Текст книги "1905 год. Прелюдия катастрофы"

Закипевший котел

Сначала о флоте вообще. В Российской империи это был элитный род войск. Достаточно сказать, что первое звание мичмана, которое гардемарин получал, выходя из Морского корпуса, по Табели о рангах было чином Х класса и соответствовало армейскому поручику – то есть на два ранга выше, чем в армии (первый армейский чин, подпоручик, соответствовал XII классу). Попасть не дворянину в Морской корпус было практически невозможно. Так что публика на кораблях ходила специфическая.

С матросами тоже было интересно. Их старались брать из рабочих. В 1905 году количество таких на Черноморском флоте составляло 30 % всех матросов. По сравнению с процентом рабочих к населению империи – это очень много. Причина тут проста – тогдашние корабли, в особенности броненосцы, были набиты сложными механизмами. Учить обслуживать эти механизмы «деревенского Ваню» – дело очень муторное и малоперспективное. Рабочие же уже по своей работе имели опыт общения с разными механизмами[76]76
  Напомню, что призывали тогда в 21 год. А люди начинали работать на заводах с 13–14 лет. То есть к моменту призыва они кое-что уже умели.


[Закрыть], зато у них была своеобразная психология. К этому времени забастовка уже являлась одной из любимых фабрично-заводских забав.

Служба на кораблях была очень тяжелой, в том числе и в бытовом плане. Но дело не только и не столько в трудностях. Как уже говорилось, рабочие имели чувство собственного достоинства, а в России «нижний чин», в общем-то, считался не совсем человеком. Например, у входа в севастопольский городской парк висели таблички с надписями: «Собак не водить. Нижним чинам вход воспрещен»[77]77
  Тут уж просто напрашивается ассоциация: «неграм и собакам вход воспрещен».


[Закрыть]. Кроме того, матросам было запрещено ходить по главным улицам – по Большой Морской и Екатеринославской, по Историческому и Приморскому бульварам.

А вот такую вещь я уже вообще отказываюсь понимать: матросам было запрещено посещать места героической обороны Севастополя во время Крымской войны! Это ж какой дебил с адмиральскими орлами до такого додумался?! Читая подобное, начинаешь понимать, что при Сталине называлось «вредительством»…

Разумеется, революционеры такого не упустили. В одной из социал-демократических листовок говорится:

«Но как вам не стыдно делать подобные распоряжения?.. За что же тогда наши деды и прадеды положили головы и орошали своею горячею кровью все здешние курганы, а нам теперь воспрещаете посещать эти места?.. Зачем же вы просили в 1903 году деньги у нижних чинов на сооружение памятников, а теперь не пускаете их в те места, где поставлены эти памятники?»

А ведь в самом деле…

…В общем, обстановочка была той ещё. И, как и следовало ожидать, начались конфликты. В июле 1903 года случился бунтна учебном крейсере «Березань». Его участники потребовали улучшить питание, угрожая открыть кингстоны и потопить крейсер. Офицеры с большим трудом успокоили команду. И это была только видимая часть айсберга.

19 января 1905 года командующему Черноморским флотом адмиралу Г. П. Чухнину был подан рапорт о политической неблагонадежности команд. Его резолюция гласила:

«Вообще, я давно слышу о боязни начальствующих лиц своих же собственных команд, которую они и при мне не скрывают, почему прежде всего предлагаю, чтобы они проводили должное время среди своих подчиненных нижних чинов, следили бы за ними и водворяли бы воинскую дисциплину, чтобы не бояться нижних чинов».

Заметим, этот рапорт подан до начала основных событий революции.

Адмирал отреагировал с большим умом и сообразительностью. Он запретил матросам иметь любые книги. Лучший подарок революционерам сделать было трудно. Представьте, какой-нибудь агитатор говорит матросам:

– А потому, ребята, вам книги запрещают, чтобы вы правды не узнали…

И достает брошюру Ленина…

Цусима все эти настроения подогрела. Реакция на нее среди матросов была куда сильнее, чем у гражданских. Выходило: эти офицеры, ко всему прочему, и воевать не умеют, они нас утопят…

Кстати, какую-то более-менее внятную политико-воспитательную работу на флоте начали проводить лишь через несколько лет, когда уже было поздно. А в 1905 году, видимо, полагали, что у матросов мозги под бескозырками отсутствуют. Хотя, скорее, они отсутствовали под иными адмиральскими фуражками…

Тем временем на побережье снова пошли сплошной чередой стачки, которые устраивали те же самые рабочие, что и носили матросскую форму. К весне 1905 года бастовали рабочие Евпатории, Феодосии, Керчи, Николаева, Севастополя, Бердянска, Таганрога. Короче, атмосфера на берегу тоже накалялась. А матросов от берега отгородить невозможно.

