Текст книги "Дневник пехотного лейтенанта. Воспоминания об афганской войне"

Пятнадцатого февраля потеряли в батальоне шесть человек в районе Карамугуля. Во всем пытаются обвинить Колю Рудникевича, сделать его крайним. Возня не прекратилась по сегодняшний день. Коля стал злым, дерганым.

В батальоне его никто не винит, потому что все знают, как обстояло дело. В ходе перестрелки минометчику оторвало палец на руке, и он от болевого шока потерял сознание. Было принято решение эвакуировать его и выносить поручено взводу обеспечения. Старшим назначили Николая. На пути отхода нужно было перейти через ущелье. Командир хозяйственного взвода Яковенчук из-за личных амбиций (Коля формально был его подчиненный) отказался подниматься на гребень и повел взвод по ущелью, так ему показалось будет легче идти. Что было делать Николаю в данной ситуации? Пристрелить его? Как опытный боец он со связистом пошел по хребту. А обозников духи заметили, зажали и расстреляли. Сам Яковенчук спрятался за водопадом и несколько часов просидел в ледяной воде, пока наши не подошли на выручку, на его глазах добивали раненых и глумились над трупами. Сейчас пьет самогонку и кричит, что он заслужил звание Героя Советского Союза. В поисках крайнего старший комсостав пытается стрелочником сделать Рудникевича. А я знаю одно, во всем всегда виноват командир, и Сидорову нужно винить только себя.

Отличились мои воспитанники, раздолбаи. В частности, Витя Федотов прикрывал отход огнем из пулемета и вышел в числе последних.

6 марта

Тищенко дуркует. Заставляет писать планы работ на месяц, на неделю, на каждый день; в которых все должно быть расписано по часам, чуть ли не поминутно. Пишем план-конспекты на чистку оружия, проведения физзарядки. Говорит, что готовит к службе в Союзе. Он пришел из 1-й Московско-Минской дивизии и, по его словам, насмотрелся, как снимают с должностей командиров рот, ребят, прибывших из Афганистана, имеющих боевые награды, за всякую повседневную ерунду, за неспособность к показушности.

Пришло подтверждение замены – Белорусский военный округ, июль.

8 марта

Думали, праздничный день, отдохнем – не угадали. В полк прилетает начальник управления боевой подготовки Сухопутных войск генерал-лейтенант Попков. И, вдруг, вспомнили, что когда-то был приказ, в котором в Афганистане объявлялась «фронтовая обстановка» и занятия по боевой подготовке должны проводиться и в выходные, и в праздничные дни.

Меня в срочном порядке, буквально, выгнали на полигон. На слабые возражения, что нет конспектов, ноль внимания, мол, никто к тебе не приедет. Сидим, курим, смотрю, УАЗик пылит.

Построил роту, докладываю генералу, что рота к занятиям готова. В резком тоне мне ставится вопрос: «Почему личный состав такие оборванцы? Почему бронежилеты драные?». «Они не драные, товарищ генерал, – отвечаю, – а пулями и осколками порваны, из боевых не вылазим, себя некогда в порядок привести». «Ну хорошо, сынок, – сбавляет генерал обороты, как бы извиняясь, – у тебя тактика первые часы, покажешь мне, как вы выдвигаетесь, а потом на огневой покажешь стрельбу из НСВ». Есть! Начинаю занятия. Рота пошла в колонну по одному, перед высотой залегли, первый взвод пошел, два прикрывают; потом второй пошел, первый на высоте прикрывает, третий внизу, потом третий, два взвода его прикрывают, в общем, показываем классику. Поднялись на горку, с нами, естественно, никто не идет. Скрывшись из виду, перекуриваем, ждем окончания занятия по времени, разыгрывая со взводными в эфире игру. Через два часа спускаемся, предстоит еще огневая подготовка. Генерал разведчиков вытащил, НСВ есть у них и у меня. Но в моей роте пулемет не исправен, шептало сточилось, и он на задержку не становится, сколько бы патронов в ленте не было – одной очередью выпускает. Признаться, что пулемет не исправен, не решаюсь, а вдруг пронесет.

