Текст книги "Проклятый горн"

И, ничего не объясняя, ушла в дом, закрыв за собой дверь. Объяснения мне были не нужны. Я развернул лошадь, ударил ее каблуками в бока и был уже на середине туманного луга, когда услышал стук многочисленных копыт. Тут же придержал животное, чтобы его поступь не выдала меня, поехал медленнее, надеясь, что серебристые нити тумана скроют меня от глаз людей, двигавшихся по лесной дороге совсем недалеко от того места, где я находился.

Отряд из восьми человек вылетел на открытое пространство, когда до спасительных осин мне оставалось не больше пятидесяти ярдов. Проповедник в панике издал звук полузадушенного цыпленка, но я не суетился, просто пригнулся пониже, ткнувшись в лошадиную шею, пахнущую теплом и потом, и не поднимался, пока животное не оказалось под прикрытием деревьев.

Ни один из всадников так и не посмотрел в мою сторону.

– Тебе крупно повезло! – Проповедник мастер говорить очевидные вещи.

Вновь прибывшие въехали в поселок. Я потерял их за домами, и, судя по тишине, отсутствию пожаров, криков и мольбы, они или местные, или же их здесь хорошо знали.

Это были не те, кто собирался грабить и убивать.

– Она тебя не сдаст? – забеспокоился старый пеликан.

– После того как предупредила? Не думаю.

– Ну да, пожалуй, – согласился он. – Кажется, ей позарез надо поговорить со стражем. И что? Ты собираешься околачиваться здесь, в то время как Гертруда тебя ждет в кантоне Ульс?

– Проповедник, из тебя выходит не слишком хороший манипулятор. Меня на такую неказистую уловку не поймать.

– Попробовать стоило. Вот лезешь ты туда, куда тебя никто не просит!

– Моя совесть просит. И долг стража.

– Долг? Ха! Господни милости! Да ты еще более вымирающий вид, чем некоторые из иных существ! Тебе же не шестнадцать лет. Пора избавляться от… какое там слово… патетики, Людвиг.

– Я более чем избавлен от нее. Настолько сильно, что ищу любой способ, чтобы привнести ее в свою жизнь.

– Жизнь, за которую в наше адское время никто и медной монетки не даст!

Делать мне было нечего, так что следующий час мы занимались глупой беззлобной пикировкой. Я то и дело поглядывал на хутор, но всадники не уехали. Наконец из дома вновь вышла женщина, держа в руках корзинку, направилась к деревьям, по пути несколько раз оглянувшись.

Меня она не видела, войдя в лес ярдах в двухстах от того места, где я прятался. Я нагнал ее на маленькой просеке, появившись неожиданно из густой листвы, вновь напугав. Она отшатнулась, уронив тяжелую корзину, затем узнала меня.

– Вы один?

– Кто эти люди? – вместо ответа спросил я.

– Они служат новому барону. Это его лес и земли. Приехали сюда за едой.

– Защищают вас в обмен на продукты?

– Да. Вам лучше не попадаться им на глаза.

– Не собираюсь этого делать.

– Вы голодны?

Она стала доставать из корзинки еду – крынку молока, четвертинку свежего хлеба, куриное мясо и вареную репу.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Луиза, господин.

– Я Людвиг. Расскажи мне о темной душе, от которой ты спасалась, Луиза.

Она вздрогнула:

– Вы знаете?!

– Я видел, как ты закапывала курицу.

– Только нашему священнику не говорите! – взмолилась она. – Он не одобряет такого и обязательно накажет. Отец Георг считает, что против зла поможет лишь молитва. Но она не помогает!

Разумеется. Темная душа – не адское создание. Молитва ее не остановит.

– Не бойся, – пообещал я. – Расскажи, что ты знаешь.

– Стали умирать дети. – Лицо у женщины было испуганным. – Две недели назад. Погибали все в полдень, их находили бледными и с выпученными глазами.

– Сколько смертей?

– Четыре. Это не похоже на болезнь. Думали, что ведьма, но у нас такого сроду не было. Все всех знают. И молитвы отца Георга не помогают. Вот я и подумала о темной душе.

– Ты говорила об этом с другими жителями?

