Текст книги "Стеклянная любовь. Книга 2"

Глава 13

Владимир Николаевич Бобров обиженно смотрел на циферблат большого маятника отсчитывавшего время на стене кафедры. Стрелки показывали десять минут одиннадцатого, но никого из клятвенно обещавших прийти к началу проведения Эксперимента студентов пока не было. Две молоденькие кафедральные лаборантки по имени Галя и Наташа, обе тайно влюбленные в заведующего кафедрой, только что закончили сервировку праздничного стола и сидели сейчас в полной бездеятельности, с легкой растерянностью преданно глядя на обожаемого Владимира Николаевича.

– Елку проверили? – в который уже раз за вечер спросил у них Бобров.

– Да, Владимир Николаевич – Вы же недавно совсем спрашивали!

– Ждем до одиннадцати – если никто не придет, ужинаем втроем и начинаем Эксперимент. Вы-то, надеюсь, не сбежите?

– Что Вы, что Вы, Владимир Николаевич!! – испуганно воскликнули лаборантки. – Мы с таким нетерпением ждали этот Эксперимент не для того, чтобы взять и сбежать!

– Так ладно, ладно, девчонки! – примиряюще поднял Владимир Николаевич руки вверх. – Извините, если я вас обидел! Студентов-то моих нет, вот я и начинаю нервничать!

– Но мы не ваши студенты, не пьяницы вроде Малышева и Богатурова! – заявила более инициативная Галя. – Они, по-моему, Владимир Николаевич, променяли и Вас, и Эксперимент на бутылку водки!

– Но ящик коньяка они на бутылку водки не променяют! – резонно возразил Владимир Николаевич.

– Ну, разве что! – засмеялись лаборантки.

– Так, ладно – я пойду в лабораторию, еще раз все проверю. Меня ни для кого нет, особенно – для Гуйманна! – красивое волевое лицо Боброва посерьезнело, и, ободряюще подмигнув девчонкам, талантливый и смелый ученый прошел в лабораторию.

В лаборатории было тихо, загадочно и по-новогоднему красиво. Пышная стройная экспериментальная ель упиралась сверкающим шпилем почти в потолок, представляя собой центральное звено материальной композиции, необходимой для проведения Эксперимента. Специально изготовленные игрушки украшали елочные ветви в строго определенном порядке, выверенном и высчитанном лично Бобровым по схемам, переданных ему в свое время Александром Сергеевичем Морозовым незадолго до таинственного исчезновения последнего примерно шесть месяцев назад. (Говорят, что будто бы он однажды поздно вечером зашел в мужской туалет на третьем этаже здания философского факультета и не вышел оттуда; и более того, как утверждает злословная и многоустая студенческая молва, эта загадочная история с исчезновением профессора Морозова имела более чем странное продолжение: якобы, пожилая лаборантка «Кафедры Восточной Философии» Валентина Ивановна Пармутова, страдавшая куриной слепотой и спорадическими приступами слабоумия, опять же, поздно вечером, перепутала туалеты в полумраке факультетского коридора и вместо женского зашла в злосчастный мужской туалет и, присев там на корточки по малой нужде, явственно увидела бледное грустное мужское лицо, строго смотревшее на Валентину Ивановну прямо из унитаза. Пронзительный визг лаборантки был слышен даже на улице.).

Владимир Николаевич слабо улыбнулся, вспомнив знаменитую историю с Пармутовой, но все-таки улыбка получилась грустной – ему так сейчас не хватало Морозова. Тот не позвонил и никак не сумел предупредить его о своем отъезде, но скорее всего, и Бобров прекрасно понимал это, с Александром Сергеевичем случилось что-то серьезное, что-то страшное. Идея и план проведения Эксперимента принадлежали именно ему – Морозову, и в самый ответственный момент он пропал. От него остался конверт – Александр Сергеевич, как прозорливейший человек, вероятно, по каким-то одному ему известным признакам предвидел подобный исход и всучил как-то раз дня за три своего внезапного исчезновения Боброву конверт из плотной бумаги со словами:

– Если ты останешься один, то вскроешь этот конверт без десяти минут ноль-ноль часов тридцать первого декабря и внимательно прочитаешь мое тебе поздравление.

