Текст книги "Аксиома подлости"

– У меня нет миллиона, – пробурчал Мартынов.

– Условия ставим мы, а не ты. Завтра мы скажем, куда ты должен принести мойло.

– Я собрал триста тысяч. У меня больше нет. Ты ещё пожалеешь…

– Учти, что дочь ты получишь только после того, как мы проверим твои бумажки, – усмехнулся Илья, – только за треть суммы ты получишь треть своей дочери. Две её ножки. А она у тебя ничего так алюра…

Издевательский смех Ильи прервали короткие гудки. Покрутив в руках мобильник, выуженный пару часов назад из кармана какого-то лоха, Илья размахнулся и забросил его в кусты.

Его «шаха» стояла на обочине Ярославского шоссе. Смуглая черноглазая девица в блескучем прикиде курила, облокотившись на капот.

– Два часа ночи. Ты отвезёшь меня в Москву? – прощебетала она, по привычке стрельнув глазками.

Илья временно обосновался на даче своего приятеля, который, конечно, понятия ни о чём не имел. Целый день Илья обзванивал фирмочки, предлагающие девочек по вызову, и подыскивал себе эксклюзивный вариант. «Мой босс любит экзотику», – пояснял он. В результате, заплатив пятьсот баксов, он остановил выбор на полукровке с весёлым именем Шуба, которая заверяла, что её отец коренной сенегалец.

* * *

В этот же день Вакуров получил результаты экспертизы добытых в бандитском офисе улик. Ради того, чтобы их обсудить, Наташа приехала в экспоцентр, где как раз закрывалась выставка «Мир детских товаров-2001». Маячившего возле входа Карлсона не заметил бы только слепой, тем не менее, Наташа, подойдя к рекламному монстру, на всякий случай спросила:

– Коля, это ты?

– Привет, – лицо Вакурова скрывала сеточка, находящаяся на уровне груди монстра, – значит так. Запоминай или записывай. Наша гильза – это гильза от девятимиллиметрового патрона «Парабеллум». Толку от этого никакого – пистолетов, стреляющих этими патронами, тьма, и тот, из которого стреляла Мэй, в картотеке не зарегистрирован.

– То есть как? – не поняла Наташа.

– Вот так. Пожалуйста, посетите наш стенд! – Вакуров выдал рекламный буклет очередному посетителю, – если он бандитский, то нигде не засвечен. Если ментовский, то почему-то не отстрелян. Но, насколько я понимаю, наши менты не стреляют иностранными патронами.

– Согласна, – Наташа задумалась, – ладно, давай хорошие новости.

– Отпечатки пальцев с банки. Идентифицирован лишь один пальчик, и он принадлежит гражданке Асиной Ольге Борисовне, семьдесят пятого года рождения. В 1994 году она проходила свидетелем по делу о квартирном мошенничестве, вместе со своим братом, Асиным Ильёй…

– Ильёй? По словам Артура, бандита звали Илья! – встрепенулась Наташа.

– Я помню. Выходит, Мэй застрелила его сестру, – Вакуров вздохнул.

– А Артур её брата, – добавила Наташа.

– Но Мэй этого не знает, да? И твой Артур не знает? Между прочим, кроме этого мошенничества, в котором они, кстати, не обвинялись, на Асиных больше ни черта нет. Они чисты, понимаешь? Чисты, как негры после бани… Девушка, не проходите мимо, возьмите проспект нашей фирмы! Спасибо, посетите наш стенд, сегодня последний день, распродажа со скидками до пятидесяти процентов! Детям и пенсионерам – сувениры от фирмы бесплатно!

– «Они совсем отморозки», – пробормотала Наташа, но добросовестно пашущий на контору Мартынова Вакуров не расслышал.

Так говорил Артур. А ещё он упоминал, что лексика бандитов не блистала разнообразием. При этом они обращались с пленниками крайне жестоко.

– У меня есть адрес свидетеля Асиной, – наконец, вспомнил о Наташе Вакуров, – но информация семилетней давности.

– А по экспертизе всё?

– Да. Мне кажется, тот, кто нанял этих наших так называемых бандитов…

– Пусть земля им будет пухом, – тихо ввернула Наташа.

