Текст книги "Человек. Сборник рассказов-2"

Смотрины

В ресторане, за свадебным столом, моим соседом оказался помятый блондин годов сорока. Представился Никитой Шинкарёвым, и рассказал целую историю.

Началось всё с того, что он поинтересовался, моим семейным положением. Я ответил, что молод, и всё ещё у меня впереди. В свою очередь и я ему задал такой же вопрос. Никита хотел не отвечать, буркнул «щекотливое дело», но всё же признался, что холост и, тут, вдруг, его понесло.

– Мне уже поздновато, надо было в твоём возрасте семью заводить. А, я тогда пил безбожно. Была у меня одна фабричная, Ася Хрумкина. Пришёл к ней однажды в гости.

Всё честь по чести. Пришёл, как жених на смотрины к родителям. Сели с ней и её мамашей за стол, стали обедать. Ася жила в коммунальной квартире, из трёх комнат. Одна комната была опечатана, что-то там по казённой части. А, в другой старуха подселенка жила, больная сахарным диабетом. Уколы сама себе делала.

Если бы старуха умерла, то её комнату отдали бы Асе. А так, в одной комнате с родителями, да братом ютилась. В общем, были перспективы тогда ещё.

Сидим значит, всё честь по чести, обедаем. Сказал, что не пью и – не пью. А, бутылку шампанского ради приличия принёс. Ну, для того, что бы всё как у людей. Что бы было на стол что поставить.

Сидим, обедаем, я не пью, а невеста с мамашей настаивают. Дескать, в виду случая, по бокалу шампанского можно. А я, могу совсем не пить, но если выпью хоть немножко, то невозможно остановить. Перед невестой я всегда ходил трезвый, она этой пагубной привычки моей не знала. Что характерно, сами хозяева настояли. Как говорится, дамы просят – нельзя отказать.

Выпили за знакомство, за то, за сё. Ну, а потом понеслось. Достали ещё одну бутылку шампанского, за разговорами выпили и её. Я, когда выпью, люблю поговорить. Ну, просто клапан во мне открывается. Не сказать, что талант рассказчика появляется, но, по-видимому, из-за того, что повествование веду эмоционально, на живой ноте, всем интересно слушать.

Вот и тогда. Не заметил, как под рассказ опорожнил неизвестно откуда взявшуюся на столе бутылку водки. Оказывается, мать невесты поставила её на стол в расчёте на мужа и сына, которые вот-вот должны были вернуться с работы. Поставила, пошла за рюмочками, а я её тут как тут, в бокал из-под шампанского и в два приёма.

Ведь она же говорила и о муже и о сыне, что надо их подождать, да только есть у меня отвратительная черта. Как начинаю пить, так сразу забываю о том, что говорят, и себя не контролирую. Водку выпил, смотрю, а её мать рюмки на стол ставит. Ну, думаю, заводная старуха. И ведь невдомёк, что рюмки эти для той водки, которую я уже выпил.

Ну, думаю, хватит наглеть. Надо теперь самому выставлять. А денег нет. Решил пойти, взять взаймы у соседки. А, чтобы не беспокоить, а то знаешь, скажут, сиди сами займём. Сказал, что на минутку выйду по нужде.

Вышел. Толкнул соседскую дверь, а в комнате никого. Смотрю, на подоконнике стограммовый пузырёк со спиртом. На нём написано «наружное». Ну, понятно, для уколов, шприц протирать, дезинфицировать. Я, долго не думая, этот пузырёк в карман и из комнаты ходу. Никто ничего не заметил. Вернулся я, сел за стол и водички из под крана себе попросил. Яко бы в горле у меня запершило.

Мне подали стакан лимонада. Я половину отпил, а в оставшийся вылил спирт из пузырька. При этом, снова о чём-то рассказывал. Рассказываю, но смотрю, меня уже не слишком внимательно слушают. А, главное, у обеих какие-то настороженные лица.

Ну, думаю, пора и честь знать. Надоел, засиделся. Выпил лимонад со спиртом, его бы остудить, он тёплый, противный. Короче, выпил и ходу.