Генерал посмотрел стрельбу роты, всех офицеров сначала запустил на третье упражнение, потом шесть смен солдат, все выполнили на отлично. Ему показалось достаточно убедительно, остановил стрельбу. Теперь «Утесы» давайте. Сначала разведчик стреляет – отлично. Потом мой пулеметчик, вся лента вылетает одной очередью. «Да он стрелять не умеет!», – кричит генерал. Пришлось сознаться в неисправности пулемета. Генерал настойчив, из пулемета разведчиков пусть стреляет. Тищенко дает команду: «Комбат, к бою!» – Отлично. «Ротный, ложись!» – Отлично. Отмяк генерал, сам лег, пострелял, тоже неплохо, похвалил нас и уехал. А перед этим попытался прекратить занятия из-за нарушения мер безопасности. Мы никак не могли понять, в чем состоит нарушение. Оказывается, солдат, стоящий в оцеплении, находится всего метрах в двадцати от основного направления стрельбы. А там растет единственное дерево, в тени которого он всегда и прятался, мы никогда не придавали этому значения, какому дураку вздумается стрелять в сторону. Он и нужен-то был, чтобы отогнать пасущихся баранов из расположенного неподалеку домика старика афганца, если тем вдруг захочется забрести на стрельбище. Генерал был неумолим – прекратить стрельбу, перенести пост. Нашелся подполковник Сидоров: «Приучаем к свисту пуль, товарищ генерал». «А, ну хорошо, продолжайте» – был ответ после секундного замешательства.

На совещании командир полка подвел итоги: Орлова бронежилеты спасли. Хм, пулями пробитые.

Вечером прибегает посыльный, срочно вызывают в санчасть, солдат умирает. Прибегаю, Коля Перцев, замкомвзвода третьего взвода, на столе лежит, пытаются врачи промывание сделать, гадости какой-то наглотался. Спасти не удалось, то ли антифриза, то ли еще какой отравляющей жидкости выпил. На хэбэ кровью оставил последнее послание: «Прощай, родная Чувашия. Прости, ротный, что так сделал».

Жертва этой войны, психика не выдержала, два месяца до увольнения оставалось. После Карамугуля бояться начал, от выходов уклоняться, зарубка еще после Зардева осталась, ему тогда пуля в бронежилет попала. И он, умирая, говорил мне: «Вот она сейчас в сердце ко мне заходит». Такая жалость, наверное, мог бы сберечь его.

 
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…
 

9 марта

У меня затребовали списки по мерам безопасности при обращении с ядовитыми жидкостями. Знаю, что составляли в трех экземплярах: один в строевую часть, один в БТС (бронетанковую службу), третий в роте. Но ни одного нет нигде. Хорошо, что я был уже достаточно опытным: были списки без даты, где солдаты расписались за все, что только можно придумать, представил в полк, отвязались.

11 марта

Получил приказ – с саперной ротой выйти в Каракамар с задачей проверки маршрута и оказания помощи саперам в восстановлении дороги на каракамарском серпантине. Готовим технику, получаем котловое довольствие – обычная в таких случаях подготовка.

12–24 марта

До Каракамара дошли быстро, колонна небольшая – десять БМП, мне БМП – КШ для связи придали, на ней Р-130, коротковолновая радиостанция установлена, и два БРДМ саперов. В первый день обустраиваемся, знакомимся с танкистами, обстановкой.

Тринадцатого проверили состояние серпантина. В нескольких местах обвалы, необходимо подрывать скалы, чтобы расширить дорогу. Наметили план работ.

Две недели продолжались восстановительные работы. Пехота блокировала, саперы рвали, пехота им помогала растаскивать камни, расчищать дорогу.

Любимым занятием офицеров стала охота на кекликов, горных куропаток, которых здесь огромное количество. Большими стаями перелетают с места на место, а мы гоняемся за ними, карабкаясь почти по отвесным скалам. Удается добыть три-четыре, мы ж не с ружьями, а с автоматами. Зато какое разнообразие в пище. Захватили с собой Гошу, щенка среднеазиатской овчарки, подаренного нам Колей Рудникевич, все с ним возятся, очень скрашивает досуг. Молодые взводные удивляют. Садимся есть, расстилается ковер персидский, может, и не персидский, но красивый; расставляют сервиз из китайского фарфора, естественно, все трофейное. В наше время подобной роскоши мы себе не позволяли.