Она горячо кивнула:

– Да. Люди напуганы, но верят священнику, а не мне. Две семьи уехали к замку барона, от греха подальше, а мне деваться некуда. Бабка когда-то говорила, что курица может спасти от беды.

– Умная у тебя бабка. До того как это началось, кто-нибудь из ваших умирал?

– Нет.

– Чужие люди появлялись?

Женщина неохотно кивнула:

– Было несколько путников с юга, убегавших от мора. Люди барона поймали одного недалеко отсюда. Привезли и целый день допрашивали, считая его соглядатаем господина Флерда.

– Человека убили?

– Повесили на лесной дороге, запретили снимать. Потом уж наши мужики его стянули, боясь, что выйдет что-нибудь плохое, и закопали там же.

– Место показать сможешь?

Она с сожалением покачала головой:

– Нет, господин. У меня ребенок, и уже надо возвращаться, пока соседи не хватились. Это по той дороге, что они прискакали. Возле дуба. Он единственный у нас, не ошибетесь.

– Как далеко отсюда до равнинных кантонов?

– Если на лошади, то полтора дня, вон в ту сторону. По лесной тропе до старой мельницы, а там уж и Вельницкий тракт будет.

Она оставила еду и корзинку и ушла поспешно, едва ли не бегом. Проповедник прочистил горло и взмолился:

– Обещай мне! Ты проверишь мертвеца, а затем пойдешь своей дорогой. И не важно, есть на хуторе темная душа или нет.

– Друг мой. Не требуй от меня того, что я не могу сделать, – попросил я его, и он лишь ругнулся.

Я, оставив лошадь, пошел пешком, двигаясь вдоль дороги. Проповедник не стал следовать за мной.

Как я и полагал, кряжистый дуб рос совсем недалеко от хутора. Темная душа вполне могла добраться туда от места, где покоилось ее тело. Свежую могилу, судя по внешнему виду неглубокую и довольно небрежную, я нашел шагах в сорока от дороги.

Я даже фигуру не стал рисовать. По всем признакам – по тому, как свисают ветки, как шелестят листья, как скатываются мелкие камешки с края могилы, и по влажному сумраку, что царил в этом участке леса, – было понятно: темная душа, и душа не самая слабая, зародилась именно здесь. Но рядом с местом погребения не осталась, а значит, стала для этого достаточно сильна.

Я прищурился, выискивая в воздухе невидимые обычному глазу тонкие, похожие на осеннюю паутину серебристые нити, и заметил одну, висевшую на коряге ярдах в двадцати от меня. Она как раз блеснула на солнце, указывая мне нужное направление…

– Подумать только! Ты точно пес, бегающий за собственным хвостом! – Проповедник потерял выдержку, когда я в третий раз миновал его, обходя деревню по кругу. – Спаситель с тобой! Сколько еще это будет продолжаться?

– Я пытаюсь найти потерянный след. Фигура не действует. Темная душа рядом и водит меня за нос.

– Кроме тебя, здесь никто не проходил. Только Пугало. Но теперь оно шарится в курятнике. Ты не хочешь его оттуда вытащить прежде, чем все несушки откажутся от своих обязанностей на целый год?

– У меня есть дела поважнее. Ты точно никого не видел?

– Да нет же! Говорю – только ты и Пугало. Ну и комары, которые вокруг тебя крутятся. Ничего похожего на темную душу.

Я сел, понимая, что прежней тактикой ничего не добьюсь. Следовало все хорошенько обдумать и выработать какой-то новый план действий. Цепочка следов терялась в десяти шагах от меня, словно темная душа вдруг решила отправиться в ад без моей помощи.

Она чувствовала меня и великолепно спряталась. Вполне возможно, что где-то на хуторе.

Из своего укрытия я видел крестьян, которые, несмотря на моросящий дождь, работали на маленьких, отвоеванных у леса полях. Возле ручья топили баню для сборщиков барона, и пахнущий смолой дымок несло прямо ко мне.

Внешне все было спокойно, но меня смущало это не меньше, чем обстоятельства, из-за которых я здесь задержался. Я не мог понять, что за тварь мне противостоит, еще никто так ловко не уходил от преследования. Наоборот, частенько темные сущности сами бросались на того, кто, по их мнению, представлял опасность. Эта же заметала следы с такой поспешностью, что оставалось лишь диву даваться.