Разумеется, революционеры старались использовать сложившуюся ситуацию. Более всего это удалось социал-демократам. У эсеров дело не складывалось – подпольная работа в армии, а в особенности на флоте, требует упорства и терпения, каковыми качествами социалисты-революционеры не отличались. У эсдеков с этим обстояло лучше.

Еще в начале 1904 года при Севастопольском комитете РСДРП был создан специальный Центральный флотский комитет («Централка»). В него вошел и один из будущих участников восстания на «Потемкине» – матрос Г. Н. Вакуленчук.

Работа этой структуры имела некоторый успех.

2 декабря 1904 года помощник начальника Таврического губернского жандармского управления ротмистр Н. А. Васильев в донесении сообщал: «За флотской группой идет наблюдение, пока не давшее результатов: партия эта крайне конспиративна, а наблюдение за ней с трудом возможно».

Дело тут, конечно, не в эдакой неуловимости «красных» матросов. Работать на кораблях жандармам, по многим причинам, было сложно. А структур вроде особых отделов в царском флоте так и не создали до 1917 года. (В армии они появились лишь в начале Мировой войны).

Нельзя сказать, что успехи революционеров были особо грандиозными. Так, на «Потемкине» на момент восстания из 788 матросов 30 считали себя социал-демократами, из них 13 – большевиками, в том числе и «комитетчик» Вакуленчук. Но Матюшенко, начавший восстание, являлся «революционером вообще», по психологии – скорее анархистом. То есть: «Бей их, гадов, а там поглядим».

С апреля большевики начали готовить восстание на Черноморском флоте. Кстати, «Потемкину» в нем отводилась не самая главная роль. Тем не менее, кое-какие приготовления матросы сделали. К примеру, возле оружейной, где хранились винтовки, были припрятаны пожарные топоры – чтобы в случае чего не мучиться с выносом дверей, и так далее. На других кораблях тоже кое-что делали.

Всё это отнюдь не значит, что восстание обязательно состоялось бы. Далеко не все члены «Централки» стремились к немедленным активным действиям. К тому же командование флотом тоже принимало меры. Оно пачками списывало на берег матросов, заподозренных в неблагонадежности. Да и, в конце концов, далеко не факт, что небольшое количество социал-демократов сумело бы поднять матросов в «час икс». Но…

Разумеется, офицеры если не знали, то догадывались, что в матросских кубриках творится что-то не то. Причем у флотских офицеров интересоваться политикой традиционно было не принято – то есть они совершенно не представляли, что вообще происходит. Люди откровенно нервничали. Именно этим и объясняется, что капитан Голиков отреагировал так, как он и отреагировал.

Итак, 13 мая броненосец и сопровождавшая его миноноска[78]78
  Миноносец на более ранней стадии своего развития.


[Закрыть] № 267 прибыли для учебных стрельб к Тендровской косе, что примерно в 260 километрах от Севастополя и в 60 – от Одессы. В тот же день появилось и злополучное мясо. Оно было куплено в Одессе, куда за ним ходила миноноска, где находился ревизор[79]79
  Ревизор – офицер, отвечавший за хозяйственные и финансовые дела корабля. Как правило на это муторное дело бросали молодого. Вот и на огромном броненосце ревизором был мичман (то есть лейтенант).


[Закрыть] с «Потемкина» мичман А. Н. Макаров с командой матросов.

А в городе творилось черт те что…

Как раз 13 июня там началась всеобщая стачка. Волновалась и армия. 13 июня 400 солдат гарнизона собрались на митинг, на котором постановили не стрелять в народ и вообще помочь рабочим, если те выйдут на улицу.

«Найти достаточное количество провизии в таких условиях оказалось нелегко. Матросы обошли весь город, но безрезультатно. Тогда они предложили мичману вернуться на Тендру ивзять мясо из флотских холодильников. Однако ревизор приказал купить несвежее мясо в магазине Копылова. Его вполне устраивала цена, а плохому качеству он не придавал значения».

