Текст книги "Дневник пехотного лейтенанта. Воспоминания об афганской войне"

Зардевский бой

11 июня

С подъема сразу на аэродром, вывезли нашу и шестую роты, из четвертой взяли часть механиков-водителей. В 5.30-6.00 были уже в Бахараке, начали БМП заводить – проблема. На тросах таскали, в задницы толкали, здесь основной способ заводки, кое-как машин двадцать набрали, а топлива в них по 100–150 литров. Человек по двадцать на каждую тачку посадили и вперед.

Втягиваемся в ущелье, а у духов наверху окопы, ДЗОТы пока не заняты. По гребням никого не пускаем, нарушая главный закон горной войны. Я на одной БМП с Андреем Козьминым был, взводным 6-й мср. Переглянулись мы с ним. «Андрюх, – говорю, – нам конец». «Да, Лех, нам конец», – отвечает. А командир полка об этом не догадывается. Вперед – и все тут, уж очень ему отличиться хотелось, я думаю.

Подходим к кишлаку Сахайни-Малангаб, тут и началось. Духи нас в ущелье запустили, заняли подготовленные позиции, после подрыва ЗИЛ-131 артиллеристов в колонне, что, видимо, послужило сигналом, открыли шквальный огонь. Мы спешились, залегли. Рохлин кричит: «Вперед!». Пошли, прикрываясь БМП, огонь велся только с левой стороны ущелья. Мудрый Ильин посылает шестую роту на высоты справа, чтоб хоть с одной стороны прикрыться. Кишлак пустой, все население ушло, один дед какой-то все десять часов, что мы там бились, простоял посреди кишлака, никто его не тронул. Бой начался около восьми часов утра.

Продвигаемся по кишлаку, мостик на пути через речку разрушен, возможно, взорван, БМП не пройти. Пошли вброд, а выход на противоположный берег крутой был, топливо от БЦН стекло, четыре БМП заглохли, естественно, не завести. Одна БМП чудом проскочила, остальные в кишлаке остались. За мостиком начинается открытая местность, не у всех мужества хватает под плотным, прицельным огнем подняться. Рохлин автоматом гонит, грозится застрелить. Выскочили на открытое место, потери пошли. Духи разрывными стреляют, появилось много раненых в ноги от осколков.

Все же с одной БМП мы проскочили, прорвались. Деревья появились, огонь вроде бы стих, немного отлежаться решили. Неожиданно Боря Гизоев получает ранение, разрывная пуля попадает в камень рядом и несколько осколков – ему в голову. Перевязали, промедол вкололи, второй знаками просит, мол, маловато одного, вкололи второй, хотя при ранении в голову вообще нельзя его вводить. В Боре примерно сто двадцать килограммов без амуниции. Откуда силы взялись, вытащили из-под огня. Вдруг мулла местный появился, его в ногу ранило. Рохлин прямо под огнем сажает вертолет из-за муллы этого, туда загрузили Борю и еще несколько человек. Когда вертолет взлетал, нас керосином обдало, как оказалось, семнадцать пробоин получил, еле дотянул до полка.

Передаю по связи, что принимаю командование ротой, как учили, кто-то должен остаться за командира. Рохлин рядом, пулям вообще не кланяется, в полный рост ходит, как заговоренный. Ставит задачу на занятие кишлака Магаеб. Перебежками пошли. БМП поддерживает, артиллерия вроде бы огонь ведет, но гаубицы М-30 старые, стволы изношены, эффективности никакой. Вертолеты неплохо работают, но духи-то в ДЗОТах, окопах перекрытых – попробуй, достань их.