– Почему я никого не видел? – Проповедник с напряжением следил за получившейся фигурой.

– Светлые души не могут видеть некоторые темные сущности. – Я убрал кинжал в ножны, потер ноющее от работы правое запястье. Рука прекрасно меня слушалась, но эта тупая боль, возникавшая неожиданно и совсем не вовремя, причиняла неудобства.

– Никогда такого раньше не было.

– Не ты ли мне говорил третьего дня, что все когда-нибудь бывает впервые.

– Не смей переиначивать смысл моих слов и обращать их против меня! – в возмущении подскочил он. – Ох ты ж святой Андрей и все его пескари!

Его глаза округлились до невозможности, и он точно мышь юркнул передо мной, замахав рукой:

– Смотри!

Из леса, совсем недалеко от меня, появились всадники. Они двигались шагом, чтобы не покалечить ноги лошадей на неровной поверхности заливного луга, и дождь скрывал их приближение от крестьян. Когда на открытое пространство выехало человек тридцать, отряд разделился, медленно, полукольцом охватывая хутор. А из-за деревьев выезжали все новые и новые конные. Часть из них оказалась в белых балахонах Святого братства очищения.

Проповедник клещом вцепился мне в плечи:

– Ради Бога! Не лезь!

Он, как и я, без труда понял, что люди, действующие как опытные охотники, вряд ли являются друзьями тех, кто приехал сюда часом раньше. Развернулось мокрое серое полотнище, и кольцо начало сжиматься.

Их наконец-то заметили, крестьяне побежали с полей. Неизвестные воины все так же неспешно въезжали в хутор.

Я ничего не мог сделать. Один человек не способен остановить семьдесят хорошо вооруженных бойцов, которые приехали для того, чтобы убивать.

Мне оставалось лишь смотреть, да скрежетать зубами.

Пугало было довольно. Скалилось, бродило мимо догорающих, едко воняющих обугленным мясом изб. Трупов на улице не осталось, напавшие прежде чем уехать всех убитых кинули в огонь.

Проповедник молился на останках церкви, стоя на коленях возле лежавшего на боку, дымящегося, обгоревшего с одной стороны распятия. Он поднял на меня полные страдания глаза. Наверное, сейчас он вспоминал свою деревню.

– За что они так с ними?

Я указал на воткнутое в землю плохонькое копье, на котором висела доска с надписью, и прочитал для него:

– «Сим знаком достопочтимый бургграф Флерд подтверждает, что эти земли отныне и во веки веков принадлежат ему и его потомкам». Бургграф! Ты слышал? Один из баронов решил проглотить большой кусок пирога.

– Хоть бы он подавился, черт поганый! Людей-то зачем убивать? Его же подданные.

– Не его. На этих землях правит другой, Флерд находится по соседству. Уничтожив хутор, он досадил конкуренту и лишил того дополнительного провианта. В таком медвежьем углу это не большое преступление. Подобное случается и в дни, когда мир не боится юстирского пота.

– Чертова мразь! Землю он, видите ли, потомкам собрал! Чтоб этот Флерд сдох от юстирского пота еще до Рождества!

И он вновь начал молиться, приняв смиренную позу.

Я заметил движение в дыму. Что-то большое, величиной с фургон, под прикрытием густой, едкой завесы кралось к лесу, выбравшись из компостной ямы на заднем дворе одной из хижин.

Знаки с низким воем улетели в дым, взорвались чередой ярких вспышек, даже не задев темную душу. Она взметнулась в воздух, точно блоха. Поднялась на высоту самой большой колокольни и стала падать.

Прямо на меня.

Я бросился прочь, подлетел, когда туша с грохотом упала за спиной, но устоял. Стеганул золотым шнуром по дождливому небу, поджал ноги и пронесся над догоревшим домом, подальше от темной сущности, не решившейся преследовать меня по тлеющим углям.

Только теперь я худо-бедно мог ее рассмотреть. Она действительно была размером с фургон. Синяя, в мертвенно-зеленую полосу. Тварь выглядела как человек сожравший все, что только можно. Казалось, темная душа состоит лишь из раздувшегося колыхавшегося брюха. В нем по какой-то нелепой случайности торчали тонкие ручки, ножки и маленькая, скошенная с боков голова, больше подходящая для какого-нибудь циркового уродца.

