Текст книги "Стеклянная любовь. Книга 2"

Глава 16

– Только попробуй променять меня на эту безмозглую дурочку, подлец! – запоздало крикнула вслед Богатурову вконец терявшая разум от смеси водки, пива и шампанского Сара, но крик несчастной девушки потонул в громких музыкальных аккордах и Слава не услышал ее. И опять же, пока он пробирался между столиками к своей Мике, бросилась ему в глаза при адском красно-синем освещении, давешняя свирепая азиатская рожа, глядевшая прямо на него. Он сразу вспомнил слова Шурки о неизвестном спутнике его новой знакомой и решил пойти к этому азиату и все прояснить о его отношениях с Микой. Но рожа куда-то сгинула, как будто и не было ее никогда в «Зодиаке» и не пожирала она раскосыми глазами не сделавшего никому ничего плохого Славу. И Слава успокоился, чему в немалой степени способствовала вовремя выпитая водка, и, не увидев больше ни одного неприятного лица, он благополучно добрался до своего столика, где ждала его радостно улыбавшаяся Мика, а на столике дымилась в двух тарелках жареная свинина и переменчиво сверкали на покатых боках бутылки шампанского цветные блики.

– А я уже думала – ты не придешь! – с искренней радостью в голосе сообщила ему Мика.

– Разве я похож на сумасшедшего?! – резонно спросил Славик, по-хозяйски усаживаясь на свое место и довольно потирая руки при виде огромных жирных эскалопов, холодной бутылки шампанского и двух пустых бокалов.

– У тебя какие-то проблемы, Славик? – озабоченно спросила она.

– С чего ты взяла? – вопросом на вопрос весело ответил он, привычным движением взяв тяжелую бутылку правой рукой за горлышко. – Ну, что – по бокалу?!

– Славик – обожди, пожалуйста, минутку, – как-то непривычно робко попросила Мика.

Он вопросительно взглянул на нее, и пальцы левой руки, начавшие уже раскручивать проволочное мусле пробки, замерли в воздухе.

– Скажи, но только честно – я тебе нравлюсь?

– Разве ты можешь не нравиться? – он послушался и оставил бутылку в покое. – Несмотря на появившуюся в моем поведении некоторую раскованность, я все равно не могу поверить, что это – чудо общения с тобой, происходит со мной наяву.

– Как красиво и точно ты выражаешь свои мысли! – восхитилась она, откинувшись на спинку стола, и живое золото ее волос издало, как почудилось Славику, тонкий звон из реестра тех, про которые говорят: «малиновый». – Я бы слушала тебя всю жизнь, мой Славик… – голос ее задрожал, и она поникла хорошенькой головкой долу.

И опять брови Славика выгнулись изумленными дугами кверху:

– Что с тобою, Мика – ты же едва знаешь меня!

Мика резко вскинула голову, причем опять явственно послышался тот же самый едва уловимый «малиновый» звон. Славу поразили слезы, блеснувшие в огромных смарагдовых глазах Мики, одна слезинка повисла на кончике длинной изогнутой ресницы, она моргнула и слезинка упала вниз:

– О, Боже – я еще могу плакать! – Мика быстро справилась с минутной слабостью, слезы высохли, и она пристально посмотрела в глаза Богатурову. Из-за проклятой цветомузыки он не сумел точно понять выражение ее взгляда.

– Слава, не знаю почему, но я решила, что ты хороший человек, и тебе можно доверить важную тайну, единственную тайну моей жизни. Я не говорю, не буду говорить о любви с первого взгляда… Я… Прости за сумбур моей речи, у меня просто очень мало времени…

– Успокойся ради Бога, Мика! – Слава почти протрезвел. – Расскажи мне, пожалуйста, подробно все, что с тобой случилось, ничего не скрывая, я тебя внимательно и с большим удовольствием выслушаю.

– Давай откроем это шампанское у меня дома! – совершенно неожиданно предложила Мика. – Мне ужасно не нравится в этом ресторане!

– Я ничуть не против, если, конечно, ты считаешь, что я вольюсь гармоничным элементом в ваш домашний коллектив! – у Славы, если сказать честно, дух захватило от восторга при мысли об открывшейся перспективе так уникально и романтично встретить Новый Год.