Бегу, смотрю – каска валяется, почти год в Афгане, а каску не носил. Думаю, дай надену, не пропадать же добру. Метров десять пробегаю, вдруг удар по каске, чуть голову не открутило, под углом пуля шла. Еще одна пуля искала встречи со мной, попала между каблуком и подошвой левого ботинка. Как бы там ни было, зацепились мы с Валерой Мещеряковым, командиром третьего взвода за кишлак, на окраину вышли, залегли, с нами человек двадцать. Первый раз в горах в болото попал, одежда намокла, тело охлаждается, так лежал бы и лежал. Только идиллию нарушают звуки рядом падающих пуль – чвак, чвак, чвак и совсем не кстати вдруг пришедшие в голову строки Твардовского:

 
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
 

По связи получаю команду на отход. К этому времени уже пятеро погибло и человек двадцать ранено, может быть, и больше. Маршал Соколов лично дал команду Рохлину на отход, когда начались такие потери. А отходить еще труднее, чем входить, духи уже пристрелялись. Но делать нечего, мать в перемать старших начальников, начинаем выбираться. Сталкиваюсь снова с Рохлиным, кричу: «Отходите, прикрою!» А он в ответ: «Ты что, лейтенант?» И, как боец рядовой, с духами перестреливается, снова в полный рост бродит, и пуля его не берет. Потом признавался, хотел в бою погибнуть, чтобы кровью смыть свою вину за понесенные потери, но чашу унижений ему пришлось выпить до дна. Отходим, отстреливаемся, боец рядом на задницу садится. «Товарищ лейтенант, я ранен», – говорит. Я ему: «Садись в БМП». Он в ответ: «Не могу, помогите». Открываю дверь, майор сидит цел и невредим, начальник штаба артиллерийского дивизиона, хотя ему совсем не нужно с пехотой бегать. Такая злость взяла. «Вылазь, сука», – кричу, видимо на лице столько всего отразилось, безропотно вылез. Мельница уже показалась, возле моста через речку, в Сахайи-Малангаб. Вдруг, словно бритвой полоснули по левой брови, кровь лицо заливает. За мельницу заскочил, перевязали ребята, мы там группировались, от огня укрывались, прежде чем по мостику проскочить. Укрытий больше не было.

Заскочил в кишлак, за дувалом много раненых. Рохлин здесь, Ильин здесь. БМП, что заглохли, в речке так и стоят. Командир полка ставит задачу – БМП взорвать. Саперы во главе с майором Зюзевым пошли выполнять. Ильин приказывает Валере Мещерякову высоту, господствующую над нами, занять. Тот так посмотрел на него, но ничего не сказал, повел свой взвод. Только поднялись по команде «Вперед» – сразу трое раненых. Залегли, и уже не поднять. А на эту высоту расщелина проходила до самого верха. Сержант Свиридов, молодой, весной из учебки пришел, по этой расщелине до вершины и добрался, команды на отход не слышал. Со слов Свиридова: «Выбирался на вершину, рядом из амбразуры духи огонь ведут, меня не замечают, я туда гранату, двоих положил, еще двое выскакивают, я их из автомата срезал». В общем, у него боеприпасов почти не осталось, несколько патронов в последнем магазине. Пытался внимание к себе привлечь, вскочил, руками замахал, наши снизу по нему добавили. Тогда он бросился вниз, кубарем, как только ничего не сломал! Прибежал, трясется весь, три пули в бронежилете в области живота. Рохлин благодарит его, орден Красного Знамени обещает.

А второй ротой никто не управляет. Командир роты капитан Попов в БМП прячется с начала боя. Рохлин пытался вытащить, трибуналом грозил, позорил, ничего не помогло, Попову на днях замена должна прийти, инстинкт самосохранения оказался сильнее воли командира.

Саперы выполнили задачу – БМП взорвали. Майор Зюзев погиб. Он, майор Базюк, заместитель начальника политотдела и еще кто-то из офицеров вместе находились. Зюзев попросил напиться, ему флягу протягивают, первая пуля выбивает фляжку из рук, вторая – Базюку в бронежилет, с ног его сбивает, а третья – майору Зюзеву – в голову.

Базюк потом очень кичился этим боем, о своих подвигах рассказывал, только забывал о том, что в ходе боя снайперскую винтовку потерял. Зачем он ее взял? Может, с Александра Ивановича Рябшева пример брал? Тот говорил в шутку, что на нее в горах опираться хорошо. Я думаю, что хотел пофотографироваться на фоне красивых бахаракских пейзажей. А с винтовкой понтов больше.