(Б. Гаврилов)

Сообщение о стачке добавило напряжения как среди матросов, так и среди офицерского состава. А на следующий лень случились уже описанные события.

…Итак, восстание началось. Моряки бросились на батарейную палубу и разобрали винтовки.

«Но патронов не было. Несколько обойм, спрятанных заранее за иконой Николая Угодника, разобрали моментально. Тогда машинный ученик П. И. Глаголев взломал замок оружейного погреба, а подручный хозяина трюмных отсеков Я. Медведев вынес оттуда патроны».

(Б. Гаврилов)

Матросы довольно быстро овладели кораблем. В ходе восстания и сразу после него были убиты семь офицеров (из 27), в том числе – капитан и судовой врач. Последнему дорого обошлось его заключение о качестве мяса. Остальных арестовали. Потери среди матросов – четверо убитых (в том числе большевик Вакуленчук) и трое раненых.

До кучи восставшие пальнули пару раз из мелкокалиберной пушки по миноноске – восстание началось и там.

Надо сказать, что восстание на «Потемкине» поддержали не все. Активно участвовали примерно 300 матросов, против были около 60 человек плюс 10 кондукторов. Последние являлись сверхсрочниками, «полуофицерами», их всё на службе устраивало. 400 человек не занимали вообще никакой позиции.

Матрос Л. И. Летучев, во время событий бывший «салагой», вспоминал:

«Восстание на броненосце "Потемкин" застало меня врасплох, и оно поразило меня как громом, и я не знал, что делать, к какой из сторон присоединиться… Я не был против восстания и не был "за", потому что не понимал и не разбирался в нем.

Я честно отбывал свой долг по службе, слушался новой власти, честно нес вахту в машинном отделении, ходил регулярно на митинги и собрания, слушал ораторов, меня интересовали горячие речи и призывы, но разобраться во всем этом я не мог… Окружающие меня старые матросы были поглощены революционными событиями, а такие, как я, новобранцы, сами ничего не понимали и нуждались в помощи и разъяснении».

В командиры броненосца восставшие против воли назначили штурмана, прапорщика Д. П. Алексеева. Фактически же всем заправляла комиссия из 25 человек во главе с А. Н. Матюшенко.

После чего встал вопрос: «А дальше-то что»? Мнения были разные. Но с одной стороны, в Одессе бунтовали народные массы, с другой – кораблям требовались уголь, вода и продовольствие.

Он шел на Одессу, а вышел к Констанце

А в Одессе царил полный бардак. По сравнению с этими событиями забастовка 1903 года была мелкими беспорядками. На этот раз бастовали все кто мог. Полиция и казаки оказались бессильными, войска митинговали в своих казармах и совершенно не рвались наводить порядок. Рабочие разгуливали по улицам с красными флагами, причем на этот раз лозунги были политическими: «Долой самодержавие!».

Что касается руководства забастовкой, то с этим было вообще никак. Одесса и в 1903 году отличалась крайней пестротой политической палитры, а теперь стало еще веселее. К тому же местные жандармы, имея кое-какой опыт, ещё на ранней стадии развития событий подмели местное руководство РСДРП и социалистов-революционеров. Развитию забастовки это ничуть не помешало – но теперь никто не знал, что делать.

Вот в такое интересное время, 15 мая 1905 года, на одесском рейде стали броненосец «Потемкин» и миноноска № 267. Арестованных офицеров отправили на берег, а потом задумались: что теперь делать? Наиболее последовательные революционеры выступали за то, чтобы высадить в город десант. Но далеко не все матросы горели желанием активно участвовать в революции. «Пассивные» являлись, в большинстве, «салагами». Пока они оставались на корабле, то находились под влиянием старослужащих, но была опасность, что стоит им оказаться на берегу, как многие попросту разбегутся.

При виде броненосца народные массы стали стекаться в порт. Часть из них пришла по призыву экипажа «Потемкина» – грузить на корабль уголь, часть – помитинговать. Кто-то стремился, пользуясь случаем, пограбить портовые склады – а ведь среди них были и винные… Так что началась нормальная классовая борьба – грабежи вскоре переросли в пожары.

Тем временем власти слегка пришли в себя и начали стягивать в Одессу войска из других мест. Солдаты окружили порт и открывали огонь, не особо разбираясь. В основном, пострадали те, кто пытался спастись от пожаров. По официальным данным администрации, в эти дни в городе от разных причин погибло 1260 человек. Рассеяв толпу, солдаты куда-то оттянулись.