Но, несмотря на несуразную комплекцию, двигалась она легко, проворно и абсолютно бесшумно. Это мой противник доказал в следующее же мгновение, увернувшись от очередного знака, который впечатался в плетень, развалив его и выжигая просеку в вершках свеклы, находящихся за ним.

Темная душа напрягла ноги, легко, точно перышко, взмыла в воздух, решив повторить тот же трюк, что и прежде, – раздавить меня свой тушей при приземлении. Но на этот раз я был ученый. Хлестанул ее золотым шнуром прямо по брюху, свободный конец бросил на горевшее бревно. Моя невидимая веревка натянулась, увлекла огромный кусок дерева в небо, превратив его то ли в копье, то ли в гарпун, который, получив ускорение, вонзился твари в живот в тот момент, когда она начала свое движение к земле.

Мой противник приземлился уже не столь изящно. Рухнул набок, прямо в горящие обломки дома. Душа попыталась вылезти, таща за собой мешающее, жгущее нутро бревно, и я угодил знаком ей прямо в скошенную, беззвучно открывающую рот голову.

Вздымающаяся, все еще «живая», мерзко воняющая паленым волосом туша булькала и шевелила конечностями, разбрасывая угли во все стороны. Я связал ее на всякий случай пятью фигурами, так как приблизиться все равно не мог. Окончательно развоплотить ее кинжалом получилось лишь через несколько часов. Пугало все это время крутилось вокруг, тыкало тварь серпом и лыбилось, когда она начинала содрогаться и сучить руками, пытаясь дотянуться до одушевленного, который проворно отскакивал. Страшилу вся эта ситуация невероятно забавляла.

Я прекратил его веселье, когда жар от пожара спал до такой степени, что мне удалось подойти к ней вплотную и воспользоваться кинжалом.

Я поймал взгляд Пугала на своей искалеченной руке.

Оно, следуя справа от лошади, показало, что ему интересно, как я теперь буду управляться с кинжалом.

– Ничего не изменилось. Фигуры и знаки получаются такими же. Ты могло в этом убедиться пару часов назад.

Одушевленный с насмешливо ткнул пальцем в широкий рейтарский клинок, висевший рядом с седлом.

– Хорошо. Признаю. С палашом есть трудности. Но я привыкну. Знаешь, старина. Иногда я жалею, что ты выкинул законника из моего окна. В Ордене куда лучшие знатоки таких ребят, как ты. Перед смертью он пытался что-то сказать о тебе, но ему не хватило времени.

Наконец-то я смог его расшевелить. Пугало стало похоже на взъерошенного, рассерженного воробья, конечно, если вы можете представить себе высоченного воробья со зловещей ухмылкой, вооруженного бритвенно-острым серпом.

– Эрик тоже в тебе почувствовал нечто, но не понял. Возможно, в силу своего возраста. Хотя его слова заставляют задуматься. Что ты ищешь, Пугало? Считаешь, что я приведу тебя к этому?

Оно развело когтистыми руками, что можно было расценить, как «там поглядим» или же «я уже давно потеряло надежду на такое чудо и слоняюсь за тобой, чтобы поскорее сдохнуть от скуки».

– Но, как видно, не все законники такие умные. Франческа тебя так и не раскусила.

Одушевленный махнул рукой, мол, куда ей до Эрика.

Я в который раз ничего от него не добился, так что сменил тему:

– Не знаешь, куда запропастился Проповедник? В последнее время он частенько ходит в одиночестве и исчезает без предупреждения. Набрался от тебя дурных привычек.

Во взгляде Пугала промелькнуло, что в его обязанности не входит следить за старыми дуралеями.

– Он путешествует со мной почти десять лет. Большой срок для светлой души, которую давно ждет рай. Он никак не может смириться с тем, что случившееся в его деревне – не его вина. И он не сможет искупить то, к чему не имеет никакого отношения. И если уж говорить об искуплении, то, уже будучи мертвым, он совершил достаточно хороших поступков, чтобы его на руках внесли в райские врата. Он знает, что ему пора, но упорно держится за наш мир и за меня. И, боюсь, не уйдет до тех пор, пока не решит, что его совесть чиста. Беда в том, что совесть редко успокаивается. Такова уж наша природа.