На счастливую случайность, то есть на то, что Морозов так же внезапно, как и пропал, появится, Бобров не надеялся и, глядя на зеленое мохнатое чудо, пахнущее свежей хвоей, он начал моральную подготовку к началу проведения Эксперимента.

Глава 14

Выпитая водка ли сделала свое дело или вполне естественная непосредственность поведения прекрасной незнакомки вывели Славу из состояния коммуникативного ступора, но совсем незаметно из него выскользнул комплимент, очень даже уместный комплимент:

– У вас самый чудесный голос, какой мне приходилось когда-либо слышать в жизни. Но на самом деле таких голосов не бывает на свете, и поэтому я думаю, что мне снится сон. Прекрасный фантастический сон! (со сладким ужасом он неожиданно и точно вспомнил, что летом на раскопках ему снилась именно она!!).

Ровные перламутровые зубки девушки вновь сверкнули в приветливой и ласковой улыбке без тени кокетства и какого-либо развратного лукавства, и Слава услышал ответ, в котором ничего не слышалось, кроме искренней благодарности:

– Спасибо!

– Простите – а как Вас зовут? – окончательно осмелел Слава.

– Мне нравится, когда меня называют просто – Мика. Это имя для моих друзей, – объяснила девушка. – Мое полное имя чересчур длинно и не слишком мне нравится. А тебя как зовут?

– Вячеслав. А для друзей – Слава или Славик, – в тон Мике ответил Богатуров и добавил: – У нас так просто и естественно начался разговор, и с Вами так легко общаться, Мика, но, тем не менее, мне упорно продолжает казаться, что я сплю и вижу Вас во сне.

– А ты бы не мог перейти на «ты»? – не переставая улыбаться, попросила его Мика. – Мне кажется – я не намного старше тебя, Славик, чтобы ты ко мне столь официозно обращался. Лично я себя чувствую значительно легче и непринужденнее, когда общаюсь с человеком на «ты». А ты?

– Я – тоже!.. Мика? – Слава самую малость внутренне напрягся.

– Да?

– А ты чем занимаешься – студентка?

Как раз закончилась очередная мелодия, и вновь под потолком зажглись мощные неоновые лампы, осветившие Мику во всей ее невиданной красе. У Славы вторично перехватило дыхание, он даже забыл про свой последний вопрос, завороженный открывшейся перед ним волшебной сияющей красотой. Мика именно сияла и не только потому, что неоновые лампы покрыли сверкающим золотым лаком ее кудри, заставили появиться сияющий нимб вокруг изумрудных сережек, украшавших изящные ушки в форме продолговатых еловых шишек, отороченных серебристой изморозью, и вызвали люминесцентное свечение топазовой парчи декольтированного платья, а еще и потому, что словно вместо обычного человеческого сердца в груди сидевшей перед Славиком сказочной красавицы, пульсировал неугасимый факел холодного ослепительного пламени, зажигавший в огромных смарагдовых глазах таинственное и загадочное зарево, поднимавшееся отражением кипевших в ее душе неведомых обыкновенному земному человеку страстей…

…– Я не студентка, Славик, – донеслось до его слуха словно сквозь волны густого колдовского тумана, и он не понял – зачем Мика сообщила ему о том, что она не студентка. – Но когда-то давно я была студенткой – студенткой филологии. И я так жалею о том чудесном времени, когда мне не приходилось играть отвратительную роль Принцессы…

– Что? – не понял Слава.

– Ничего – я тебе всего лишь ответила на твой вопрос: чем я занимаюсь? – Мика перестала улыбаться, осторожно взяла изящными пальчиками стоявший перед нею высокий стеклянный бокал, наполненный голубоватой прозрачной жидкостью и поднесла к сердечковидным рубиновым губкам, но, немного подумав, не стала оттуда отпивать и так же осторожно поставила бокал на место. И только сейчас Славу осенило, что кроме бокала с голубоватым прозрачным напитком, на столике Мики ничего, ровным счетом ничего, не стояло.

Почему-то вид этого одинокого бокала вызвал к жизни урчание в желудке Славика, и он почувствовал шквальный приступ воистину адского голода. Он беспокойно шевельнулся на месте. Мика, заметив Славино беспокойство, вопросительно на него взглянула. Но тут подошел улыбающийся, корректный и предусмотрительный официант. Слава, глянув на официанта, ни секунды не усомнился в том, что тот подошел исключительно из-за Мики: и улыбка, и корректность, и предусмотрительность оказались адресованы лишь ей одной.

