Текст книги "Проклятый горн"

Стенен встретил меня, сидя в кресле и опустив голые, отекшие ноги в таз с горячей водой. Выглядел толстяк не то чтобы очень довольным. Отправив слугу, он без всякого дружелюбия сказал:

– Если и есть неудобный момент, то он наступил прямо сейчас. Ты совершенно не вовремя, ван Нормайенн.

– Но ты все же нашел возможность выслушать меня.

Тот неприятно щелкнул пальцами:

– Любопытство. Раньше ты не удостаивал меня своими визитами. Что-то насчет убийства Шуко? Есть подвижки?

– Полагаю, что да.

Магистр повозился в кресле:

– И ты пришел ко мне.

– Мириам уехала. А с Павлом мы никогда особо не ладили. Ты нейтрален, так что мой выбор очевиден.

Он глянул на меня задумчиво, оценивая слова.

– И что ты узнал?

– Мы с Карлом вышли на продавца яда. Он кое-что сказал.

– Превосходно, – оживился тот. – Уже отправили за ним кого-нибудь из гвардейцев?

Я подошел к стойке с тростями:

– К сожалению, нет. Его убили прямо у нас на глазах.

– Кто?! – впившись в подлокотники, спросил толстяк.

– Сообщники убийцы, я полагаю.

– Плохо. Значит, у нас нет никаких зацепок. Эй!

– Я всего лишь посмотрю, – успокоил я его, взяв с подставки трость, которую я увидел на совете. – Великолепная работа.

– Золянская береза, кость буйвола и янтарь. Быть может, мы вернемся к обсуждению того, ради чего ты пришел?

– Да, конечно, – охотно сказал я, но тяжелую трость из рук не выпустил, проверяя баланс. – На чем мы остановились?

– Ты собирался рассказать, что узнал от продавца яда.

– Он назвал имя убийцы, – равнодушно пожал я плечами, словно речь шла о чем-то совершенно незначительном, и вновь стал разглядывать трость.

Мастер, конечно, поработал на славу. Красивая вещь, и чудеснейшая резьба по дереву – пляшущие горностаи. В Золяне эти животные считаются вестниками, приносящими сообщения от мертвых. В Хагжите, где их никто никогда не видел, вполне могут перепутать с крысами.

– Я могу его услышать? – Стенен терял терпение.

– И даже увидеть. – Я заозирался. – У тебя есть где-нибудь зеркало?

Несколько секунд он не понимал, на что я намекаю, затем его лицо окаменело, а взгляд стал злым.

– Ты пьян?

– Нет.

– В таком случае, это не смешно.

– Разве похоже, что я шучу?

– Вижу, ты не в своем уме. Убирайся прежде, чем я разозлюсь!

Я сделал несколько шагов к нему:

– А что же будет, когда ты разозлишься, Стенен? Неужели расскажешь магистрам о том, что я обвинил тебя в убийстве Шуко?

– Конечно, – хладнокровно произнес тот. – У тебя нет никаких доказательств. Твое слово против моего. Ради бога, пусть они проведут расследование, препятствовать не стану. Мы все зря потратим время. И после совет спросит с тебя. Так что лучше уйди сам, и я обо всем забуду.

– Если честно, Стенен, я одного не понимаю. Зачем было самостоятельно покупать яд? С таким же успехом ты мог прокричать о содеянном с балкона. Такой глупости я от тебя не ожидал.

– Мое терпение лопнуло! – Он оперся руками о подлокотники кресла, резко встал, хотя его ноги все еще оставались в тазу с остывающей водой. – Убирайся!

Сперва я хотел ударить его палкой в лицо, но побоялся сломать челюсть до того, как он признается, так что со всей силы заехал ему в бок. Он, не ожидавший такого, охнул от боли, покачнулся и всей своей тушей грохнулся на пол. Таз перевернулся, вода хлынула по полу, лизнув мне ботинки и замочив одежду магистра.

– Мои ребра, сукин ты сын! – взвыл Стенен, как только смог отдышаться.

– Всего лишь сломаны. Ну, я надеюсь на такое приятное развитие событий, – вежливо сказал я, крутанув трость в руке.

– Тебе конец! – прохрипел он, садясь.

Вид у него был потрясенный.