Бой продолжается. Лежим под деревом с раскидистой кроной, рядом расчет «Подноса» огонь ведет. Одна из мин разрывается в кроне над головами, осыпая осколками. Некоторые из раненых, которые там лежали, еще своих осколков получили. Закричали все на минометчиков. Они на открытое место перешли и сразу же были расстреляны. Двое легко были ранены, убежали, укрылись за дувалом, а третий тяжело ранен в бедро, кричит, катается по земле, а духи его добивают. Все в шоке, ступоре. Кричу: «Прикройте!» И бегу к солдату. Пока вытаскивал, метров двадцать открытого пространства, ему второе бедро прострелили. Я автомат его притащил, ствол миномета, обессилел. Привалился к дувалу, отдыхаю. Рохлин кричит: «Красное Знамя тебе, лейтенант». Раненых уже много набралось, Ильин говорит: «Алексей, надо вывозить». «Есть», – отвечаю. Вызываю БМП. Улочка узкая, не развернуться. Пришлось встать и руками механикам-водителям сигналы подавать, чтобы смогли маневр совершить. В ушах свист стоит от пуль. Время, пока машины разворачивались, вечностью показалось, хотелось упасть и спрятаться за дувалом, вжаться в землю, но Бог миловал, не зацепило. Раненых через люки для гранатометания загружали, головы не поднять, настолько плотный огонь. Стоны, крики, вопли, кто-то на рану упал, кому-то на рану другого положили. Три БМП под завязку загрузили. Механикам по-боевому плохо видно, у меня солдат из 4-й мср был, пуля рядом по броне щелкнет, ойкнет, нырнет по-боевому на несколько секунд и снова по-походному садится, я люком командирским прикрываюсь. Кричу только: «Обороты, обороты!», чтобы быстрее из-под огня выйти. Раненые так кричали, что рев двигателя перекрывали. Выскочили из ущелья, не стреляют, артиллеристы там стояли, посадили вертолеты, загрузили раненых – и в обратный путь.

Доложил Ильину, он только руку молча пожал, но столько благодарности в этом рукопожатии было. Всем полком начинаем отход, точнее, теми силами, что привлекались для выполнения задачи. Сначала попробовали на броне, на скорости выскочить. Но по БМП ведь легче попасть, где-то рикошеты, где-то разрывные. Снова раненые пошли. Спешились, БМП на первой передаче ползут, мы ими прикрываемся, на полусогнутых ногах идем, главное, в разрыв не попасть. Старший лейтенант Кононов из шестой роты вдруг рухнул, только руки землю загребают и хрипит, через несколько секунд успокоился.

А еще две недели назад нам выговаривал, что слишком много денег на водку тратим, особенно при обмывании наград. Вот получу орден, говорил он, (в мае при походе на Бахарак получил ранение в плечо и был за это представлен к ордену Красной Звезды) – банки сока никому не куплю. Нельзя здесь таких слов говорить. Успел одну только зарплату и получить.

Из ущелья уже в темноте выходили, в крепость часов около двадцати добрались. Тогда считать мы стали раны, товарищей считать. Узнал, что Степа Копач погиб, замечательный наводчик-оператор и солдат был; Володя Кулик, только на ноги становиться начал, год еще не прослужил; Валере Корзину сонную артерию при отходе перебило. Игорю Тарасяку, моему наводчику-оператору, пуля пробила бронежилет в области сердца, под левую лопатку вошла и на выходе застряла. Василий Меньшиков, Николай Богунов, Леня Литвин, Иван Черномаз и Мематжон Джумабаев в ноги ранены, Витя Федотов – в плечо, бронежилеты многих спасли, особенно от осколков. Минометчики и связисты почти все ранены. Сергею Рощектаеву, командиру взвода управления минометной батареи, две недели назад прибывшему по замене, пуля пробила обе ягодицы, смешно, да не до смеха.

Прилетели вертолеты ночью, впервые на моей памяти. Хотел с ротой остаться, но Ильин приказал в полк лететь, повязка кровью пропиталась, неизвестно, что за рана. Сели рядом с санчастью около полуночи. Рану мне обработали. Диагноз – пулевое касательное ранение в надбровье, ничего страшного.