Подхожу к уборной. Дёрг, за ручку – дверь заперта изнутри. Думаю, или у соседки запор и она сидит там с тех пор, как я спирт у неё шуровал, либо тогда была на кухне и только что забралась. И так, и эдак, не хорошо. Я в дверь стучать – молчок. За ручку дёргаю, заперто. Ну, что прикажешь делать? А мне то нужно. Уже невтерпёжь. Не выйдешь же из квартиры на лестницу поливать. Соседи могли заметить, те же отец и брат её должны были с работы вернуться. Так я тогда рассуждал. Хотя, теперь понимаю, что лучше бы было в подъезде.

Я ручку дёргаю, дверь заперта. Стучусь, спрашиваю «Бабушка, ты здесь?», в ответ молчание. Ну, думаю, старая, за спирт мстишь, измором взять хочешь. Не выйдет. И шасть в ванную. Уже невмоготу было. Забыл и свет включить и запереться, щеколду задвинуть.

Нащупал раковину, а в ней как скрученная змея, лежит гибкий шланг от душа и сам душ. Я повернулся к ванне и давай туда поливать. Слышу, что-то не то. Звук какой-то непривычный. Зажигается свет, гляжу, в ванной полно замоченного белья. А, я на это бельё поливаю. И, главное, никак остановиться не могу. Вслед за светом другая «радость» – в ванную заходит моя невеста. Вошла и, еще не разобравшись в том, что происходит, что, собственно, я делаю, спрашивает:

– Тебе плохо?

– Нет, – говорю, – хорошо.

И давай хохотать во весь голос.

И не пью ведь с тех пор, а с невестами не везёт. Видно, время ушло.

Женись, парень, молодым, и не злоупотребляй перед этим.

1995 г.

Советчики

Слава Федотов, будучи юношей семнадцати лет, влюбился в одноклассницу. И решил спросить у родственников совета, как завоевать ему сердце красавицы.

Дядя Кузьма сказал:

– Надо брать на жалость. Первую жену я взял, пожаловавшись на отца. Говорил, пьёт, житья с ним нет, а мне нужна забота, уют. Пожалела, взяла в свой дом. Второй, жаловался на себя. Говорил, пью, житья никакого нет, а мне нужна забота, уют. Пожалела, пустила жить. Третьей, пожаловался на собственного сына. Сказал, пьёт, житья с ним нет.

– Она пожалела и взяла к себе домой? – Догадался Слава.

– Нет. – Грустно заметил дядя Кузьма. – Она у меня окружной прокурор. Сына выписала из квартиры и упрятала в колонию, а сама прописалась на мою жилплощадь.

Дядя Миша сказал:

– Надо брать её на смех. Первую жену я рассказами об отце завоевал. Такое о нём рассказывал, что она от смеха с дивана валилась, и сама не заметила, как оказалась замужем. Вторую, рассказами о себе покорил. Она так надо мной хохотала, что с тахты падала и не заметила, как я ей на безымянный палец обручальное кольцо надел. Третья жена дала согласие на брак только после того, как я ей про сынулю своего смешные истории нашептывал.

– Она, наверное, так смеялась, что с кровати упала?

– Нет. Не упала. Сынок её крепко в объятиях держал. Они не ждали меня. Я из командировки вернулся на день раньше. Вот, смеху-то было. – Грустно закончил дядя Миша.

Дядя Толя сказал:

– Надо брать её на деньги. Самый верный способ. Первую я умаслил тем, что рассказал ей о богатстве отца. Вторую, вертихвостку, тем, что целый час перечислял ей названия банков, в которых у меня открыты счета.

– Третью умаслили, тем, что рассказали ей о накоплениях сына?

– Какой ты нетерпеливый. – Заметил Славе дядя Толя. – Нет. Сердце третьей стало безраздельно принадлежать мне только после того, как она узнала, что сыну ничего не достанется. Она была его невестой, но с лёгким сердцем вышла замуж за меня.