– Возможно, – не стал отрицать я, больше не улыбаясь. – Но, боюсь, ты его уже не увидишь, магистр.

– Я этого не делал, сумасшедший идиот! Мне вообще нет никакого дела до этого чертового цыгана!

– Я бы поверил тебе, не приди ты на совет с этой замечательной палкой. – Я ткнул ею ему в грудь, и Стенен упал на спину.

Надо сказать, мне это не доставляло удовольствия. Почти не доставляло. Будь моя воля, я просто бы сразу прикончил его, без всяких избиений.

– Ты! – поперхнулся тот. – Тебя распнут! Нет никаких доказательств! Тебе никто не поверит! Николо! Николо!

Я понял, что он зовет слугу, и не слишком сильно огрел его по плечу.

– Твой лакей не появится, магистр. И ты, кажется, не понял всю серьезность ситуации. Мне плевать на доказательства. Главное во всем этом – я знаю, что ты подсыпал отраву в вино и подсунул бутылку Шуко. Все остальное не важно. И знаешь почему? Потому, что я не пойду к магистрам или городским властям. Я сам свершу суд над тобой.

– Ты не мож…

Я ударил его по голени, и он взвыл.

– Ну-ка, еще раз скажи, что я могу, а чего нет.

– Я ничего не делал! Я невиновен!

– Не старайся. И не ори. Сюда никто не придет. И тебя никто не услышит. За смерть Шуко ты ответишь. Передо мной. И прежде, чем ты умрешь, я постараюсь сломать тебе все кости. Превращу их в порошок, а тебя в отбивную.

Он попытался отползти:

– Зачем ты это делаешь?!

Я с удивлением поднял брови:

– Быть может, мы с цыганом и не были близкими друзьями, но сражались плечом к плечу. Мы довольно многое пережили вместе, а теперь он в могиле. А ты жив. Я считаю это несправедливостью.

– Хорошо! Хорошо! – Он явно счел, что говорит с умалишенным. – Я признаюсь!

Я расхохотался, размахнулся, и трость прошелестела в опасной близости от его лица, так что он взвизгнул.

– Ты меня не слушаешь! Мне плевать, признаешься ты или нет. Не будет никакого суда, магистров и прочей ерунды. Я не дам тебе шанса выкрутиться.

– Ты сумасшедший! – Теперь на его лице появился ужас.

– Рад, что ты это понял, – отвесил я поклон.

– Если ты убьешь меня, тебе не спрятаться! Рано или поздно тебя найдут! И даже Гертруда больше не спасет.

– А мне плевать. Пожалуй, для начала я раздроблю тебе пальцы на руках, – сказал я, занося трость для нового удара.

Он оскалился и наконец-то крикнул:

– Убей его! Чего ты ждешь?!

Дверь в темной половине комнаты лопнула точно мыльный пузырь, разлетелась на лучины, и размытый силуэт ринулся на меня. Я был готов к этому, так что швырнул фигуру и отшатнулся назад, сбрасывая с пальцев дремлющий знак.

Я не попал ни в первый, ни во второй раз, но темная сущность, чтобы избежать гибели, невероятно быстро отклонилась в сторону, прекратив атаку, замедлилась и встала у выхода из комнаты так, чтобы я не смог убежать. Это был худой, изможденный мужчина с серым пористым лицом и глубокими складками вокруг рта. Ничем не примечательная душа, если бы не пальцы, заканчивающиеся восьмидюймовыми когтями, сотканными из тьмы.

– Окулл, – сказал я, переложив трость в левую руку и выставляя перед собой кинжал. – Как ты убедил его сотрудничать?

Стенен лишь зло рассмеялся, и я краем глаза увидел, что он вновь пытается сесть. Я, используя опыт Мириам, окружил себя тремя крутящимися знаками. Пускай они не были такими мощными, как у моей учительницы, но заставили окулла не спешить.

– Ты все равно покойник, – произнес магистр.

Душа прыгнула, но до меня так и не добралась. С десяток знаков ударили со всех сторон, оплели окулла коконом из жгучих стальных сетей, прижали его, воющего, к полу, и в комнату стали входить магистры. Павел, Николет, Григорий, Луиза и Рикард.

– Слава богу, вы успели! – крикнул Стенен. – Вяжите его! Он натравил на меня своего ручного окулла!