Прихожу в роту – никого, все в Бахараке, только старшина из отпуска вернулся. Спрашивает, что да как. Говорить не могу, комок в горле стоит. Наливает спирта полкружки солдатской. Выпил, не разбавляя и не закусывая. Не отпускает. Он еще полкружки наливает, выпил, потеплело, комок рассосался, поклевал чего-то. Он еще полкружки, я выпил и заснул спокойно. Проснулся утром, все нормально. Так вот стрессы снимались.

12 июня

Батальон начал возвращаться, всех офицеров участвовавших во вчерашнем бою, собрали к штабу полка. По одному вызывали к Маршалу Соколову, прилетевшему с группой генералов и офицеров для проведения расследования. Всем задавались одни и те же вопросы, где был, что видел, какие команды и распоряжения получал. Нам за ночь карты склеили в штабе и каждому вручили, действовали то без них. Впервые увидел Рохлина растерянным: «Вы хоть карты-то помните?» – спрашивал он.

Итог операции: десять человек погибли и умерли от ран, более шестидесяти ранены разной степени тяжести, потеряли семь БМП. Командир полка в этот же день был отстранен от должности.

Множество сплетен, небылиц, всяческих гадостей говорится о девушках, работающих, служащих в Афганистане. Мне же хочется низко поклониться нашим девочкам-медсестрам, сутки не выходившим из операционной, оказывавшим помощь раненым: Евдокии Айдаровой, Татьяне Федун, Татьяне Гайсенко, Татьяне Солошенко.

Командирская зрелость

13 июня

Отправили в отпуск с попутной командировкой по сопровождению погибшего Валерия Корзина, командира зенитного отделения нашей роты, в Иваново. Прилетели в Кундуз. Необходимо еще формальность по опознанию соблюсти и в протоколе опознания расписаться, после чего погибших в цинки запаивают. Еще при подходе к моргу, метров за сто, почувствовали сладковатый, тошнотворный трупный запах. Подумалось, как же тут люди служат. Прояснилось, когда зашли внутрь, капитан, начальник морга и все санитары были, мягко говоря, здорово поддатыми, спирта у них немерено, а иначе не выживешь, свихнешься. Нам хотелось, чтобы поскорее все закончилось.

Борт будет завтра, пошли к разведчикам в местный разведбат. У Мамедова Эльчина, который сопровождал старшего лейтенанта Виталия Агаджаняна, там служит однокашник Сидоренко Саня. Разведчики оказались на месте, устроили нас на ночлег, поговорили. Навестил ребят в госпитале.

14 июня

Загрузились в «Черный тюльпан», АН-12 для перевозки погибших. Двадцать четыре «цинка» и столько же сопровождающих офицеров и прапорщиков. Для нас выделено место в гермоотсеке, но и туда проникает трупный запах. При взлете выходим в грузовой отсек. Жара, трупы разлагаются, все течет, так как они не полностью запаяны, чтобы не взорвались, и масса ползающих по полу жирных червей. Состояние – хуже некуда.

Взлетаем, часа через полтора приземляемся в Тузеле. Таможню прошли быстро, мы все такие обугленные, и таможенники не цеплялись. Скорее в выплатной пункт получить деньги и в ближайшую чайхану. Она очень красиво расположена, в тени деревьев прямо над арыком, ноги с помоста свешивали и охлаждали. Заказали шашлык и море водки. Выпили хорошо, с собой прихватили.

Первая остановка в Баку через 4,5 часа. Снова выходим при взлете, центровку нужно соблюсти, как говорят летчики. Только взлетели, начали глушить себя водкой, экипаж угоститили на славу, но им, видимо, не привыкать, для них каждый такой вылет тоже не рядовое событие. Есть у летчиков хорошее правило: кто-то один, в нашем случае правый летчик, должен быть трезвым. Сели в гражданском аэропорту, местное население от нас шарахается, а мы в ресторан, нам еще водки нужно, никто не может ничего сказать, на всякий случай милиция в сторонке тусуется. Спрашиваю у командира, когда в Иваново полетят, говорит, что через четверо суток. Не хочу столько времени в «Тюльпане» лететь, говорю, что останусь здесь, а в Иваново самостоятельно полечу. Мамед мне предложил Виталика Агаджаняна проводить в последний путь, а потом отдохнуть немного.