– Что будем заказывать?

– Мика – ты что будешь? – стараясь не смотреть на официанта, спросил Слава.

– Я не голодна, милый (у Славы взлетели брови на лоб, а в лице официанта приветливости заметно поубавилось)! Возьми что-нибудь себе.

Крайне смущенный и счастливый Слава, не задумываясь ни секунды, заказал:

– Две свинины с мандаринами и бутылку шампанского!

Когда официант ушел выполнять заказ, Слава сказал Мике:

– Надеюсь, что хотя бы шампанского за Новый Год ты со мной выпьешь!

– Может быть! Но свинину я есть не буду, я же сказала тебе, что не голодна.

– Это я себе обе свинины взял, – несколько смущенно объяснил Богатуров.

– Ты сильно голодный, да? – не без сочувствия спросила Мика.

– Да – когда я сильно нервничаю, то всегда страшно начинаю хотеть есть.

– Ты сильно нервничал последнее время?

– Да – был очень сложный экзамен… – Слава запнулся, так как внезапно вспомнил Боброва и Эксперимент, на котором обязательно обещал свое присутствие, и ему сделалось страшно стыдно. Он бросил на Мику взгляд, полный растерянности и сомнения.

Она понимающе ему улыбнулась:

– А ты где, Славик, учишься?

– На философском факультете университета…

– Славик! – неожиданно прервала его Мика. – Ты, наверное, так сильно смутился из-за того, что я назвала тебя «милый»? Ты не обижайся, но я специально так поступила, чтобы на меня не пялился этот наглый неприятный официант. К тому же, – она запнулась на секунду, как если бы принимала важное решение, и добавила: – ты, действительно, очень милый – в хорошем, общепринятом, смысле этого слова. Извини, что перебила – рассказывай дальше, пожалуйста – мне очень интересно!

Славины мысли расползлись на раскоряку, и он верно решил, что без вторых ста или даже ста пятидесяти граммов водки мысли в правильную упорядоченную кучу ему не собрать, и не принять оптимальное решение в создавшейся непростой ситуации.

– Извини, Мика – я сейчас приду! – он поднялся из-за столика и быстро зашагал к бару, стараясь не смотреть по сторонам, интуитивно догадываясь, что благодаря кажущейся близости с роскошной Микой может сейчас являться объектом всеобщего пьяного внимания со стороны многочисленных посетителей и посетительниц.

По ту сторону стойки бара Славу, оказывается, с нетерпением ждал Шурка Романенко.

– Ну, ты, старик, даешь! – с уважением произнес Шурка. – К ней до тебя подваливало человек шесть, и всех она махом отшивала!

– Слушай, а ты не видел, как и с кем она сюда пришла?

Бармен неопределенно пожал плечами и, задумчиво наморщив лоб, проговорил:

– Как она сюда пришла, я, по-моему, не засек. Но сидит, сколько я за ней не наблюдал, вроде бы все время одна, кроме этих вот съемщиков-перехватчиков… И… был еще один – не то кореец, не то китаец, не то киргиз – короче, какой-то чурка с глазами, в кожу весь затянут, деловой такой – из себя весь. Вот его как будто бы эта крошка знает – присел он к ней за столик, о чем-то поговорили они с минутку там другую, он резко встал и ушел, больше не подходил.

– Думаешь – кент ее?

– Думаю, что – нет. Он больше похож на телохранителя, в общем – не кент. Тебя же она не отшила, у тебя с нею как вообще дела-то раскручиваются? Красивая девочка – да?!

– Шурка – налей лучше еще сто пятьдесят! Что-то мне как-то не по себе, – и он подал ему до сих пор не разменянную тысячерублёвку.

– Оставь для девочки! – подвинул Шурка купюру обратно. – Я тебя по-прежнему угощаю!

Слава залпом выпил холодную водку, в два прикуса заел все тем же сырно-колбасным бутербродом. Лишь только водка разошлась по венам, на смену неоновому освещению опять пришла красно-синяя цветомузыка, и Слава спросил не так уж и тихо, обращаясь скорее к самому себе, чем к Шурке:

– Никак не могу понять только одного – кого она мне так сильно напоминает?

– Игрушку – неужели до сих пор непонятно, Славик? – раздался за спиной Богатурова прокуренный женский голос. – Елочную игрушку!