И. Алошарафов, Г. Васильев с щенком Гошей, А. Орлов, Ф. Нестеренко, зампотех батальона, А. Луковский командир взвода «Васильков». Каракамар, март 1984 г.

Каракамар – красивейшее место. Чистейший горный воздух, все вокруг зеленеет, цветет миндаль. Я окреп, поздоровел, загорел, словно на курорте побывал Двадцать четвертого встречали кундузцев, прибыли к нам на подмогу для проведения операции в районе Зуба.

Стоя на блоке, наблюдал за прохождением командира 201-й дивизии. Едет на УАЗике с колоколами-усилителями, и на все окрестности разносится «Миллион, миллион, миллион алых роз…», красиво жить не запретишь. Думаю, что орден за проводку колонны в Файзабад он «заработал».

25 марта

Батальон получил задачу: совместно с разведротой полка, подразделениями 201-й мсд (2-й мсб и разведрота 149-го полка) десантироваться в район Навабад – Шина – высота 2700 м (Зуб) – высота 2775 м – высота 2608 м и уничтожить основную базу Басира, которая, по разведывательным данным, находится в этом районе.

Несмотря на то, что в Кундузе сбежал к духам подполковник Заяц, офицер оперативного отделения, бывший начальник разведки дивизии, прихватив с собой секретные документы и, естественно, бывший в курсе подготовки, операцию не отменили и не перенесли.

Клеим карты, наносим задачи, готовим оружие и снаряжение. Я собрал майских дембелей, рассказал о предстоящей задаче, сказал, что они могут остаться в полку, и я ни словом не упрекну никого, но в горах без их помощи придется нелегко. Ни один из них не остался. Я очень благодарен им, моим сержантам: Осипову Федору, Виталию Сер гееву, Сергею Сизоненко, Жоре Кошелеву, Толе Тригубенко, Ивану Черномазу, классным пулеметчикам и просто отличным солдатам Диме Автуху и Александру Сасиму.

26 марта

С утра выдвинулись на аэродром. Первыми высаживались шестая рота, кундузцы и «зеленые». В ходе высадки были сбиты два вертолета, но потерь среди наших нет, отделались ушибами. У «зеленых» одного сарбоза винтом порубило, когда из подбитого вертолета выскакивали.

До нас очередь дошла во второй половине дня. Высаживались под огнем. Выпрыгиваю из вертолета, бегу на ближайшую высоту. Метров через сто – сто пятьдесят вдруг отказывают ноги, сказались болезнь и отпуск. А за мной рота, нужно еще метров на двадцать-тридцать подняться. Руками переставляю ноги, через не могу, со слезами на глазах кое-как выполз на высоту. Залегли, АГС развернул, гораздо легче стало.

А мысли всякие были, когда поднимался. Пусть грохнут меня, чтоб не мучиться вначале. Э, нет, пусть ранят, но легко, чтобы в санчасть эвакуировали, – чуть позже. Но это в мыслях, а подчиненным, конечно же, виду не подал, проявил, если можно так сказать, личное мужество. Ведь, что такое мужество? По-моему, – это преодоление трудностей, порой нечеловеческих.

Как всегда, смешное и трагичное на войне ходят рядом. Вертолетчики накрыли нас НУРСами, уже второй раз в биографии. Один из солдат рванул кольцо сигнального патрона оранжевого дыма, который висел на бронежилете на груди и, как не отворачивал лицо, оно стало оранжевого цвета, долго хохотали. К вечеру перестрелка постепенно затихла.

27 марта

Прикрывали эвакуацию подбитых МИ-8. Прилетел МИ-6, завис, обе восьмерки подцепили на тросах на внешнюю подвеску, шестерка благополучно поднялась и улетела.

Высадились разведчики и пошли на прочесывание, четвертая рота и «зеленые» уже в кишлаках, мы прикрываем. Обнаружили горную пушку, из которой осенью 1982-го был обстрелян полк, ЗГУ, мины, стрелковое оружие. «Батальонный спецназ», взвод связи, куда отбирались самые крепкие и отчаянные солдаты, приволок целый мешок разнообразных пистолетов, начиная с маузера и заканчивая ПМ. Тищенко выбрал для себя один красивый, типа браунинга, весь никелированный, накладки на рукоятке, похоже, из слоновой кости.

