считавших, что Поммерн нужно уничтожить первым. И, следует признать, более эффективный ход. Эти бубудуски явно рассчитывали на неизбежную реакцию и в этом не просчитались. Но просчитались в ее силе. Такого ответа, какой они получили, никто не ожидал. Ни у них, ни, признаюсь, у нас.

– Но все же договора больше нет… И вы так спокойны?

– Нет, конечно. Это известие означает для нас и возможную войну, и угрозу нового поражения. В принципе, у Покаяны достаточно сил, чтобы сражаться с двумя противниками одновременно. Но признаюсь, у меня на душе стало легче, поскольку все последние годы ничто так не угнетало, как вынужденный мир с кровопийцами.

После этих слов король встал и несколько раз прошелся вдоль стеклянной стены.

За огромным окном расстилалось внутреннее море Гринуотер, по которому, оставляя серебристый след, плыл покаянский фрегат. Он уже успел миновать Малый Эльт и почти достиг Большого.

– Ваше величество, – сказала Камея. – Почему же тогда…

И она нерешительно замолчала.

Альфонс усмехнулся.

– Ну, смелее, смелее.

– Почему же тогда уплывает «Тромпаск»? – решившись, выпалила Камея.

Король сделал небрежный жест.

– Разумеется, вовсе не потому, что мы не можем его остановить. Наш флот вполне способен отправить на дно не только этот фрегат, но и всю потрепанную эскадру Василиу, которая сейчас дерзко крейсирует у выхода из Большого Эльта. Увы, мы не можем начинать войну, для которой и повода-то пока не имеем, сразу по нескольким причинам. Главную из них вы сами, ваше высочество, только что назвали.

– Да, – сказала Камея. – Альбанис слишком уязвим с суши. Но разве эта уязвимость уменьшится, если погибнет Поммерн?

– А он погибнет? – вдруг спросил король.

Камея вздрогнула.

– Не могу представить. У нас столько доброго и хорошего…

– Знаете, принцесса, ваш отец не первый год проводит на троне. И если уж он решился разворошить осиное гнездо, нанеся великолепный удар по самому Ситэ-Ройялю, то на что-то он должен был рассчитывать, не так ли?

– Да, конечно. Только бывают ситуации, когда приходится выбирать какое-то неизбежное зло.

– Бывают, – согласился Альфонс. – И все же возможность того, что Поммерн выстоит, исключать нельзя. Вы согласны?

– Очень надеюсь…

– Между тем, даже воюя с Поммерном, базилевс вполне может выставить превосходящую по силе армию и против нас. А мы не готовы. У нас еще не выросло поколение солдат, не испытавших поражения. Для этого требуется лет двадцать. Пока же прошло пятнадцать. Понимаете?

Камея растерялась. Она подозревала, что на это вроде бы вполне логичное заключение все же есть возражения. Но какие? Герцог де Сентубал и лорд Бервик наверняка их знали. Увы, как раз этих-то искушенных людей в Фонтанном зале и не было. Случайно ли? Юная принцесса чувствовала себя совершенно беспомощной перед многоопытным властителем. Ей казалось, что она безнадежно погубила важнейшее дело. Очень хотелось расплакаться.

– Альф, уже довольно поздно, – неожиданно сказала королева. – Не будем забывать, что наша гостья могла устать с дороги.

– О, конечно, – заулыбался Альфонс. – Говорят, по пути ей пришлось нащелкать по носу адмирала Василиу и немножко разбить адмирала Альметракиса. После такого можно и утомиться. Ли, мне кажется, наши минеральные ванны пошли бы принцессе на пользу.

Камея поняла, что извлекать пользу из затруднительной ситуации, в какой она очутилась, король не пожелал. Он лишь обрисовал ситуацию. Наглядно, без прикрас. И этим ограничился.

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ ТУБАНУ ДЕВЯТОМУ,

БАЗИЛЕВСУ-ИМПЕРАТОРУ

ВСЕЯ ПРЕСВЕТЛОЙ ПОКАЯНЫ

Ваше императорское величество!

