Текст книги "Мысли об улучшении быта помещичьих крестьян Тверской губернии, изложенные Тверским губернским предводителем дворянства Уньковским и Корчевским уездным предводителем дворянства Головачевым"

Увольнение крестьян с одной усадебной землей не представляет никакой гарантии для интересов дворянства

Мы видели невыгоды подобного освобождения для крестьян; теперь посмотрим, насколько оно обеспечивает интересы помещика. Помещик сохраняет право собственности на всю землю за исключением усадебной, а крестьяне получают ее в вечное пользование. Как согласить эти два понятия? Собственник обязывается уступить свою собственность в пользование другому без всякой возможности возвратить когда-нибудь себе самые существенные признаки права собственности – пользование и свободное распоряжение ею – и притом не имеет возможности даже определять и вознаграждение за эту уступку, ибо количество оброка и работы за пользование его землей определяется комитетом. Если допустить, что подобный порядок останется постоянным, тогда всякая идея о праве собственности на землю должна исчезнуть. Право собственности необходимо предполагает свободу располагать имуществом по усмотрению; уничтожить эту свободу, значит, вызвать те же самые невыгоды для владельца, как и для крестьянина. А если для обеих заинтересованных сторон подобное положение невыгодно, то для чего же прибегать к нему? Таким образом, необходимо допустить добровольное соглашение и свободу в распоряжениях по крайней мере по истечении срока переходного состояния, но и тогда эта свобода распоряжений будет только пустым словом для бумаги. И в этом случае помещик не может ни отдать внаем эту землю кому-либо другому, ни пользоваться ею сам. Если он сам будет пользоваться ею, то сколько встретит неудобств и ссор с свободными крестьянами, которые поселены в середине его владений? В состоянии ли он уберечь поля свои от одних потрав, а сколько еще других мелких столкновений предстоит ему в таком соседстве. При существующем ныне антагонизме между помещиком и крестьянами эти столкновения будут постоянно поддерживать раздражение, которое неминуемо перейдет в постоянную борьбу, проявляющуюся в мелочах, наносящую постоянный убыток, определить и вознаградить который не в состоянии никакая власть и при лучшем устройстве суда и полиции, нежели у нас. По той же самой причине помещик не в состоянии будет найти и других лиц, которые бы пожелали взять в арендное содержание эту землю. Таким образом, помещик поставлен будет в необходимость отдавать непременно свою землю крестьянам, на ней поселенным. Следовательно, допуская свободное соглашение, помещик лишен возможности свободно располагать собственностию. Нельзя ожидать хороших последствий там, где люди связаны насильно в своих отношениях по имуществу. Но допустим даже, что как крестьяне, так и помещик обойдут все вышеозначенные неудобства и препятствия к доброму соглашению и условятся во всех отношениях. Где гарантия в исполнении этих условий со стороны крестьян? Здесь нет даже той гарантии, которая может существовать в Остзейских провинциях. Там земля разделена на отдельные участки, находящиеся в арендном содержании, поэтому участок по неисправности арендатора может быть отдан другому. У нас же общинное владение землею не представляет и этой гарантии. Разрушить же нашу общину, значит, перевернуть наизворот всю народную жизнь, пересоздать весь характер народный, что очевидно невозможно.

Платеж оброчной суммы вперед невозможен, потому что для этого надобно, чтоб крестьяне были все чрезвычайно зажиточны; а мы видим, что большая часть их едва имеет средства существования. Если же крестьянин не может ничем обеспечить исправного исполнения своих обязанностей и не будет исполнять их, то останутся ли у помещика какие-либо средства обеспечить свое право собственности и заставить крестьян исполнять договоры даже и при добросовестности и деятельности местных властей. Прогнать их из имения? Невозможно: они живут на своей собственной усадебной земле. Отнять участок владеемой ими земли? Но что с ним делать, когда он состоит из разных полос вследствие общинного владения? И кто пожелает взять его из людей посторонних? Отдать крестьянина в опеку? Кому? И что сделает с ним опека? Продать его движимость? А потом, способен ли он будет продолжать заключенное условие? Все эти неудобства усиливаются условиями общинного владения земли, которое при всем том представляет много полезных сторон, а главное так присуще русскому человеку. Единственная гарантия интересов помещика есть личность каждого крестьянина отдельно взятого. Но достаточна ли эта гарантия? Скажем более: есть ли тут какая-нибудь гарантия? При таком порядке вещей сколько должно возродиться тяжб между крестьянами и помещиками? Одно число их представит непреодолимую трудность разрешения; а что если при этом принять в соображение недостаточное устройство нашей полиции и суда?