В Афганистане тяжело, а здесь еще тяжелее. На похороны Виталия собрались несколько тысяч человек, жена по полу катается, волосы на себе рвет и воет. Он даже не узнал, что у него сын родился, в день гибели пришло письмо с известием. Комок в горле, слезы на глазах, там не плакали, а здесь… Водка не берет.

18 июня

Добрался до Иваново. Борта еще нет, подумал, что командир на всякий случай зазор сделал. Прибыл в военкомат, доложился. Родственники тайно надеялись, что это не их сын погиб, одна буква в извещении была перепутана – не Корзин, а Корбин. Пригласили меня на встречу, и хотя нас инструктировали, предупреждали, что задача только доставить погибшего до военкомата, разве мог я отказать. Когда выпили, дядя Валерия попытался на меня наехать: «А ты, почему здесь живой, лейтенант?» Лучше бы он этих слов не говорил. Я, обожженный последним боем, еще не отошел, сам на него чуть не кинулся. Я в этом бою рядом с ним был, с пулей поцеловался, шрам, еще не заживший, показываю, тебе легче бы было, если б рядом лег и т. д. и т. п. Готов был, не знаю, что с ним сделать, видимо, он понял что-то, родственники тоже на него насели, выпили, поплакали, помирились.

19 июня

Еще одно испытание пришлось пройти. Остался на похороны. Валерий, единственный сын у отца, единственный в деревне закончил институт. Девушка его рыдает, обнимает и целует гроб, весь скользкий, от разлагающегося тела. Народ собрался, наверное, со всего района, тоже, как и в Баку, несколько тысяч, на руках до самого кладбища несли. Мне пришлось выступить с последним словом. Снова водка не берет, на поминки не остался. Двести пятьдесят граммов махнул залпом и поехали вместе с заместителем военкома, мне домой нужно.

12 августа

Отпуск пролетел незаметно. Среди военных существует выражение – одурел от ужасов мирной жизни, так вот, я испытал это на себе. Только после почти года службы в Афганистане я понял, что жизнь сама по себе – и награда, и счастье.

Была долгая и трудная дорога, путешествие по пересылкам Ташкента и Кабула, три дня просидел в Ташкенте, не мог получить посадочный талон, два дня в Кабуле. Снова раскаленная земля, раскаленное небо, тяжело привыкать к жаре.

Удалось провезти четыре литра спирта, используя предшествующий опыт. Три литра были залиты в банку с огурцами, а один литр – в бутылки вместо водки. Перед вылетом отгладил брюки, рубашку, благо, на ташкентской пересылке можно найти даже утюг. На вопрос таможенников: «Первый раз?» Нагло и уверенно ответил: «Первый». – «Проходи». На радостях тут же в отстойнике, с десантниками, с которыми познакомился и куролесил в Ташкенте трое суток, распили одну бутылку.

Но вот, наконец, добрался до родного полка, радостная встреча с товарищами. Когда достал спирт, он оказался зеленым, а огурцы белые. Повезло. Если бы на таможне чемодан проверили… Огурцы, на радостях, мы выкинули, о чем на следующее утро очень сожалели. За праздничным столом в честь моего прибытия я делился отпускными впечатлениями, мне рассказывали полковые новости.

Вместо Рохлина назначен новый командир – подполковник Сидоров, который сразу же принял решение офицеров ротного звена поселить с личным составом в палатках. В роте заменились Володя Яковлев и Валера Мещеряков, заменщики Гена Васильев и Слава Моргун. Заменился замполит шестой роты Володя Толстов, четвертой – Саша Рабинович. В батальоне новый замполит – старший лейтенант Стрельцов. Замполиты вообще как-то дружно заменились, почти в один день. Старшина Сергей Зорбаев ушел на начальника вещевого склада, вместо него назначен прапорщик с интересной фамилией – Булочка, а был в роте до этого солдат Булка, весной уволился. Шестого августа погиб Саша Кисель, подорвался на мине, второй за год из шести вместе пришедших пехотных лейтенантов. Шестая и четвертая роты получили БМП-2, за ними следом еще в мае уехали в Курган «Феофаныч» – зампотех батальона, Коля Рудникевич и Юра Танкевич.