– Мой домашний коллектив очень невелик: я и моя больная бабушка, – грустно улыбнулась Мика. – Меня пригласил сюда один знакомый, но его два часа назад увезла «скорая помощь», и я сижу здесь одна – ни дать ни взять, как кукла в магазинной витрине. Кстати, – вдруг словно спохватилась Мика. – А кто была эта несчастная девушка, что подходила к тебе возле стойки бара?

– С чего ты взяла, что она вдруг – несчастная? – покривился Славик.

– Не знаю, – пожала она плечами. – По ней, по-моему, ясно видно даже на таком расстоянии. Мне кажется, что она пыталась объясниться тебе в любви, Славик.

– Она очень счастливая и богатая, она просто пьяная, и меня она ненавидит, и давай не будем больше о ней говорить! Время – без двадцати одиннадцать, и если мы хотим успеть по-человечески встретить Новый Год, то нам неплохо было бы поторопиться убраться отсюда.

– Ты прав! – Мика хотела уже встать, как взгляд ее упал на бокал с голубоватой жидкостью и на продолжавшие дымиться эскалопы. – Но ты же не доел, хотя дома у меня приготовлен неплохой ужин – голодным ты не останешься!

– Нет, Мика, извини, но до тебя я дойти не смогу, если не поем, да и платить за них все равно придется! Я быстро! – и Слава по-волчьи накинулся на горячее мясо, со скоростью электромясорубки начав пережевывать огромные куски крепкими белыми зубами, стараясь при этом не чавкать и, вообще, изо всех сил пытаясь не выглядеть пьяной эгоистичной свиньей, в которую он, на самом деле, незаметно начал превращаться.

Мика не удержалась и рассмеялась уже подзабытым Славой звонким русалочьим смехом, и смех ее не утихал все пять минут, в течение которых Богатуров расправлялся с мягкими и сочными эскалопами. Он и сам не мог понять – что за голодное наваждение на него нашло в те минуты, и только значительно позднее, когда исправить что-либо было уже невозможно, он догадался – почему ему так сильно и непременно захотелось сожрать эти эскалопы, невзирая на вероятный риск уронить свой имидж в глазах понравившейся ему девушки.

Прожевав и проглотив последний кусок, Слава выдохнул:

– Фу-у-у!!! – и икнул. – Прости меня, Мика – мне очень стыдно, но я ничего не мог с собой поделать… – он сокрушенно развел руками, чем вызвал еще один приступ переливов русалочьего смеха.

– Шампанского холодного с удовольствием бы глотнул – пить страшно захотелось! – с трудом сдерживаясь, чтобы самому не рассмеяться, вслух помечтал Слава.

– А вот! – с готовностью подвинула Мика свой бокал с так и не пригубленным ею напитком. – Можешь запить шербетом – я его так и не попробовала.

– Шербет? – удивленно поинтересовался Слава. – Но он же сладкий!

– Ну, может это и не щебет, это так его этот проклятый черт Мойкер обозвал. Он не сладкий совсем и жажду хорошо утоляет – это я знаю точно.

Славик, решив не выяснять – кем являлся «этот проклятый черт Мойкер», схватил простоявший все время перед Микой бокал и с жадностью осушил его до дна, оценив по достоинству прохладу неизвестного напитка и его приятный, можно даже сказать, пикантный кисловато-сладковатый вкус с удивительным хвойным запахом – почти таким же, каким пахли духи Мики. Он поставил бокал на место и вдруг с большим удивлением увидел, как пол «Зодиака» и танцующие на нем юноши и девушки, накренились под углом в сорок пять градусов; и столик, за которым они сидели с Микой – с ним случилось то же самое, что и с полом ресторана. Он еще удивился, как это не посыпались на пол пустые тарелки из-под эскалопов и бутылка с шампанским, и как ничего не замечает улыбавшаяся Мика. Крен увеличивался до тех пор, пока Славу не подхватила под локоть высокая и стройная, оказавшаяся обладательницей воистину царской осанки Мика и не прошептала на ухо:

– Вдохни поглубже, и подольше не выдыхай!

Слава так и сделал, и через полминуты (Мика, видимо, знала цену своим советам) внезапное предательское головокружение исчезло без следа.

«Что за дрянь я выпил?» – хватило ему такта не задать этот вопрос вслух, но где-то в глубине души возникло смутное и неясное подозрение. Как чертик из коробочки, откуда ни возьмись, возле столика появился официант:

– Уже уходите?

– Сколько с меня?

– Девятьсот шестьдесят шесть рублей.

