Текст книги "У нас убивают по вторникам (сборник)"

Опасный дневник

– Однажды Ольга, которая, как вы знаете, работала стюардессой, нашла в салоне, когда все пассажиры вышли, записную книжку. Вернее, целый блокнот. Судя по пустой бутылке из-под коньяка, которая валялась тут же, Ольга сделала вывод, что кто-то забыл этот блокнот ввиду своего неадекватного состояния. Она хотела сдать блокнот в камеру хранения забытых вещей при аэропорте, но, пролистав его не из любопытства, а с целью получения какой-нибудь информации о владельце, увидела, что это дневник, причем личного характера. Ей стало неприятно от мысли, что кто-то посторонний будет заглядывать в чужие тайны, она решила сама отыскать того или ту, кому это принадлежит. Просматривая дома блокнот, ее захватило чтение, потому что она увидела там фамилии очень известных людей, телеведущих, актеров и бизнесменов.

– То есть он и сам знаменитость был, – догадалась Маша.

– Не сам, а сама, было написано от женского лица.

– Ну сама. А как же Ольга твоя не вычислила? Знаменитости не каждый день в самолете летают.

– Проблема была в том, – ответила Людмила, не отходя от повествовательного слога, – что самолет этого рейса был весь забит знаменитостями, которые возвращались с фестиваля в городе Ханты-Мансийске.

– Обычно люди, когда такой блокнот заводят, они пишут на первой странице данные, – мудро сообщил Галкин. – Или хотя бы телефон. Как раз на случай, если потеряют.

– Нет, там не было данных. Зато было очень много сокращений фамилий и названий фильмов, по которым трудно было догадаться, кто именно стоит за ними. Были еще номера телефонов с инициалами. Но главное содержание заключалось в переживаниях этой женщины, которая, судя по всему, являлась актрисой, в письменных ее размышлениях о сложностях творческого процесса и трудностях знаменитой жизни, о желании скрыться в монастыре или на необитаемом острове.

– Охотно верю! – не поверила Маша. – Знаем, знаем. У кого суп жидкий, а у кого жемчуг мелкий. А перестань ее снимать, тут же взвоет. И кто она оказалась?

Но Людмила помнила закон литературы: ни в коем случае нельзя раскрывать тайну раньше времени, чтобы не пропал интерес.

– Погоди, – сказала она. И продолжила: – Там было также осмысление личной жизни, но очень туманное, даже нельзя было понять, замужем она или нет. То упоминался какой-то Дмитрий, потом Сергей, потом опять Дмитрий. Ольга запуталась, потому что сначала женщина описывала свои терзания, когда она изменила Дмитрию с Сергеем, а потом аналогичные муки, когда изменила Сергею с Дмитрием.

– Это были разные Сергеи и Дмитрии, – мудро хмыкнул Галкин.

– Возможно. Итак, Ольга пыталась понять по разным признакам, кто автор дневника, но это оказалось не под силу. Тогда она решила позвонить по одному из телефонов, где было имя «Антон Б.». Набрав номер, она спросила: «Это Антон Б.?» Мужской голос ей ответил очень грубо, что она сама «Б», а он Брудницкий, и чего она хочет? Ольга объяснила, что найден дневник, она хочет найти ту женщину, которой он принадлежит. Антон спросил, а при чем тут он? Ольга ответила, что он отмечен в дневнике. Антон тут же взволновался и стал спрашивать, что там о нем написано. Ольга ответила, что ничего особенного, буквально только имя, буква фамилии, телефон. И пометка: «Этот идиот ждет звонка. Подумать». При этом она оговорилась, что сама не разделяет мнение женщины, написавшей это, потому что не знает Антона и не может проверить правильность этого утверждения, поэтому не несет ответственности за прямоту выражения. Антон спросил, есть ли еще записи про него. Ольга ответила, что есть, но она не может их прочитать в силу субъективного содержания. Тут Антон совсем взбеленился и потребовал привезти дневник ему. Ольга ответила, что не может этого сделать, она должна вернуть дневник владелице. А уж та, если захочет, сама ему покажет. Главное: не знает ли он, кто это может быть? Антон сказал, что не знает, но очень хочет узнать. И предложил за привезение к нему дневника тысячу долларов. Ольга отказалась.