…Повстанцы на броненосце продолжали занимать непонятную позицию. Они отправились к городскому начальству – сообщить, что намерены похоронить Вакуленчука. Те ничего возразить не могли. У броненосца имелось четыре 305-мм, шестнадцать 152-мм, четырнадцать 75-мм, два 63-мм, шесть 47-мм и два 37-мм орудия. Особенно впечатляют четыре орудия главного калибра – снаряд из такой пушки напрочь сносит многоэтажный кирпичный дом. Поскольку корабль шел на стрельбы, с боеприпасами у него было всё хорошо. Так что похороны разрешили. Для церемонии было выделено 15 матросов, по пути на кладбище к ним присоединилась толпа в 15 тысяч человек.

Но тут начались проблемы. Несколько матросов, которых послали за мясом на городские бойни, были арестованы полицией. И тогда революционеры на «Потемкине» решили немного пострелять.

«От команды броненосца „Князь Потемкин-Таврический“.

Просим немедленно всех казаков и армию положить оружие и соединиться всем под одну крышу на борьбу за свободу; пришел последний час нашего страдания, – долой самодержавие!

У нас уже свобода, мы уже действуем самостоятельно, без начальства. Начальство истреблено. Если будет сопротивление против нас, просим мирных жителей выбраться из города. По сопротивлению город будет разрушен».

Впрочем, не все потемкинцы поддерживали такие развеселые действия. В итоге нашли компромиссный вариант: броненосец выпустил несколько снарядов из 152-миллиметровок. Именно тогда над кораблем был поднят красный флаг. Снаряды произвели впечатление, но всё же это был не обстрел орудиями главного калибра.

Впрочем, этого хватило, чтобы арестованных выпустили. Более никаких активных действий против города восставшие не предпринимали. Им стало не до этого.

17 июня из Севастополя подошла эскадра в составе броненосцев «Три Святителя», «Георгий Победоносец», «Двенадцать Апостолов», минного крейсера «Казарский» и миноносок за номерами 255, 258, 272 и 273. Задача у эскадры была простой: либо принудить «Потемкин» сдаться, либо пустить его на дно. Силы были явно неравны, особенно если учесть, что на мятежном крейсере не имелось офицеров. А артиллерийская стрельба на море – искусство, требующее очень серьезной квалификации.

И тут случился эпизод, вошедший в историю под названием «немой бой». «Потемкин» прошел сквозь строй судов, блокирующих выход в море – по нему не было сделано ни одного выстрела. Броненосец тоже не стрелял. Потом таким же манером он вернулся обратно. На этот раз к «Потемкину» присоединился броненосец «Георгий Победоносец», который тоже встал на рейде – правда, команда последнего вскоре передумала бунтовать и предпочла занять нейтральную позицию. Что касается остальной эскадры, то она на полном ходу ринулась обратно в Севастополь, пока ещё кто-нибудь не взбунтовался. И не зря. 19 июня случилось восстание на учебном судне «Прут» – правда, без особых последствий.

Недаром и. о. прокурора симферопольского окружного суда В. В. Новицкий 1 июля писал прокурору одесской судебной палаты А. И. Поллану:

«Черноморский флот в настоящем его составе представляет грустное зрелище: высшее начальство растерялось и буквально не знает, что делать, младшие офицеры бранят начальство и всю вину за происшедшее сваливают на него, матросы сознают, что они господа положения, что их боятся, и ведут себя вызывающе. Одним словом, полное разложение флота, чреватое в будущем грозными событиями».

Что же касается «Потемкина», то на нем возобладали умеренные настроения. Броненосец под Андреевским флагом (заметим – не под красным) ушел в румынский порт Констанцу для того, чтобы попробовать достать уголь и продовольствие. Не получив, сходил за этим же в Феодосию. Там он загрузился, но никаких попыток совершить какие-то резкие действия команда уже не предпринимала. Революционный порыв большинства матросов иссяк.25 июня крейсер снова пришел в Констанцу, где матросы сдались румынским властям.

Миноноска № 267 вернулась из Констанцы в Россию. «Потемкин» румыны вернули России (правда, в несколько «раскулаченном» виде), а вот матросов не выдали. Судьбы у них сложились по-разному. С лидером мятежников, А. М. Матюшенко, мы еще встретимся…

…Восстание «Потемкина» изрядно радикализировало обстановку в стране – ведь стало казаться: уже шатается армия. Что, как вскоре выяснилось, было не совсем так.