Оно слушало с серьезным видом, словно я поведал ему самую большую тайну вселенной.

Дождь перестал. Дорога, точнее размокшая широкая лесная тропа, пахла пряной листвой и блестела лужами на ярком, наконец-то появившемся из-за облаков солнце. Вокруг росли дубы, величественные, кряжистые, темно-зеленые. Под ними было приятно ехать, и я рассчитывал уже вечером пересечь границу, пройти патрули кантонских наемников и оказаться совсем недалеко от Гертруды.

Даже если темный кузнец путешествовал так же быстро, как и я, ему не опередить мою колдунью. Уверен, что у нее большая фора, а кардинал Урбан позаботился о том, чтобы спрятать глаз серафима получше.

Грязь глушила стук лошадиных копыт, и человек, бредший в намокших ботинках по обочине, услышал меня слишком поздно. Вздрогнул, отскочил к деревьям, крепко сжимая руку на ремне переброшенной через плечо вместительной, похожей на саквояж сумки. Во второй руке он держал стилет, глядя на меня со смесью страха и угрозы. Он хотел выглядеть внушительно, но был чересчур тощ и оборван для этого.

Незнакомец походил на гуся – вытянутое неулыбчивое лицо, редкие черные волосы, длинная немытая шея и сутулые плечи. Его глаза обращались то на меня, то на деревья через дорогу. То ли он думал о том, что еще можно попытаться оторваться от всадника в густом подлеске, то ли ждал моих сообщников, прячущихся там.

– Ты мимо или за моим добром, альбаландец? – напрямик спросил он.

– Мимо. – Я остановил лошадь в десяти шагах от него. – Откуда идешь?

– Тебе-то какая разница? – Человек подозревал меня во всех смертных грехах.

Судя по акценту и говору, он откуда-то из центральных герцогств Литавии и, как и многие другие, не стал дожидаться прихода эпидемии, а собрал вещи и отправился на север в поисках лучшей доли.

– Да в общем-то никакой, – ответил я и поехал дальше.

Пугало замешкалось, изучая незнакомца.

– Постой! – крикнул он мне в спину. – Продай лошадь!

– Не продается. – Я даже не стал оборачиваться.

– Дам хорошую цену! Серьезно! У меня много чего с собой есть!

– Спасибо. Не интересует.

– Кровь нашего Спасителя! А еще есть косточка от пальца святого Фомы! И несколько чешуек кита, который сожрал Иону, когда тот переплывал Южный океан.

Я натянул поводья и расхохотался:

– У кита нет чешуи!

Он уже убрал стилет и спешил ко мне со своей тяжеленной сумкой, думая, что меня все же заинтересовало его предложение.

– А у этого была! Это же кит, ниспосланный самим Господом. Интересует? Поменяю на лошадь и пару серебряных монет.

Наглости ему было не занимать.

– Нет.

– Ну тогда, может быть, перья из крыльев ангелов? Отдам два пучка за дублон. Хотя нет. Что я предлагаю такому знающему путнику столь распространенные реликвии! Вот! Смотри! Нравится?!

Он, как заправский фокусник, выудил из сумки нечто.

– Ну? Что думаешь? – Человек заглядывал мне в глаза, пытаясь понять, насколько я поражен увиденным.

Пугало вот явно было поражено. Таращилось на продавца так, словно оказалось на уличном представлении бродячих циркачей.

– Похоже на сухое дерьмо. – Я старался сохранить серьезный вид.

– Ты зришь в корень! Но это святое дерьмо. Испражнения осла, на котором Христос въехал в святой город Хариллу, что на границе Хагжита и Мильты. Если растворить его в вине и выпить, то никогда не будешь болеть!

– Полезная вещь. Только не понимаю, раз у тебя есть такое чудесное средство от всех болячек, чего же ты бежишь от юстирского пота?

– Кто сказал, что я бегу? – обиделся тот. – Я отправляюсь в Прогансу по важному, коммерчески выгодному делу. А средство слишком ценно, чтобы я переводил его на себя. Отдам тебе половину за лошадь.