Галкин дернулся и издал какой-то звук.

– Что? – иронично спросила его Маша. – Ты бы за тысячу и брата продал?

– У меня нет брата, – опроверг Галкин.

– Ну, значит, повезло ему, – сделала Маша неожиданный вывод. – Извини, Люд. И что?

– Ольга отказалась, тогда он предложил две тысячи долларов и что приедет за дневником сам. Ольга отказалась вторично, Антон начал безобразно оскорблять ее и угрожать ей. Ольге пришлось оборвать этот бесплодный разговор.

Но теперь она стала умнее и, звоня по другим телефонам, обозначенным в книге, не сообщала, какие данные имеются рядом с этими телефонами, так как данные были очень часто негативные, а просто спрашивала: «Никто из ваших знакомых женщин не говорил, что потерял дневник?» Самое странное, что почти все встревоживались и начинали спрашивать, что за дневник и что там про них написано. И это был абсурд с их стороны…

– Чего? – переспросила Маша.

– Абсурд. Что-то выпадающее за рамки нормального поведения.

Маша удовлетворенно кивнула. Хорошее слово. Она тут же представила, как откроет дверь купе, где сидят пьющие мужчины, от которых вечно одни хлопоты, и скажет: «Это что вы тут за абсурд развели? А ну-ка, перестаем выпадать за рамки нормального поведения, а то милицию зову!» Главное – красиво звучит. Маша ведь, хоть и, бывает, ругается не совсем хорошими словами, но не потому, что она любит эти слова, она просто не знает других.

– Абсурд потому, – пояснила Людмила, – что большинство из них были и так знаменитые люди, про которых в газетах постоянно пишут разные подробности, включая нелицеприятные. Они задавали эти вопросы, намекая на то, что если не узнают деталей, написанных в дневнике, то не смогут опознать владелицу. Но Ольга не поддалась на эти хитрости. Ей хотелось и найти актрису, и сохранить ее тайну. Но тайна продолжала оставаться неизвестной. И тут ей позвонил Антон, у которого зафиксировался ее телефон. Он вежливо спросил Ольгу, как ее зовут, извинился за предыдущее поведение и сказал, что, если он только одним взглядом посмотрит на дневник, тут же определит его принадлежность. Ольга не согласилась, она не поверила, что он ограничится одним взглядом. С Антона тут же слетела вся его показная интеллигентность и он разразился непристойной бранью, сказав, что Ольга горько пожалеет, что играет с ним в эти игры, а он дневник все равно получит. И в тот же вечер, когда Ольга собиралась в рейс и ожидала Георгия, чтобы попрощаться с ним, раздался звонок в дверь. Предчувствие подсказало Ольге, что это может быть Антон, она ведь не раз читала в газетах, что всякий, кто хочет, может по номеру телефона отыскать любого человека. Ольга спрятала дневник пошла открывать.

– Она дура, что ли? – спросила Маша. – А милицию вызвать?

– Ольга не хотела вмешивать милицию. И понимала, что человек, решившийся вот так нагло приехать, может, не дожидаясь милиции, взломать дверь, а ей этого не хотелось. Она вообще всегда надеялась на человеческую разумность даже в самых крайних случаях.

– Ну и зря, – вставил Галкин.

– Антон оказался мужчиной лет пятидесяти, крупный и с лысой головой. Он не казался устрашающим, но рядом с ним были два высоких молодых человека, охранники. Охранники встали у двери, а Антон начал вымогать у Ольги дневник. Он показывал деньги, потом прибежал к прямым угрозам. Ольга стойко отрицала все, утверждая, что дневник отнесла в стол находок при аэропорте. Но Антон не верил, он визжал от злости и схватил Ольгу за руку. Как раз в это время вошел Георгий. В этот день у него была зарплата, которую Георгий всегда отмечал с коллегами, а будучи в нетрезвом состоянии, он отчасти терял голову и не вполне реально оценивал окружающее. Увидев руку жены, схваченную посторонним человеком, его тут же ввергло в состояние аффекта.