Uno. От имени ордена Сострадариев с величайшим прискорбием сообщаю: обнаружено и опознано тело Робера де Умбрина, 63-го эпикифора. Да воспримет его душу Пресветлый! Amen.

Duo. Установлено, что великий сострадарий де Умбрин собственноручно заколол трех окайников-померанцев и доблестно пал в неравной схватке с врагами. После отпевания он будет погребен в усыпальнице Сострадариума со всеми подобающими его сану почестями. Возможно, ваше величество сочтет заслуги усопшего благодостаточными для посмертного награждения каким-либо из орденов империи.

Tres. Смиренно сообщаю также, что по мученническом упокоении Робера де Умбрина супрематоры Непогрешимого Санация сочли за благо рукоположить в сан великого сострадария Вашего покорного слугу, Керсиса Гомоякубо.

Всеподданейше преданный вашему величеству

Керсис, 64-й эпикифор ордена Сострадариев

* * *

СОВЕРШЕННО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

ПРОКОНШЕССУ ЗЕЙРАТУ

ЛИЧНО

Чертов сын!

Я уже заделался новым эпикифором. Но где старый? Где

наши братки Хорн, Колбайс, Глувилл? И еще раз:

ГДЕ НАШ РЕЗВЫЙ ПОКОЙНИЧЕК?

Зейрат, ты заставляешь папу волноваться. Или чего не понял?

КГ

24. ДОРОГА К ТИРТАНУ

Проехать в ту ночь удалось очень мало. Деревни попадались все еще часто, объезды отнимали драгоценное время. Аббатиса и юная монахиня не привыкли к мужским седлам, поэтому приходилось часто останавливаться для отдыха.

Эти остановки приходились весьма кстати и эпикифору, который за сутки, проведенные в жестком гробу, не слишком набрался здоровья. Да и ночи пока были короткими, темнота продолжалась часа два-три. Из-за всех этих причин к утру одолели вряд ли больше двадцати километров, если считать по прямой. Но справа, на западе, уже маняще синели Рудные горы. Там, за ними, находился вечно буйный и непокорный Муром. Пробраться бы туда – и все, спасение, гордые мурмазеи никогда и никого еще не выдавали Покаяне.

Но уж кто-кто, а эпикифор де Умбрин прекрасно знал, сколько сил и средств затрачено на перекрытие границы. По его, эпикифора де Умбрина личной инициативе. Дабы из благословенной империи подданные не сбегали. Ибо кого ж тогда осчастливливать?

Робер усмехнулся и распрямил ноющую поясницу. Они ехали по склону холма вдоль опушки очередной рощицы. В сером предрассветном сумраке все кругом имело безрадостный вид. На востоке холодно синела полоска Ниргала. С запада горизонт ограничивали далекие вершины Рудных гор. Пространство между ними заполняли поля, овраги, заросли кустарника, начинающие желтеть перелески.

С холма просматривались отдельные участки Южного тракта, то нырявшего в низины, то поднимавшегося на увалы. Километрах в трех впереди он упирался в небольшую деревушку, наполовину поглощенную утренним туманом. И над всем этим ползли набухшие августовские тучи, волоча за собой размазанные дождевые бороды. Порывами налетал холодный ветер.

– Да, – сказала аббатиса. – Ободряющая картина. Зоя, ты сильно замерзла?

Девушка поежилась.

– Ничего. В монастыре бывало и похуже.

Робер ощутил укол совести. Пока он вершил судьбы империи, его родная дочь, оказывается, мерзла в монастырской келье. Хвала Керсису, теперь все изменилось. Но эта хрупкая, молчаливая девочка с добрыми, не по-детски печальными глазами… Она не должна попасть в лапы бубудусков.

– Ваша люминесценция!

– Да?

– Пора выбирать место для дневки. Вон на том пригорке березняк погуще. Подойдет?