Получил команду на перемещение, выдвигаемся в сторону Зуба. Вчерашней усталости как не бывало. Через какое-то время началась стрельба. Командир первого взвода докладывает: «У меня трехсотый». Запрашиваю: «Кто?» «Хомчик», – отвечает. «Слава Богу», – вырвалось в эфир. Хомчик Гена, лучший друг полит– и особотделов. Был в роте, мягко говоря, неуважаемым солдатом, грубо говоря, чмо. Пришлось выделить восемь человек для выноса на удобную для посадки вертолета площадку, ранение в грудь – тяжелое.

Тищенко красуется в полный рост, хотя пули вокруг свистят очень даже назойливо. Я такой храбрости не приемлю. Вспоминается майор Ильин с его спокойным мужеством. Плохо, если смелость переходит в безрассудство.

28 марта

Духи продолжают огрызаться. Сегодня прижали шестую роту километрах в двух от нас. Как мог, старался помочь им. Развернул миномет, но с уходом Пети Маслова не стало нормальных, грамотных минометчиков – из десяти мин ни разу не попали по высоте, откуда велся огонь. Минометчики стали настоящей обузой, еще Дейкуна просил не придавать их. Толку нет, а их постоянно тащить приходится, вьюки-то у них тяжелые: ствол – 16 килограммов, опорная плита – 17, двунога – 14, сумка с четырьмя минами более 12. Поменялся призыв, основная масса молодых, еще не втянулись. Сам лег за ПК, чтобы хоть как-то сбить прицел врагам. Когда рядом посвистывают пули, совсем непросто хладнокровно прицеливаться.

Саня Чигрин попытался взять высоту, подняв роту в атаку. Но, получив трех раненых, рота залегла. Вышли в темноте.

29 марта

Боеприпасы для шестой роты, они вчера расстреляли полбоекомплекта, по ошибке сбросили нам. Свой-то груз едва тянем. Взяли несколько ишаков в кишлаке, навьючили, двигаемся к Зубу. Пошел сильный дождь, грунт раскис, с трудом передвигаем ноги, к каждой ноге липнет, наверное, по пуду грязи, промокли насквозь.

Останавливаемся на ночлег, пытаемся отдохнуть, сев прямо в грязь, завернувшись в плащ-палатки. Я под одной палаткой с Витей Федотовым, обнялись, так вроде бы теплее. Первый раз услышал, как стучат от холода зубы у всей роты. Такое чувство, что слышно на всю округу.

30 марта

Продолжаем движение. Очень хочется есть, остатки сухпая израсходовали еще вчера. Он тоже не резиновый, получали на трое суток, а идут уже пятые. Боеприпасы не забыли подбросить, а о том, что, оказывается, еще и питаться нужно, верхнее командование как-то не подумало. Выше в горах лежит снег. Ишаки проваливаются, ложатся на брюхо, в конце-концов не выдерживают и все издыхают. А советский солдат преодолевает любые трудности. И, хоть медленно, рота продолжает продвигаться в указанном направлении.

При переходе через ущелье скатывались по снежному склону, кто на плащ-палатке, кто на ОЗК, а кто просто на заднице, как на картине Сурикова «Переход Суворова через Альпы».

Наконец-то дошли до этого чертова Зуба – скала метров десять высотой, если смотреть из полка, напоминает волчий клык, отсюда и название. А зачем шли, не очень понятно. Духи уходят, не принимая боя. В четвертый раз с 1980-го года занимаем этот укрепрайон. Чтобы хоть как-то согреться, вытапливаем тротил из мин.

31 марта

Получил команду на выдвижение в район отдыха, куда доставят сухой паек и будет организован суточный отдых. При переходе через ущелье не выдержал «Маруся», Серега Студеникин, хотя шел налегке, оружие и снаряжение у него давно уже взяли. Если какое-то время шел на пинках, то сейчас лег и говорит: «Что хотите, делайте, дальше не пойду». Вызываю вертолет, указывают высоту, на которую нужно подняться, а сил уже ни у кого нет. У старшины нашлась веревка, Серегу обвязали и потащили волоком, как бревно, вдесятером. Выползли на высоту, села на несколько секунд вертушка. За тобой, сволочь, говорю, прилетела. Подхватился «Маруся», бегом к вертолету, дверь захлопывается, восьмерка взлетает. А оружие, боеприпасы, бронежилет оставил нам.