– Эффекта? – уточнила Маша.

– Нет, аффекта. Аффект – это когда человек во власти своего настроения и не может контролировать свои поступки.

– Тогда у меня муж – сплошной аффект. Без руля мужчина абсолютно, – пожаловалась Маша. – А потом кается: извини, говорит, не могу с собой справиться. Типа – темперамент. Дурь это, а не темперамент.

– У Георгия была не дурь, а справедливое негодование. «Что вы делаете в моей квартире?» – крикнул он. Антон приказал своим охранникам объяснить Георгию, что они делают, но надо знать Георгия, у которого силы утраиваются после каждой бутылки пива. Охранники пытались применить к нему профессиональные приемы, но Георгий отскочил от них, сорвал со стены зеркало и обрушил на голову одного охранника, а потом с осколком, оставшимся в руке, пошел на Антона. Другой охранник в смертельном испуге выхватил пистолет и закричал, что будет стрелять, но Георгий не обратил на это ни малейшего внимания. Первый охранник лежал на полу без движения, Георгий шел на Антона, второму охраннику нельзя было выстрелить из опасения попасть в хозяина. Антон, осознав серьезность положения, лицемерно изменил тактику и сказал льстивым голосом, что он пришел не ссориться, а решить все миром и готов дать деньги. Привыкший к продажности окружающих людей, он не учел, что Георгий, если что задумал, то давай ему хоть миллион, своротить с задуманного его невозможно. Антон побежал вглубь квартиры, Георгий решительно стал преследовать, хотя Ольга уговаривала его остынуть. Антон метался и предлагал все больше денег, но Георгий не признавал никаких доводов рассудка. Антону повезло, при одном из маневров Георгий споткнулся. Антон убежал. Охранник, ударенный зеркалом, поднялся и тоже успел уйти. А тот, с пистолетом, так и не решился выстрелить. Таким образом, опасность на время миновала. Но Ольга понимала, что Антон найдет другой способ вырвать у нее дневник. Она позвонила на работу, попросила отгулы и начала заново изучать записи актрисы. Георгий находился дома, потому что Ольга объяснила ему ситуацию и он решил не отходить от нее, пока все не уладится. Ольга обратила внимание на записи вроде: «Предложили сниматься», – а дальше значились только сокращенные буквы названия. Там вообще было много сокращений. Ольга пыталась восстановить названия фильмов и, наконец, это начало получаться. Она разгадала целых три названия и позвонила своей подруге, которая отлично разбиралась в современном отечественном кино, хотя всегда ругала его. И подруга тут же сказала, что во всех трех фильмах снималась одна и та же актриса. И назвала ее.

– Ну и кто? – нетерпеливо спросила Маша.

– Извини, но это не моя тайна.

– А, подруга называется! – обиделась Маша.

– Нет, но тебе было бы приятно, если бы я про тебя кому-нибудь что-нибудь рассказывала?

– Чего это ты будешь рассказывать? – насторожилась Маша.

– Мало ли. Что-нибудь личное.

– Да на здоровье! У меня ничего и личного-то нет, я вся на виду!

– Все равно, прости, не скажу. Да это и не важно. Важна суть.

– Ну, давай суть, – согласилась Маша с оттенком разочарования в голосе.