Отец Славы Федотова, послушал все советы и сказал:

– Сынок, девушка не рыбка, чтобы её удить, меняя наживку. Только на бескорыстную любовь она ответит взаимностью. В противном случае, не поможет ни жалость, ни смех, ни деньги. Дедушка женился по любви и прожил с бабушкой долгую счастливую жизнь. Почему? Потому что любили друг друга. Я женился на твоей маме по любви, и мы живём душа в душу. И не нужна тебе, я думаю, ни вторая, ни третья мама. Как и мне, другие жёны не нужны. А теперь думай. Решай сам, как жить, как поступать, как ухаживать.

– Мне кажется, я уже знаю. – Сказал Слава и обнял отца.

7.04. 2000 г.

Соседка

Белла – импозантная женщина со строгим аристократическим вкусом. Мы были соседями по лестничной площадке, квартиры рядом.

Помню, с каким осуждением смотрела Белла на тех девушек, которых я водил в гости. С ее мужем, профессором медицины Яковом Ароновичем Зильберманом, мы были хорошими знакомыми, почти что друзьями. С известной оговоркой, конечно же. Так, как был он старше меня на четверть века. Да, и дочь имел от первого брака мою сверстницу.

Естественно, что на его жену, я с амурно-практической стороны и не смотрел. Но, однажды весной встретился с Беллой на лестничной площадке. Говорить о чем-то надо, пока из кармана ключи достаешь. Спросил, как муж поживает, почему не видно. А она мне: «Мужа нет. Прогнала, за шкодливость. Пусть теперь у лаборантки своей живет». «Ну, раз так, – выпалил я от неожиданности, – заходите за солью, за сахаром. По-соседски заходите, за всем, что понадобится».

Белла хохотнула и отшутилась: «Я старая. Тебе нужна помоложе». «Вы, – говорю, – им сто очков вперед дадите». «Да? Не обманываешь?» – переспросила она. И в тот же вечер пришла. Позвонили в дверь, я открыл. Стоит Белла в домашнем шелковом халате, с пустой солонкой. Говорит: «Ты как в воду глядел».

А вскоре и Яков Аронович объявился. Заметил меня, когда я выходил из магазина, поздоровался, предложил пройтись, прогуляться. Шагая по дороге и шаркая при этом подошвами об асфальт, он как-то тихо, еле слышно спросил: «Ну, что, есть кто-нибудь у моей?».

Мне стало стыдно. Тогда же поклялся в сердцах, что ни с кем никогда, из ближайшего окружения, шуры-муры водить не буду.

Ближе к осени Зильберманы сошлись. Белла простила мужа, Яков Аронович ее. Они обменяли квартиру. Съехали. Остались только воспоминания.

2000 г.

Старинный случай

Достоверно знаю, был такой случай. В лесу, через который шла дорога от деревни Костерки до села Пичугино, промышляла шайка разбойников. А, тут, вдруг, влюблённому студенту захотелось к невесте. И пошёл он среди ночи, к ней в соседнее село.

Было это на Троицу. Полная луна. Светло, как днём. Идёт он по лесной дорожке, сияет от любви. О страхе и не думает, напевает, насвистывает. Зашёл в самую чащу, где братья Хапугины с дружками притаились. Прямо к ним в лапы попал.

Обступили его злодеи и вместо того, чтобы крутить жертве руки и ломать белые косточки, разомлели, заулыбались. А студент, как увидел людей среди леса, обрадовался, стал рассказывать, какая красавица у него невеста и как счастливы они вместе.

Звал злодеев с собой, не понимая, конечно, что это злодеи. И разбойники, что-то мямлили, говорили в ответ, что поздно, что пойдут к ней в другой раз. Дали денег на подарок, острый нож для всякого случая, да ещё и прошлись вместе с ним по дороге, проводили. И всё то время, пока шли рядом, с разбойничьих лиц не сходила умильная улыбка.

В ту же ночь поймали они ростовщика и сказали ему:

– Деньги заберём, но убивать тебя не станем. Не желаем портить хорошего настроения. Встретили мы человека, который одарил нас наградой, которая дороже золота. Давай, нам слово, что не выдашь и проваливай с глаз долой.

Поклялся ростовщик и промолчал бы, из-за страха за собственную шкуру, да взяли верх зависть и любопытство. «Что за человек? Что за награда? Почему разбойники такие милостивые?».

Пошёл и донёс. Вызвали из города два взвода солдат, прочесали лес и шайку арестовали.

