Текст книги "1905 год. Прелюдия катастрофы"

И снова о рабочих

«Рабочий вопрос» был непосредственно связан с аграрной реформой. В самом деле: куда девались бы «слабые хозяева», не пожелавшие переселяться в Сибирь? Правильно – двинулись бы в города и пополнили рабочий класс, где их с нетерпением ждали революционеры. Тем более, пойди дело так, как хотел Столыпин, никаких «полурабочих-полукрестьян», столь милых государственным мужам, существовать не могло бы по определению. Либо ты фермер, либо ты рабочий.

1905 год, в особенности всеобщая забастовка, окончательно развеяли иллюзию, что рабочие бастовали лишь под влиянием агитации революционеров. Всем, кроме самых тупых, стало понятно: рабочие идут за теми, кто готов им помогать, защищат ьих интересы. И если подвертываются социал-демократы… Так ведь выбора нет!

Кстати, после спада революции социал-демократы никуда не делись – как большевики, так и меньшевики. Речь идет не о тех, кто сидел в эмиграции, а о тех, кто работал в России. Они продолжали активно внедряться в рабочее движение, прежде всего в профсоюзы, участвовали в организации забастовок и так далее…

До представителей власти стали, наконец, доходить очевидные вещи. Министр финансов С. Г. Коковцев отмечал:

«В сущности, всякая забастовка есть явление чисто экономическое и при известных условиях отнюдь не угрожающее общественному порядку и спокойствию. Конечно, преступные учения находят дорогу в рабочую среду, но вместе с тем также верно и то обстоятельство, что подавляющее большинство забастовок проистекает из-за чисто экономических причин… и, если можно так выразиться, кровных причин, ничего общего с преступной пропагандой не имеющих».

В итоге встал давно уже назревший вопрос о рабочем законодательстве.

Началось дело еще в 1905 году, когда была создана так называемая «Комиссия Коковцева». В программе ее работы стояли четыре основных вопроса:

1) обязательная организация больничных касс на базе совместных взносов и хозяев, и рабочих;

2) создание на фабриках и заводах смешанных органов из представителей администрации и рабочих «для обсуждения и разрешения возникающих на почве договора найма вопросов, а также для улучшения быта рабочих»;

3) сокращение рабочего дня с 11,5 часа до 10, ограничение законом количества сверхурочных работ;

4) пересмотр статей закона, карающих забастовки и досрочные расторжения договора о найме.

Однако дело шло ни шатко ни валко и закончилась ничем.

Вторая серия началась в конце 1906 года, когда этот вопрос поднял со всей присущей ему энергией Столыпин. Затем еще раз, в 1907 году. Подробно рассказывать обо всех перипетиях дискуссий нет смысла. Они были долгими, нудными и касались весьма специальных вопросов. Стоит отметить лишь некоторые моменты. Снова повторилась история с Зубатовым – как и тогда, интересы рабочих отстаивали правительственные чиновники.

Примечательно, что и на этот раз Столыпин привлек Льва Тихомирова. Тот составил проект «Положения о рабочих обществах». Пока что ситуация с профсоюзами была двусмысленной: они существовали по факту, как общественные организации, разрешенные после Манифеста 17 октября, но специального закона о них не было, что затрудняло их работу. Тихомиров, как и раньше, хотел, с одной стороны, дать возможность рабочим бороться за свои интересы мирными способами, с другой – перекрыть дорогу революционерам.

Главным в «Положении» было следующее:

«а) чтобы среди рабочей массы преобладающее влияние получили постоянные рабочие, как наиболее заинтересованные в процветании кормящей их промышленности; б) чтобы рабочие имели достаточные права для повышения уровня своей жизни; в) чтобы власть сохранила достаточно надзора и возможности своевременной репрессии; г) чтобы рабочие не приходили к вражде с другими классами, но по возможности направлялись на путь обоюдовыгодного мирного сожительства».

Кроме того, как сказано в проекте: «воспрещаются рабочие общества, управляемые политическими партиями».

То есть всё то же, что хотел Зубатов, – умеренный аполитичный тред-юнион. Правда, на этот раз уже в нормальном варианте, а не в виде «полицейского социализма». Конечно, большой вопрос, сумело бы это отвадить революционеров от рабочего движения? Потому что предприниматели так ничего и не поняли и ничему не научились. Они стояли на прежних позициях и ни в какую не желали делиться.