Богатуров удивленно обернулся и различил совсем рядом с собой чье-то вульгарно размалеванное, ужасно несчастное женское лицо. Впрочем, довольно быстро он вспомнил, что несчастное полупьяное лицо принадлежало третьекурснице философского факультета Саре Вундербух – чересчур умной даже для философского факультета, но, к сожалению, морально почти полностью разложившейся студентке из известной в городе интеллигентной и богатой семьи.

– О-о-х-х! – испуганно воскликнул опьяневший Слава. – Ты?!?! Ты подслушивала, что ли?! – специфический страх уступил место настоящей тяжелой злости и раздражению. – Ты подслушивала что ли?! Тебе чего надо-то от меня?!

Дело в том, что, несмотря на свою фамилию, переводившуюся, как понятно: «удивительная книга», страницы ее давно уже были перелистаны и прочитаны от корки до корки многими студентами-философами, в число которых входил и Богатуров. Не далее, как неделю назад пьяный в «дым» Слава провел с Сарой бурную ночь у нее на квартире и клятвенно обещал жениться на ней сразу же после окончания зимней сессии. Умная и покорная Сара, конечно же, не стала ловить Богатурова на его пьяном слове, но внушила себе, что по-настоящему полюбила Вячеслава и решила не разлюбливать, наперекор всем связанным с безответным чувством душевным мукам и переживаниям.

Поэтому на грубые вопросы, обращенные к ней пьяным Богатуровым у стойки бара в общем зале ресторана «Зодиак» за полтора часа до Нового Года, влюбленная Сара со слезами на глазах только и могла сказать:

– Эх, Славик, Славик! Бедный ты мой заблудший ягненок, ты гонишь от себя свой единственный шанс на спасение и сам не понимаешь этого! Кричать и грубо гнать от себя любящую женщину – великий грех! Ты же вроде умный парень, Слава, и я не понимаю, как ты мог меня променять на какую-то безмозглую блестящую игрушку! Баран…!

– Сара – уйди Христа ради! Сгинь и не мешай мне устраивать мою личную жизнь! – и перед тем, как вернуться за столик к ожидавшей его прекрасной золотоволосой и синеглазой Мике, он обернулся и, яростно сверкнув на Сару глазами, угрожающе добавил: – И не вздумай подойти к нашему столику, я тебя предупредил!!

Глава 15

В генеральском кабинете-салоне служебного «Ту-154 М», принадлежавшего Директору ФСБ Российской Федерации, горел неяркий желтоватый свет, позволявший внимательно изучать напечатанные двенадцатым шрифтом документы пожилому генералу с одутловатым лицом нездорового буроватого оттенка. Старомодные очки в роговой оправе делали генерала немного похожим на доброго или – старавшегося быть добрым, врача-педиатра, не решающегося после долгих недомолвок сказать молодым родителям, что их младенец болен врожденным сифилисом. Но по одной большой звезде на каждом из погон мгновенно рассеивали подобное обманчивое впечатление, и любому самому недогадливому наблюдателю сразу стало бы ясно, что генерал армии никакого отношения к педиатрии иметь не может.

Генерал армии, читавший секретные документы в летевшем «Ту-154 М», имел смешную фамилию: Курдюкин, но занимал совершенно несмешную должность первого заместителя Директора ФСБ. А особенно не смешно было генералу Курдюкину в эти последние часы, собиравшегося очутиться на свалке прошлых времен, года. Само по себе раздражало то обстоятельство, что он очутился за три с половиной тысячи километров от семейного новогоднего стола, ну и плюс к этому совсем-совсем не веселило содержание изучаемых секретных документов.

– Наколбасили же, черти! – неизвестно кого имея в виду, невнятно пробормотал генерал армии Курдюкин, откладывая на рабочий столик последний прочитанный листок. Примерно с минуту он сидел, расслабленно откинувшись на спинку мягкого кресла и прикрыв глаза веками, проигрывал варианты возможного развития событий на предстоящую Новогоднюю ночь в городе Рабауле – далеком областном центре огромной страны, где примерно через полчаса должен был совершить посадку самолет Курдюкина.

Генерал нажал небольшую черную кнопку, вдавленную в угол полированного столика, и вопросительно посмотрел на входную дверь. Дверь неслышно открылась через четыре секунды после звонка, и в салон вошел всегда свежий и подтянутый Герой России генерал-лейтенант Панцырев – начальник сверхсекретного подразделения ФСБ «Стикс-2».