Затруднения эти непременно явятся даже в имениях оброчных. Чего же можно ожидать в имениях, где повинности крестьян будут определены работою? Положительно можно сказать, что имения эти должны совершенно разориться. Кто когда-либо занимался на практике сельским хозяйством, тот знает, из каких мелочных распоряжений состоит оно; сколько заботливости, деятельности и сметливости необходимо иметь, чтобы оно шло с должным успехом. Здесь все зависит от умения распорядиться, от умения воспользоваться временем и благоприятною погодою; а потому требуют немедленного и беспрекословного исполнения договоров, особенной точности в распределении всех работ и непременно известного числа рабочих и известное время. Возможно ли все это в то время, когда останется обязательный труд, но не будет ни той власти, ни того подчинения, которое до сих пор связывали отношения крестьянина и помещика. Смело можно отвечать отрицательно на этот вопрос. Остзейские провинции и здесь не составляют примера. Там земля разделена на участки, и арендатор исполняет повинности чрез своих работников, которым все равно, работать ли на помещика или на арендатора, там работник знает и уверен, что если он не будет в свое время на своем месте и не будет работать усердно, то ни один арендатор его держать не станет, и, что таким образом, он потеряет последние средства существования. Такое положение работника само по себе обеспечивает исправность и производительность его работы. У нас напротив, каждый крестьянин имеет свою полосу земли, и помещик должен ведаться с каждым из них особо, и не в состоянии будет их уличить в недобросовестном исполнении возложенных на них обязанностей. Он не придет в известное время на работу, имея (быть может) необходимость употребить это время на свои собственные домашние занятия. Конечно, его можно выслать в другой день, но разве в хозяйстве все равно: иметь рабочего сегодня или завтра. В сельском хозяйстве дорог иногда час, не только день. В летнюю пору иногда по состоянию погоды нужно переменить работу несколько раз. Неужели возможно вести мелочные счеты по всем разнообразным сельским работам, записывать не только рабочие дни, но даже часы, в которые крестьянин находился на известной работе, и каждый день подводить под урочное положение? К тому же всем известно, что постоянная работа не то, что переменная; как же прилагать урочное положение? При существовании обязательного труда – какая сложная бухгалтерия должна быть заведена в каждом имении, бухгалтерия, которая в малых хозяйствах поглотит если не все, то большую часть доходов. А кто будет вести эту бухгалтерию? Есть ли у нас люди для этого? И, наконец, к чему это все поведет? Корыстолюбие, укрываясь за конторскими счетами, всегда найдет возможность выводить неоплатные долги на крестьянина, а лень, нерадивость и бедность, с другой стороны, не признают никогда этих счетов правильными, отзываясь неграмотностию. Одним словом, помещик добросовестный будет весь в руках крестьян, а злонамеренный начтет на них неоплатные долги. Следствием этого будут тяжбы и споры без конца, а где данные для их разрешения? Ни конторские счеты, ни показания крестьян не могут быть приняты в уважение: те и другие могут быть с умыслом искажены. Сверх того по мелочности своей каждая неисправность крестьянина не может служить предметом немедленной жалобы, а потому жалобы могут возникать лишь при поверке счетов за некоторый период времени, когда даже и при добросовестности может не остаться никаких доказательств. Память, служащая здесь единственным средством для поверки счетов, может изменить и крестьянину, и помещику. Таким образом, из всего вышеписанного видно, что по упразднении настоящего крепостного права для успешного хозяйства есть только два выхода: или крестьянин должен получать за свою работу денежное вознаграждение, которое не может быть определяемо иначе, как добровольным соглашением, и тогда неисправность его может быть наказываема денежным штрафом, или при существовании обязательной работы он должен быть подчинен помещику с правом телесного наказания, необходимость которого признана даже нынешним положением о крестьянах Эстляндской губернии. Но спрашивается: где же будет тогда эта мнимая свобода крестьян и улучшение их быта, если личность их не будет ограждена от произвола землевладельцев? Теперь, по крайней мере, помещик обязан и законом и собственной выгодой заботиться о благосостоянии крестьян, помогать им в случае пожара, голода, падежа и других бедствий, которым они могут подвергнуться, и это хотя несколько вознаграждает крестьянина за потерю его личной свободы, а тогда все эти обязанности должны уничтожиться для помещика, и крестьянин не приобретет свободы. Словом, при увольнении крестьян с одной усадебной землею, чтобы не разрушить хозяйственный, ныне существующий порядок, придется оставить в силе все унизительные положения крепостного состояния, не удержав его выгод.