– … короче, он полный идиот. Он нанял откровенных дилетантов и поплатился. И ещё одно умное соображение. Асина проходила свидетелем, а её целомудренные пальчики украшают милицейскую картотеку. Значит, были какие-то основания её прокатать. Это теперь каждый доброволец может прийти в отделение и отпечататься, чтобы в случае загадочной кончины быстренько установить имя жмурика…

– Тогда их жаль, Асиных этих, – Наташа думала о своём и достала блокнот, – ладно, давай адрес. Меня очень настораживают результаты экспертизы…

Расставшись с Вакуровым, Наташа вернулась домой поздно, а из её больной головы напрочь вылетело, что к ней собирался заявиться Женька, отзвонивший с утра на мобильник. Стараясь не шуметь, Наташа прокралась мимо спальни тёти Лиды, но не успела даже снять туфли, как раздался звонок в дверь. Чертыхнувшись, она метнулась обратно и спросила шёпотом «кто там?», подумав, что это явились долгожданные менты. Но это оказался Женька – он сдержал обещание и приплёлся в непотребном состоянии. Несмотря на поздний час, пришлось впустить его и затаиться на кухне в компании принесённой гостем бутылки дешёвого портвейна. Время тянулось, как жевательная резинка, а Женька уныло вещал:

– … вот так, Наташа, вот так! Не пишет мне Мэй и не звонит. Может, я надоел ей со своим занудством и вечными депрессиями?

«Да уж, – подумала Наташа, мучительно пытаясь скрыть зевок, – знал бы он, что с Мэй приключилось. И где теперь искать её? Может, выложить ему всё? – в сознании Наташи вяло копошились нелепые мысли, – так ведь он возненавидит меня после этого!»

– …что же мне теперь делать? – продолжал плакаться Женька, – как же мне теперь жить? Мне незачем жить без Мэй, ведь если я её не увижу, то совсем разочаруюсь в людях. Да я уже разочаровался, мне абсолютно незачем жить.

«Башка уже не соображает, – Наташа подпёрла рукой подбородок, – завтра вставать не свет, не заря, а я здесь сижу с этим чудиком влюблённым… Если бы он был в меня влюблён… Эх, почему мне так не повезло? Я думала, приеду в Москву, здесь меня ждёт Женька…И что же? Я, видите ли, слишком прагматичная. А, может, чересчур умная? Ему подавай святую простоту и непорочную невинность. Да и смазливая мордашка не помешает. Эх, какие же мужики глупые!»

– Всё, Женька, хватит пить. Мне вставать рано, пойдём, я уложу тебя. Ты же понимаешь, что я не могу тебе ничем помочь. Но думаю, Мэй всё-таки позвонит тебе. Никуда она не денется.

Наташа проводила его в комнату и постелила на диванчике. Когда Женька лёг, она села на пол рядом, взяла его за руку и уже хотела пожелать спокойной ночи, но тут в голове у неё что-то замкнуло, и в Наташу вселился бес. Она разозлилась на себя, на Мэй, на Артура, на индейку-судьбу, так перемешавшую всё. Эта история с письмами зашла слишком далеко. Наташа была влюблена в него, а ему на неё наплевать. Живёт в своих фантазиях и влюбился в призрак. Не совсем, конечно, в призрак – ведь письма писала она, Наташа. И вкладывала в них душу и свои чувства. А до писем она призналась ему, только Женька ни черта не понял. «Что ты, Наташ, я к тебе отношусь как к сестре. Уважаю в тебе друга, интересную личность. Ты мне очень нравишься, но полюбить тебя я бы не смог, слишком ты приземлённая, логичная и расчётливая. Раз так получилось, может, нам лучше больше не видеться, чтобы не ранить друг друга?» Тогда Наташа отшутилась, мол, «ты не правильно понял, ты думаешь, я ради постели за тобой гоняюсь? Давай останемся друзьями, я всегда тебе рада, звони, если что…» Отшутилась – но в душе осталась горькая обида. Как же так? Столько вложено, столько она пыталась вытащить Женьку из вечных депрессий, помочь ему адаптироваться в жизни, поддержать. А толку?

И теперь подпоенный портвейном бес толкнул её на беспрецедентное заявление.