– Не думаю, что стану пить ослиное дерьмо. – И, посмотрев на Пугало, не удержавшись, сказал: – Проклятье! Где Проповедник, когда он так нужен? Пропускает столько интересного!

Продавец фальшивых реликвий расценил мои последние фразы по-своему и сочувственно вздохнул:

– Да, друг. Со священниками в этом крае негусто. Тебе либо придется набраться терпения, чтобы получить исповедоваться и отпущение грехов, либо воспользоваться вот этим. – Жестом фокусника он извлек из сумки длинный, чуть погнутый и ярко-рыжий от ржавчины гвоздь.

– Надо думать, он пробил ладонь Христа? – участливо поинтересовался я.

– Как ты догадался? – изумился тот и ткнул в особенно ржавое пятнышко. – Вот, видишь? Это капля Его крови.

– Если бы мне давали по золотому за каждый гвоздь, который якобы пробил плоть Иисуса, что мне предлагали купить, я бы давно уже сидел на горе из флоринов.

Продавец прищурился:

– Ты из этих? Неверующих?

– Неверующих в поддельные святые реликвии, которые впаривают простодушным невеждам по всему миру? О да. Я из таких. И меня не интересуют ни пояса Богородицы, которых, уверен, в твоей сумке не меньше трех штук; ни волосы с отрубленной головы Крестителя; ни дощечка из ковчега Ноя; ни даже ослиные какашки, подобранные тобой на обочине дороги пару недель назад.

Продавец фальшивых реликвий ничуть не смутился подобными обвинениями и лишь пожал плечами:

– Ты зря так говоришь. За прошлый год благодаря купленным у меня уникальным артефактам, привезенным из самого Хагжита, сотни людей обрели счастье, здоровье и любовь.

– Ты совсем забыл упомянуть о своем пополненном кошельке.

– Не так уж он и пополнился, – грустно произнес тот. – С каждым годом в мире появляется все больше таких, как ты. Не верящих в чудо.

– Я верю в чудеса, но не те, что вываливаются из ослиных задниц и во множестве валяются по дорогам. Так что, прости, ничего покупать у тебя не буду.

– Ну тогда хотя бы позволь пойти рядом с тобой и твоей лошадью. Вдвоем и веселее, и безопаснее. – Он не смутился моему нежеланию продолжать торги. – А я тебе подарю волос святой Вероники. Он защищает от любого брошенного в тебя со злым умыслом предмета. Я сам такой ношу.

И в подтверждение своих слов, он расстегнул полинявшую на солнце рубаху, показывая висевший на шее кожаный мешочек.

Пугало тут же подняло с земли камень, желая проучить вруна, но я едва заметно покачал головой, сказав торговцу:

– Тропа здесь одна. Никто не может запретить тебе идти рядом. Какое-то время мы можем путешествовать вместе.

Его звали Жильбер, и, уверен, имя было такое же настоящее, как и предметы, что он таскал в своей «волшебной» сумке. Жителей Литавии редко называют именами, распространенными в Прогансу.

Он был болтлив, несколько нагл, но не казался опасным. Слухи о море, вспыхнувшем в южных приграничных городках, заставили его подумать о более приятных местах. Торговец реликвиями путешествовал уже полтора месяца, побывал даже у стен Риапано, а затем немного ошибся и пошел по восточному тракту, оказавшись в провинции, где все не слишком ладно. Его повозку отобрали крестьяне восемь дней назад и хотели повесить путешественника, но тот подсунул им слезы святой Екатерины и, пока смерды спорили, как лучше их использовать – пить или намазывать на себя, задал стрекача, подхватив сумку с наиболее ценными экземплярами «коллекции».

О том, кто я такой и чем занимаюсь, Жильбер не спрашивал. По большей части торговца интересовала лишь его персона. Меня такое положение вещей вполне устраивало.

Проповедник, нагнавший нас на лесной опушке, отнесся к новому спутнику с большой долей подозрения. И, когда Жильбер на несколько минут отлучился, едва ли не обрадованно сказал:

– Такой торговец как-то приходил к нам в деревню. Предлагал всем желающим купить слезы Марии Магдалины и копыто верблюда одного из трех волхвов, что приезжали к крошке Иисусу. Оно стоило четверть нашего урожая, и мы его купили, а после поместили в моей церкви в серебряной посуде.