На допросе, следователь недоумевал:

– Скажите, Елизар Демьянович, – спрашивал он у Хапугина старшего, – как вы, с вашим опытом, да так оплошали. Отпустили живьём свидетеля, зная, что он донесёт?

И тогда атаман разбойников рассказал про студента. Следователь оказался человеком сердечным, проникся, прочувствовал всю остроту момента и отвлечённых вопросов более не задавал.

На суде Елизар Демьянович раскаялся в грехах и уверял присутствующих в том, что и разбойником стал только лишь потому, что не верил в светлые чувства.

Вот какие чудесные превращения даже с самыми закоренелыми душегубами производит любовь.

1996 год.

Старший по подъезду

Докладываю обстоятельно и по существу. Не подъезд, а филиал цирка шапито помноженного на сумасшедший дом.

Начнём с первого этажа. Двадцать девятая квартира. Проживает «Вечная мать» Люба Горобец. Восемнадцать детей, старшие уже своих имеют, а она всё рожает, никак не остановится.

Тридцатая. Нелли Зефирова. «Бабушка-ветер», олицетворение вечной весны. Женщине девяносто семь, а всё строит планы на будущее.

В тридцать первой живёт Зоя Кузьмина, за глаза я её называю «крыса». Женщина зажиточная. Увлекается восточными верованиями. Крысой обзываю за её любимую сказку. Дескать, когда Будда давал животным своё благословение, именно крыса первая его получила, путём проворства и хитрости. Ухватилась за хвост быка, бежавшего к Будде, и когда бык склонил голову, для благословения, крыса пробежавшись по его спине, сиганула прямо в руки к Будде.

А ещё у неё есть фигурка «крыса на венике». Говорит: символ достатка, благополучия и душевной чистоты.

Скажу, как есть, с последним, с чистой душой, у Зои большие проблемы. Пьяниц, наших, называла – Сёдзё. Думал обзывательство такое, а потом узнал, что это мифическое существо полуобезьяна-получеловек, имеющее большое пристрастие к вину и веселью. С последним, так же, промашка. Наши Сёдзё к вину пристрастились, но про веселье давно забыли. Мрачные, угрюмые, от человека в них всё меньше, а от обезьяны всё больше.

Сам я, как пять лет назад бросил пить, так с тех пор в рот капли не беру. Даже вспоминать противно.

В тридцать второй я, собственной персоной, проживаю. Марк Антонов. Не Марк Антоний, а именно так, как сказал.

В тридцать третьей Бедарева. Старуха зловредная. Любит дурачить, морочить голову.

В тридцать четвёртой «Человек с фонарём». Михалыча называют так, потому что всегда что-то ищет. Денег много у старика. Завидую ему чёрной завистью и не считаю нужным это скрывать.

В тридцать пятой Смирнов проживает, борец с чертями. Сел на «белого коня», бегал по двору нагишом, гонялся за бесами.

В тридцать шестой – Профессор. Владелец тонкого вкуса. Способен наслаждаться изысканными вещами, пением соловья, поэзией. Ганушкина по нему плачет.

В тридцать седьмой – Галя. Спасает от бед и напасти. Все к ней идут за помощью и всем помогает. Меня спасла, пять лет назад. Всё это в прошлом.

Соседа её, из тридцать восьмой, зову «ушастый». Не серьёзный человек, ловкач.

В тридцать девятой живёт Самсонов. Мастер церемоний. Пьёт мало, ест много. Наши алкоголики за это его не любят. Им бы хлопнуть поскорей, а он готовку начинает на весь день. Церемониймейстер.

В сороковой Собакин. Этот герой, в момент чудовищного запоя, посетил «обитель бессмертия». Чудом вернулся с того света. Только тем теперь и занимается, что ходит рассказывает об этом.

В сорок второй живут, с соседями, Оля с Колей Темновы. Постоянно в прятки играют друг с дружкой. То он её ищет, то она его. То он с кем-то где-то, то она где-то с кем-то. Постоянно находятся в поиске «гармонического совокупления». Оля детей родила неизвестно от кого, только не от Коли. За то все бабы во дворе, детей рожают исключительно от Николая. Такие люди.