Рота сильно растянулась, солдаты двигаются из последних сил, откуда еще эти силы берутся – третий день без еды. Как в песне «Да поможет аллах им дойти до еды…». При подходе к месту отдыха наблюдал такую картину: упал солдат от усталости на колени, головой уткнулся в землю, встать не может. Мимо сарбоз проходит, лепешку жует. Гена Васильев у него отломил, почти отобрал, кусочек, с ноготок, наверное. На, ешь, солдат, говорит. Тот проглотил, поднялся и пошел.

Наконец-то дошли. Командир постарался: разбиты палатки УСБ, печки растоплены, охранение стоит, своих не нужно лишний раз напрягать. Первым делом закурили. Кто курит, тот знает, что легче перенести голод, чем отсутствие сигарет. Какое наслаждение! Голова закружилась, хорошо так стало. Потом по куску хлеба съели, тоже непередаваемое чувство, вкуснее ничего никогда не едал. Ну а потом повара свои, доморощенные начали готовить, кто во что горазд. Тушенка, на которую неделю назад смотреть не мог, такой вкуснятиной показалась.

1 апреля

Обогрелись, отоспались, подкормились. Прилетел командир на МИ-6. Кричит, высаживаясь: «Я вам подмогу привез!». Открывается рампа и оттуда появляются непонятно кто. Кого смог в полку собрать: свинарей, огородников, писарей – всех притащил, а среди них «Маруся». Спасибо, отец родной, за такую помощь.

Сидоров собрал командиров рот, ставит задачу на продолжение преследования Басира, по имеющимся данным, он укрывается в кишлаке Сумдара с небольшим отрядом. После постановки задачи командир улетел в полк, за него остался начальник штаба подполковник Несмелов, три месяца назад прибывший по замене.

Выступили сразу же. Напряжение предыдущих дней сказывается. Часа через два делаю привал. По мнению начальника штаба, срываю сроки выполнения задачи. Не обращаю на его крики никакого внимания. Тот от собственного бессилия, не зная, что со мной можно сделать, кричит: «Расстреляю!». «Попробуйте!» – усмехнувшись, отвечаю. Сбавил обороты, начал уговаривать. Минут через десять движение продолжили. Около пяти вечера внезапно налетел снежный буран, в десяти метрах ничего не видно. Остановились там, где он нас застал. Солдаты попадали от усталости, и их очень быстро замело снегом. Офицеры двенадцать часов провели на ногах, от пронизывающего ветра укрыться негде. Прыгали, плясали, песни орали в надежде хоть как-то согреться.

2 апреля

В пять утра начали поднимать солдат, двигаться не могут, замерзли. Кое-как заставили побегать, разогреться. Буран к утру стих, снега намело по пояс. В четвертой роте умер солдат, не выдержало сердце. Получили команду на возвращение в полк. Опять «Маруся» не может идти. Здоровенный на вид парень, ростом под метр девяносто, а духом слаб. На первом же километре умирает. Снова весь груз переходит на плечи других. Начальник штаба полка поручил мне двигаться в голове как самому опытному, потому что очень сложно ориентироваться.

Командир, чтобы поддержать, выдал в эфир: «Ребята, вас ждут накрытые столы, по сто граммов спирта на брата». Сил сразу же прибавилось, словно крылья выросли за спиной, на суровых, обветренных лицах офицеров появились улыбки. Подошли к Файзабаду, там ждет автомобильная колонна. Въезжаем в полк, видим, на плацу столы расставлены. Какой молодец у нас командир! Спрыгиваем на ходу, подбегаем, а там… Чаем нас хотят угостить. Какое ужасное разочарование. В боксе это называется удар ниже пояса. Понурые поплелись в расположение. Но, помывшись в баньке, поскребли по сусекам, нашли, чем поддержать боевой дух, и на следующий день забыли все тяготы нашего похода. А кундузцы где-то все-таки нарвались на духов, у них трое погибших.