– Заткнись, Стенен, – мрачно бросила Николет. Вид у нее был такой, словно ее вот-вот стошнит от отвращения.

Тот осекся, побледнел и последовал ее совету. Заткнулся.

– Ван Нормайенн, ты не возражаешь? – спросила Луиза, вооруженная широким кордом, набалдашник которого был украшен ярко-синим звездчатым сапфиром.

– Будь так любезна, – улыбнулся я. – В конце концов, не я его обездвижил.

Магистр благодарно улыбнулась мне в ответ и прикончила окулла.

– Откройте окно. Здесь смердит падалью, – попросила Николет, и Григорий исполнил ее просьбу, впуская в помещение свежий, пахнущий дождем воздух.

Павел подошел ко мне, забрал трость:

– Дальше мы сами, ван Нормайенн.

Я понял намек, кивнул на прощание глядящему на меня с ненавистью Стенену и отправился восвояси.

Карл ждал меня в прихожей, сидя на стуле и вытянув ноги в начищенных сапогах.:

– Ты выглядишь довольным.

– Есть немного, – пришлось признать мне. – Теперь могу с чистой совестью уехать из Арденау.

– Не ты один, – хмыкнул он. – Меня отправляют в Чергий. Оттуда пришли горячие новости.

– Что? Князь Горловиц освободил страну от захватчиков?

– Князь Горловиц упал с лошади и умер через четыре дня, так и не приходя в сознание.

– Экая печаль, – пробормотал я, вспоминая разговор с отцом Мартом. – И кто теперь претендует на корону? Жиротинец?

– Этого я не знаю.

Мы спустились на улицу. Дождь все так же шел, он даже усилился, и Карл, ворча, словно медведь, натянул на черные волосы капюшон. Я же думал о том, что, возможно, среди благородных чергийцев вновь начнется резня из-за неожиданной смерти князя. Конечно, если церковь не возьмет ситуацию под контроль.

Мы шли от одного корпуса Крылатого дворца к другому, когда у нас над головой раздался звон разбивающегося стекла и на землю, вместе с тусклыми осколками, рухнул человек.

– Ничего себе! – задрал голову Карл.

Он смотрел на разбитое окно. Надо сказать, мое окно.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что выпал из него представитель Ордена Праведности, влиятельный законник Клаудио Маркетте.

Он все еще дышал, хотя бело-алые осколки ребер пробили его одежду, как, несомненно, и легкие, в нескольких местах.

Увидев меня, он скривил рот и прошептал:

– Одушевленный… Вы… заносчивые идиоты. И не видите ничего… дальше… свое… носа… – Его дыхание оборвалось.

– Это очень плохо, друг, – тихо сказал мне Карл, глядя на тело.

К нам уже бежали гвардейцы с алебардами. Прежде чем они что-то сделали, я отдал им приказ:

– Стоять здесь. Никого, кроме магистров, не подпускать. В здание не входить.

Я не был их начальником, но являлся стражем, так что у них не возникло сомнений в моем праве командовать ими.

Я поспешил к лестнице, и Карл неотступно следовал за мной. Когда мы оказались в коридоре пятого этажа, я увидел сидевшую на полу у стены женщину. Голова у нее отсутствовала и валялась ярдах в двадцати от тела, все вокруг было забрызгано кровью. По платью и кольцам на руках я узнал спутницу Маркетте, госпожу Бладенхофт, бывшую наставницу Эрика.

Дверь в мою комнату оказалась выбита. Карл вошел первым, но, зная, что там его ждет, я положил ему руку на плечо, потянув на себя:

– Я сам.

И он уступил, давая мне возможность разобраться с ситуацией.

Пугало, мрачное, раздраженное, я бы даже сказал, взбешенное, с окровавленным серпом, стояло возле разбитого окна. Не требовалось много ума, чтобы понять, что здесь случилось. Проповедник, увидев у меня в руке обнаженный кинжал и мое лицо, тоже все быстро понял и неожиданно вышел вперед, раскинул руки крестом, закрыв собой одушевленного, точно заботливая мать-наседка, защищающая своего птенца:

– Людвиг, стой! Он не виноват! Он только защищался!

Я посмотрел в алые, загадочные глаза Пугала, и оно выдержало мой взгляд, хотя уже понимало, что может произойти дальше.