Робер покачал головой. Дневка… Да, она сейчас очень нужна. Но что поделывает Керсис? Усилием воли Робер отогнал сонную дрему и заставил себя припомнить все, что знал о главе Святой Бубусиды. Он постарался представить, что делал бы на его месте сам, и то, что мог бы сверх этого сделать такой жесткий, упорный и неразборчивый в средствах человек, как бубудумзел Гомоякубо.

Наверняка он уже проведал о странном исчезновении настоятельницы монастыря Нетленного Томата. До него должны были дойти также сведения о ночном катафалке, который невесть куда запропастился. После этого сообразить кто был покойником, а кто – двумя монахинями, труда не составляло.

С какой скоростью передвигается верховой, не имеющий сменной лошади и к тому же вынужденный объезжать деревни, тоже считается легко. Следовательно, Гомоякубо вполне мог знать, в каком направлении организовывать поиски. Более того, имел возможность представить, где примерно это следует делать. Лишь расстояние в полторы сотни километров мешало бубудумзелу быстро сплести сеть. Но ему совсем не обязательно руководить поимкой лично, да еще из Ситэ-Ройяля. Для этого достаточно снабдить нужными полномочиями того же Зейрата, уже взявшего след.

– Нет, – сказал Робер. – Останавливаться рано.

– Так… светает же.

Робер вынул померанскую трубу и еще раз, более внимательно, осмотрел мокрый и пока почти безлюдный пейзаж.

* * *

Пропели первые петухи.

Из деревни на тракт выбиралась крестьянская подвода. Навстречу ей передвигался одинокий всадник. Ехал издалека, вероятно, всю ночь, лошадь под ним едва тащилась. Такое частенько случается с гонцами Святой Бубусиды… И хотя больше никого и нигде не виднелось, положение могло измениться в любой момент.

– Нет, Гастон. Запасом времени мы уже не располагаем. Придется ехать и при свете. Будем пробираться от рощи к роще. Лео, Зоя, потерпите еще часок?

– Ну что ж, – коротко сказала аббатиса. – Приходилось терпеть и побольше, ваша люминесценция. Часок так часок.

И этот часок их спас. Когда деревня осталась уже позади, Глувилл, ехавший последним, изумленно воскликнул:

– О! Вы только поглядите!

От Южного тракта в сторону рощи, в которой не состоялась так необходимая беглецам дневка, двигалась длинная цепь людей. Видимо, в облаву выгнали все взрослое население деревушки. Их было несколько сотен, они шли шагах в двадцати-тридцати друг от друга, поэтому растянулись очень широко. Безжалостно топча пшеницу, облава охватывала сразу два холма и ложбину между ними. На некотором расстоянии за живой цепью ехал десяток конных бубудусков. А перед ними – какой-то начальник.

Робер приложил к глазу трубу.

– Зейрат, – коротко сказал он. – Опять Зейрат. Ну что, дамы, еще часок выдержите?

– Деваться некуда, – ответила аббатиса. – Но облава… как ты догадался?

– Ничего нет проще, – махнул трубой бывший эпикифор. – На месте Керсиса я предпринял бы нечто подобное. Хорошо еще, что не успели привезти разыскных собак. Увы, они все же прибудут. И самое позднее – послезавтра.

– А… мы уйдем от них? – робко спросила Зоя.

– Ну конечно. Потому что они очень плохие люди.

– А… вы?

Робер вздохнул.

– Уже нет. Поздновато это произошло, девочка. Но – уже нет.

* * *

В середине дня Робер все же объявил привал.

– Ты знаешь, мы еще какое-то время могли бы продержаться, – сказала аббатиса.

Эпикифор сполз с седла и через силу улыбнулся.

– Верю, мужественные вы мои. Но прежде всего надо дать отдых лошадям. Сегодня ночью они должны выдержать хотя бы полчаса рыси. И еще нам потребуется несколько факелов.

Он упал на попону и отключился.

– Глувилл, – сказала аббатиса. – Отдохните и вы тоже.

– А кто же стеречь будет?

– Я покараулю.

– Ну вы… и женщина, – пробормотал Глувилл. – Железная.