– Женька! А может, ты зря так загружаешься?

– То есть как?

– А так! – Наташа коварно усмехнулась, – выдумки всё это. Не существует никакой Мэй, это я её придумала, и письма я тебе писала. Я же о тебе всё знаю – твои вкусы, интересы, пристрастия.

– Да ты что? Что ты говоришь? Не может быть! Ты же мой друг! Неужели ты могла так поступить со мной? Не верю… – Женька вскочил с дивана и начал лихорадочно бегать по комнате, – ты специально меня разыгрываешь? Хочешь разозлить? Ты чего, свихнулась?

Наташа сидела на полу и ехидно улыбалась. Потом, покрутив в руках очки, рассмеялась:

– Ну и дурачок ты, Женька! Что, улетучилась твоя депрессия? А?

Она тут же пожалела, что поддалась мстительному порыву и едва не выдала себя. Осталось только превратить всё в шутку – пусть думает, что она решила его шокировать и понаблюдать за реакцией.

– Так ты пошутила? Да? Скажи, что ты пошутила! Поклянись, что Мэй существует, что она мне позвонит когда-нибудь! – Женька схватился за её руку, как утопающий за соломинку.

– Конечно, я пошутила! Это я перепила, наверно, и лезут в голову всякие глупости. Спи, милый.

Он так и заснул, держа её за руку. Наташа долго сидела у окна, смотрела на качающиеся ветви деревьев, на светящиеся окна домов и думала о вечной нелепости нашей никудышной жизни. О том, что единственный человек, который ей когда-либо по-настоящему нравился, никогда не сможет её понять, и узнав правду, скорее всего, возненавидит. О том, что Мэй до сих пор не нашли, и вот смешно – она существует на самом деле, только Женька об этом не догадывается. И вряд ли когда-нибудь узнает, ведь Наташа лишь использовала её биографию и никогда не подставит подругу. И чем всё это закончится – неизвестно. Незаметно Наташа задремала, а когда открыла глаза, было уже утро, а на кухне гремела кастрюлями тётя Лида. Женька сладко посапывал на диване с блаженной улыбкой. Голова раскалывалась от вчерашней попойки, и Наташа отправилась в душ – лечиться.

Женька, наконец, проснулся. Кажется, вчера он здорово набрался! Где это он? А, у Наташки, у Крота. «А что я здесь делаю?» Понемногу удалось восстановить вчерашние события. Он выпил пива, пришёл к Наташе с портвейном. О чём они говорили? О Мэй? Кажется, Наташа сказала, что Мэй не существует. Или это ему приснилось? Какая к чёрту разница! Башка трещит по швам!

Женька неловко поднялся с дивана. Душно как! Открыть форточку надо, и он, потянувшись к окну, случайно задел локтём стойку с кассетами. Вот чёрт, сейчас прибежит Наташка и развопится! Женька быстро начал собирать кассеты с пола. А это ещё что такое?

Перед ним лежали три кассеты, те самые, что он посылал несколько недель назад Мэй. Как они здесь оказались? Что за мистика? Чертовщина какая-то! Глюки? Перепил вчера, это точно! Машинально он вставил в магнитофон одну из кассет и услышал свою музыку. Да что же это творится? Женька вспомнил вчерашний разговор. Значит, это правда? Наташа его разыграла? Его единственный друг, человек, которому он доверял, так жестоко над ним посмеялся! За что? Как она могла? Он же не виноват в том, что никогда не сможет её полюбить!

Наташа вошла в комнату с двумя чашками чая. Женька сидел на полу с мёртвым взглядом, вокруг него валялись кассеты.

– Женька! – Наташа села рядом, – ты что? Что с тобой?

Он молчал. Очень долго молчал, на неё не смотрел и сжимал в руках кассеты. И вдруг глухо, почти не слышно пробормотал:

– Откуда у тебя это? Ты что, знакома с Мэй?

Наташа потрясённо молчала. Что ей ответить? Мэй дала ей послушать? Тогда пришлось бы сочинить историю их знакомства. А это ещё больше всё запутает, да и как она объяснит остальное? Кажется, вчера она здорово сваляла дурака с этим признанием. Наташа всё поняла – финита ля комедия! Угораздило же её забыть убрать эти чёртовы кассеты! Письма-то спрятала, а кассеты… Она так любила слушать Женькину музыку…

– Верни мои письма.