Так как Боря Гизоев живет в модуле, я вместе с новым замполитом, Геной Васильевым, поселился в канцелярии, очень веселым, жизнерадостным, компанейским парнем. Валера Мещеряков оставил мне в наследство джинсовую куртку «Lee», он вместо хэбэ ее на боевые надевал, и пуховую японскую куртку, невесомую и теплую.

13 августа

Перед строем роты вручил Владимиру Савину фотоаппарат «Смена», привезенный из отпуска с гравировкой «Савину В. Н. – лучшему механику-водителю взвода». Очень хотелось хоть как-то отметить его, вот и придумал. Володя стал для меня как младший брат.

После Зардевского боя я заработал непререкаемый авторитет среди офицеров и солдат батальона и как-то вдруг резко повзрослел, казалось, на несколько лет сразу. Пропали безрассудство и бесшабашность, пришли сдержанность и рассудительность – я стал настоящим боевым офицером.

14 августа

Сходили в засаду над Баташом, перекрывали тропы из Карамугуля – безрезультатно. Не удалось пройти незамеченными, у духов наблюдение поставлено на высшем уровне. Перед выходом обнаружил пропажу десяти шприц-тюбиков промедола, которые оставлял перед отпуском, нужно будет разобраться. Сейчас его очень трудно списать, на одного раненого разрешается использовать не более двух штук и сами тюбики нужно сдавать. В общем-то правильно, многие стали использовать промедол для ухода в нирвану.

Сразу же по возвращении с гор заступил в наряд – ничего подобного никогда раньше не было, новый командир устанавливает свои порядки.

Пришли утвержденные списки на замену: Белорусский военный округ, сентябрь 1984 года. Рад безмерно.

16 августа

Начал привыкать к жаре, поначалу много пил воды, не мог удержаться, сейчас пришел в норму. Полно работы, с момента прибытия из отпуска исполняю обязанности командира роты. Боря после ранения работает как инспектор, жалуется на головные боли, но каждый день приходит в роту, всем достается по полной программе, кроме меня. Мне прощаются любые промахи: благодарность за Зардевский бой, за то, что я его на себе вытаскивал. Помню, как он руку жал при погрузке в вертолет. Получил письмо от Рябыча – тоскует. Сразу же по прибытии к новому месту службы он был назначен командиром роты. Как же, боевой офицер, имеющий правительственные награды. Но продержался на должности несколько месяцев. Начальник штаба полка имел неосторожность на совещании офицеров сказать в его адрес грубое слово. Тут же был послан на три буквы, что послужило поводом для снятия.

17 августа

Посмотрел, как шестая рота стреляла из БМП-2, можно только позавидовать. Корпуса БМП и БТР, что находятся на директрисе, пробивают и вдоль, и поперек. Прицельная дальность осколочными снарядами четыре километра, отличная кучность, замечательная пушка в умелых руках.

Пятая рота решила не отставать и увеличила свою огневую мощь за счет 82-мм автоматических минометов «Василек», закрепленных на крышах десантных отделений, в каждом взводе по одному. Дальность стрельбы увеличилась до четырех с половиной километров, эффективность – в разы.

19 августа

Живем мирной, спокойной жизнью. Рота сейчас работает. Я – главный прораб. Отделываем солдатскую столовую, заливаем полы с мраморной крошкой. Саперы рвут скалы, нам привозят мраморные глыбы. И солдаты кувалдами превращают их в крошку. Встаем в четыре утра, пока прохладно, в самое пекло, с двенадцати до шестнадцати, отдыхаем, затем снова работа, а в 20.00 отбой. Но разве можно в восемь вечера заснуть, ложимся обычно в 23–24 часа.

Сидоров восстановил спортивные праздники – подъем переворотом, кросс три километра, полоса препятствий, после отпуска тяжеловато.

Регулярно – утром, в обед и вечером пьем чай, кружек по пять-шесть. Раньше ничего подобного и представить было невозможно, но времена меняются, меняются и люди.