– Они вломились к тебе в комнаты и рассчитывали его обуздать… или… не знаю, как это называется! Оно пыталось не проливать крови! Как вы и договаривались! Честно! – тараторил Проповедник. – Хотело уйти через шкаф, но ему не дали. Законники…

– Карл, выйди, – попросил я.

– Уверен? – на всякий случай спросил тот, дождался кивка и только после этого оставил нас.

– Слушай, я не вру, – продолжал старый пеликан, в отчаянии глотая окончания слов. – Они…

Я поднял руку, и он замолчал, напряженно глядя на меня. Я убрал кинжал обратно в ножны и сказал Пугалу:

– Ты даже представить себе не можешь, в какие неприятности втянуло меня и Братство. Тебе лучше уйти. Прямо сейчас и как можно дальше. Прежде, чем явятся другие стражи.

Его взгляд не выражал ничего. Пугало забралось в распахнутый шкаф и захлопнуло за собой противно скрипнувшую, рассохшуюся дверцу. А еще спустя секунду я перестал чувствовать его присутствие.

Оно ушло.

– Не понимаю, – произнес Эрик, забавно хмурясь. – Почему одни светлые души спокойно могут отправиться в рай, когда желают, в то время, как другим требуется наша помощь?

– Некоторые из сущностей крепко связаны с миром и не могут разорвать нити без нашей помощи. Других держат страдания. Или несправедливость, которая произошла с ними или с их близкими. Тогда страж может помочь, если они хотят этого.

– Страдания? – еще сильнее нахмурился Эрик.

– Да. Перед смертью или во время ее. Например, если люди болеют юстирским потом. Во время эпидемий многие светлые души не могут отыскать путь.

– Ясно. А куда мы идем?

– Скоро увидишь, – улыбнулся я.

Был первый теплый день в Альбаланде, солнце наконец-то становилось похожим на весеннее, и в высоком небе кричали чайки. Я вместе с мальчишкой шел через Свешрикинг, когда нас окликнул Павел.

– Ого! Магистр, – удивился паренек. – А эта девушка с ним? Она немного похожа на Гертруду.

– Это его ученица.

– Привет, – с улыбкой поздоровалась Тильда и протянула моему спутнику руку. – Я Тильда.

– Я Эрик.

– Много о тебе слышала. Людвиг рассказывал тебе, как на нас напал черт?

Она увела его в сторону, болтая о наших приключениях в Чергии, и мы с Павлом остались наедине.

– Законники прибудут через три дня, ван Нормайенн, – сказал магистр. – К этому времени я хочу, чтобы ты уже мчался к границе Альбаланда. У тебя полно дел.

– Быть может, ты посвятишь меня в подробности происходящего?

– Если тебе это угодно. – Он неспешно пошел по дорожке, предлагая присоединиться к нему. – Очень печальные новости, если честно. Господин Маркетте и госпожа Бладенхофт, как оказалось, вели расследование, связанное с одним из магистров. И пришли к определенным выводам. Они допросили его, предъявили доказательства, сказали, что знают о том, что он сделал. И тогда Стенен их убил.

Я несколько мгновений молчал, прокручивая в голове эту версию.

– Ловко. Но почему он совершил преступление именно в моей комнате?

– Ты любезно предоставил ее законникам для того, чтобы они вежливо поговорили с магистром, не привлекая внимания посторонних.

– Неповоротливый толстяк прикончил двоих? Один из которых вполне себе хорошо играл в квильчио.

Павел на такой факт лишь отмахнулся:

– В жизни всякое случается. Возможно, они боролись, а тушу Стенена не так уж и просто вышвырнуть из окна.

– Шито белыми нитками.

– Так пусть попробуют их разрезать.

– А что скажет сам преступник?

Глаза у Павла оставались равнодушными.

– Теперь уже ничего.

Надеюсь, Шуко порадуется в лучшем из миров, что его убийца довольно споро отправился в ад.

– Ну, а в чем состояло преступление покойного магистра?

– Здесь все просто. Законники прибыли в тот момент, когда таинственным образом был отравлен один из стражей. Господин Маркетте предложил магистрам помощь, и те с благодарностью согласились. В итоге представители Ордена Праведности выяснили, что страж, выпивая с магистром Стененом, увидел у того второй кинжал, которым, как известно, строжайше запрещено пользоваться.