Слава сунул официанту оказавшуюся, как нельзя кстати, тысячную купюру и увлекаемый твердо взявшей его под локоть Микой направился к бамбуково-фольговой сверкающей занавеси, надежно укрывавшей выход в мир трезвой жизни. Несмотря на полутьму, музыку и поголовный пьяный угар, им оборачивались вслед и провожали долгими оценивающими и понимающими взглядами. Проходя мимо бара, Слава приветливо кивнул и заговорщически подмигнул Шурке, стоявшему по стойке «смирно» и державшему большой палец правой руки кверху.

Внезапно Мика прижалась к Славе всем телом, и он почувствовал сквозь ткань платья теплоту и упругость ее высокой девичьей груди. Кровь прилила к Славиной голове, и сладко защемило сердце, и он вдруг с диким восторгом понял, что готов защищать эту странную красавицу до последней капли крови, и что она всего лишь за какой-нибудь час сделалась ему бесконечно-бесконечно дорога. За ее сногсшибательной потрясающей сказочной внешностью гордой и недоступной богини любви и красоты, скрывалась скромная и робкая, невинная и добрая девушка, чем-то сильно напуганная и расстроенная, нуждавшаяся в сильной мужской защите.

– Что случилось, Мика? – встревоженно спросил он и тотчас же увидел неподалеку сумевшую за такой же короткий срок пребывания в «Зодиаке» сделаться ненавистной, свирепую азиатскую рожу.

– Ничего – пойдем отсюда быстрее! – коротко сказала она и сильнее потянула Славика за собой.

В вестибюле их, непонятно улыбаясь, встретил швейцар, со слегка издевательскими нотками спросивший:

– Что – скучно у нас?

Мика вместо слов одарила швейцара ослепительной улыбкой, Слава тоже не удостоил его ответом, и даже – взглядом.

У гардеробщицы седые растрепанные лохмы на голове встали дыбом при виде Богатурова и Каламбины. Богатуров с подчеркнутой вежливостью подал ей оба номерка. Приняв номерки дрожащей рукой, гардеробщица попятилась спиной вперед вглубь гардероба и смотрела при этом на Богатурова с презрением, а на Мику – с ненавистью и ужасом.

– Ты ее знаешь? – не мог не спросить Слава у Мики, когда старуха исчезла в дальнем углу гардероба – там, где висела наидешевейшая из всех висевших в гардеробе куртка Богатурова.

– Я ее – нет, а она меня – да.

– Но – откуда?

– Она видела меня во сне, в кошмарном сне, потому что красота находящаяся рядом с ней, для нее – смерть. Она очень несчастна, эта старушка, я бы с удовольствием помогла ей, если бы она так не боялась меня. Я тоже ее видела во сне, мы встречались с нею в наших общих снах.

«Наверное, я изрядно пьян – раз ничего не понимаю!» – решил Слава, выслушав монолог-ахинею Мики. А гардеробщица тем временем вернулась с курткой Богатурова в одной руке и с той самой белоснежной шубкой, так поразившей воображение Славы, когда он только прибрел в «Зодиак» – в другой.

Шапочка у Мики оказалась сшитой точно из такого же белоснежного пушистого меха, что и шубка, и покрой шапочки в оригинальности исполнения на равных спорил с шубкой. Мика, когда гордый Богатуров галантно помог ей одеться, выглядела не менее совершенно и недоступно, чем сама андерсеновская Снежная Королева. У швейцара рот оставался открытым до тех пор, пока он не закрыл за ними двери и, повернувшись к гардеробщице, невольно произнес:

– Такая красавица и – с таким уродом!

– Она не красавица, она – ведьма! Бедный мальчишка!

Швейцар внимательно посмотрел на старую гардеробщицу и, сам не зная почему, поверил ей. Лишь спустя несколько минут швейцар сообразил – почему ей поверил. Он вспомнил, что гардеробщица принадлежала к числу тех несчастных городских жителей, кому судьба-злодейка определила место постоянного проживания на этом самом Проспекте Ашурбаннипала.

Глава 17

Александр Сергеевич Морозов в последние часы Старого Года, когда золотоволосая красавица Мика уводила Славу Богатурова из ресторана «Зодиак» в заснеженную тьму Проспекта Ашурбаннипала, а Владимир Николаевич Бобров тщетно ждал своих студентов в преддверии Эксперимента, вынужден был скрываться в просторном дупле огромного дерева, росшего среди дремучей чащи, так называемого, Леса Вдов, географически относившегося к одному из самых диких и необжитых Ярусов Сказочной Руси – к Третьему Ярусу.