Так, они жаловались на жизнь, на то, что доходность предприятий ниже, чем у их коллег на Западе. На что представитель правительства И. X. Озеров ехидно заявил:

«Господа представители промышленности могли бы рассказать в этом отношении много пикантных вещей. Я делаю свой вывод, именно: что доходность у нас достаточно велика, больше, чем в Западной Европе». Осознав, что соврать не удастся, предприниматели переменили пластинку. В одном документе высказаны их возражения против проекта о сокращении рабочего дня до 10 часов:

– сам факт государственного вмешательства в нормировку рабочего времени неприемлем;

– сокращение приведет к тому, что русская промышленность «будет устранена навсегда от какой-либо роли в международном соревновании».

По первому тезису всё понятно – не хотели господа промышленники контроля. Куда интереснее второй. Предприниматели пугают власть, что продукция русских предприятий станет неконкурентоспособна, потому как повысится ее себестоимость. Хотя на самом-то деле из-за низких зарплат рабочих у российских «капитанов индустрии» могла не болеть голова о модернизации производства и прочем снижении расходов. В самом деле – а на фига? Но откровеннее всего заявил один наш старый знакомый, Гужон:

«Мы все восстаем против того, что вы по каким-то политическим соображениям… хотите уменьшать время работы. Нельзя поддаваться всяким требованиям рабочих; нужно, чтобы рабочие знали: раз они работают на данной фабрике, им платят, если не желают работать – пусть уходят».

Понятно, что говорит французский предприниматель? Пусть это русское быдло вкалывает и не вякает. Именно с возможностями получения сверхприбылей за счет крайне низких цен на труд в России и был связан приток западных инвестиций в российскую экономику.

Кстати, об иностранных инвестициях. Телевизор приучил людей полагать, что инвестиции – это просто замечательно, и чем больше, тем лучше. Но на самом-то деле это палка о двух концах. Оно конечно – рабочие места и всё такое прочее, но с другой стороны – прибыль-то из страны вывозится.

Кстати, вся либеральная пресса горячо поддерживала русских предпринимателей, которых преследует кровавая гэбня, простите, МВД. Защищали рабочих… левые, понятно, им по жизни было так положено. Но к ним присоединились, вы будете смеяться… – ультраправые.

Видные черносотенные думские ораторы, Марков 2-й, Г. Замысловский и другие не пожалели сильных эпитетов в адрес предпринимателей, обвиняя их в ненасытности. Типичные заголовки черносотенных газет: «Зарвавшиеся монополисты», «Круговая кабала». А вот характерный пассаж из одной статьи: «Господство монополистов, потерявших меру в своих притязаниях и не боящихся для защиты своих привилегий проливать кровь рабочих, создающих им их колоссальное богатство». Сгодилось бы и в большевистской или в анархистской газете, не правда ли?

…Длинный спор правительства и предпринимателей закончился полной победой последних. Рабочее законодательство так и не было принято. Казалось бы, а что мешало Столыпину его принять? Однако он не мог действовать, просто наплевав на интересы промышленников (кстати, Наполеон тоже не мог). Объявлять войну акулам промышленности – чревато очень серьезными неприятностями. На это решились только большевики[113]113
  Не всем известно, что после Октябрьского переворота крупные предприятия были национализированы далеко не сразу. Большевики вели с владельцами переговоры о взаимодействии до весны 1918 года. И лишь поняв, что договориться не выйдет, прибрали предприятия к рукам.


[Закрыть]. А доблестные российские предприниматели из-за своего эгоизма не желали ничего видеть и понимать.

В итоге уже в 1912 году снова поднялась грандиозная волна забастовок. Социал-демократы, в том числе и большевики, прекрасно себя на этих забастовках чувствовали. С 1912 года стала выходить газета «Правда». Борьба продолжалась.

Кстати, революция, итогом которой стало то, что предпринимателей вышибли из России пинком под зад, началась в феврале 1917 года именно с забастовки…

В марте 1911 года разразился большой скандал. И начался он, в общем-то, с мелочи. Столыпин продвигал законопроект о земстве в западных губерниях (территории нынешних Правобережной Украины и Белоруссии). Суть его в том, что он уменьшал влияние в этих губерниях крупных землевладельцев, которые там были представлены, в основном, поляками, и повышал влияние мелких собственников – большей частью русских, украинцев и белорусов. Столыпин по взглядам был умеренным националистом, а уж потом помещиком. Но среди правых имелись иные господа, которые являлись прежде всего помещиками, и такие инициативы Столыпина им очень не понравились. Один из лидеров правых в Государственном совете П. Н. Дурново писал по поводу этого закона Николаю II:

«Проект нарушает имперский принцип равенства, ограничивает в правах польское консервативное дворянство в пользу русской "полуинтеллигенции", создает понижением имущественного ценза прецедент для других губерний».