– Серьезно? – Мои брови поползли вверх.

– Он сам отдал нам клинок. И мы обязательно предъявим его законникам, чтобы те провели глубокую проверку и узнали, сколько светлых душ собрал этот человек, недостойный звания магистра.

Я только покачал головой:

– Такого давно не случалось.

– Толстяк подпитывался на стороне. Бывает. – Павел не выглядел удивленным. – Когда его раскрыли, он запаниковал. Подсыпал яд в бутылку и подсунул ее цыгану. Кстати говоря, ты тогда задал Стенену вопрос. Он не скрывался при покупке, потому что покупал яд для себя.

– Для себя? – эхом отозвался я.

– Его мучили боли в ногах. Так что какое-то время Стенен подумывал, что, если ему станет хуже, он напьется хорошего вина со… специями. – Павел, прищурившись, смотрел на солнце, и его плоское немолодое лицо совершенно ничего не выражало. – Но в итоге отрава пригодилась для другого.

– А окулл? Как он с ним договорился?

– Этого мы уже никогда не узнаем. Короче, ван Нормайенн. Когда законники увидят запрещенный кинжал, они займутся только им и не станут особо разбираться, как преступник кого убил.

Я вздохнул:

– Но они зададут вопросы, почему он умер.

– Потому, что это оскорбление для Братства. И внутренний вопрос. Мы сами вершим суд над такими преступниками. Без помощи и вмешательства чужаков.

– Дополнительный клинок у стража. У магистра. Законники будут землю носом рыть.

– И мы будем полностью сотрудничать. Паршивые овцы есть везде. Письма уже ушли в Риапано. Гертруда в курсе и работает на месте, смягчая мнение клириков. Хочешь что-то спросить? – поинтересовался Павел.

– Если бы законники остались живы? Что тогда?

– Сам знаешь ответ. Мы бы замяли это дело и не дали ему хода. Но твой одушевленный… В общем, лучше ему не встречаться со мной. Хотя если подумать, то мы довольно легко вышли из щекотливой ситуации. Мое мнение – совету случившееся на пользу. Нам давно надо было устроить встряску. С этой проблемой Братство разберется. И, кстати, меня интересует вопрос – что бы ты стал делать, если бы Стенен не сломался и не спустил на тебя окулла?

– Ну он же это сделал, – невинно заметил я.

Павел рассмеялся:

– Ван Нормайенн, ты поразительно ловко умеешь класть голову на плаху и отдергивать ее, когда топор уже должен перерубить тебе шею. Карл мне потом все рассказал. Если бы я знал, что твои подозрения строятся на словах обкуренного хагжита и трости с дурацкой резьбой, я бы никогда не согласился на такую авантюру. И ты бы даже не успел коснуться магистра палкой, как тебя бы уже отправили в самый глубокий подвал Свешрикинга лечиться от полоумия.

– Ну что же. Я рад, что до этого не дошло. После посещения подвалов маркграфа Валентина, я их как-то недолюбливаю.

Внезапно он протянул руку и крепко пожал мою.:

– Когда-нибудь такой риск доведет тебя до беды, ван Нормайенн. Или до совета. Благо в нем освободилось еще одно место. Удачи тебе в поисках темного кузнеца.

Он позвал Тильду, и они вместе ушли. Эрик снова был рядом.

– Она милая, – сообщил он мне. – А правда, что ты убил черта?

– Нет. Это сделал инквизитор.

– Все равно здорово. Я вот чертей пока не видел.

– Надеюсь, что и не увидишь. Против нечисти мы такие же бессильные воины, как и обычные люди.

Мальчишка подумал над этим, внезапно потянул носом воздух и наконец понял, куда мы идем:

– Конюшни крепости?

– Верно. Умеешь ездить верхом?

– Ну… – протянул он. – Не так хорошо, как хотелось бы, но нас учат. А куда мы отправимся?

– Никуда. – Мой ответ несколько разочаровал его. – Просто хочу познакомить тебя с одним другом.

– И твой друг живет в конюшне? – удивился тот.

– Сейчас сам все увидишь.

Я подвел его к знакомому стойлу, тихо свистнул, и огромный жеребец потянул ко мне шею.

– Ух ты, какой красивый!

– Его зовут Вьюн. На. Угости его яблоком.