22 августа

Сегодня праздник – День части. Исполняется сорок два года со дня образования полка. 22 августа в Кузбассе началось формирование 376-й стрелковой дивизии, боевое крещение дивизия получила в конце декабря 1941 года на Волховском фронте. За освобождение города Пскова дивизия получила почетное наименование Псковская, за освобождение Риги награждена орденом Красного Знамени. Наследником славного соединения стал наш полк, к которому перешло Боевое знамя дивизии. Нам предоставляется два дня отдыха, празднуем.

23 августа

Довольно неплохо освоился со своей новой должностью прораба. Моя работа заключается в том, чтобы утром расставить солдат по рабочим местам, некоторое время покрутиться и идти заниматься своими делами, в основном отдыхать. Вообще-то в раскаленной палатке не очень отдохнешь, но человек ко всему привыкает, и я уже свободно могу валяться на койке в самый зной в жаре и духоте. Облегчение наступает часов в пять вечера, когда жара спадает и становится прохладно.

27 августа

Батальон с разведротой ушел для встречи колонны без меня. Возглавил командир полка, это первый выход Сидорова. Я присутствовал при постановке задачи: «При встрече с мелкими группами противника уничтожать их внезапно – ножами. При встрече с крупными силами противника – стремительной атакой». В общем, хоть плачь, хоть смейся.

Рота осталась на работах. Стройка за неделю надоела хуже горькой редьки, не для меня это. Лучше десять раз сходить в горы, чем заниматься подобной ерундой.

Вроде бы уже вошел в ритм жизни полка. Регулярно, четыре раза в неделю, смотрю фильмы, регулярно проходят вечерние чаепития, но иногда вдруг такая тоска нападет, нагрянет, как волна, захлестывает и не знаешь, куда деваться.

2 сентября

Сегодня годовщина пребывания в полку. Сейчас моя жизнь пошла на второй круг, и каждый прожитый день приближает к замене.

Прибыла колонна. Вместе с дружеской шестой ротой отметили год моего пребывания в полку, ставшим для меня таким родным.

Рассказали о Сидорове. Двадцать восьмого пришли на третий мост рано, решили порыбачить. Пошли по Тешкану бомбить гранатами, вдруг, бах-бах-бах – выстрелы, фонтанчики рядом. Залегли, оглядываются, сверху командир кричит: «Ко мне, негодяи». Пристегнул свой АПС к деревянной кобуре и палит по ним. Поднялись, построились в одних трусах. Он поорал, покричал, высказал все, что о них думает, на этом все закончилось. Вот такая веселая история приключилась.

4 сентября

Наконец-то со стройкой закончено, все рады. Вышли провожать колонну. Всякие работы, всякое ничего неделание действует угнетающе, ведь я, боевой офицер, а на личный состав – разлагающе. Вместо солдатской подушки приспособил под задницу камазовское кресло – признак «крутизны».

Накануне бурно провели вечер, договорились, что в аэропорту возьмем водки, чтобы привести себя в порядок. Так как я охраняю саперов, за мной обещали прислать посыльного. Подошли к камышам перед Самати, встали, ждем вертолеты. Прибегает посыльный: «Товарищ лейтенант, Вас приглашают». Иду вдоль колонны, навстречу Ильин, даже руки раскинул: «Не пущу, пусть хоть два человека в колонне трезвыми будут». Через какое-то время подлетает БМП, Андрей Козьмин на башне раскачивается. Товарищ майор, предлагаю по речке пойти, чтобы не тратить время на работу «кротов». Серпантинчик перед Самати частенько минировали и его всегда проверяли саперы. Ильин дает добро, Андрей сворачивает с дороги и двигается по Кокче, за ним благополучно проходит колонна, сэкономили около часа времени на движение. Что ни говори, мастерство никуда не денешь. Благополучно дошли до Артынджалау. Бросилось в глаза, что вертолеты летают очень высоко, километрах в полутора, наверное, поддержки не чувствуется, «хр-хр» – поплевывают оттуда из своих пулеметов. Раньше, буквально, по головам ходили. Оказывается, есть такой приказ по армии, где вертолетчикам установлен определенный потолок из-за того, что сбивать чаще стали. А куда пехоте бедной податься, кто прикроет?