Дно дупла покрывал сухой и мягкий, немного пружинивший мох, уже пятую ночь подряд служивший Морозову роскошной постелью. В дупле пахло сухими травами и грибами, какой-то перебродившей ягодой и слабыми ароматами неизвестных цветов, чьи увядшие лепестки густо усыпали импровизированное спальное ложе профессора филологии, чей ярко-выраженный асоциальный талант и породил к жизни, в частности, вот это самое дупло вместе с гигантским деревом, по сравнению с которым даже тысячелетняя секвойя показалась бы жалким саженцем-недоростком. Мягкий изумрудный свет, сочившийся из многочисленных щелей лечебной корки, отделявшей дупло от здоровой части древесного ствола, позволял Саше ориентироваться в его временном убежище даже глубокой ночью.

В общем-то, там он проводил только ночи – ужасные, всегда переполненные множеством смертельных опасностей, ночи Леса Вдов. И главную опасность для Александра Сергеевича представляли не полусумасшедшие зайцы-барабанщики, не ядовитые виноградные лисы и даже не горбатые шестиухие ишаки-иноходцы, а именно – Вдовы, истинные хозяйки Леса, жестокие и обиженные на весь свет некрасивые пожилые женщины. Самое любопытное заключалось в том, что Вдовы не вымирали, а, напротив – со временем каким-то непостижимым образом размножались.

У Мудреца Азизабуды-Догадайки, изучавшего Вдов в течение всей своей жизни, на предмет их происхождения имелась оригинальная теория, о которой он, однако, предпочитал не распространяться, боясь мести злопамятных Вдов. С Мудрецом Азизабудой Морозов познакомился на третий день после катапультирования из «байферга». Сашу привел в хижину Мудреца Следопыт-Проводник, встретивший его на границе Сказочной Руси с Тьмой недалеко от заставы Чертей-Пограничников. Профессору Морозову, нужно сказать прямо, крупно повезло, что первым в новом мире ему повстречался именно Следопыт, так как всегда голодные Черти-Пограничники нелегальных нарушителей границы обычно без лишних разговоров живьем бросали в кипящий кухонный котел, после чего всей заставой дружно и вкусно обедали, громко рыгая и неаппетитно выковыривая когтями застрявшее между зубами мясо.

Внимательно выслушав объяснения Саши и, в частности, его убедительную горячую просьбу показать ему дорогу до Урочища Золотых Елей, Следопыт твердо решил ему помочь и незаметно провел Сашу по известной только Следопытам лесной тропе подальше от пограничной области в глубоко законспирированную Деревню Следопытов и Проводников. Там он прожил три недели, пришедшись по душе всем без исключения Следопытам, а особенно – по душе Старосте Деревни. В течение всех трех недель он подробно изучал карты Империи Шагин-Ку (так ему представили свою оккупированную Пайкидами область Следопыты) и наиболее существенные характеристики основных групп ее обитателей. И самому Саше и Старосте Следопытов стало ясно, что задача перед ним стоит очень сложная, почти невыполнимая, но жизненно важная, как для мира Идиотов, так и для Империи Шагин-Ку.

Александр Сергеевич во всех деталях запомнил свой последний вечер в Деревне Следопытов и долгий тяжелый разговор со Старостой. Из разговора со Старостой он вынес убеждение, что шансов выжить и, тем более, найти Урочище Золотых Елей и связаться с ЛАБПовцами у него почти не имелось. На рассвете Деревня эвакуировалась, каждый из пятидесяти Следопытов уходил в экспедицию по одному ему известному направлению, и единственное, что мог сделать Староста для Морозова – дать ему воды и провизии на два дня, миниатюрный и очень практичный компас-перстень, новогодний маскировочный костюм, призванный обмануть бдительных Вдов, немного местных денег, арбалет с десятком стрел, нож, подробную карту Третьего Яруса и проводить до Дупла – одного из своих личных тайных убежищ в Лесу Вдов.