Соседи у них: Олесь из Полесья, чуть трава зазеленеет корзину в руки и по грибы, да матрос. Тот вместо слов «пока», «до свидания», всем всегда говорит «попутного ветра». Всегда с удочкой. Не исключаю, что и спит с ней.

Но, всё это мелюзга, рассказ мой о человеке, который живёт в квартире сорок один.

Зовут Семёном, во дворе кличут синьором. Знаете, почему? Он нервный, волнуется и заикается. И имя своё, заикаясь, как-то произнес, как «Синьор». Вот наши шутники и подхватили. Странный, а странных не любят. Как-то подошёл ко мне и, ни с того ни с сего, спрашивает: «Вы обращаетесь ко мне на „ты“, чего добиваетесь?». Я говорю: «Сам-то понял, что сказал?». Собственно, так и закорешились. Теперь, как видит меня, не упускает возможности поговорить.

Вынашивает идеи вселенского масштаба. Ему неинтересно, сколько булка стоит. Вчера поймал у подъезда, спрашивает:

– Что не интересуешься, как живу?

– Как оно твоё ничего? – Спрашиваю.

– Лучше всех. Живу в ожидании космических пришельцев. В двенадцатом годе обещались нагрянуть. Космонавт Георгий Гречко об этом всему миру по телевизору поведал. Он с ними на Луне беседу имел.

– Он не был на Луне.

– Он знает, что говорит. Все же космонавт, уважаемый человек, зря языком болтать не станет. На своей груди вместо креста их, пришельцев, космический корабль носит. Конечно, уменьшенных размеров, но зато из чистого золота. Это о чем-нибудь да говорит?

– О чем-нибудь говорит.

– Правда, он точно не знает, навсегда прилетят, с чемоданами, или на время, чтобы только ременя дать за то, что с планетой мы сделали. Сам понимаешь, нефть, газ из недров сосят, сжигают. А там же может случиться пустота. Всю основу выберут, и станет Земля лёгкой, как воздушный шарик.

Полетим, ветром гонимые, со всеми нашими свалками, ненавистями, да прямо в бездушное, безвоздушное пространство. И передохнем все, как мухи. А если и не передохнем, то жить придётся по космическим законам, то есть все сами по себе. А где там куска хлеба найдешь? Все незнакомое, чужое.

Поселят на неведомую планету, а там, быть может, только-только эти ящеры зубастые обжились размером с дом пятиэтажный, хищные, голодные. И что тогда? Будем бегать от них, как от нас тараканы по кухне бегают, а эти чудовища станут нас ловить и как подсолнухи лузгать. Письмо, что ли, написать в Объединенные Нации, чтобы образумились? Пусть собираются и решают вопрос, пока не поздно. Не хочется к ящерам на закуску.

Такие замахи у Семёна. А то вдруг, постоял, подумал, да и предложил из тюрем всех выпустить.

– В тюрьмах, – говорит, – сидят дети неразумные. Разве взрослому, нормальному, человеку придёт в голову мысль воровать или убивать? Только недоразвитому подростку с не оформившемся мышлением.

– Тогда, – говорю, – получается, все правительства, всех стран мира – подростки неразумные. Потому что у всех, только это одно в голове и есть. Если и не свой народ, то чужой, обязательно, хотят ограбить и уничтожить.

– Согласен, – говорит, – такие же дети малые. Их надо бы хорошенько ременем.

– Сечь-то кто будет?

– Всё те же инопланетяне. В двенадцатом годе прилетят, соберут всех и высекут. Станут пороть и приговаривать: «Не делайте плохо!».

– Поймут?

– Увидят небо в цепеллинах блестящих и летающих тарелках, размерами по шесть километров в диаметре, – обязательно поймут. Сами с себя штаны снимут.

– Будем ждать, – говорю, – двенадцатого года. Одна надежда на пришельцев. Самим-то точно не справиться.