– Просто любящая, – возразила обратья аббатиса.

Глувилл без лишних слов повалился рядом с эпикифором и захрапел. Леонарда укутала Зою плащом. Потом напоила лошадей, привязала их так, чтоб могли пастись, и села на теплый камень.

Они уже довольно далеко удалились на юг, однако осень настигала. В кронах берез появились желтые пряди, начинали краснеть клены, по небу тянулся и курлыкал косяк журавлей. И все же Эпс светил пока щедро, пригревал ощутимо, от сохнущей на плечах рясы поднимался парок. Леонарда поняла, что на теплом валуне долго не выдержит, заснет. Поэтому встала, отогнала от спящих оводов, заботливо поправила плащ на Зое и принялась вышагивать по полянке.

С холма, на котором они остановились, открывался вид на место впадения в Ниргал Огаханга, его самого большого притока. Справа долину ограничивали Рудные горы, далеко на востоке уже различались серые зубцы плато Тиртан, а юг терялся в дымке.

Любое из этих направлений спокойной жизни не сулило. Перевалы Рудных гор были давно и прочно перекрыты пограничной стражей. В южном конце долины, у истоков Огаханга, располагалась 4-я армия, самая многочисленная из всех имперских армий. А на Тиртане с недавних пор воцарилась полная и пугающая неизвестность.

Но больше всего Леонарду беспокоил север. Едва ли не каждую минуту она бралась за померанскую трубу, упорно пытаясь углядеть что-нибудь подозрительное на тракте, на склонах оврагов, либо в ближайших перелесках, но каких-то скоплений людей нигде не замечала.

Неужели облава Зейрата так и не наткнулась на их следы? Или Зейрат спокойно отсыпался, дожидаясь, когда из Ситэ-Ройяля пришлют собак? Но тогда передышку получали и беглецы. Значило ли это, что опасный бубудуск совершенно уверен в их поимке? На что-то же он рассчитывает!

Леонарда почувствовала такую сильную тревогу, что даже спать расхотелось. Немного поколебавшись, она все же разбудила Робера. Тот ее с большим трудом выслушал, но потом зевнул и сказал, чтобы не беспокоилась и ложилась отдыхать.

– У тебя есть план? – спросила Леонарда.

– Как всегда, – в полусне сказал Робер и снова зевнул. – Я тут помидор для тебя приберег. Ты же их любишь?

– Люблю, – призналась Леонарда. – И это – единственное, что роднит меня со святым Корзином. Да и со всеми остальными сострадариями, вместе взятыми. Ты же знаешь, что они собой представляют.

– Как не знать, – все еще сонно сказал эпикифор.

* * *

Обрат Одубаст, матерый сострадарище, интуитивный атеист, хорошо упитанный эскандал и безраздельный оплодотворитель всея деревни Грибантон был непоправимо разбужен самым неподобающим его сану, чину, времени, месту и образу жизни способом. То есть после бани, среди ночи, да еще и в постели у лучшей из любовниц.

– Тэ-экс… И что за дела? – зловеще поинтересовался Одубаст, крайне утомленный амурными достижениями и бесплодными поисками псевдоэпикифора. – Ты, олух, язви тебя, язык проглотил или как?! В чем дело, спрашиваю!!

Деревенский альгвасил, экая, мэкая, кланяясь, виляя задом и пятясь, все же выдавил из себя нечто членораздельное:

– Э-э… Проконшесс. Это самое… пожаловали.

– Какой еще проконшесс? Чем он там пожаловал?

– Да Святой Бубусиды проконшесс, вашество… именем Хрюмо. А пожаловал своей персоной, стало быть.

– Ну да? Из самой Бубусиды? Врешь!

– Да чтоб мне в Аборавары провалиться!

– Ого…

Все люди для Одубаста давным-давно делились только на две категории, – на тех, кто ниже, и с кем он мог делать все, что хотел, и на тех, кто…

Он скатился с лежанки, сунул ноги в сапоги. Спешно застегиваясь через две пуговицы, выскочил на крыльцо.