Мальчишка, прежде чем я успел отреагировать, уже был внутри, протягивая плод. Конь посмотрел удивленно, он давно привык, что его боятся, а тут какая-то мелочь сама лезет под копыта.

– Это друг, Вьюн, – спокойным голосом сказал я, оставаясь наготове на тот случай, если знакомство пойдет не так, как я рассчитывал.

Тот фыркнул, подумал, но угощение принял. Затем пихнул Эрика мордой в грудь, так что тот отшатнулся и едва не упал.

– Кажется, он просит еще.

Я кинул ему второе яблоко, мальчик ловко поймал, откусил сам, остальное отдал жеребцу и, не удержавшись, привстав на цыпочки, погладил его по шее. Вьюн не возражал.

– А он чей?

Я посмотрел на них обоих и ответил:

– Думаю, что с сегодняшнего дня он твой.

История третья
Пожиратели плоти

– Весна, – со странной грустью произнес Проповедник. – Последняя весна.

– Почему последняя? – удивился я, поворачиваясь в седле.

Он шагал рядом с лошадью, похожий на аиста в клерикальной одежде, и лишь развел руками:

– Такое чувство, Людвиг.

– Последняя для тебя?

– Бог его знает. Вообще-то я имел в виду человечество. Юстирский пот не дает мне покоя. Как ты думаешь, есть шанс, что он не перепрыгнет через Южный океан на наш материк?

– Нет шансов. Можно мечтать и надеяться, но зараза всегда приходит, как ни закрывай от нее порты.

– Но ведь тогда, в Солезино, благодаря кордонам кондотьеров удалось остановить ее распространение в Ветецию и Литавию.

– Исключительно из-за удачного географического положения Каварзере. На юге герцогство закрыто горами, на всех перевалах и смотровых площадках находились колдуны, прибывшие из соседних государств. Вспомни-ка, как полтора года назад они боролись с теми, кто пытался уйти из страны?

Проповедник неохотно ответил:

– Они сжигали их. И зараженных, и здоровых. Если бы я мог спать, мне бы снились одни обугленные трупы. Сотни погибших.

– И десятки тысяч уцелевших.

– Жалкое оправдание грехов. Погубленная душа – это погубленная душа.

– К сожалению, во время мора теологические вопросы идут побоку. – Я придержал лошадь, чтобы она не повредила ноги, вся дорога была в ямах. – Но, возвращаясь к ситуации в Каварзере и нынешним проблемам, хочу сказать, что теперь гор, как естественной преграды, не существует.

– Но есть море. Вполне себе преграда, – возразил он мне.

– О да. Море. – Я небрежно указал рукой налево, где солнечные блики сверкали на ярко-синих волнах, бьющихся об высокий золотистый берег. – На востоке береговая линия изрезана и безгранична. Сотни лиг, друг Проповедник. И это не бесконечные заснеженные хребты, в которых всего лишь нужно перекрыть перевалы. Здесь же – нельзя поставить через каждые пятьсот ярдов по колдуну или аркебузеру. Слишком много людей потребуется. Тут не только мышь, тут стая драконов пройдет, и никто ее не заметит.

– В Каварзере тоже море имеется. И, как ты помнишь, зараза не пошла дальше. Не в При, не в Хунгу и даже не в Ветецию, которая под боком.

– В Каварзере, всего пять пригодных для судоходства портов в природных гаванях. Во всех остальных местах течения, мели, камни и скалистые берега. Говорят, когда в Солезино появился первый заболевший, герцог отдал приказ, и его кавальери уничтожили все суда в портах, включая утлые рыбацкие лодки.

Проповедник вздохнул:

– Тем самым он обрек сотни своих подданных на бессмысленную гибель.

– И спас тысячи в соседних странах. – Мы снова столкнулись лбами на той же теме, что и несколько минут назад. – И умер сам, хотя мог бы попытаться сбежать от мора на собственном корабле.

Я вспомнил, как встретил герцога ди Сорца с его свитой на мертвой ночной дороге, ведущей из Солезино.

– Думаешь, кто-нибудь об этом припомнит через сто лет? – с какой-то печалью поинтересовался старый пеликан. – Что сильный мира сего поступил как правитель, а не как обычный человек? О нем забудут, как и обо всех нас.