Такого же мнения придерживался и другой лидер правых – В. Ф. Трепов.

Это было то самое, что марксисты называют «классовой солидарностью». То, что в многонациональном крае в местных властях заправляли поляки, которые там составляли подавляющее меньшинство (от 1 до 3,4 %), их не волновало. Действуя интригами, Дурново и Трепов в Государственном совете законопроект провалили.

Тут уже дело было не в законе, а в принципе. Премьер воспринял это как «наезд». 5 марта Столыпин подал императору прошение об отставке. Тот ее не принял. Однако премьер выставил условия: Дурново и Трепова отправляют в отпуск, а Думу и Государственный совет император распускает на три дня, дабы за это время премьер пропихнул бы свой законопроект.

Многие думали тогда, что карьера Столыпина закончилась. Так, кадетская пресса писала:

«По полученным 7 марта ночью сведениям, отставка Столыпина принята. Его преемником на посту председателя Совета министров считают В. Н. Коковцова, а на посту министра внутренних дел – государственного секретаря А. А. Макарова».

Однако Николай II согласился. По некоторым сведениям, в дело вмешалась императрица Мария Федоровна (вдова Александра III), которая Столыпина очень уважала, справедливо видя в нем последнюю опору трона.

Так или иначе, Николай требования премьера удовлетворил. Дума и Совет были распущены, Дурново и Трепову император приказал сказаться больными и уволил их в отпуск до 1 января 1912 года.

Вроде бы Столыпин победил. Однако большинство представителей политической и околополитической среды полагали, что это пиррова победа. Утвердилось мнение, что Столыпина вскоре уберут. Правда то, что «все считают» далеко не всегда является истиной – в октябре 1917 года, например, никто из «серьезных людей» не сомневался: большевики более двух недель не продержатся. Но на сей раз предсказатели оказались правы, хотя и не так, как думали. Все закончилось не отставкой, а двумя выстрелами в Киеве…

Зеленый свет террористу

Убийство Столыпина выделяется даже на фоне других странных убийств высших российских политических деятелей. Потому что в тех имелись некоторые странности – а здесь этих странностей столько, что хоть промышленным способом добывай…

Для начала изложим факты.

Столыпин был убит 5 сентября 1911 года в Киеве неким Дмитрием Богровым. Этот человек – сын крупного еврейского предпринимателя, в юности учился в Мюнхене, где познакомился с анархистскими идеями, в частности – с учением Макса Штирнера. На это стоит обратить внимание. Дело в том, что Штирнера, в отличие от большинства других анархистских идеологов, совершенно не волновало светлое будущее человечества. Его интересовала только идея абсолютной свободы личности. И если этой свободе мешают закон и мораль – то к черту их. Кстати, именноидеями Штирнера вдохновлялся герой романа Достоевского «Преступление и наказание» Раскольников.

Доучиваться Богров вернулся в родной Киев, где поступил на юридический факультет университета и одновременно вступил в местную группу анархистов. Однако он довольно быстро предложил свои услуги и местному охранному отделению. Причины называют разные, однако наиболее простая – деньги. Папа Богрова, хоть и являлся богатым предпринимателем, сына не слишком баловал, выделяя ему содержание 50 рублей в месяц. Оно, конечно, не так уж и плохо, если учесть, что Богров жил в отцовском доме и, следовательно, не должен был платить за крышу и питание. Но ему было маловато. Дело в том, что Богров имел весьма широкие привычки – любил посещать бега и играть в карты, а на это не то что содержания, но и всего папашиного состояния не хватило бы.

Как бы то ни было, Богров поступил в охранку с жалованьем 150 рублей в месяц. В феврале 1910 года он окончил университет и в качестве помощника присяжного поверенного «приписался» к известному адвокату С. Г. Крупнову.

В июне 1910 года Богров перебрался в Санкт-Петербург. Причины были опять же простые и житейские – желание сделать карьеру. Дело в том, что Киев в те времена являлся всего лишь губернским городом[114]114
  Киев не входил даже в тройку крупнейших городов Российской империи. Тройка выглядела так: Санкт-Петербург, Москва, Нижний Новгород.