Невозможность составления и применения урочных положений

Мы видели все неудобства, могущие произойти для помещичьих хозяйств при увольнении крестьян с одной усадебной землею, но мы придем к убеждению совершенной невозможности существования этих хозяйств, если рассмотрим возможность составления и приложения урочных положений.

Кто когда-либо занимался сельским хозяйством, тот знает, до какой степени разнообразны сельские работы, как различно время, потребное для них по разнообразию почвы, состоянию погоды, силам и способностям человека, а также силам рабочего скота. Одно исчисление всех этих работ может представить много затруднений, потому что хозяйства непохожи одно на другое. Здесь все зависит от личности человека, управляющего хозяйством, от его воззрения на хозяйство, от способа, которым он руководствуется в управлении. Иное дело работы в простом рутинном хозяйстве, где распоряжается староста или управляющий по старым обычным преданиям, иное дело, где опытный хозяин старается о постепенном улучшении почвы; много разницы в работах, когда хозяйством управляет чисто практический человек или человек, образованный теоретически, плодопеременное хозяйство требует других работ и в другое время, нежели трехпольное; одни различные способы удобрения, как-то: навоз, глина, мергель, известь, зола представляют множество различных работ, которые предвидеть невозможно. Здесь решительно можно сказать: «Что город, то норов, что деревня, то обычай». При этом нужно взять в расчет, что с развитием сельского хозяйства постоянно являются новые работы, и, что каждый дельный хозяин может предпринять разные необходимые работы, не входящие в состав обыкновенных, например: осушение болот, улучшение лугов и различные их способы. Одно лесоводство при его усовершенствовании может представить множество в настоящее время неизвестных работ. А хозяйственные разнообразные постройки, устройство и починка хозяйственных машин и орудий, особенный уход за скотом! Можно ли все это заранее предвидеть и исчислить в урочном положении? Если же одно исчисление сельских работ невозможно, то сколько же невозможностей представится при определении времени, в которое должна быть произведена известная работа. Все ли равно, вспахать десятину на сухом песчаном месте или на осушенном болотном? Все ли равно, вспахать ее во время сырой погоды или после продолжительной засухи? К тому же вспахать можно широкими пластами и узкими, глубоко и мелко, а это потребует различного времени. Все ли равно, скосить десятину поемного луга, где трава бывает часто в грудь человека, и пустошного, где десятина дает не более 50 пудов сена? Все ли равно, скосить эту десятину в сырую погоду или в знойную, утром по росе или среди дня? Все ли равно, косить белоус или мягкую траву? В лесу или на открытом месте? Между кочками или на гладком месте? А жатва? Не представит ли она столько же затруднений при определении времени, в которое может быть сжата десятина? Не одно и то же, жать редкий хлеб и частый, стоячий и полегший; жать хлеб рослый с колосом полным и крупным, – не одно и то же, что хлеб низкий, с мелким и неполным колосом, словом, все возможные сельские работы требуют совершенно различного времени, смотря по бесчисленным обстоятельствам, при которых они производятся, и разность во времени здесь так велика, что не допускает никакого сравнения. А сколько бесчисленных оттенков между этими крайностями? Возможно ли их все предвидеть в урочном положении, а если даже это и возможно, то кто будет сортировать работы на месте? Перемена работ от состояния погоды разве не имеет влияния на время? Пошел дождь, надо прекратить работу, а идти на другую некогда. Через час можно опять возобновить ее. А сколько таких работ, которые нужно исполнять всем миром, где невозможно определить, кто из крестьян не выполняет урочного положения? И при которых усердие или лень могут быть только видимы, но не доказаны, так, например: подъем тяжестей, гребля сена, уборка снопов. Наконец, как подвести под тесную рамку урочного положения искусство плотника, столяра, кузнеца, которых работы необходимы в сельском хозяйстве. Здесь все зависит от нравственных качеств человека и от побудительных причин его усердия.