– Суть в следующем. Набравшись смелости, Ольга стала наугад звонить по номерам и деловито говорить, что она продюсер солидной кинокомпании, у нее потерялся телефон такой-то актрисы, будьте любезны напомнить. Двое отказались, третья женщина согласилась с условием, что Ольга в качестве продюсера будет иметь ее тоже в виду. Ольга позвонила актрисе. И каково же было ее жестокое разочарование, когда актриса сказала, что она не забыла дневник, а оставила его в надежде, что его выбросят вместе с использованными газетами и журналами. Она сказала: «Я выкинула его, как выкинула всю свою прошлую жизнь. Вы говорите теперь не со мной, а с другой женщиной! Так что спустите эту гадость в мусоропровод». Ольга объяснила, что у нее уже начались неприятности из-за дневника со стороны Антона Б., то есть Брудницкого. И он не поверит, что Ольга это сделала, а если поверит, то будет копаться в мусоре. Актриса расхохоталась и сказала, что хотела бы на это посмотреть. Потом сказала: «Ладно, привозите, я сама его порву. А может, и нет. Если Антон из-за него бесится, он может пригодиться!» И Ольга повезла его вместе с Георгием на его машине, который не хотел отпустить жену ввиду опасности. И он оказался прав: тут же за их машиной увязались преследователи, которых Георгий вычислил. Он ехал быстро и переулками, но из-за пробок в Москве невозможно оторваться. Поэтому они прибыли к дому актрисы только на минуту раньше преследователей, но это дало им возможность беспрепятственно проникнуть в подъезд, а потом и в квартиру. Актриса встретила их радушно, предложила кофе и чаю, с интересом схватила дневник и стала его листать, будто не сама его писала и вообще видит в первый раз. Она там что-то читала и смеялась. И сказала: «Спасибо, он мне еще пригодится». И тут в дверь стали звонить и стучать. Георгий схватил по ножу в каждую руку, но актриса успокоила его и сказала, что нет никакой опасности. Она открыла дверь и впустила Антона, а это был, конечно, он, которому сообщили о передвижениях Ольги и Георгия, но охранникам актриса запретила входить в квартиру. Антон спросил: «Так это твой дневник?» – «Да, мой!» – смело ответила актриса. «Я хочу его почитать!» – заявил Антон. И актриса согласилась. Ольга помертвела от ужаса, помня, какие выражения употреблялись в дневнике в адрес Антона. А тот начал листать дневник, безошибочно находя себя и, что удивительно, читал вслух, в том числе такие эпитеты, как: «Антон Б. сволочь», «Подлюка Антон Б.», «Всем известный скот Антон Б.», «Антон Б., которого мало убить, а лучше повесить за ноги, чтобы мучился». И в таком же духе. Он читал, Георгий посматривал в сторону ножей, актриса легкомысленно хихикала, Ольга ждала трагедии, потому что никакой человек не в силах вынести таких оскорблений – даже от женщины. Таким образом Антон дочитал до конца, швырнул дневник на стол и воскликнул: «И это все! А я-то думал!» После этого произошло невероятное: он обнял актрису, извинился перед Ольгой, пожал руку Георгию. И сказал актрисе: «Тварь ты такая, напугала меня до смерти, гадюка, давай отметим это дело!» – «Давай, скотина!» – весело откликнулась актриса и посмотрела на Ольгу специфическим женским взглядом, каким смотрят, когда хотят остаться наедине с мужчиной.

– Это как? – живо заинтересовался Галкин, которому захотелось, конечно же, узнать, как смотрит женщина, когда хочет остаться с мужчиной наедине, чтобы при случае распознать этот взгляд.

– На словах не объяснишь, – огорчила его Людмила. – Ольга поняла, сделала знак мужу и они ушли. По дороге Георгий рассуждал, что странное дело: человек должен жить и все больше понимать людей, а он, наоборот, чем дольше живет, тем меньше понимает.

– А я уже совсем не поднимаю, – вздохнула Маша, посмотрев при этом почему-то на Галкина.

Галкин, не поняв этого взгляда, смутился и встал, сказав:

– Пойду, а то Серега там без меня. Ему тоже отдохнуть надо.

– Иди, иди! – напутствовала его Маша.

Потом долго и задумчиво глядела в окно.

И вдруг встрепенулась.

– Постой, Людмила! А ведь ты мне как-то рассказывала, что тоже дневник какой-то нашла!

– Не дневник, а блокнот. Я его в стол находок отнесла. Очень надо мне про чужую жизнь читать. А если бы это я была, я бы и рассказывать не стала. Я о себе не люблю и не умею, сама знаешь.