Голос Женьки звучал тускло, безжизненно. А Наташа не знала, что делать. Первый раз за долгие годы сознательной жизни она, такая бесстрашная и находчивая, понятия не имела, как лучше сейчас поступить. И она просто заговорила, чтобы не свихнуться от гнетущей тишины:

– Прости меня, ну все мы бабы дуры. Разве ты не знаешь? Злая затея, каюсь, ну тварь я мстительная, ну побей, ну тресни меня, только не молчи так, Женечка… Не молчи так страшно!

Он ничего не ответил. И так же молча надел куртку, ботинки, открыл дверь и тихо прикрыл её за собой. Наташа, как была в тапочках, выскочила следом:

– Стой, вернись! Выслушай меня! Я всё объясню!

Да что она объяснит? Что скажет? Разве может она рассказать о Мэй, обо всей этой дикой истории с похищением?

Обогнав его, она перегородила путь:

– Ты должен выслушать меня!

– Я никому ничего не должен. Мэй не существует, а значит, мне незачем жить. И мне нечего тебе прощать. Ты права, я полный идиот и получил по заслугам.

Вот напасть! Как бы этот чудик взаправду не наложил на себя руки! С него станется, с депрессушника! Недолго думая, Наташа рухнула на колени перед Женькой, обхватила за ноги и завопила:

– Не пущу! Даже и не думай! Ты что, совсем псих? Из-за какого-то розыгрыша? Да не стоит оно того!

Ответом ей было молчание. Женька стоял, не шевелясь, не глядя на запрокинутое лицо Наташи. И тут случилась совершенно невероятная вещь – из её глаз выкатились две огромные слезы, а за ними – целый бурный поток, сопровождаемый судорожными всхлипываниями. Женька никогда не видел Наташу плачущей.

– Да ничего я с собой не сделаю, – пробурчал он угрюмо.

Высвободившись из кольца Наташиных рук, Женька пошёл, не зная куда, опустошённый и раздавленный свалившимся на него разочарованием.

А Наташа, вернувшись в квартиру и собрав проклятые кассеты, сказала тёте Лиде, что завтракать пока не будет.

– Натусь, у тебя всё в порядке? Твой гость уже ушёл? – полноватая женщина с абсолютно седыми волосами участливо смотрела на племянницу.

– Да, тёть Лид, – Наташа скрылась в ванной.

Зеркало, наш самый объективный собеседник, попыталось улыбнуться ей в ответ. Не получилось…

Отец-полярник не вернулся из экспедиции – замёрз во льдах – накануне Наташиного шестилетия. Мать воспитывала дочку спустя рукава. И потому, что всегда хотела сына, а потянуть двоих детей семья Лавровых никак не могла, особенно после гибели кормильца. И потому, что была молодой, привлекательной и мечтающей женщиной, а наличие дочери – всего лишь досадная помеха, её главный недостаток, отпугивающий потенциальных воздыхателей.

Эти мечты стали реальностью, когда Наташе стукнуло шестнадцать. Мать объяснила, что «теперь ты – взрослая и во мне не нуждаешься, а я выхожу замуж и уезжаю за границу». И Наташа с радостью отпустила свою мать замуж за финского дальнобойщика. С ещё большим удовольствием она бы отдала маму за какого-нибудь потного лысого негра-дегенерата, только вчера слезшего с пальмы и не умеющего пользоваться туалетной бумагой.

Единственными Наташиными родственниками были сестра матери тётя Лида и её дочь, кузина Светка. Наташа училась в Санкт-Петербургском инженерно-экономическом университете на кафедре маркетинга, а на летние каникулы ездила в Москву и гостила у родни. Светка была моложе почти на десять лет, и Наташа игралась с ней, как с куколкой. Тётя Лида прекрасно принимала свою племянницу, а родную сестру, полную свою противоположность, ненавидела, и присылаемые той из Финляндии подарки и деньги гордо отправляла обратно. Вскоре сёстры окончательно порвали последние связующие их родственные нити.