– Прошу вас, Сергей Семенович! – гостеприимно указал генерал армии вошедшему рукой на пустующее кресло напротив.

Когда легендарный генерал Панцырев удобно устроился в кресле и изобразил на лице максимум внимания, Курдюкин снял очки, и устало прищурив глаза на Панцырева, спросил:

– Вы мне все будете рассказывать честно и без утайки, Сергей Семенович, безо всяких там чисто «стиксовских» недоговорок?

– «Стиксовская недоговорка» – это всего лишь крылатая фраза, без каких-либо мучительных умственных потуг только что рожденная вами, товарищ генерал армии, – с легкой полуулыбкой отчеканил умный, язвительный, бесстрашный и ироничный генерал Панцырев, но заметив, как нервно поморщился генерал армии Курдюкин, он поспешил продолжить: – Я никогда ничего не утаиваю от старших по званию, Николай Витальевич, поэтому сразу скажу, что пока операция «Мертвый Дед-Мороз» развивается по «заранее намеченному плану», и ничего непредвиденного случиться не должно, во всяком случае – в ближайшие два часа.

– Это как это? – более чем недоуменно спросил Курдюкин, опять нацепив на нос очки и впившись в лицо собеседника цепким подозрительным взглядом. – И шутить со мной тоже не нужно, Сережа – не до шуток сейчас, совсем не до шуток. Сразу давай договоримся.

– Извините, товарищ генерал армии, я не хотел Вас обидеть. Я хотел просто подчеркнуть, что два часа в чисто «стиксовском» измерении – громадный срок, в течение которого может произойти, как много хорошего, так и плохого. Через полтора часа со мной выйдет на связь полковник Стрельцов, вполне, как мне кажется, контролирующий ситуацию в Рабауле. И через полтора часа я точно буду знать о степени грозящей нам опасности, и о том, по большому счету, существует ли такая опасность на самом деле?

– В таком случае, как вы можете объяснить ту настойчивость, с которой потребовал Плейтис моего обязательного присутствия здесь в этом Рабауле на Новогоднюю Ночь?

– Между нами говоря, Николай Витальевич, – смело ответил Панцырев, – у Плейтиса до сих пор пляшут нервы при одном лишь упоминании слова «Рабаул», хотя прошло уже четыре года с той достопамятной ночи, когда в небе над этим многострадальным городом появился Стрэнг…

– Стоп, стоп, стоп!! – едва ли не сорвался на крик Курдюкин, как и большинство высших чинов ФСБ страны до сих пор вздрагивавший при одном только упоминании о Черной Шали. – Не будем отвлекаться – давайте по существу! То есть – по порядку. Расскажите: с чего началась вся эта чертовщина, и чем она, по вашим самым пессимистичным прогнозам, может закончиться?

Панцырев, прежде чем начать подробно отвечать на вопрос генерала армии, задумчиво посмотрел в темный иллюминатор и, словно почерпнув там силы, необходимые для правдивого полноценного рассказа, начал:

– Десять лет назад в городе было принято окончательное решение о прекращении дальнейшего финансирования строительства микрорайона «номер четыре», впоследствии получившего среди городских жителей популярное название: «Лабиринт Замороженных Строек». Это, на первый взгляд, достаточно ординарное событие, по неизвестным причинам породило в городе источник постоянного выброса мощной инфернальной энергии, чье действие с самого начала своего существования повлекло возникновение массы паранормальных случаев и ситуаций, первые годы происходивших совершенно незаметно и порождавших огромное количество нелепых городских слухов. Среди всего этого многообразия слухов, в связи со сложившейся на сегодняшний день, ситуацией, аналитический отдел нашей организации идентифицировал один несчастный случай, происшедший восемь лет назад. Речь идет о необъяснимом исчезновении директора фабрики елочных игрушек некоего Вальберга Яна Шустеровича и его семьи, состоявшей из жены, Вальберг Нелли Владимировны и девятнадцатилетней дочери, Вальберг Снежаны Яновны. Следствием еще в свое время достоверно было установлено, что Новый Год семья Вальбергов встречала у себя на квартире в составе трех человек, и что никого из посторонних за праздничный стол они не приглашали. Глава семьи, Ян Шустерович, как раз вернулся накануне из служебной командировки в дружественный Ирак, где в составе делегации крупных областных производственников провел две недели.