4 апреля

Сразу по возвращении написал наградные на отличившихся, в том числе на Хомчика. Описание подвига: в ходе боевых действий был тяжело ранен, за проявленное мужество достоин награждения медалью «За боевые заслуги».

Начальник политотдела вызвал нас с замполитом и отругал, мол, что за текст. Отвечаю, что написал, как было, ранен, значит превозмогал боль, то есть проявил мужество, положена по статуту награда, подвигов никаких не совершил. Начальник политотдела потребовал переписать наградной, представить к ордену Красной Звезды. Я категорически отказался, никакие угрозы не помогли. Пишите сами, что хотите, моей подписи не будет. Лучшие солдаты не могут получить награду, сержанта Свиридова в третий раз представляю, а еще за Зардев орден Красного Знамени обещали. Не помогло даже вмешательство командира. Я очень щепетильно отношусь к вопросам награждения.

Сразу по возвращении отправил Студеникина («Марусю») и Кузнецова («Кузю») в кабульский госпиталь на обследование на предмет психического здоровья.

Вчера вернулись из тяжелейшего восьмидневного похода, а сегодня жизнь прекрасна. 4 апреля 1984 г.

5 апреля

Замполит Гена написал песню о нашем восьмисуточном выходе. Молодец, есть дар у человека.

 
Восемь дней вам покажется мало, ну просто смешно,
Восемь дней на каком-нибудь солнечном южном курорте,
Восемь синих ночей будто звуки последних аккордов,
Восемь крестиков в старый, потертый, рабочий блокнот.
Восемь пасмурных дней вам покажутся, может, длинней,
Восемь дней неприятной, досадной и горькой разлуки,
Восемь черных ночей ни движенья, ни слова, ни звука,
Одинокой болезни, кручины, тоски восемь дней.
Только эту неделю и день, привязавшийся к ней,
Не измеришь привычной гражданской и старенькой меркой.
Эти дни для кого-то на целую жизнь не померкли
И оставшимся жить приказали быть тверже, сильней.
Эти дни в нашей памяти будут навечно светить,
Эти дни – лебединая песня простого солдата.
Только пели назло: помирать нам еще рановато,
Есть у нас еще дома дела и не надо спешить.
Оставляли мы сзади гряду покоренных высот,
Шли по вечным камням, не сгибаясь, весомо и грубо,
Поднимались по скалам крутым к непокорному Зубу,
Он на карте без имени просто стоит Два семьсот.
Нам надеждами силы опять удавалось найти,
Удавалось забыть и усталость, и голод, и муки.
И, хотя разбивали и тело, и ноги, и руки,
Поднимали себя и других, чтобы дальше идти.
На другой высоте до трех тысяч рукою подать,
Только снега, дождя и тумана здесь надвое больше.
Восемь черных ночей приходилось на скалах не спать,
Ну, а кто засыпал, то по часу на брата не больше.
Но под ветром афганским на голой, пустынной скале,
Дружным хором рвалась непокорная песня:
Всюду русская рать, ей на целой земле будет тесно,
Всюду русская рать на суровой афганской земле.
Нам дожить до глубокой, простой седины,
Прошагать по дорогам с хорошею песней,
А пока заболели ребята траншейной болезнью,
Что вернулась с окопов великой, последней войны.
 

Это песня, а проза была еще суровей. Если бы наши любимые видели это, они любили бы нас в десятки раз сильнее. В такие трудные минуты понимаешь, как мы не ценим жизнь, узнаешь, как можно радоваться простой сигарете на пятерых, куску хлеба, глотку воды. В такие трудные минуты остро чувствуешь, как дороги и близки нам наши любимые.