[Закрыть] – то есть захолустьем, так что неудивительно, что честолюбивый юноша отправился в Петербург. Знакомый отца устроил его на службу в «Общество для борьбы с фальсификацией пищевых продуктов». Одновременно Богров явился к начальнику местного охранного отделения барону фон Коттену и сговорился с ним – за те же 150 рублей.

Но с карьерой по обоим направлениям не сложилось. Юридическая деятельность как-то не задалась, что же касается службы в охранке, то Богров «работал по анархистам» – а анархистов в тот период в Санкт-Петербурге просто не имелось. По крайней мере, тех, кем имело смысл заниматься охранке. Он обещал переключиться на эсеров, но и тех не нашел.

Тогда Богров отправился за границу, во Францию (причем охранка на всякий случай сохранила ему жалованье), где отличился тем, что проиграл в карты четыре тысячи франков.

Он писал одному из друзей:

«Я стал отчаянным неврастеником… В общем же все мне порядочно надоело и хочется выкинуть что-нибудь экстравагантное, хотя и не цыганское это дело».

Не преуспев и за границей, Богров вернулся в родной Киев. И вот тут-то началось самое интересное.

Дело в том, что в конце августа в Киеве должны были состояться торжества в честь открытия памятника Александру II. По этому поводу в город должны были приехать император, двор и министры. Для начала изложу факты.

26 января Богров явился к начальнику киевского охранного отделения Н. Н. Кулябко и сообщил ему следующую информацию. С ним, мол, списался некий революционер «Николай Яковлевич», которые предложил поучаствовать в убийстве одного из высших чиновников. В числе прочих имен был назван и Столыпин. Причем этот самый «Николай Яковлевич» затребовал приметы Столыпина.

По согласию с Кулябко, Богров должен был встретиться с революционером и сдать его охранке. Но тут началось что-то непонятное.

Для начала стоит сказать о положении Столыпина. Он на этом празднике жизни оказался, так сказать, вне игры – настолько, что ему даже не предоставили коляску в императорском кортеже. Ненашлось ему и места на пароходе, на котором Николай II отправился в Чернигов.

Казалось бы – это типичный признак монаршей немилости. О грядущей отставке Столыпина говорили все. Но такое поведение совершенно не характерно для Николая II – наоборот, император был известен тем, что перед отставкой какого-либо чиновника говорил ему разные хорошие слова и вообще обращался исключительно приветливо. А вот так откровенно демонстрировать свою немилость было совсем не в его стиле. Может, шла какая-то политическая игра, смысла которой мы уже не узнаем?

Но вернемся к Богрову. Он сообщил «куда надо», что террорист прибыл. Причем не один, а в компании с дамой, «Ниной Александровной».

«Решающие события 1 сентября развернулись следующим образом. В 6 часов утра Кулябко впервые доложил о готовящемся покушении киевскому генерал-губернатору Ф. Ф. Трепову. В 7 часов утра он сообщил об этом Столыпину с просьбой неходить по городу. В середине дня Богров сказал Кулябко, что свидание "Николая Яковлевича" и "Нины Александровны" перенесено на 8 часов вечера. Когда Богров явился в театр, Кулябко предложил ему вернуться на квартиру, чтобы убедиться, что" Николай Яковлевич" все еще там. Богров ушел и вернулся через несколько минут, сказав, что "Николай Яковлевич" ужинает, после чего занял свое место в 18-м ряду партера. Во время антракта Кулябко повторил приказание, и Богров снова повторил свой нехитрый маневр. Однако дежуривший у входа офицер отказался впустить его обратно в театр, поскольку билет уже был надорван. Только вмешательство Кулябко, проходившего в это время мимо, позволило Богрову снова оказаться в театре».

(А. Аврех)

В итоге после второго акта Богров приблизился к Столыпинуи всадил в него две пули. Одна попала в руку, другая в живот. Последнее ранение оказалось смертельным. Через три дня Столыпин скончался.

Таковы факты. Которые выглядят так, будто написаны детективщиком-графоманом в состоянии жестокого похмелья.

Начнем с начала. Некий революционер, знакомый Богрову только по переписке, предлагает осуществить теракт. Конечно, анархисты были отмороженными ребятами, но тех, кто пренебрегал конспирацией, к тому времени уже повесили. Представьте ситуацию в переводе на сегодняшние реалии. Некий человек, связавшись со своими знакомым по анархистскому интернет-форуму, предлагает ему убить Путина. Вы можете поверить в серьезность таких намерений?