Получив диплом, Наташа устроилась менеджером в супермаркет. Теперь она посещала Москву во время отпуска, который не всегда приходился на лето. Именно в Москве пару лет назад подстерёг Наташу приступ аппендицита, который испортил очередной отпуск и занёс её в тринадцатую горбольницу. Как и всякий нормальный человек, Наташа терпеть не могла больницы и приготовилась как минимум к недельной скуке. На третий день после операции она прохлаждалась в холле, пытаясь одновременно смотреть бразильский сериал и читать криминальный роман. Вдруг, откуда не возьмись, появилась худенькая рыжеволосая девчонка, которая села рядом, заглянула Наташе в книжку и произнесла с неподражаемым акцентом:

– Я убью тебя, сказала рабыня Изаура, и застрелила Агату Кристи!

Наташа захлопнула роман и ответила, передразнивая акцент:

– Моя плёхо понимать по-рюсски, пли-из! Моя жить шведская семья и работать тормозом от «Вольво», пли-из!

Так они весело познакомились – Наташа Лаврова и Маша Мартынова. Наташа в тот день долго и напрасно извинялась перед Мэй за своё обезьянничание. Зато когда Мэй предстояло выписываться, она жуть как не хотела расставаться с новой знакомой. Народ остерегался Наташи по причине тяжёлого характера и её тяге к независимости, поэтому всякие подружки-квакушки рядом с ней долго не выдерживали. И только простая, бесшабашная и далёкая от стереотипов Мэй смогла прибиться к её берегу надолго. А фундаментом их дружбы стало безграничное доверие.

Наташа уехала в Питер, и они с Мэй начали переписываться по электронной почте. В этих письмах они рассказывали о самом сокровенном, а также делились переживаниями по банальному поводу отношений с противоположным полом. Так Наташа узнала о необыкновенной биографии Мэй, а Мэй – об огромных проблемах подруги в области романтической любви. И однажды, из лучших чувств, Мэй подкинула Наташе текст одного объявления в московской газете. Подобных серых, невзрачных и убогих объявлений в газетах была тьма-тьмущая, но Наташа то ли со скуки, то ли из благодарности подруге откатала одинокому романтику письмецо. И… увлеклась. Женька оказался неординарным поэтом и талантливым композитором. В переписке с ним Наташа могла себе позволить и откровенность, и чувственность, ибо это копилось много лет и тяготило душу в реальной жизни, и это никак не могла компенсировать Мэй, потому что, к великому сожалению, не была мужчиной.

И вот наступило очередное лето, и Наташа, выпросив у начальства отпуск, собралась в Москву. Её ждала соскучившаяся Мэй, её ждала Светка, которая писала о своих проблемах и очень надеялась на помощь сестры. Но не к ним собиралась Наташа – она собиралась к Женьке. Она сообщила дату и время по телефону – это был их единственный разговор. Но на Ленинградском вокзале её никто не встретил, более того, на телефонные звонки никто не отвечал. В смятении чувств Наташа отправилась к Мэй, которая тогда уже уехала от отца и снимала квартиру на Костромской улице. Мэй не подозревала о существовании Женьки – переписка с ним для Наташи стала настолько сокровенной, что никто, даже подруга, не имел права о ней знать.

На следующий день Наташа дозвонилась-таки до Женьки и назначила встречу – на этот раз он пришёл. Никаких фотографий они друг другу не высылали, и Наташа всё поняла с первого взгляда. Для неё внешность не играла никакой роли, а вот он… увидев девушку, совсем не похожую на созданный в воображении романтический образ, вёл себя так, словно Наташа затащила его на свидание насильно. Дежурно извинившись за вокзал, он замкнулся в себе и всеми силами стремился разочаровать Наташу. Но она, списав его поведение на особенности характера, ничем не выразила недовольство, потому как его просто не было. Наташа мечтательно полагала, что у них всё ещё впереди, и она растопит в ранимой душе Женьки заледеневшие чувства.

Но жестокая судьба преподнесла ей настолько страшный сюрприз, что Наташа на некоторое время забыла и о Женьке, и о Мэй. Вечером она дозвонилась до тёти, дома у которой уже два дня почему-то не брали трубку. И в ответ на радостное «привет, я в Москве» Наташа услышала:

– Светочка… Светочка… – тётя Лида, не сдерживаясь, зарыдала.