«Орловская» рота и управление батальона. 1 ряд (слева направо): В. Булочка, старшина роты, А Орлов, командир роты, Г. Васильев, замполит, В. Смиренский, командир 2 мсв, И. Алошарафов, командир 1 A. Луковский, командир взвода минбатр; 2 ряд, сзади (слева направо): Н. Рудникевич, техник батальона по вооружению, B. Тищенко, командир батальона

10–12 апреля

Проводили кундузцев до Артынджалау. Все спокойно, не зря Басира погоняли. При возвращении на барласском серпантине у меня завалилась БМП. Медленно так стала сваливаться в пропасть, механик молодой был, с управлением не справился. Со мной был только старшина роты Володя Булочка, который мгновенно выпрыгнул. Я оставался до последнего, так как в любой момент готов был десантироваться. И вот машина села днищем на камень и тихонько покачивается. «Вылезай», – негромко и спокойно говорю механику, чтобы не напугать. Тот, трясущийся от страха, не успел спрыгнуть, как на него налетел старшина: «Мне уже осточертело (слово покрепче было) по краю пропасти ездить!». Подогнали другую БМП, зацепили тросы, включил первую передачу и аккуратно выехал. Пройдя серпантин, снова сажаю солдата за штурвал, а у того руки трясутся, на ровном месте машину раком ставит. На каракамарском серпантине заставил его по колее пробежаться, думал, через ноги дойдет. Не помогло, не дано, оказывается, механиком быть, хотя техникум закончил на гражданке. Пришлось в пехоту списать. Лучшие механики-водители из трактористов получаются, сами готовим, после учебки немногие толковые приходят.

14 апреля

Готовимся к проверке. Комбат поставил задачу привести территорию в порядок. Вечером я получил хороший разнос за то, что камешки вокруг палаток не побелены. На робкое оправдание, что на складе нет известки, показал на соседние роты, у них все оказалось побеленным. Конечно, командиры там не первый год ротами командуют. Оказывается, пошли в медпункт к знакомым сестричкам, выпросили хлорки, развели и побелили. Все гениальное просто, век живи, век учись.

Начальник штаба батальона, майор Комерзан сказал: «Алексей, в горах тебе цены нет, действуешь грамотно, умело, но нужно учиться мирной жизни, в Союзе нелегко придется».

16 апреля

Провел засаду в Каракузи. Результата нет. В очередной раз убедился в бесперспективности засад в районе полка. Ведь мы находимся под постоянным, круглосуточным наблюдением и выйти с территории полка незамеченным практически невозможно. Необходимо искать другие методы.

Начинается весенняя проверка. Чтобы не участвовать в строевом смотре, задерживаюсь с возвращением.

21 апреля

Прошедшая неделя была просто сумасшедшей. Спать приходилось по четыре часа в сутки, если повезет. Ежедневная, еженощная черная работа, целый день на ногах, на полигоне, в горах, буквально, ни минуты свободной. Многие офицеры в отпусках, командировках, поэтому в роте каждый и швец, и жнец, и на дуде игрец. Роте пришлось сдавать вождение 2КУ (контрольное упражнение в составе взвода). Откуда мне было знать методику проведения, да и разворачиваться в горах в боевую линию не менее трех раз негде. Придумал после бессонной ночи. Первое – перед проходами в минно-взрывных заграждениях, второе – на директрисе БМП с боевой стрельбой, третье – после подъема в гору, где проверяющие нас уже не видят. Прошло на ура. По тактике с ротой проводилось ротное тактическое учение. Тема РТУ «Рота в засаде». Просидел двое суток на перевале Ризкан. Почему-то никто из инспектирующих с нами не пошел.

Сидя на перевале, прослушал в эфире шоу под названием «Мотострелковый батальон в наступлении в горах». Местом проведения выбрали кишлак Урусак, в десяти километрах от полка. Участвовали четвертая, шестая роты и минометная батарея. В эфире было все: противник справа, слева, для поддержки были вызваны огонь артбатареи, вертушки. Проверяющие предложили поддержку авиации, но наш комбат гордо заявил, что справимся своими силами.

Итог учений – батальон спустился с гор с трофейным ДШК, несколькими единицами стрелкового оружия китайского и египетского производства, которые накануне были получены с полкового склада. В общем, спектакль удался на славу, мы получили хорошие оценки.

Вывод из всего этого простой. Пусть те, кому положено, сидят на своих местах и занимаются своим делом, не мешая другим заниматься своим.