Гизоевская рота. Стоят (слева направо): Алексей Орлов, командир 1-го мсв, Борис Гизоев, командир 5-й мср, Александр Малаев, командир 2-го мсв, старшина роты Владимир Булочка. Сидят (слева направо): Геннадий Васильев, замполит, Слава Моргун, командир 3-го мсв

5 сентября

Дошли до третьего моста. Мои юные друзья рвутся в бой, в них кипит дух романтики. Вспоминаю себя молодого. Летел в полк, как на крыльях, казалось, будет что-то необычное, походы, перестрелки, схватки с врагами – а моим первым заданием было назначение старшим на какую-то работу… Посмотрим, что дальше будет, но ребята неплохие. Не те, конечно, что раньше были, здесь даже не может быть никакого сравнения, но неплохие.

6 сентября

Стоял на блоке у Гумбади-Бала. От нечего делать занялся рыбалкой. Из «Подноса» на основном заряде пристрелялся к речке, личный состав вылавливал глушенную рыбу ниже по течению, набрали мешок. Ближе к вечеру вернулись на третий мост.

7 сентября

Дошли до Каракамара, светлого времени еще предостаточно. Придумали занятие, «достойное мужчин». Уходим по речке вверх, метров на триста, и пускаемся вплавь вниз. Летишь с огромной скоростью, так, что дух захватывает, вода ледяная, обжигает. После такого слалома становишься бодрым и подвижным, а так на жаре и раскиснуть можно. Броня раскаляется так, что прикоснуться невозможно.

На самодельном плотике из автомобильной камеры к нам переплыл Сухроб. Познакомились. Он так же, как и Пахлаван, перешел на сторону «народной» власти. Несмотря на три ранения, полученные от шурави, зла на нас не имеет. У него отряд человек тридцать. Здоровый, крепкий молодой парень.

8 сентября

Вернулись в полк. Майору Ильину прибыл заменщик из Прибалтийского округа, капитан Тищенко, здоровенный, под два метра ростом, мастер спорта по боксу в тяжелом весе. Личный состав его как-то сразу зауважал.

9 сентября

Проводили Ильина, достойнейшего офицера. Я считаю его своим учителем и наставником, натаскивал меня, как щенка, и его усилия, не только его, конечно, не пропали даром – я превратился в настоящего волкодава. Он ко мне очень по-доброму относился. Моя маленькая гордость, что я, единственный из младших офицеров, был приглашен на его отходную, где Ильин сказал обо мне много хороших слов, а похвала из его уст дорогого стоит.

12 сентября

Приболел, температура за сорок. Едва добрел от палаток роты до санчасти через плац сто метров: так плохо себя чувствовал.

18 сентября

Лежу в санчасти. Сейчас она располагается в модуле, а не в палатках, как было перед отпуском. Здесь, конечно, хорошо – кондиционер, тишина и покой. Медсестры, красивые девушки, ухаживают – райское место. Но лучше бы к черту эту санчасть. Уже неделю здесь нахожусь. Каждый день навещают солдаты и офицеры, не забывают и это приятно.

У меня подозревают малярию. Приступ начинается с подъема температуры – тело раскаляется так, что, кажется, вот-вот голова лопнет, взорвется, температура – сорок один, потом она резко снижается и начинаешь потеть, простыни становятся мокрыми, будто в воде замочили, начинаешь мерзнуть, трясет, колотит, чем ни укрывайся. И так через день три раза. Сегодня должны отправить в кундузский госпиталь. Планировали раньше, но поднялся «афганец», и уже три дня нелетная погода, висит пыль, видимости нет никакой.

20 сентября

Пробыл в госпитале два дня и сбежал. Свирепствуют гепатит, тиф и малярия, а здесь общий туалет, общая столовая. Бывает так, что ложится человек с одной болезнью, а здесь подхватывает другие. Есть «везунчики», которые подхватили полный «букет», то есть, переболели всеми болезнями. Приступы у меня прошли еще в Файзабаде, чувствую себя хорошо. Пришел к начальнику госпиталя с просьбой о выписке, заставили написать расписку, что в лечении не нуждаюсь, в медкнижку записали диагноз – острое респираторное заболевание. Сегодня же прилетел в полк.