– Господи, что случилось? Тётя, что случилось? – пыталась прокричаться Наташа.

– Светочка умерла…

Это единственное, что смогла разобрать она по телефону. Примчавшись на такси к тёте, Наташа застала её под присмотром пожилой соседки и врача. Тётя Лида поседела от горя. Весь смысл жизни рано овдовевшей сорокалетней женщины заключался в единственной дочери, которой пару месяцев назад исполнилось шестнадцать. Случившееся не укладывалось в Наташиной голове. По словам соседки, бабы Фроси, трагедия произошла, когда тётя Лида была на даче. Вернувшись утром в город, она удивилась, что дочь не открывает дверь, и воспользовалась ключами. Решив, что Света где-то гуляет, тётя Лида успела даже распаковать сумки и переодеться, а потом зашла в ванную умыться после дороги. Света лежала на полу в луже крови и не подавала признаков жизни, а рядом сидел кот Тимофей и жалобно таращил свои ярко-зелёные глазёнки…

Страшный крик Лидии Ивановны услышали соседи. Они вызвали «скорую» и пытались успокоить мать, определив, что Света ещё жива. Девушку увезли в больницу, прооперировали, и мать весь день провела в тяжёлом, изматывающем душу и нервы ожидании. Она даже не подозревала, что дочь на четвёртом месяце беременности. Света прожила ещё сутки – у неё оказалась плохая свёртываемость крови, а нужного препарата в больнице не оказалось. Врачи сделали вывод, что, по всей вероятности, кровотечение началось ночью, но девушка почему-то не приняла никаких мер, и время оказалось упущено.

Наташу шокировало услышанное. Ведь Света в последнем письме ничего не написала про свою беременность. Она рассказывала сестре об отношениях со своим парнем, который её разлюбил, и только. У какой девчонки в её возрасте нет проблем с парнями?! Значит, Света так сильно боялась непонимания и упрёков, что не доверилась ни матери, ни своей старшей сестре.

Выяснением обстоятельств смерти сестры Наташа смогла заняться лишь спустя две недели, когда прошли похороны и поминки, когда она сама немного отошла от шока, а состояние здоровья тёти Лиды перестало вызывать опасения. Но бросить её после пережитой трагедии было бы верхом бесчеловечности. Позвонив в Питер на свою работу, Наташа объяснила, что увольняется и скоро приедет уладить формальности. Навсегда покидать родной город и перебираться в Москву коренной жительнице Питера совсем не хотелось. Ради Мэй, даже ради Женьки она бы не пошла на это. Когда накануне похорон Наташа позвонила своей матери в Финляндию и в надежде на чудо рассказала обо всём, то не поверила своим ушам…

– Вспомнили, да? – цинично усмехнулась женщина в ответ, – и чего вы все от меня хотите? Денег? Сочувствия?

– Это же твоя племянница! Это твоя сестра! – Наташа пыталась реанимировать её остатки совести.

– Лидка сама виновата! Я предлагала ей помощь, а она что мне ответила? «Я не нуждаюсь в твоих подачках из жалости!» Вот что она мне ответила! Я не желаю иметь с ней ничего общего!

– А со мной? – Наташа едва сдерживала слёзы, – а со мной ты тоже не желаешь иметь ничего общего?

– Я тебя воспитала и дала свободу. Что вы ещё от меня хотите? Чтобы я до пенсии пресмыкалась перед вами? Не дождётесь!

– Ты… ты мне не мать! – выкрикнула Наташа, задыхаясь от ярости и обиды, – слышишь, ты! Будь ты проклята!

И Наташа приняла кардинальное решение – продать квартиру в Питере, переехать в Москву, прописаться у тёти и устроиться кем-нибудь в какую-нибудь контору. Всем этим она занялась только через три месяца, а пока оформила регистрацию и расходовала скопленные за пять лет работы средства. Тётя Лида, узнав о решении племянницы, совсем не возражала, а наоборот, искренне поблагодарила её за всё.