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и придуманном, – ничего, получается. И, главное, не так фантастично, как если бы о себе.

Никакой двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, есть бывшая одноклассница, подруга с такой фамилией, которая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью.

История настоящая – и фамилия настоящая, соединяешь – все как в жизни.

Постепенно

– Ольга жила со своим Георгием всегда очень разнообразно, – сказала Людмила и вдруг умолкла. Ей в голову пришло сравнение – постороннее, но подходящее к случаю. Она знала, что в литературе сравнения помогают раскрыть суть.

– Чего, живот заболел? – спросила Маша, видя, как Людмила словно прислушивается к себе.

– Да нет. Вспоминаю. Вот у нас рядом с домом военная комендатура. Ну, забор каменный, они его белят все время, тротуар чистый всегда, солдаты метут постоянно, а между тротуаром и дорогой голая земля и пыль. Может, там ходили слишком часто или машин там много стояло, бензином землю удобряли, ничего на ней не росло. Смотрю однажды: приехали несколько крытых машин, оттуда выскочили солдаты и тащат большие такие полосы земли вместе с травой.

– Дерн, – догадался Галкин, который, как мужчина, знал подобные вещи.

– Вот именно. Где-нибудь в лесу или в поле выкопали и сюда привезли. И уложили они этот дерн, будто готовый газон. Красиво стало – очень. Просто приятно мимо идти. Но трава скоро начала сохнуть. А ведь не осень на дворе, разгар лета, это неправильно. Солдаты ходят со шлангами, поливают, а трава все равно сохнет, хоть ты что. Они оградку сделали – палочки, реечки, чтобы никто не ходил, не топтал, потому что подумали, что, возможно, по этой причине. Но и это не помогло. Так и высохла, и пожухла вся трава, стала вся серая, мертвая, а потом ветер дул несколько дней. И стало это все похоже на неприглядный пустырь. Так вместо красоты добились они противоположного эффекта.

– Если что в лесу или в поле растет, его в город тащить бесполезно, не приживется, – заключил Галкин.

– Ну и к чему это все? – спросила Маша, понимая, что не в траве соль.

– Я и говорю: не бывает так, чтобы сразу все цвело и пахло. Даже в семейной жизни. Ольга, имея высокий культурный уровень и довольно развитые духовные запросы, очень огорчалась, что Георгия культура совсем не интересует. И вообще мало что интересует, кроме выпить после работы с друзьями – и хорошо еще, если с друзьями, а может, и что другое, учитывая, что он иногда приходил очень поздно.

– Так поздно, что даже рано, – усмехнулась Маша.

– Ну, такого не бывало. Редко, по крайней мере. Конечно, Ольга могла бы принять сразу же в штыки такой образ жизни. Но она знала, что и мать Георгия, и его покойный отец отличались свободолюбивым и вспыльчивым нравом, и если что им не в корень, они тут же шли на принцип. Когда мать Георгия всего лишь в чем-то упрекнула отца Георгия, тот в одну минуту собрал вещи и ушел, второго раза не потребовалось. Поэтому Ольга решила действовать постепенно. Видит, например, что у Георгия с утра настроение выпить, она тогда ему говорит: «Ты вернись сегодня вовремя, у меня сегодня настроение ужин приготовить и вина выпить».

– Дома мужика спаивать – последнее дело, – заметила Маша.

– Не дома лучше?

Маша пожала плечами: решения этой дилеммы она не знала. Ее благоверному все равно, что дома, что не дома, если захочет – выпьет обязательно.

– И вот Георгий возвращался вовремя, Ольга покупала хорошее вино и они начинали проводить вечер. Правда, бывало так, что после хорошего вина Георгий спускался в соседний магазин и приносил оттуда какую-нибудь гадость. Но иногда и не спускался.

– От количества зависит, – авторитетно сказал Галкин.