* * *

Ночь была пасмурная. Во мраке ослепительно сияли факелы. Их держали трое всадников в надвинутых на лица орденских капюшонах. Четвертый факела не имел, зато имел осанку столь внушительную, что у Одубаста подкосились коленки.

– Спим, значит, – проскрипел внушительный всадник. – Почиваем?

И вдруг рявкнул:

– А службу кто за тебя нести будет, окайник?!

Скопившиеся у крыльца грибантонские бубудуски попятились.

– Кто за вас лжеэпикифора померанского ловить будет, бездельники?! – продолжал бушевать грозный посланник Бубусиды. – Дармоеды, буржукты!

– Так ловим, ваша просветленность, – промямлил Одубаст. – Денно и нощно…

– Да? И нощно, значит? Вижу, вижу… У рогаток даже документов не спросили!

Одубаст втянул голову в плечи.

– Факел сюда! Ну-ка, подойди ближе, эскандал. Что видишь?

Проконшесс протянул левую руку. Перед своим носом Одубаст узрел намотанную на черную перчатку цепочку. А на цепочке поблескивала желтым многоугольная пластина со страшными вензелями.

– Пайцза… – прохрипел Одубаст.

– В самом деле? – удивился проконшесс. – И какая?

– Золотая пайцза Санация…

Грибантонские бубудуски дружно отхлынули за пределы светового круга. Им, как и любому сострадарию, было известно, что золотая пайцза ордена дает право расстрела на месте. Между тем рядом с проконшессом находился грузный верзила с коротким арбалетом в руках. Самое что ни на есть оружие Пресвятой Бубусиды…

Одубаст отхлынуть не мог. Поэтому рухнул на колени.

– Что прикажете, ва-ваша…

– Прикажу? Четырех свежих лошадей, вот что прикажу. Оседланных, болваны!

Подвели оседланных.

– Хорошо, – небрежно кивнул проконшесс. – А теперь слушайте главное. Покаянского лжеэпикифора до сих пор не поймали потому, что теперь он носит маску очень похожую на лицо. Но маска приметная: скулы широкие, глаза узкие, брови сросшиеся на переносице. Да еще на ней усики черные, тоже узкие. Ну, эскандал, повтори.

– Скулы широкие, глаза узкие… сросшиеся брови… усики черные.

– Похоже, память не совсем отшибло, – с сожалением признал грозный бубудуск. – Ладно, слушай дальше. Именем базилевса-императора приказываю оного человека уничтожить! Ловить и не пытайтесь, это дорого обойдется. Понял ли, эскандал прелюбодейный?

– Так точно, ваша просветленность! Уничтожить. Это понятно.

– Помни, вражина ловкий. Да и охрана с ним, человек десять. Как только появится, в разговоры не вступать, стрелять сразу на поражение! Иначе он сам головы вам продырявит. А у кого голова уцелеет, так я сам поотрываю. И тебе, владыка Грибантона, – первому.

– Будет исполнено, ва-ва…

– По местам! Второй ряд рогаток поставьте, скотины. Подводами дорогу по всей деревне чтобы перекрыли! На обратном пути заеду – проверю. Если что…

Проконшесс не договорил. Дернул за уздечку, ударил пятками в бока лошади.

За ним в переулок свернула и его безмолвная стража. С чадящими факелами, в могильных колпаках, с лицами, закрытыми черными платками до самых глаз. Того света мертвецы, нелюди какие-то…

* * *

– Бр-р, – сказала Леонарда. – Ну и морды! Признаюсь, не верила, что получится. Такой спектакль разыграл!

– Мелочи, – ответил Робер. – Несложно испугать запуганных. Только дважды этот фокус пробовать нельзя.

Глувилл оглянулся на редкие огни Грибантона.

– Вряд ли деревенские бубудуски остановят Зейрата. Они для него – семечки.

– Вряд ли, – согласился Робер. – Но на какое-то время задержат. И это время следует использовать с толком.