Наташа обосновалась в бывшей комнате двоюродной сестры и утром, после поминок на девятый день, принялась, предварительно спросив разрешение у тёти, разбирать вещи в Светином секретере. И за двумя рядами книг и учебников Наташа нашла толстый потрёпанный блокнот с пружинками, из которого выпали несколько фотографий. Раскрыв его наугад, Наташа поняла, что это – Светин дневник. Первым порывом было показать находку тёте Лиде, но Наташа быстро одумалась. Ведь мать совсем ничего не знала о личной жизни дочери и даже не запомнила имя «того парня», с которым последние несколько месяцев дружила Света. Наташа надеялась, что таинственный ухажёр даст о себе знать. Тётя говорила, что он звонил и назвался, когда Наташа занималась похоронами. Но он ничего не знал, а, узнав, так и не появился ни на похоронах, ни на поминках.

Наташа отложила блокнот и рассмотрела три фотографии одного и того же человека – жгучего брюнета с обаятельной улыбкой и вызывающе красивыми карими глазами. Никаких подписей снимки не имели, и Наташа снова взяла дневник и начала читать. Она читала его до глубокой ночи, прерываясь лишь на еду, а потом долго ворочалась в постели, потому что не могла уснуть. Светка в своих письмах не рассказывала и десятой доли того, что сестра прочитала в её дневнике. «Вот если бы она не держала всё в себе… вот если бы она посоветовалась…», – грустно думала Наташа. Последние месяцы жизни романтичной, по-детски наивной, но внешне очень привлекательной Светы предстали перед Наташей как на ладони.

«2 марта. Ехала из библиотеки на троллейбусе, споткнулась и распласталась на полу. Вот недотёпа! Испачкала новые джинсы, выронила книги. Какой-то парень подал руку, помог собрать книги, подарил свой пакет вместо порванного. Оставил визитку. Его зовут Артур. Королевское, благородное имя… Вот теперь думаю, что делать. Хочу позвонить, но ему двадцать девять лет! Хотя выглядит на двадцать, но всё-таки страшно. У него наверно уже есть девушка, старше и симпатичнее меня…»

«8 марта. Я решила позвонить Артуру именно сегодня. Мне кажется, я ему тогда очень понравилась. И он, такой обходительный, серьёзный и красивый, подарил мне семь роз, пригласил меня в ресторан, а потом довёз до дома на своей машине! Ой, Светик, ты, кажется, влюбилась! Он так галантно за мной ухаживал, целовал мне руку и открывал двери! Он мне пока ничего не сказал, но ведь это только пока, у нас было только первое свидание. Это восьмое марта я запомню на всю жизнь…»

«26 марта. Сегодня мама, наконец, уехала на свою дачу, и я смогла пригласить Артура к себе… Мы пили шампанское, смотрели видеофильм, а потом… мы долго целовались, а я уже была готова… Я всегда мечтала, что мой первый мужчина будет именно таким, добрым, ласковым и понимающим… А главное любимым. Артур долго шептал мне нежные слова, ласкал меня… всё прошло совсем не так, как рассказывали девчонки… я почти ничего не почувствовала… я счастлива…»

«3 апреля. У Артура полная квартира родственников, а днём он работает. Мы занимаемся любовью на заднем сидении его машины. Как это романтично! Он такой сильный и так меня любит, что я готова прыгать до потолка от счастья!..»

«15 апреля. Артур не захотел знакомиться с мамой. А мама уже спрашивает про него, но я не говорю, чтобы не слушать её дурацких советов и нотаций. Пришло письмо от сестры Наташки, я написала ответ, призналась, что встречаюсь с парнем. Но зачем им всем знать о моём счастье…»

«30 мая. Я не знаю, как мне жить дальше… Что делать, ведь я так люблю его… А он… он сегодня нагрубил мне, не стал провожать и обозвал глупой. Почему? За что? Я не могу понять, почему он так со мной… Ведь я даже не давала ему поводу со мной так поступать… Он любит меня, я знаю, я ему всё прощу… Только бы он не бросил меня… Артурчик, миленький, вернись, я жду тебя…»