Второго января Ян Шустерович должен был выйти на работу, но не вышел, что и явилось причиной для возникновения беспокойства у его коллег. Когда вскрыли двери квартиры Вальбергов, внутри никого не оказалось. Никого и ничего – никаких следов насилия, вооруженного грабежа или поспешного бегства. Но люди бесследно исчезли, и их никто больше никогда не видел, – Панцырев умолк и налил себе минеральной воды из стоявшей на столике полуторалитровой пластиковой бутылки.

– Возможно – крупные несанкционированные производственные долги самого Вальберга? – предположил Курдюкин, пока Панцырев жадно, с громким бульканьем, глотал холодную минеральную воду.

– Нет, нет! – отставляя в сторону опустевший бокал, сказал Панцырев. – Дела на фабрике игрушек шли великолепно, да и сам Вальберг пользовался репутацией человека кристальной честности. Говорят, что его жена, а особенно дочь, были очень хороши собой… Но, несмотря на весь трагизм истории семьи Вальбергов, само по себе их исчезновение представляло не более, чем частный случай, и с точки зрения оперативных стратегических исследований «Стикса» не могло представлять никакого интереса. Но дело оказалось в том, что ровно через год – на следующую Новогоднюю ночь в городе без вести пропало шестьдесят семь человек… – Сергей Семенович прервался на секунду, увидев выражение недоверия на лице генерала Курдюкина, и поэтому вынужден был уточнить: – Эти цифры стали известны всего три месяца назад благодаря кропотливой работе сотрудников «Стикса-2»! За восемь лет в новогодние ночи Рабаул потерял тысячу четыреста тридцать своих жителей, и это только – официальные данные. Бомжи, люмпены, полудеклассированные элементы, естественно, не могли учитываться…

Остальное вы знаете, товарищ генерал армии.

– Что вы имеете в виду?

– Ну-у-у… Я имею в виду методики и технологии установления рабочих и предупредительных контактов с параллельными и подпараллельными мирами, любезно предоставленные нам нашими коллегами из Мира Алялватаска десять месяцев назад. Этими во всех отношениях уникальными технологиями в полной мере владеет только «Стикс-2» или, другими словами, только Россия.

– Хотелось бы в это верить, – как-то двусмысленно произнес Курдюкин и, в свою очередь, выпив минеральной воды, спросил: – А что значит – предупредительные контакты?

– Возможность заранее просчитать степень потенциальной опасности, исходящую от той или иной параллели, как это произошло сейчас с Параллелью, условно наименованной: «Мир Новогодних Сюрпризов».

– И какова все-таки степень потенциальной опасности, исходящей от «Мира Новогодних Сюрпризов»?

– Огромная! – с каким-то мрачным вызовом ожидавшим его в Рабауле неведомым опасностям произнес Панцырев.

– А – точнее?

– «Стикс-2» получил официальное предупреждение от Разведки Унгардов о возможном готовящемся широкомасштабном нападении на «Параллель „Х-40“» так называемого Кочевого Конгломерата Пайкидов. Слово «Пайкиды» в переводе на русский язык означают: «оборотни». Они необычайно коварны и в высшей степени опасны и если Кочевой Конгломерат Пайкидов и «Мир Новогодних Сюрпризов» полностью тождественны между собой, то тогда нас, товарищ генерал армии ждут серьезные испытания. Пайкидов, насколько я понял, боятся даже Верховные Унгарды. Вернее не боятся – Унгарды ничего не боятся, а, как бы это выразиться, поточнее – не любят иметь с ними дело. Пайкиды в своих основных поведенческих инстинктах интуитивно придерживаются чрезвычайно противоречивой логики, вследствие чего практически невозможно точно прогнозировать тактику и стратегию их агрессии. Жители Алялватаски несколько раз имели дело с Пайкидами и знают об их возможностях не по-наслышке.

В общем, я предлагаю: не гадать на кофейной гуще, а дождаться нашего благополучного приземления и – подробного доклада полковника Стрельцова.

– Полностью согласен с тобою, Сергей Семенович! Тем более, что когда бы я не вступал с тобой в служебный разговор, мне постоянно кажется, что я начинаю сходить с ума!