– Дождись начала Праздника, переоденься в костюм Вдовы, и в разгар праздничной ночи по распустившимся Золотым Лианам ты, возможно, сумеешь подняться на Четвертый Ярус, – перед тем, как попрощаться, говорил Саше Староста у замаскированного входа в Дупло. – Шанс у тебя только один – Золотые Лианы в Праздничную ночь. Оставшиеся пять ночей до Праздника ни в коем случае не покидай Дупла, это – верная смерть. У Вдов обоняние не хуже, чем у виноградных лисиц, мужиков они в плен не берут – сразу убивают. Рядом протекает речка, за водой ходи туда только на рассвете – все Вдовы на рассвете спят, орехи и виноград есть можешь смело – в эту пору они не ядовитые, – он указал рукой на росшие вокруг странные красивые деревья, чьи тонкие ветви едва не ломались под тяжестью черно-синих виноградных кистей и продолговатых орехов в чешуйчатой золотистой скорлупе, каждый из которых достигал величины с голову месячного жеребенка. – Это все, что я могу сделать для тебя – извини, но у меня свои проблемы, а ты здесь совсем-совсем чужой. Ты, конечно, смелый человек, я бы даже сказал – безумно смелый, и за это тебе хвала и честь, и лично от себя я желаю тебе удачи! – он протянул Саше руку, и Саша крепко пожал ее, понимая, однако, что Следопыты избавляются от него, как от ненужного балласта, и с этой минуты он предоставлен исключительно самому себе в Империи Шагин-Ку – одном из многочисленных тупиков Лабиринта Замороженных Строек.

Через секунду после рукопожатия Староста Следопытов бесшумно растворился в густом подлеске царства деревьев-великанов, в одном из которых и выдолбил когда-то много лет назад спасительное Дупло гигантский вуалехвостый дятел. А Александр Сергеевич остался один на один с густым таинственным Лесом Вдов, испытывая гамму причудливых ощущений, состоявших из тесно переплетенных между собой: распирающей все его существо радости первооткрывателя нового мира и – почти детского страха перед невидимыми смертельными опасностями, притаившимися со всех сторон. Он не удержался и сорвал висевшую совсем рядом соблазнительно выглядевшую виноградную кисть. Не успев по достоинству оценить вкусовые качества черно-синих виноградин, не уступавших в размере земным абрикосам, Александр Сергеевич услышал совсем рядом, где-то в нескольких метрах за непроницаемой стеной виноградно-ореховых деревьев, бешеный барабанный бой, и моментально догадавшись, что это вышли на охоту знаменитые зайцы-барабанщики, юркнул в прохладный ароматный полумрак спасительного Дупла, где почти безвылазно провел около пяти суток.

Сейчас он с нетерпением ожидал наступления Праздничной Ночи, чтобы начать осуществлять четко разработанный за время пребывания в Дупле план спасения…

Глава 18

– О, Боже – какая прелесть! – воскликнула Мика, когда так же крепко держа под руку Славика, они вышли на ресторанное крыльцо и невольно замерли на месте, зачарованные феерическим зрелищем настоящего сказочного снегопада, в условиях относительного тепла и полного безветрия валившегося из темноты неба совершенно отвесно.

– Этот снегопад я заказал в честь нашего знакомства! – уверенно заявил Слава.

– Да ты что?! – весело рассмеялась Мика, привлекая своим удивительно чистым звонким смехом внимание вышедших подышать свежим воздухом посетителей «Зодиака» и нескольких милиционеров, и людей в камуфляжной форме, вооруженных короткоствольными десантными автоматами. Автоматы как-то не сразу бросились в глаза подвыпившему Богатурову, а когда бросились, то он, как говорится, «глазам своим не поверил» и даже протяжно присвистнул.

– В чем дело? – обеспокоенно спросила Мика.

– Посмотри вон туда – вдаль, в сторону Цыганской Слободы, – Слава совсем забыл о милиционерах и автоматчиках, вновь увидев ненавистное ему праздничное зарево в небе над немецким Сказочным Городком. – Ты даже не представляешь, насколько я счастлив, что пришел именно сюда, где встретил тебя, а не побежал вслед за половиной города на это мерзкое шоу! – он почувствовал, как неожиданно напряглась Мика. А вместе с нею напрягся и он сам – на секунду, а может быть – на две, появился краешек источника отвратительного зарева – скопище ярко пульсирующих холодным изумрудным огнем сегментов. Они, правда, сразу исчезли за крышами высотных домов, загораживавших молодежный ресторан «Зодиак» от празднично освещенного участка неба над Сказочным Городком, но, тем не менее, у Мики помертвело лицо, и она прошептала:

– Нет – только не это!

– Нам далеко идти? – тактично, стараясь ничего не замечать, индифферентно спросил Богатуров.