В дальнейшем произошли еще несколько военных восстаний. 14 ноября – на крейсере «Очаков» под командованием лейтенанта П. П. Шмидта; два раза в Кронштадте – в октябре 1905-го ив июле 1906 года; в Свеаборге (Финляндия) – также в июле 1906 года. Заметим – во всех случаях бунтовали матросы. Как и впоследствии – в 1917-м…

Глава 15
Прилив

Итак, с мая 1905 года лозунг «Долой самодержавие!» стал общим местом. Заметим, лозунг хитрый – ведь под ним можно понимать как полную ликвидацию монархии, так и введение конституции (конституционная монархия – это уже не самодержавие). Так что он устраивал всех. Единства между разными антиправительственными силами не было – но они двигались в одном направлении…

Развлечения товарища Красина

«Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора. Это – одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения, при известном состоянии войска и при известных условиях. Но суть дела именно в том, что террор выдвигается в настоящее время отнюдь не как одна из операций действующей армии, тесно связанная и сообразованная со всей системой борьбы, а как самостоятельное и независимое от всякой армии средство единичного нападения. Да при отсутствии центральной и слабости местных революционных организаций террор и не может быть ничем иным».

(Ленин, «Искра», № 4, 1901 год)

К середине 1905 года РСДРП находилась в своеобразном положении. Она вроде бы раскололась на две фракции. Меньшевики даже на проходивший в апреле III съезд не поехали, а провели в Швейцарии собственную конференцию.

Но на самом-то деле всё было несколько сложнее. Отчаянная грызня между большевиками и меньшевиками шла, в основном, в эмигрантской среде. За границей эти вопросы казались очень важными. А вот тем, кто находился в России, так не казалось. Поэтому некоторые региональные организации РСДРП так и остались едиными. В других случаях хотя и образовывались две структуры – большевистская и меньшевистская – работали всё равно вместе.

К этому времени РСДРП приняла решение о подготовке вооруженного восстания. А как социал-демократы его представляли?

Большинство видело это дело так: начинается всеобщая забастовка, которая перерастает в восстание. К этому были некоторые основания. Казалось бы, в той же Одессе в мае не хватало только организующей и направляющей силы для перехода на новый уровень…

Но существовали и те, кто придерживался более интересной точки зрения. К ним относится уже знакомый нам Леонид Красин. Кстати, в вопросе об отношениях большевиков и меньшевиков он являлся принципиальным противником разборок между фракциями, хотя в общем и целом разделял точку зрения большевиков. Но Красин был прежде всего практиком, который находился не за границей, а в Петербурге и полагал, что спорить просто не время.

С начала 1905 года товарищ Красин возглавлял весьма любопытную структуру – Боевую техническую группу (БТГ) при Петербургском комитете РСДРП. В ее задачи сперва входило издание партийной литературы, а потом подготовка вооруженного восстания.

Красин имел уникальный для революционной среды опыт – он руководил строительством нескольких электростанций и по этой причине в «революционный синдикализм» и прочее «творчество масс» верил слабо. Как-то это выглядело ненадежно. Как нормальный технократ, он полагался на организацию и планирование действий. Поэтому с его точки зрения для успеха вооруженного восстания было необходимо:

– наличие хорошо вооруженных, обученных и дисциплинированных боевых групп;

– запасы оружия, которое можно раздать в «час икс»;

– четкий план, по которому эти группы будут действовать.

Предполагалось, что когда обстановка созреет, эти самые группы начнут – и станут центрами притяжения, вокруг которых будут собираться восставшие рабочие.

Армию Красин в расчет не принимал. Он полагал, что солдаты перейдут на сторону восставших, когда увидят, что те побеждают. Теперь-то понятно, что тут он несколько ошибался – но опыт «Потемкина», казалось бы, подтверждал такую точку зрения.

Красин и стал действовать в соответствии со своими взглядами на тактику борьбы за народное дело. Уже в начале 1905 года БТГ направила в Македонию М. Н. Скосаревского (партийная кличка «Омега»), химика по образованию. Данный товарищ должен был получить консультацию у известного анархиста Наума Тюфекчиева, который являлся признанным специалистом по изготовлению бомб, известных как «македонки». Эсеры использовали для терактов взрывные изделия, которые можно кинуть под карету или в окно дома, но для уличного боя они решительно не годились. А «македонки» имели чугунный корпус и в первом приближении напоминали современные гранаты.