Но положим, что комитеты в состоянии будут преодолеть все эти непреодолимые преграды и строгою справедливостью и точностью определят все подробности работ и время, для них нужное: как же громадно в таком случае должно быть это положение, а, между тем, оно должно быть необходимо известно во всех своих подробностях как помещику, так и крестьянину. Конечно, никто не станет утверждать, что человек может соблюдать свои права и исполнять свои обязанности, не имея точного о них сведения. При отсутствии юридических понятий в большей части наших помещиков невозможно предположить, чтобы они вполне поняли свои права и не выступили за пределы их, а если принять в соображение необразованность одних, корысть других, невозможность по состоянию на службе или другим причинам лично заниматься хозяйством и необходимость передавать свои права управляющим, часто почти безграмотным, что тогда будет? Все эти неудобства усиливаются по отношению к крестьянам еще более. Отсутствие грамотности почти всеобщее не допускает никакой возможности, чтоб крестьянин имел какое-нибудь понятие об урочном положении, а между тем ему необходимо изучить его во всех подробностях. Есть ли у него достаточно времени, чтоб посвятить его на это изучение, когда он ежедневным тяжелым трудом едва добывает необходимые средства существования, а для изучения громадного положения, при неразвитости крестьянина, нужно будет много времени. Нет, у него не достанет на это ни времени, ни желания: они ему нужны для удовлетворения тех необходимых потребностей, которые у него ежеминутно перед глазами и давят его всей своею тяжестью. А поймет ли он то, что изучил? Не перетолкует ли он его по-своему, как перетолковывает часто законоположения, относящиеся к его быту? Язык книжный, язык образованного человека – не то, что язык крестьянина. Дайте прочитать крестьянину какое-нибудь положение закона, особенно, если оно состоит из длинного периода, он непременно будет спрашивать объяснения на словах. Это подтвердит всякий, кто имел частое сношение с крестьянами по службе. Но допустим, что и времени, и понятия достанет у крестьян для изучения урочного положения, но как перейти отсутствие грамотности? Здесь мы уже совершенно теряемся, ибо знаем, что весьма часто в целой деревне, особенно в мелкопоместных имениях, нет ни одного грамотного.

Мысли об урочном положении для сельских работ невольно обращают внимание на подобные учреждения, уже действующие в нашем законодательстве. Справочные цены и урочные положения при наших технических учреждениях рисуются перед глазами вместе со всем злом, ими порождаемым, со всеми плутнями, мошенничеством и казнокрадством, которым они служат и средством и предлогом. Укрываясь в широком поле урочного положения и справочных цен, недобросовестный чиновник всегда находит окольный путь, чтоб не встретиться с карающей строгостью закона. Неужели при установлении новых начал нашего сельского хозяйства можно желать того порядка вещей, который действует в наших строительных комиссиях. Боже нас упаси от подобной мысли! Мы должны ее отвергать всеми силами нашей души, со всею энергиею человека, в котором есть преданность отечеству.