23 апреля

Уже очень жарко, температура за сорок градусов Цельсия. Правда, зелень кругом, самая лучшая пора, когда все вокруг цветет – красота. В этом году не пришлось просто на солнышке поваляться, чисто офицерский загар. Лицо, шея и кисти рук черные, все остальное в светлых тонах.

24–25 апреля

Двадцать третьего марта при встрече кундузцев взвод связи, стоя на блокировке у школы в кишлаке Самати, был обстрелян. В ходе возникшей перестрелки наши «спецназовцы» подстрелили кого-то из местных жителей. У того оказались родственники в Кабуле на очень высоком посту, в каком-то министерстве. Раздули эту историю, армейские политические органы наехали на командование полка, те, в свою очередь, на наш батальон, возникла необходимость урегулировать создавшуюся ситуацию, и батальон во главе с подполковником Масловским срочно выехал в Самати.

Колонна небольшая, шли с приличной скоростью. При подходе к кишлаку оказалось ровное, с почти идеальной поверхностью, плато, скорость еще прибавили. И вдруг моя БМП садится на днище, а за мной и вся рота. Впереди идущие танки закопались по башни. Как оказалось, попали на слой недавно сошедшего селя, который сверху подсох, образовав корку. Под собственной тяжестью машины провалились, словно под лед, и плотно сели в то месиво, которое было под коркой. Своими силами справиться невозможно, запросили помощь из полка. Пехота полезла на высоты, чтобы прикрыться, так как предстоит долгая эвакуация застрявших машин.

Делегация во главе с заместителем командира полка пошла в кишлак на переговоры. После разговора с родственниками погибшего вопрос был урегулирован за двадцать мешков муки и бочку керосина, претензий к нам больше не было. А еще, говорят, жизнь человеческая ценности не имеет.

Из полка пришел ремротовский тягач, и мы сутки выдирали застрявшую технику с помощью развернутых полиспастов. Ночевали в горах. Во второй половине дня вернулись в полк.

27 апреля

Гена Васильев написал новую песню, про тыловиков, которая сразу же стала очень популярной.

 
Появились грозные, умные, серьезные,
Храбрые, бесстрашные у нас боевики.
В экспериментальной форме горно-скальной,
Только почему-то все тыловики.
Папочки рабочие кожаные, прочные,
В чистеньких тетрадочках подробный личный план.
Ботиночки зеркальные, новенькие, бальные,
Речи боевые про горы и душман.
Ну а кто случайно, с дуру иль нечайно,
С нашими ребятами отъедет от полка,
На руках качают, тут же награждают,
Как героя первого и меткого стрелка.
И уже надутый, что ему Вадуды,
Разные Басиры, голым не возьмешь.
И у этих грозных, у жуков навозных,
Воздуха не выпросишь, снега не возьмешь.
Всюду тут бумажки, продохнуть аж тяжко.
Все хитросплетения и не разберешь.
Рука руку моет, ублажает, поит,
Ни дрожжей, ни правды здесь ты не найдешь.
 

Тыловики очень обиделись, пожаловались даже командиру полка, но тот только посмеялся.

29 апреля – 1 мая

Третья рота, находящаяся в охранении аэродрома, вышла на реализацию разведданных в район перевал Ризкан – кишлак Ниджар. Больше года простояли в охранении, боевые навыки были утеряны, а пришлось столкнуться с серьезной группировкой, дело дошло до ручных гранат. Нас подняли по тревоге, и второй батальон с разведротой в двадцать три часа выдвинулся на помощь. Пока подошли, все было уже закончено, рота успешно отбила вражескую атаку.

После возвращения в полк через четыре часа снова подняли по тревоге, в третьей роте потерялся солдат. А мы уже очень хорошие, отмечаем Первое мая, праздник всех трудящихся, успели три литра самогонки выпить. До подножия гор доставили БМП, а потом пришлось подниматься на перевал. И если был вначале подшофе, поднялся на высоту абсолютно трезвым, броник, правда, почему-то стал мокрым насквозь. С утра прочесали все близлежащие кишлаки, опросили (допросили) местных жителей. Картина получается такая: на привале боец вроде бы заснул, командиры, не имея опыта, не проверили личный состав, рота продолжила движение, а он остался. Будто бы, увидев духов, вел с ними бой, но был убит. Тело не нашли. Записали без вести пропавшим.