– Такова жизнь.

Он с досадой махнул рукой:

– Какая это, к чертям, жизнь? Здесь даже молитва не поможет, хотя многие истово молятся в храмах, чтобы болезнь их не коснулась.

Тайны в том, что в Хагжите разразилась эпидемия, больше не было. Правители окрестных стран уже выпустили запрет на отправку кораблей на юг, а также прием судов с товарами из этих регионов.

Море только-только успокаивалось после холодных мартовских и апрельских штормов, начинался сезон судоходства, и военные патрульные корабли курсировали вдоль торговых маршрутов, разворачивая подозрительные суда. Но я понимал, что остановить всех невозможно. Безлунной ночью любое корыто может пройти на расстоянии вытянутой руки от корабельного носа, и его никто не заметит. А такое обязательно произойдет. Потому что разум людей часто пожирает жадность или страх.

Первая причина – заставляет продолжать торговлю и искать любой способ провезти товары в страну. А вместе с ними – и болезнь. Она может спрятаться в мешке зерна, вьюке шерсти или фруктах, на шкуре лошади или в ящиках с пряностями.

Вторая – еще более опасна. Люди бегут подальше от мора, спасая себя и свои семьи, тем самым разнося заразу во все стороны.

Так было раньше. Так случится и сейчас.

– Истово молятся? – озадаченно спросил я, пропуская вперед себя карету с золотым орлами на дверцах. В полдень тракт, ведущий в Барисету, был забит путниками, и продвигался я довольно медленно. – Что-то не заметил. Слухи ходят, но здесь, на западе, считают, что Хагжит далеко. И зараза им не страшна. Крестьяне уткнулись в поля, купцы еще не добрались до юго-востока, горожане и ремесленники заняты своими делами, а князья и герцоги ждут более точной информации. Если кто и суетится, то лишь Сарон да Ветеция, ближайшие соседи страны пустынь. Остальные не желают доверять молве.

– Потом будет уже поздно.

– Мне ли этого не знать? Но слухи о юстирском поте возникают каждый год. Раньше на них хорошо зарабатывал тот же Лавендуззский торговый союз, играя на разнице цен на специи, пшеницу и дальние перевозки морем. В прошлые времена одни так часто кричали «ругару», а другие так часто на этом накалывались, теряя состояния, что теперь в подобные новости верят с трудом.

Проповедник чертыхнулся, когда сквозь него проехала телега, на которой крестьяне везли из города клети с курицами.

– И уравняет мор всех в правах… И князья станут землею, а нищие правителями. И богатые обретут гробы, а бедные золото. Но немного будет последних, ибо грядет Страшный суд, и ангелы уже готовятся спуститься с небес, чтобы подготовить приход Его.

Я нахмурился, напрягая память:

– Это откуда? Не помню цитаты.

– Это из моей головы, – радостно хихикнул он. – Еще скажи, что я не прав.

– Спорить не буду. Но за всю историю было лишь две больших эпидемии юстирского пота, захвативших весь материк. Они проредили человечество так, что города стояли пустыми. Но кроме них было еще по меньшей мере шесть локальных вспышек, которые ограничились одной-двумя странами. А порой и просто одним городом, как это было в Арденау во времена моего детства.

Он потрясенно остановился, и потом ему пришлось меня нагонять.

– Так что? Конец света вполне может и не состояться?

– Мне показалось, или я слышу в твоем голосе разочарование?

Впереди показались холмы, за которые поворачивал тракт.

– Надо было сразу понять, что твой Вальтер соврал. Он говорил, в начале мая хворь будет в Сароне, – проворчал тот. – А между тем, сейчас середина, а о болезни лишь болтают.

– Зима в этом году была долгой, море штормило так, что никто не решался отойти от берега. Апокалипсис отодвинулся на более поздний срок.

– Ты все шутишь.

– Мне больше ничего не остается.

Я свернул с тракта, уходящего от берега, на узкую проселочную дорогу, держащуюся, как и раньше, побережья, и поехал мимо старых апельсиновых садов, уже успевших отцвести. В Нараре, кто бы что ни говорил, царила поздняя весна.

– Разве нам не в Барисету? – удивился Проповедник.

– Нет.

– Ты почти месяц добирался сюда из Арденау, а теперь говоришь «нет»! Разве не в том твоя цель?