Пугало, услышав откровение, закатило глаза. Оно не ожидало такой дурости от старого пеликана.

– Ни черта оно нам не помогло, когда пришли наемники. – Лицо Проповедника выражало злость. – Меня убили, церковную утварь растащили, а копыто выбросили в грязь. Оно небось до сих пор там валяется. Побей этого лжеца от моего имени. Или вон пусть Пугало побьет. Отвесит ему такого тумака, чтобы на всю жизнь запомнил, как обманывать добрых людей.

Одушевленный был не против кого-нибудь побить, но я, конечно же, не дал ему этого сделать. К вящему сожалению обоих.

– Как вообще Риапано допускает, чтобы мошенники торговали якобы святыми реликвиями?! Они лишь наносят вред вере!

– Настоящих реликвий мало, друг Проповедник. И большинство из них сосредоточено в руках Церкви. Самые мощные – за стенами Риапано и главных монастырей христианского мира. Кое-что есть в дарохранительницах кафедральных соборов. Некоторые попадают в руки сильных мира сего. Разумеется, с разрешения Церкви. Так что князья и короли тоже могут похвастаться святыми дарами. Как ты понимаешь, обычным людям ничего подобного не достается. Поэтому клирики особо не возражают, если кому-то перепадет пара сотен гвоздей из ковчега или шестьсот фаланг от пальцев Петра. Гвоздей и мертвецов в нашем мире всегда в избытке. Люди довольны, а вера, как ты мне однажды необдуманно заявил, творит чудеса.

– С кем это ты разговариваешь? – спросил Жильбер, выбираясь из зарослей.

– Вряд ли ты захочешь с ним познакомиться.

– И то верно. Каждый говорит со своими невидимыми друзьями самостоятельно. – Он рассмеялся, решив, что я шучу.

– Ты даже не представляешь, насколько прав, – ядовито произнес Проповедник. – Людвиг, клянусь всем тем мусором, что есть в его сумке, ночью он сопрет твою лошадь. И хорошо если просто сопрет, а не прирежет тебя.

Мы разговорились с торговцем об Армии Босоногих, очередной секте, что появилась на волне паники перед скорым концом света, о котором теперь не вопил только ленивый. Со времен серьезного мора, охватившего все страны, прошло много лет, но до сих пор люди благодаря преданиям помнили, чего это стоило человечеству.

– Они нападают на путников, отбирают у них все. Деньги, дорогую одежду. Кидают в огонь. Призывают всех поступить так же, и некоторые, особо впечатлительные, так и делают! – рассуждал Жильбер. – Я слышал об одном богатом дурне, который выбросил все свои денежки в сточную канаву, обрядился в рубище и пошел в нищие. Мол, настали последние времена, и состояние больше не нужно. Успеть бы душу спасти. А ведь один духовный человек сказал, что идеализация нищеты и бедности есть ересь.

– А как же Христос?! – вскричал Проповедник, которого задело за живое это высказывание. – Как же святые старцы и отшельники, паскуда ты эдакая?! Они – тоже ересь?!

Пугало откровенно потешалось, как тот кипит, возмущается и брызжет слюной. Оно-то прекрасно понимало, что не важно, нищий ты или богатый. Юстирский пот, стоит лишь ему прорваться через поспешно создаваемые кордоны, уравняет всех. И только редкие счастливчики выживут.

– Они верят в то, что всему наступает конец. – Жильбер шел рядом с лошадью, ничуть не смущаясь, что я практически не слушаю его. – Не желают бороться. Потому что даже бегство это борьба. Попытка не дать смерти и дьяволу забрать тебя раньше срока, который отпустил Господь. С тем же успехом можно не выбрасывать деньги в яму, а попросту самому в нее лечь и засыпаться землей. Армия Босоногих это жалкие людишки, рушащие человеческую цивилизацию и все денежные отношения. Как я буду продавать свои святые реликвии, если все откажутся от денег? Не знаешь. Вот и я тоже не знаю.