Далее. Богров убеждал сотрудников охранки, что «Николай Яковлевич» требовал от него приметы Столыпина. Это вообще полный бред. Фотографии премьера печатались в газетах и журналах, никакой тайны они не составляли. Чтобы добыть его фотографию, достаточно было пойти в библиотеку. Для тех, кто не знает, как это делается: берем нож и вырезаем.

А с последующими событиями и вовсе начинается полный цирк. Почему за Богровым не установили наблюдение? Напомним, дело-то шло очень серьезное, террористы могли передумать и стрелять, например, в императора.

Мало того: почему-то сотрудники охранки не проверили дом Богрова, где, по его словам, остановился «Николай Александрович». Там имелись швейцар и горничная, которых можно было расспросить – но почему-то не расспросили. Вообще убийство Столыпина являет какую-то совершенную детскую беспомощность охранки. Учитывая то, что раньше местное охранное отделение неплохо гоняло революционеров, в такое поверить трудно. А уж в то, что оно допустило множество подобных промахов – невозможно.

Но и это не всё. Агентов охранки строжайше запрещалось допускать туда, где находились высокопоставленные персоны – поскольку особого доверия к ним всё-таки не было, особенно после истории с Азефом. А если уж допустили – то за Богровым должна была топать пара филеров и дышать ему в затылок. Почему так не произошло?

И, завершая тему: следствие по делу террориста прошло как то очень быстро. Его казнили через две недели. Серьезных попыток обнаружить подельников Богрова не предпринималось. Возникает вопрос: а не заметали ли наверху следы?

Сенатор М. И. Трусевич, производивший расследование обстоятельств убийства Столыпина, на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии докладывал:

«Он, Курлов, в нарушение возложенных на него служебных обязанностей не только не воспретил выдачи Богрову билетов для пропуска на торжества, но и не распорядился об учреждении за Богровым в случае выдачи ему означенных билетов бдительного надзора и принятии необходимых мер».

Возникает вопрос: а кому, кроме террористов, было выгодно убийство Столыпина? И ответ тут же находится. Прежде всего – одному из его заместителей, П. В. Курлову. Он был единственным, кого Столыпину навязали.

«Большому кругу людей было известно, что Курлов ненавидел Столыпина, а последний считал его одним из своих самых опасных врагов. Курлов являлся весьма низкопробной личностью: кутил в ресторане на казенные деньги, был весь в долгах, имел самую скверную репутацию. Столыпин только ждал повода, чтобы убрать его, и Курлов об этом хорошо знал. К тому же Курлов был креатурой дворцового коменданта В. А. Дедюлина, одного из ярых врагов Столыпина».

(А. Аврех)

То есть за Курловым стояли правые, которые премьера очень не любили. Косвенно то, что в их взаимоотношениях дело было нечисто, подтверждается тем, что впоследствии Курлов в своих мемуарах пишет о своей исключительно теплой дружбе со Столыпиным, хотя об их реальных взаимоотношениях знало множество людей. Вопрос: а зачем было так нагло врать?

Опять же, это не значит, что Курлов дал приказ убить Столыпина. Богров хотел эффектно умереть и для начала собирался застрелить Кулябко – что, заметим, не составило бы ему никакого труда. Убийства агентами охранки своих кураторов были не такой уж и редкостью. По-видимому, ему просто подсказали, в кого надо стрелять…

…Эта история имеет и свое продолжение. В Киеве Столыпину поставили памятник. В двадцатых годах его снесли и собрались на том же месте установить памятник Богрову. Инициаторами этой светлой идеи стали бывшие анархисты. Но тут как раз начались публикации, что Богров-то стукачок… Поднялась мощнейшая полемика. Ее накала мы и представить не можем. Ведь для нас все эти люди – исторические персонажи, а для тех ребят – друзья и знакомые. В общем, дискуссия вышла интересной. Против документов Департамента полиции, которые были тогда доступны, возразить оказалось нечего, поэтому в ход пошли разные психологические изыски. К примеру, говорилось: Богров, конечно, был агентом охранки – но раскаялся и решил загладить свою вину убийством премьера. Получалось, что ничем до того не выдающийся человек оказался кем-то вроде экстрасенса Вольфа Мессинга и умудрился обмануть всех профессионалов…В такое не поверили. Памятник поставлен не был.

Кстати, в уголовном деле Богрова имеются вырванные страницы. Кто это сделал – то ли жандармы, которые хотели прикрыть упомянутые странности, то ли сторонники террориста – теперь уже не установишь…