– Да нет, иногда это переходило в супружеские интимные отношения, после которых Георгий засыпал и ему было уже ни до чего. Кроме этого, Ольга покупала иногда билеты в кино, в театр, Георгий ворчал, но шел. Ему даже иногда нравилось. И так понемногу, потихоньку, постепенно, Ольга создавала, можно сказать, дуэт, при котором совместное проживание может быть не только полезным, в смысле для общества и воспитания дочери, но и приятным. Георгий стал даже меньше выражаться нецензурной бранью. Можно сказать, жизнь наладилась, хотя было много разного, я об этом рассказывала. Но вдруг однажды Георгий пришел под утро в невменяемом состоянии, а когда Ольга упрекнула его, он начал говорить невообразимые вещи, что она над ним будто фашист в концлагере, что он живет с ней будто всегда под контролем, что без нее он был бы веселым и хорошим человеком, а с ней стал злой и выпивающий. Негативный порыв Георгия был таким сильным, что он даже подкрепил его ударом по лицу Ольги.

Маша ахнула:

– Прямо так по лицу и ударил? Кулаком?

– Не совсем. Пихнул в лицо ладонью. И пошел спать. А Ольга села и стала думать: десять с лишним лет она все усилия направляет на общую пользу мужа, себя и дочери. А он не только никак не участвует морально, а еще, оказывается, считает себя пострадавшим. Какой тогда смысл? Она почувствовала, что смертельно устала. А именно в это время у нее была постоянная переписка с подругой Элей, которая вышла замуж в Америку, жила с пожилым, но порядочным мужчиной, и к своим двум детям родила ему третьего. Бросай все, писала ей Эля, знаю я твоего Георгия, будешь ты с ним мучиться всю жизнь, а слова доброго не дождешься, а тут на тебя с твоей внешностью и золотым характером, будут просто молиться.

Галкин иронично усмехнулся (знаем, мол, мы этих заграничных женихов, которые только издали хороши!) и спросил:

– На каком языке молиться, интересно? И в какой вере?

– Вера у них христианская, а язык английский, – ответила Людмила, будто и не подозревала подвоха. – У Ольги английский тоже был неплохой – ив школе способности проявились, и летала иногда на международных линиях, запас имела. И она в одну минуту приняла решение: а взять да и слетать к Эле и посмотреть, действительно, как там в смысле перспектив? Сколько можно тут мучиться, не видя результатов?

– Действительно, – одобрила Маша, а Галкин нахмурился патриотично и осуждающе.

– И Ольга, получив от Эли приглашение, в считанные дни все оформила, отправила дочь в деревню к своей матери. И полетела.

– А Георгий?

– А Георгий настолько был поражен, что несколько дней молчал. А потом начал задавать вопросы: с какой стати, на какие деньги, зачем? И вспомнила Ольга, как он сам отвечал в таких случаях, то есть не в таких фактически, но в таких аналогично. Отвечал он однотипно: «Я мужик или кто? Разберусь как-нибудь». Или был другой вариант: «Не твое дело». Вот так и Ольга ему отвечала: либо «разберусь как-нибудь», либо «не твое дело». Георгий попытался нарочно спровоцировать скандал: пришел пьяный и начал кричать, что он никуда Ольгу не отпустит, потому что она жена, а не валютная проститутка какая-нибудь, а если она не согласна, то развод навсегда, но дочь он ей не отдаст. Ольга тут же ему жестко объяснила: развод – на здоровье, дочь ему, пьянице, никто не отдаст, а если он будет еще орать в два часа ночи, она его сковородкой стукнет и пусть не обижается, если до смерти. В общем, опустим детали и мелочи, Ольга вскоре улетела.

– И как Америка? – ехидно спросил Галкин.

– Ничего Америка, – успокоила его Людмила. – У Эли был довольно большой дом, Ольга там комфортно устроилась. Эля, оставив детей на няню, возила Ольгу по окрестностям, где были леса, а через несколько километров – побережье океана. Муж Эли оказался приятным человеком, он был что-то вроде адвоката. А по соседству жил одинокий мужчина лет пятидесяти, у которого жена умерла, а дети где-то учились.

– Ага! – воскликнула Маша, почуяв интересный поворот сюжета.