«20 июня. Как же это могло случиться? Что мне делать? Сегодня я была у врача. Как он смотрел на меня! Конечно, очередная залетевшая дурочка! Уже такой большой срок, врач сказал, что аборт делать очень опасно из-за моей болезни, и рожать тоже опасно. Не знаю, как это случилось, я всегда слежу за циклом, и всё было в порядке. Доктор объяснил, что такое изредка случается, и даже статью в журнале показал. Почему я такая невезучая! Я-то думала, это просто желудок. Мы с Артуром были в ночном клубе и пили много спиртного. Опять поссорились, он сказал, что уезжает на лето и не знает, когда вернётся. Может, он меня совсем разлюбил? А теперь-то что? Может, маме рассказать? Как я могу, у неё больное сердце… Она хочет, чтобы я окончила институт, удачно вышла замуж. Это для неё такой удар, она не переживёт…»

«15 июля. Иногда я думаю, что может быть, зря я решила оставить ребёнка… Вдруг я умру при родах? Но как можно убить дитя от любимого человека? Может, Артур одумается? Он приедет, я ему всё расскажу? А потом он полюбит меня и малыша… Не такой уж он и плохой человек, хоть и часто кричал на меня, а последнее время пытался унизить. Может, он так хотел расстаться со мной. Я не знаю, я ничего не знаю, как бы там ни было, ребёнка я сохраню. Может, посоветоваться с Наташкой? Не откажет же она в помощи?..»

«4 августа. Наконец дозвонилась ему. Он уже неделю в Москве, просто не хотел со мной разговаривать. Я хочу ему всё рассказать. Завтра мама уедет на дачу, я приглашу его к себе. Я скажу, что соскучилась, что у меня есть для него сюрприз. Я знаю, он должен приехать…»

Запись от четвёртого августа была последней, а утром шестого вернувшаяся мать обнаружила свою дочь в ванной.

Поговорив с тётей, Наташа ещё раз убедилась, что та ничего не знает. Единственным человеком, который смог бы пролить свет на события пятого августа, оставался Артур – его визитку Наташа отыскала среди бумажек Светы.

Но Наташа ошиблась. Однажды, когда тёти Лиды не было дома – она, обычный кассир в Центральном доме художника, наконец, вышла на работу – к Лавровым зашла соседка баба Фрося. За чаем разговорились, и соседка принялась нахваливать Наташу за проявленные доброту и сердечность.

– Да что вы! Любой нормальный человек на моём месте поступил бы так же, – отнекивалась она.

– Ты, Наталья, хороший человек! Тётку свою любишь, как мать родную!

Наташа хмыкнула, а баба Фрося продолжала:

– Ох, как же Светочку жаль! Не уберёг её Господь, молодую нашу девоську! Ой, как же Светочку жалко… А всё этот супостат, чтобы ему жизни не было, прости Господи…

– О ком вы?

– Об этом ироде проклятом. Будь он неладен! Ох, проговорилася я тебе… Ты, слышишь, дочка, Лидке, тётке своей не говори! Я воть не сказала, и ты не говори, не надо ей знать!

– А почему?

– Пожалей Лидку, ей и так горя много! А узнаеть про этого, ведь пойдёть и убьёть своими руками, грех на душу возьмёть… Только ты молчи, дочка, молчи!

– Да о чём молчать? Я ничего не знаю.

– Не знаешь? Я вот молчу, никому не говорю… И не скажу никому, только тебе. Я грибочков жарила, зять мой накануне привёз угостил, и вдруг слышу голоса, значить. Я к двери-то подхожу, смотрю в глазок. А там крики, Светочка наша кричить и парнишка какой-то. Я гляжу, значить, а это не парнишка, это взрослый уже парень-то! У меня слух-то плохой, зять слуховой аппарат обещал, да всё никак не купить. Но голоса-то громкие, раз я услышала, воть. Этоть мужчина нашей Светочке говорить, дескать, иди домой, а она на него бросается, дескать, постой-погоди, а он её отпихиваеть! Ох, я хотела выйти уже, да туть телефон проклятый зазвонил, а он у меня громко звонить… Я, значить, поговорила, а потом опять смотреть. Гляжу – дверка соседская, Лидкина то есть, отпирается, и этот выходит, и захлопываеть. Ну, думаю, помирилися вроде. А на утро… Лидка как заорёть, как завизжить…

– Значит, со Светой кто-то был, да? – спросила Наташа.