Скосаревский поручение выполнил. Он вернулся в Петербург с необходимыми светокопиями, таблицами, графиками и инструкциями по изготовлению «македонок». Их стали производить в мастерской игрушек в деревне Коломяги (сейчас эта деревня находится в черте Петербурга). Ребята трудились несколько месяцев и благополучно закрыли «фирму», когда заметили слежку.

«Однако Красин не был удовлетворен, пытаясь еще большеулучшить этот вид гранаты. В качестве корпусов для бомб он стал использовать подходящую по форме и размеру чугунную оболочку электрического кабеля. В своих лабораториях химики БТГ разработали надежные запалы, по мнению Красина, ничуть не уступавшие заводским образцам».

(Тимоти О’Коннор, историк)

В июне БТГ разделилась на два отдела – «химический», занятый изготовлением всяких взрывающихся штучек, и технический, который ведал доставкой, транспортировкой и хранением оружия. Одновременно подбирали людей в дружины и по мере сил пытались их обучать.

«Химики» не только закупали динамит, где могли, но и стали производить его сами.

«Химики БТГ – Скосаревский, Л. Н. Пескова («Альфа»), профессор М. М. Тихвинский («Эллипс») – выполняли ее заказы, как правило, в государственных лабораториях, где они постоянно работали, правда, порой на подпольном оборудовании, установленном революционерами. Заботясь об их безопасности, Красин запретил им участвовать в каких-либо партийных мероприятиях, изолировавих от других социал-демократов. Впоследствии именно благодаря таким мерам предосторожности химики избежали ареста».

(Тимоти О’Коннор)

«Технари» тоже не скучали. Оружие добывали разными способами. Прежде всего, конечно, ввозили из-за рубежа. Основным был «северный» маршрут – через Финляндию. Тащили как пистолеты (в том числе и знаменитые по Гражданской войне «Маузеры» С-96), так и винтовки. Впрочем, иногда оружие покупалина месте, а иногда просто воровали. В июле боевики Красина сперли из одной воинской части даже орудие. Шуму было…

Красин занимался и техническим творчеством. К примеру, он разработал укороченный вариант винтовки Браунинга, более пригодный для уличных боев (по сути, не менее знаменитый впоследствии обрез).

Во время этого увлекательного процесса он вляпался в дурно пахнущую историю. Речь идет о знаменитом пароходе «Джон Крафтон». Суть ее вот в чем. В августе 1905 года финский социалист Конни Зиллиакус попытался переправить морем в Россию для революционеров большую партию взрывчатки и оружия. По некоторым сведениям (впрочем, до конца не подтвержденным), деньги на это дала японская разведка. Арсенал предполагалось разделить между всеми революционными группами. Кстати, заграницей к этому делу приложил руку Георгий Гапон. Имел отношение к операции и Азеф – так что охранка с самого начала держала всё под контролем.

Итак, на пароход было погружено 15,5 тысяч единиц огнестрельного оружия, 2,5 миллиона патронов и большое количество взрывчатки. До цели «Джон Крафтон» не дошел – 7 сентября он сел на скалы в Ботническом заливе, а затем затонул. Историки до сих пор спорят, являлось ли кораблекрушение случайностью или люди из охранки подсуетились. Дело в том, что из-за интриг различных революционных групп была неясна конечная точка маршрута. Так, Красин прилагал много усилий, дабы пароход отправился не к побережью Финляндии, а к эстонскому берегу, где предполагал всё добро загрести себе. Возможно, люди из российских спецслужб и сделали так, чтобы оружие в Россию уж точно не попало.

Развлекался Красин и грабежом, который тогда для красоты назывался экспроприацией. Так, его ребята грабанули петербургское отделение Волжско-Камского банка. В общем, товарищ не скучал и другим скучать не давал.

К счастью как для питерских рабочих, так и для города, вся эта система так и осталась незапущенной. Дело ведь в чем? Столица была буквально набита гвардейскими частями, которые, как оказалось, не испытывали ни малейшей симпатии к революционерам, так что мало бы никому не показалось. А вот Ленин явно сделал кое-какие выводы – и успешно применил их в 1917 году.

А в 1905-м главные проблемы накатили на правительство с другой стороны…