– Что ты задумал на этот раз? – спросила Леонарда.

– Смотрите внимательно: по дороге будут попадаться ручьи и речки, стекающие в Огаханг. Нам нужен каменистый берег, на котором лошади не оставят следов.

– Ага. Значит, мы поедем по воде?

– Да, чтобы обмануть собак.

– А Зейрат очень умный? – спросила Зоя.

– Весьма и весьма. К сожалению.

– Тогда не стоит выбирать самый первый подходящий берег.

– Почему? – с интересом спросил эпикифор.

– Зейрат именно его будет проверять. И на этом потеряет еще больше времени. Я… что-то глупое сказала, да?

Робер попридержал лошадь.

– Нисколько. Молодец, девочка, – серьезно сказал он, испытывая сильное и новое чувство – отцовскую гордость.

– Во дает! – восхитился Глувилл. – Светлая голова!

– Вся в папу, – вздохнула мама.

А дочка смущенно потупилась, глядя в конскую гриву. Впервые в жизни она услышала столько похвал сразу. И уже ради одного этого стоило покидать монастырскую келью. Зоя вдруг подумала, что только очень неправильная жизнь может заставить человека замыкаться в четырех стенах. При этом совсем неважно, как они называются – кельей, камерой, кабинетом или дворцом, поскольку совершенно одинаково горизонт в них заменяют стены.

А тут, она приподнялась в седле, и Олна тебе, и холмы, и лес, и река, и бесконечность дороги. И свежий, пахнущий прелью воздух… Такая ширь, всего так много! Вот только не было бы погони за плечами.

– Ничего, – прошептала она. – Все будет как надо.

* * *

И все шло как надо. Часу в первом они свернули с тракта и по руслу одного из ручьев выбрались к Огахангу. До места, где на карте Робера был обозначен брод, оставалось не больше километра. Но там, на берегу, они вдруг наткнулись на припозднившегося рыбака. Старого, тощего, горбатенького, с клочковатой бороденкой.

– Сюрпри-из, – протянул Глувилл.

– Откуда ты, старик? – спросил Робер.

Дедок сдернул с головы шапку.

– Грибантонские мы, обрат бубудуск. А рыбку ловить околоточный эскандал Одубаст разрешили. Потому как для их осветлелости и стараемся…

Глувилл тихо выругался и взвел арбалет.

– Эк угораздило. Что будем делать? – спросил он.

Робер взглянул в тусклые, неподвижные, глубоко запавшие глаза старика и покачал головой.

– Нельзя.

– Да от него уже воняет падалью. Сколько ему жить-то осталось, а? А нам? Он же донесет и не поморщится.

– Даже если донесет. Отныне мы можем убивать только тех, кто на нас нападает.

– Почему?

– Иначе не поймут.

– Кто?

– Те, к кому мы идем. Им придется говорить только правду.

– Неужели все-таки уцелеем?

– Очень может быть. Иначе не стоило бы так волновать Керсиса и утомлять все Зейратово воинство. Во всяком случае, наши шансы прибывают с каждым днем и даже часом.

– Надо отпустить старика, – вмешалась Леонарда. – Не будем брать грех на душу. Он не мог видеть наших лиц.

– Не трогайте его, – попросила Зоя. – Пусть идет. Мы не произносили своих имен.

Кроме Глувилла тайна имен и лиц ни для кого особого значения уже не имела.

– Хорошо, – согласился Глувилл, удивляясь себе. – Ступай, старче. И постарайся настучать на нас… попозже.

Рыбак некоторое время стоял неподвижно. Видимо, не сразу поверил в то, что ему сказали. Потом начал медленно пятиться, опасаясь повернуться спиной. Затем бросил удочку и с неожиданным проворством юркнул в темные прибрежные кусты.

– Донесе-ет, – уверенно сообщил Глувилл. – Этот – донесет. Эх, люди, люди…

– Старик не скоро доберется до своего Грибантона. Но не будем терять время, – сказал Робер. – Вперед!