Мы доказали невозможность существования хозяйств, в которых повинности крестьян будут определены работою, и потому необходимо должны придти к заключению, что все они перейдут в имения оброчные. Но не вся же помещичья земля поступит в пользование крестьян. Половина ее по крайней мере останется во владении помещиков. Спрашивается: что они будут с нею делать? Да не подумает кто-либо, что мы боимся недостатка рабочих, несообразности цен между произведениями земли и наемным трудом и других возражений, к которым прибегают защитники крепостного права. Нет, мы спрашиваем, что помещики будут делать с землею, потому что для всякой промышленности, в которой работа производится наймом, нужен оборотный капитал: при замене крепостного труда наемного работою помещику нужно устроить помещения для рабочих, купить земледельческие орудия и машины (в особенности последние для удешевления производства), обзавестись рабочим скотом, наконец, нужны деньги для содержания рабочих и платы им. На все это помещику нужен значительный капитал при самом устройстве наемного хозяйства. Сверх того, при этом хозяйстве нужен и впоследствии наличный капитал на случай неурожая или других бедствий для поддержания хозяйства в настоящем виде. Всякое промышленное предприятие имеет нужду в запасных средствах, тем более имеет в них нужду сельское хозяйство, где по большей части успех и неудача находятся вне всех человеческих расчетов. В таких обстоятельствах копейка рублем оборачивается, говорит русский человек и говорит правду! Посмотрим на зажиточного крестьянина и бедного, отчего при одинаковом трудолюбии и умении работать первый скоро переходит в богатого крестьянина, а последний разоряется совершенно? Оттого, что у первого есть копейка, на которую он может приобрести все ему нужное в дешевое время, а продать свой избыток в самое дорогое; у последнего же нужда нужду погоняет, и он поневоле должен платить втридорога за вещь ему необходимую в известное время и продавать по нужде свои произведения в самое невыгодное время. Приходит время сенокоса, крестьянин, имеющий деньги, уже давно купил хорошую косу дешево, не имеющий же денег сперва должен отыскать человека, который бы дал ему хотя какую-нибудь косу в долг, и, таким образом, он теряет время, платит двойную цену и имеет дурную косу.

Точно в таком же положении будет помещик, если устроит свое хозяйство на свои последние деньги или в долг. Приходит осень, надо рассчитаться с рабочими, а цены на хлеб еще не установились, дорог нет, приходится продать хлеб за дешевую цену, чтоб не потерять доверие рабочих; и вот гораздо менее дохода, нежели можно было получить. Выбьет хлеб градом, или постигнет неурожай, придется продавать скот для расчета с рабочими. А потом недостаток удобрения в один год истощит землю на долгое время. Таким образом, хозяйство пойдет все хуже и хуже, и мы имеем полное основание сказать, что помещику нечего делать с оставшейся у него землей; у него нет капитала для устройства наемного хозяйства. С уверенностью можно сказать, что едва ли из десяти помещиков один имеет необходимый для этого капитал. Каким же образом расстроить[9]9
  Очевидно, в тексте описка: вместо слова «расстроить» по смыслу должно стоять слово «устроить».


[Закрыть] совершенно хозяйство девяти десятых помещиков? Огромные потери падут здесь не на одних дворян, а на все государство. В государственной жизни народа интересы всех и каждого тесно связаны между собою; невозможно, чтобы страдания одного сословия не отозвались на других. Весь хлеб, ныне обращающийся в торговле, преимущественно покупается у помещиков. Что ж будет с губерниями, которые не имеют достаточно хлеба для продовольствия своего населения? Чем будут продовольствоваться города? Капиталы, ныне занятые хлебного торговлею, останутся без движения – потеря для торгового сословия. Руки и силы, занятые доставкою хлеба из наших хлебородных губерний к главным центрам внешней и внутренней торговли, будут без дела – потеря страшная для рабочего класса. Вот картина, ожидающая Россию! Неужели подобный порядок вещей может остаться без влияния на государственные финансы? А наше единственное кредитное учреждение – Опекунский совет, которого все обороты состоят в отдаче вверенных ему капиталов под залог дворянских имений? Судьба его будет решена, он будет продавать почти все имения и едва ли найдет покупателей. А ежели он не в состоянии будет платить по билетам, что скажут тогда капиталисты? Предоставляем судить об этом кризисе людям, более нас знакомым с делом финансового управления, и с ужасом отвернемся от этой картины, не развивая далее ее подробностей.