– Минут десять-пятнадцать.

– Тогда побежали отсюда быстрее! – они бегом сбежали по ступенькам крыльца и, тесно прижимаясь друг к другу, быстро зашагали прямиком во мрак Проспекта Ашурбаннипала, провожаемые завистливыми взглядами милиционеров и автоматчиков в камуфляжной форме.

– Везет же людям! – кивая вслед постепенно исчезающей в снежной мгле парочке, с громким вздохом произнес командир взвода спецназа городского отдела ФСБ, только что вступившего на боевое дежурство возле ресторана «Зодиак» согласно оперативному плану, имевшему кодовое наименование: «Мертвый Дед Мороз».

– Да, да! – согласно закивали головами в заснеженных беретах его подчиненные. – Красивая девка! Настоящая королева! Не нам, не нам! И-э-э-х-х!..

…Мика и влюбившийся в нее Слава, не задерживаясь, шагали прочь от света и людей сквозь стену валившегося снега. Одурманенный водкой, запахами хвойных духов Мики, ее необычайной красотой и перспективой возможной скорой физической близости с такой красавицей, увлекающийся студент-философ не сознавал пока, что идут они той самой дорогой, по которой он и пришел с таким огромным трудом в «Зодиак». Мика что-то, не умолкая, говорила ему, но смысл произносимых слов не доходил до затуманенного сознания, воздействуя исключительно на эмоциональные сферы подсознания, вызывая полубессмысленную радостную эйфорию. Единственная более или менее четкая мысль, вызывавшая у Славы определенное беспокойство, стучала в голове в виде маленького упрямого дятла, морзянкой выстукивавшего один и тот же вопрос: «А не сильно ли я пьян?!». Смутно сознавал он также, что вела его Мика, мертвой хваткой вцепившись ему в локоть и все время куда-то направляя – то вправо, то влево, то прямо, и без конца приговаривая: «Сейчас, Славик, сейчас уже скоро придем!» Было сыро, темно, холодно и как-то неуютно, сильно хотелось есть, несмотря на недавно проглоченные жирные эскалопы.

– Водки бы выпить! – мечтательно, с пьяной непосредственностью, сказал он уже где-то в конце пути, когда из бесконечного заснеженного мрака начали маячить контуры каких-то высотных зданий, в чьих окнах, подчиняясь окраске штор, призывно мерцали уютные желтые, золотистые, красноватые, оранжевые и зеленовато-голубоватые огни.

– Вот мы почти и дома! – услышал он радостный голос Мики.

– А где это мы – где ты живешь? – с трудом ворочая сухим шершавым языком, спросил Слава.

– В Замороженных Стройках! – с гордостью ответила она.

– Где?!?!

– Я же тебе всю дорогу только об этом и говорила, ты что – не слушал меня?!

– Да ничего я не помню – развезло меня, черт его знает от чего так сильно – сам не пойму! Вроде и поел хорошо, и водки всего двести грамм выпил и… – он развел руками в стороны, наглядно изображая ту степень растерянности и непонимания, в которой находился. Где-то близко-близко, совсем рядом блестели и сверкали широко раскрытые огромные глаза – самые прекрасные женские глаза, какие он видел когда-либо в жизни. В них пульсировала нечеловеческая душевная мука, нежность, сострадание и любовь, или, во всяком случае, искренняя симпатия. И нежность, и сострадание, и любовь или там симпатия, были адресованы ему – Славику, и ему это страшно льстило, нравилось, он испытывал гордость, и – ложное, но необычайно приятное ощущение готовности свернуть горы ради любимой…

– Скажи, Мика, – задал он мучивший его всю дорогу вопрос, – чего ты так сильно испугалась на крыльце ресторана, когда мы только-только вышли оттуда?!

– Сейчас мы войдем в подъезд, – как-то напряженно сказала она Славику, чье сознание начало проясняться, когда он услышал о Замороженных Стройках.

– Ну и что? – вяло поинтересовался он.

– А то! – в глазах Мики различные выражения сменяли друг друга не хуже узоров в калейдоскопе, и сейчас на Славика, в чем он мог поклясться, смотрели глаза Жанны Д'Арк либо Зои Космодемьянской. – Если ты зайдешь в подъезд, то будет поздно думать об отступлении, и вот тогда и будет смысл отвечать на твой вопрос: чего я так испугалась на крыльце ресторана!