– Стоит верить в хорошее, Жильбер.

– Вера! – Он скривился. – Вера, как написано в книгах, вещь созерцательная, и лишь благие дела деятельны. Вот я совершаю благое дело, даю людям надежду на лучшую жизнь. Надеюсь, и ты, какой бы профессией ни занимался, не чужд благих побуждений.

– И гореть тебе за это в аду, – буркнул Проповедник, не замечая, как сотрясаются плечи Пугала от хохота. – Благие дела. Тьфу ты! От кого я это слышу? От христопродавца. Благие дела не могут существовать без веры! Как и милосердие без веры! Она основа всей религии, глупый ты человек!

У них состоялась бы неплохая беседа, если бы только они могли общаться. А так я и одушевленный были вынуждены слушать их монологи.

– Ты вовремя проскочил границу между Дискульте и Литавией, – произнес Жильбер, когда мы вышли из леса и устроили привал недалеко от заброшенной мельницы, убедившись, что нас не видно со стороны расширившейся дороги. – Слухи ходят, что союз герцогов предал огню провинцию Талия. Теперь от Реветто до Пикардино – выжженная земля шириной в тридцать лиг. Колдуны и ведьмы с патентами Риапано не жалели ни городов, ни деревень, ни тварей Божьих. Тысячи погибших, бежавших от мора из Ветеции. Тысячи тех, кто жил на этих бедных землях. Круто начали благородные.

Он достал из сумки зеленую сливу, рассеянно вытер о рукав выцветшей рубахи, хмурясь, принялся? жевать.

– Хотя, с другой стороны, теперь они защищены от поветрия мора. Живые вряд ли решатся пересекать выжженную границу.

– Хорошо, если у них получится остановить болезнь. Хотя я сомневаюсь в этом. Здесь нам придется расстаться, Жильбер. Я тороплюсь.

Продавец выбросил косточку в траву:

– Уверен, что не хочешь купить гвоздь, оставшийся после распятия? Отдам за полцены.

– Ищи других дураков! – погрозил ему кулаком Проповедник.

Я лишь улыбнулся в ответ, запрыгнув в седло.

– А может, тебя заинтересует кинжал стража? Редкая вещь! – крикнул он, когда я уже выезжал на дорогу.

– Твою мать! – заскрежетал зубами Проповедник. – Вот приставучая гнида! Надеюсь, ты не купишься на эту аферу.

Но я купился и вернулся.

– Покажи.

Он полез в свою бездонную сумку, и я был уверен, что увижу какую-нибудь железяку со стеклянной поделкой вместо сапфира. Но кинжал оказался настоящим. С широким, утяжеленным клинком и светло-голубым камнем.

– Откуда он у тебя?

На лице Жильбера появилось хитрое выражение.

– Я не сдаю своих поставщиков. Ну что? Золотой и лошадь, и он твой. Говорят, если на тебе нет грехов, можно выбить себе несколько дополнительных месяцев жизни, словно настоящий страж. Просто носи поближе к сердцу.

Я спешился, и Проповедник потрясенно поинтересовался:

– Он что, и вправду настоящий?!

В следующее мгновение моя лапа уже держала изумленного торговца реликвиями за шею. Я сильно встряхнул человека, и его зубы громко клацнули.

– Думаешь, это смешно? – спросил я у него. – Ты совсем идиот, если торгуешь таким?!

Он прохрипел что-то нечленораздельное, и Проповедник участливо заметил:

– Не хочу прерывать столь приятное глазу зрелище, но еще чуть-чуть, и ты его прикончишь.

Я разжал пальцы, и он рухнул на тропу, хрипя, кашляя и глядя на меня осуждающе, словно без вины побитый пес. Я поднял кинжал неизвестного стража, не собираясь оставлять его Жильберу.

– Зачем же так нервничать? – наконец с обидой просипел тот. – Ну понравилась тебе эта безделица, ну сказал бы сразу. Отдал бы тебе ее за пару монеток. Или вообще подарил бы. Бери на здоровье. Только не бей.

– Ты, видно, не понимаешь, что тебе попало в руки? Между этим и этим нет никакой разницы! – Я достал свой спрятанный клинок, сунув под нос плута. – Оба кинжала не подделки.