8.10. 2010 г

Страсть

Зоя была младшей сестрой Славки Алферова. Моего школьного друга, разбившегося на мотоцикле. В свое время я был частым гостем в их доме. И тогда уже как-то стал замечать, что слепленные мной из пластилина «уродцы», которые у меня бы в доме не дожили и до следующего дня, хранились у Зои в шкафу годами. Мои рисунки, сделанные впопыхах, убирались в рамки за стекло и вывешивались на стену. Мои слова, сказанные на ветер, самые, на мой взгляд, пустяшные, ничего не значащие, запоминались ею, а то и записывались. Хранились в особых тетрадях.

Зоя меня любила и не пыталась этого скрывать, что, впрочем, не помешало ей выйти замуж за старого приятеля ее отца. Старого в прямом смысле этого слова. Муж был старше жены на сорок восемь лет.

Впрочем, планов я тогда никаких не строил, да и откровенно говоря, только после ее замужества обратил внимание на Зою, как на женщину. До этого все считал ее малым ребенком, «младшей сестрой школьного друга». К своему удивлению, я обнаружил, что после года семейной жизни Зоя все еще оставалась девственницей. Старый муж так и не смог отомкнуть ее двери своим ключом. А может, и не собирался, кто знает. Я с ней на эту тему бесед не вел, дознаний не проводил.

Хотя, лукавлю, было. Один раз спрашивал:

– Как муж, не ревнует?

– Нет. Он мне верит, – серьезно ответила Зоя и тут же, заливаясь заразительным девичьим смехом, добавила, – а что ему еще остается?

Муж Зою не ревновал, ему можно было только позавидовать, в моем же сердце кипела огненная лава. Я, в отличие от него, хотя формально и прав-то на это никаких не имел, ревновал ее очень сильно. Ревновал ко всем и ко всему, ревновал к покойным поэтам, стихи которых она знала наизусть, к ее увлечению гитарой. Которую, в конце концов не выдержав, разбил вдребезги. Даже к тем вещам, которые она носила. Запрещал ей наряжаться, краситься, подозревал во всех существующих и не существующих пороках.

Это была уже не любовь, не страсть, а настоящее сумасшествие. Я шпионил за ней, подслушивал, подсматривал, проверял содержимое ее сумочки, рылся в ее карманах, копался в ее белье. И, как венец всему этому несуразному, безобразному и отвратительному, случилось то, что случилось. Я ее двоюродному брату сломал челюсть. Слава Богу, не убил.

А случилось это так. Проследив за её мужем, уехавшем на служебной машине. За ним каждый день, в десять часов утра, заезжала персональная «Волга». Я поднялся к ней и позвонил в дверь. Она открыла одетая, готовая к выходу, а рядом с ней стоял красивый самоуверенный франт с усиками, глазки его блестели. Он вызывающе смотрел на меня.

– Ничего не подумай, это мой брат! – крикнула Зоя, видя мои наливающиеся кровью глаза. Только это и успела сказать. В голове моей что-то замкнулось.

– Ты, забыла, что я знал твоего брата, – сказал я скороговоркой и тут же ударил обладателя усов с правой в челюсть.

Он, как стоял, так в полный рост и упал, ударившись при этом затылком о дубовый паркет. Хорошо, не умер. Сотрясение мозга и перелом нижней челюсти в двух местах констатировали приехавшие по вызову медики.

– Дурак, что ты наделал! Ты же его убил, – кричала Зоя до их приезда, – это же двоюродный брат из Пятигорска. Он первый раз в Москве, хотел посмотреть город.

Поставили ее брату в больнице скобы на челюсть, поездка в Москву, я думаю, запомнилась ему надолго.

Да, я тогда дурил. Еще каких-то глупостей подобных натворил, а потом сказал себе «хватит». Коль скоро я, находясь с ней, становлюсь зверем бездумным, то самое время задуматься, почему это так, и нужно ли это? «Совершенно не нужно», – был мой ответ себе самому, – так и до тюрьмы, и до смертоубийства недалеко».

Зоя меня за подобные поступки хоть и ругала, но сама же на них и провоцировала. Совестно все это вспоминать. Ведь я же и мужа ее законного хотел поколотить. Думал об этом серьезно. Вот до чего доходило. До чего доводила своими рассказами, какой он у нее умный, добрый, хороший.

Расстался я с Зоей, и как-то сразу успокоился. На сердце стало легко, так, как будто заново родился.

2000 г.