– О каком отступлении? – все еще достаточно тупо спросил Слава.

– Точно – ты…

– Да неужели я похож на идиота! – интеллектуально встрепенулся и спохватился Слава. – Чтобы отступить от такой, как ты! Кем бы ты ни была Мика – доброй феей или злой волшебницей, я верю, что ты – та единственная, в кого мне нужно и можно было влюбляться! Если надо, то я легко отдам жизнь за тебя!

– Да?! – чудесные сапфировые глаза Мика загорелись огнем горячей благодарности, и она неожиданно обвила шею Славика руками и крепко поцеловала его в губы. – Я поверила в тебя с первого взгляда, лишь только ты зашел в этот чертов кабак! Тогда – смело идем! – она резко отстранилась от счастливого и гордого Богатурова и, не спуская с него благодарного взгляда, повела Славу к нависавшей над ними громаде многоэтажного дома.

– Это какой номер дома – первый, второй, третий, четвертый?

– А какая разница, Славик?

– Ну, это же Проспект Ашурбаннипала? Ты же живешь на Проспекте Ашурбаннипала? Я шел по этому проклятому проспекту в «Зодиак», и меня чуть тут не убили. Тут всего четыре дома, Мика, вот я и спросил: в каком из них ты живешь?

Она ему ничего не ответила, так как они уже поднимались по ступенькам подъездного крылечка. Высокие широкие двери подъезда возникли сквозь расступившуюся снежную завесу совершенно неожиданно, во всяком случае – для Славика. Под козырьком крылечка горела лампочка, и в ее свете на одной из дверных створок вспыхнули фальшивой позолотой металлические буквы ни в коей мере не напоминавшие азбучные знаки кириллицы. И без того непонятные, они слегка расплывались в глазах Славика, и он ничего не мог понять, как ни пытался. Мика между тем нажала на круглую черную кнопку, торчавшую под массивной медной ручкой. Створки бесшумно растворились, и молодые люди ввалились в теплый полумрак подъезда, створки тяжелых дверей так же бесшумно захлопнулись за ними.

– Фу-у-у! Наконец-то! – с облегчением выдохнула Мика, расслабленно повиснув на Славиковом плече. – Неужели мы добрались?!

– А что – имелся шанс не дойти? Как здесь тихо – в вашем подъезде, Новый Год совершенно не чувствуется.

– Тс-с-с! – Мика поднесла пальчик к губкам. – Сейчас очень важно узнать: заметил кто-нибудь наш приход или нет?

– Ты опасаешься сплетников-соседей? – шепотом спросил Слава.

– Что-то вроде этого! – таким же веселым шепотом ответила Мика, для вящей убедительности продолжая не отнимать пальчик от своих созданных исключительно для поцелуев губок.

Но убедительнее всяких Микиных просьб о сохранении молчания на Славу подействовала давящая неестественная тишина подъезда. Правда, в подъезде было тепло и витали какие-то домашние запахи наподобие аромата квашеной капусты (самый что ни на есть домашний запах в представлении Богатурова) и подгоревшей гречневой каши. Но имел место и какой-то другой – превалирующий запах, внюхиваться и вдумываться в который Славику резко расхотелось, лишь только он ощутил его отличие от запахов квашеной капусты и подгорелой гречневой каши. Тем не менее, по меньшей мере, с минуту они сохраняли настороженное молчание, внимательно прислушиваясь к царившей в подъезде тишине. Слава все больше и больше начинал не понимать происходящего, но решимость помочь Мике (в чем – он до сих пор не знал) ничуть не ослабевала в результате пришедшего непонимания, породившего, в свою очередь, массу вопросов и бездну сомнений.

По прошествии минуты, Мика первой нарушила молчание все тем же звенящим шепотом:

– Кажется, нас не заметили, Славик! Поднимаемся!

– А – высоко?

– Четвертый этаж.

– Тогда вперед, иначе я умру с голоду! – уже в полный голос заявил Слава, а про себя додумал недосказанную до конца фразу: «или – с похмелья!».

– Тихо все-таки нужно бы, Славик – давай поднимемся молча. Я не доверяю своим соседям… – сказала она, конечно же, меньше, чем могла бы по этому поводу сказать. Славик только пожал плечами и покорно принялся подниматься вслед за Микой, совсем не подозревая о том, что Микой ей оставалось быть от силы какой-нибудь час, по истечении которого она вынуждена будет назвать свое настоящее имя.