Отара черноголовых овец, за которым присматривали два белых лохматых пса и старый загорелый пастух, паслось на обочине. Собаки облаяли меня, лошадь занервничала, но старик резко свистнул, отзывая помощников.

– Моя цель не изменилась, – ответил я, миновав стадо и слыша, как кричат чайки, паря в безоблачном небе. – Мне надо сесть на корабль в Барисете и отправиться через Золотое море в Билеско. Но появилось еще одно дело.

Проповедник подозрительно прищурился:

– Что-то ты темнишь, Людвиг. Какое, к чертям, дело? – Он хлопнул себя по лбу. – Ну конечно же! Позавчера в Эстамриаре ты заходил в «Фабьен Клеменз и сыновья»! То письмо! Это оно спутало мои планы погулять по кафедральному собору?!

– Ты как всегда зришь в корень. Не волнуйся, мы вернемся в этот город. Нам все так же требуется корабль для путешествия.

– После истории об Ионе и рыбе я не слишком доверяю такому путешествию. В бездне морской таятся страшные чудовища, дети дьявола, – предупредил он меня. – Не считая пиратов Илиаты.

– Корабль – самый быстрый способ добраться до Дискульте. Иначе мне придется путешествовать через два горных хребта и Литавию. Если повезет, я потеряю всего лишь две недели. А если нет, то целый месяц. – Я снял куртку, так как солнце припекало все сильнее, и положил ее перед собой.

– Зато мог бы пересечься в Ливетте со своей ненаглядной. Если она еще там.

Я вдохнул воздух, пахнущий одновременно и морем, и свежей зеленью:

– Ты не собьешь меня с пути.

– А ты меня с вопроса. Что было в письме? Магистры тебе прислали задание? Но они ведь обещали, что не станут нагружать своими делишками и отпустят вожжи, чтобы ты занимался исключительно поисками следов темного кузнеца.

– Письмо не от магистров, а от инквизиции.

Вид у него стал такой, как будто он проглотил черенок от лопаты.

– Спаси тебя Господь! Чего им надо?!

– Ему. Письмо от моего старого… хм… друга отца Марта. Он просит проконсультировать его по одному вопросу.

Старый пеликан озадаченно пробормотал:

– Бич и гонитель демонов просит помощи? Нет, я не удивляюсь, ты не подумай. Всем людям время от времени требуется помощь других людей. Но вот что меня поражает, как он узнал, что ты будешь поблизости?

– Разве ты не слышал, что у Псов Господних везде глаза и уши?

Он просунул язык между губ и издал неприличный звук:

– Ты, наверное, единственный человек на земле, который самостоятельно и в охотку спешит на встречу с инквизицией, забыв о собственных делах. И это при том что клирик в последнюю вашу встречу обвел тебя вокруг пальца и заставил вытащить из осажденного города князя Млишека Жиротинца.

Я не удержался, чтобы не поддеть его:

– Следую твоим советам и учусь прощать.

– Ага, – кисло протянул тот. – Народная мудрость гласит, что инквизитор как черт. И с тем и с этим связываться опасно для здоровья. Ты еще вспомнишь мои слова.

Я сохранил серьезное выражение на лице. Проповедник, как деревенская бабка, которая лишь строит из себя колдунью, предрекая мор и град из-за скисшего поутру молока.

Городок Барко-де-Калаорра раскинулся в сердце чудесной зеленой долины, среди низких холмов, на которых возделывали виноградники и хмель. До моря отсюда было почти пол-лиги. Дорога, петляющая между вилл богатых землевладельцев, тянулась вдоль апельсиновых, лимонных и мандариновых садов. Затем по древнему каменному мосту, оставшемуся еще со времен императоров, перепрыгивала полноводную тягучую реку с прозрачной водой.

Несколько деревень – красные пятна крыш на ярко-зеленом ковре злаков, всходящих на полях, где работали крестьяне. Вдалеке располагался погост и мрачная часовня еще тех веков, когда воины надевали на себя тяжелые латы и долбили по ним секирами. Сам город оказался окружен серо-желтой стеной, достаточно высокой, но давно уже не вмещавшей всех жителей, поэтому у ее подножия выросли постройки, занимавшие площадь ничуть не меньшую, чем сам Барко-де-Калаорра.