– Этого мужчину Эля и ее муж пригласили в гости. Он вел себя очень корректно и даже произнес несколько русских слов, которые выучил для Ольги. Потом он свозил ее тоже на берег моря, где у него стоял катер, и покатал Ольгу. Ей, конечно, очень это понравилось. Потом он водил ее в местный ресторан, а как-то вечером они поехали в соседний город, где был юбилей города, и они там запускали фейерверки. Эля и ее муж тоже поехали. Такого фейерверка Ольга не видела никогда: часа три без перерыва все взрывалось, горело, бабахало, рассыпалось огнями, а американцы радовались и кричали «вау». Ольга спросила у Эли, наверное, это какой-то очень серьезный и круглый юбилей, а та сказала, что неважно, просто американцы ни в чем не знают меры и очень любят масштабно радоваться, уж если фейерверк, так чтобы было видно в соседнем штате. Эле эта широта натуры нравилась, Ольге тоже. Ей вообще понравилось в этом месте. Кругом деревья, газоны, двухэтажные дома, тихие тенистые улицы в городках. Все как-то очень спокойно и красиво, хоть всю жизнь тут живи. Что ей в результате и предложил этот мужчина, сосед по имени Стивен, хотя он в виде юмора начал называть себя по-русски Степан. Ольга объяснила, что у нее в России муж и дочь. Сосед сказал, что это поправимо, то есть в отношении мужа, а дочь они возьмут сюда, он воспитает ее как свою, тем более что он ее видел на фотографии и она ему нравится.

– Это в каком смысле? – насторожилась Маша, вечно читавшая со скуки всякие глупости в газете «Жизнь».

– Да нет, в нормальном смысле, совершенно адекватный мужчина.

– Какой?

– Ну адекватный. То есть – лишнего о себе не думает. Какой есть, таким и представляется.

– Вот бы все такими были, – вздохнула Маша и глянула на Галкина, который хоть так и не понял, что такое «адекватный», но на всякий случай сделал вид, что он такой и есть. – Ну – и что дальше?

– Ольга рассказала об этом разговоре Эле. Та нисколько ни удивилась. Но сказала: «Смотри, Оля, если решишь, сразу же забудь своего козла-мужа и даже, извини за выражение, Родину. Россия, Оля, эта отрава, это зараза и болезнь. Как только о ней начинаешь думать, она тут же у тебя начнет болеть. Это неизбежно, но поправимо. Главное – перетерпеть. Я о своем дураке год не могла забыть, о нем, о квартире нашей драной, где он за все годы ни одного гвоздя не вбил, крана не починил. А сейчас даже не помню, как он выглядит, даже не помню, как его зовут! А еще не о себе думай, а о будущем. Во-первых, дочь устроишь. Во-вторых, полечишься, у тебя проблемы, я знаю, второго родишь, а то и третьего. И будешь счастливая, как я». Ольга возразила, что такие дела с налету не делаются, надо еще с мужчиной поговорить, вглядеться, подумать. «А никто тебя и не торопит», – сказала Эля. И Ольга стала вглядываться и думать. И ей все больше нравился Стивен-Степан и все больше нравилось окружающее. Оно очень соответствовало ее упорядоченной душе. Встанет она утром, посмотрит в окно: там газон, там цветник, там дорожка, там дом симпатичный, и все ей кажется такое свое и родное, будто она прожила тут всю жизнь. А на родине у нее часто бывало наоборот – когда выходила из облезлого подъезда своего дома, шла мимо вечно разрытого котлована, где пятый год чинили воду, видела горы мусора у баков, плевки и окурки у входа в метро, ей казалось, что она попала куда-то не туда, что это все чужое и не соответствующее ее потребностям и понятиям о нормах нормальной жизни. Тем временем Стивен в очередной раз позвал ее в уютный и красивый ресторан, где играли живые гитаристы и там, под приятную музыку, вручил ей коробочку с перстнем. И сказал, что он просит руки и сердца Ольги.

– Надо же! – Маша даже раскраснелась от приятного удовольствия слушать красивый рассказ про красивые отношения. Быть может, себя представила там: теплый летний вечер, полумрак в ресторане, гитаристы играют, пожилой, но симпатичный мужчина, на столе свечи. А в руках у него бордовая коробочка, а в коробочке благородно поблескивает колечко с камушком. – И что она?

– Ольга вдруг возмутилась. Она сказала, что не понимает этого: как может приличный мужчина, зная, что она замужем, и не получив от нее никаких ответов на свои вопросы, вот так вот нагло приходить с кольцом, будучи уверенным, что она растает и тут же согласится. Стивен смутился и сказал, что он вовсе не уверен, он преподнес кольцо только предположительно, не надеясь на обязательное согласие.

– Вот именно, – защитила Маша американца. – Чего она на него наехала-то?

– Ольге и самой стало стыдно. Она извинилась и попросила разрешения подумать до завтра.

А назавтра она проснулась, посмотрела в окно – и будто бы очнулась. Уже ей не казалось, что она тут родилась, наоборот, она поняла, что здесь родились и живут другие, они построили эти дома и навели тут эту красоту, а она, Ольга, всегда будет тут только гостьей и пользовательницей. Там же, на родине, Ольга во всем, как могла, уже поучаствовала. Если имеется что-то хорошее, в этом и ее заслуга, а если что плохое, то, извините, она тоже руку приложила. И, между прочим, муж у нее не такой, как у Эли, с руками, и гвоздь умеет вбить, и кран починить. Вспомнила Ольга кстати, как Георгий три года назад, пусть после долгих раскачек и разговоров, выложил в кухне пол и стены керамической плиткой, получилось очень красиво. И поняла Ольга, что настоящий выбор не между плохим и хорошим, а между своим и чужим, поняла она еще, что те люди в телевизоре, которые все время по разным поводам советуют рисковать и менять жизнь к лучшему, ни разу толком не сказали, чем это лучшее на самом деле лучше. После этих размышлений Ольга попросила у Эли прощения, что уезжает раньше, чем хотела, и улетела домой, потому что билет у нее был с открытой датой. Не заезжая в квартиру, она сначала поехала к матери, пожила там пару дней, потом взяла дочь и отправилась уже к окончательному месту возврата. И как вы думаете, что ждало ее дома? – Людмила задала это вопрос не потому, что действительно интересовалась мнением Маши и Галкина, а потому что помнила: в настоящих литературных рассказах этот прием встречается часто. Он заставляет читателя насторожиться в предвкушении эффектного продолжения.

Но Маша не насторожилась, а попробовала угадать:

– Полная чистота, на столе розы стоят, в холодильнике котлеты, а Георгий трезвый, как стеклышко.

– Ничего подобного! – воскликнула со смехом Людмила, хотя смеяться было не над чем. – Ничего подобного! В квартире была разруха, чего Георгий обычно не терпел, потому что был аккуратный человек, сам он валялся пьяный и больной от гриппа, и был у него вид человека, который в полном отчаянии, который от горя и беды махнул на все рукой.

– А может, просто мужчина так отдыхал на свободе? – негромко предположил Галкин, зная, что его предположение не понравится, но не мог отказать себе в удовольствии поддразнить женщин.

Машу интересовало другое.

– И что он сказал, когда увидел Ольгу?

– Ничего хорошего. Он начал ругаться, начал говорить, что пусть она уезжает обратно, что он тут почти уже женился на другой. И прочие глупости. Но Ольга этому не поверила. Она отчистила с помощью дочери квартиру, дала Георгию выспаться, потом вымыла и его, заставила побриться и сказала: «Ну вот, когда ты теперь в человеческих условиях, я могу и опять уйти. Вместе с дочкой. Или, если хочешь, пусть она останется». Правда, дочка громким голосом тут же не захотела. А он сказал: «Да хватит тебе». И больше ничего не сказал до самого вечера, вернее, до самой ночи, а вот тогда сказал Ольге все.

– Ругался? – спросил Галкин.

– Нет, – ответила Людмила. – Наоборот, говорил слова… Разные. Этого Ольга не пересказывала.